астам,  было
легче придумывать парадоксы. А вот я построил машину  времени,  у  которой
принципиально не возможны никакие парадоксы.
     - На каком же принципе она работает? - спросил я.
     Изобретатель рассмеялся торжествующе и сказал:
     - Дело в том, что она вообще не работает.



                            ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

     Некто пытался доказать существование телекинеза. Для этого  он  кидал
вверх копейку, изо  всех  сил  желая,  чтобы  она  упала  решкой.  Он  как
одержимый швырял копейку тринадцать миллионов раз и, наконец, добился, что
у него выпало сто решек подряд. После  этого  экспериментатор  успокоился,
купил на счастливую копейку стакан газированной воды без сиропа, выпил его
и вышел на пенсию.
     Но если бы он продолжал  кидать  монету,  то,  несомненно,  сразу  же
выпало бы сто орлов, и все бы поняли, что телекинеза не бывает.



                                 УБЕЖДЕНИЕ

     - И не вздумайте мне ничего доказывать! - отрубил он. -  Мыслимое  ли
дело считать, будто хоть на каком-то космическом теле  может  существовать
жизнь!
     - Но ведь Земля тоже космическое тело... - пытался протестовать я, но
он мне не поверил.



                                  УГРОЗА

     Комиссия по стихийным бедствиям заседала без перерывов, но дебатам не
было конца:
     - ...доказано, что удар будет чисто  механическим,  не  возникнет  ни
пожаров, ни сколько-нибудь значительных взрывов...
     - Тело такой чудовищной массы, падающее со столь громадной скоростью,
уничтожит город до основания безо всякого взрыва!
     - Необходимо ускорить эвакуацию населения!
     - Эвакуация проводится  полным  ходом,  но  как  быть  с  инженерными
сооружениями? Их вывезти невозможно.
     - Следует предотвратить удар или  отвести  его  в  сторону.  Защитные
сооружения...
     - Они окажутся на несколько порядков дороже всего города!
     - Думайте, граждане, думайте! Выход должен быть!
     Комиссия отказалась покидать  опасную  зону  и  продолжала  работу  в
полупустом городе. Огромная надломленная ветка мерно покачивалась  над  их
головами, угрожая в любую секунду сорваться и раздавить весь муравейник.



                              ЩУПАЛЬЦА ЖИЗНИ

     Хлистопил был храбрым хлебателем, однако и  он  испугался,  когда  по
надшкирнадью затрепыхало. Затреп был не особенно гризким, но шманцы против
обыкновения вели себя неспокойно, а надо быть  совершеннейшим  марципулом,
чтобы не обращать внимания на такой явный признак всеобщего мандража.
     И верно. К междутравью налетел бешеный кош. Хлистопил к тому  времени
уже давно засмунился и мог даже  позволить  себе,  пожертвовав  двенадцать
старых гляделов, которые  все  равно  пора  перечапивать,  понаблюдать  за
кошением.
     Кош   был   великолепен!   Поперву   вдоль   кирити    подздвигнулись
многочисленные свиты, с нежным сипением размудрились лагры, но  немедленно
смазались - и все покатилось. Пожалуй во всей округе не осталось ни одного
спокойного  чандыра;   кроткие   шманцы   тонкими   заколюками   раздирали
зазевавшегося молодого хлебателя, даже по бесчувственным и словно  неживым
чурам пробегали разноцветья. А над всем и внутри всего слышалось  страшное
и такое притягательное корлотанье бешеного коша.
     Кош еще не вошел в полную  силу,  а  Хлистопил  уже  чувствовал,  как
падает давление в гляделах. Потом они сморщились и, отделившись  от  осей,
улетели.
     Когда засмун распустился - коша уже не было. Хлистопил  опхихнулся  и
побрел по средомью, машинально сгербая  эразмы.  Потом  остановился  возле
пострадавшего хлебателя, которому еще не скоро предстояло гигеироваться, и
задумался второй или, быть может, третий раз за свою жизнь.



                             УРОКИ БИОЛОГИИ

                               1. РАЗУМ

     Насекомые отличаются от членистоногих развитым надглоточным  ганглием
- зародышем будущего головного мозга. Значит, муха - умнее  паука.  Почему
же тогда паук ловит и ест мух, а не наоборот?
     Вот и верь после этого в силу разума!


                               2. ГОЛОВА

     - При чем здесь голова? Главное, чтобы мозги были, а думать  можно  и
задницей! - так считали диплодоки, и, надо сказать,  имели  все  основания
для подобного утверждения. В крестцовой  камере  у  диплодоков  было  куда
больше мозга, чем в голове. Значит, и в самом деле можно думать задом.
     Только вымерли диплодоки двести миллионов лет назад.


                                 3. РУКИ

     Царь природы - человек создал себя своими руками; не будь у него рук,
то и никакого человека не получилось бы. Это знают  все,  а  кое-кто  даже
сделал из этого далеко идущие выводы. Четверорукие - вот как их  называют.
Они еще покажут миру, кто настоящий царь природы. Четырьмя  руками  в  два
раза больше сработаешь, чем двумя. А пока руки заняты - можно и на  хвосте
повисеть.
     Начнем с простого: например, сломаем палку. Для такого дела требуются
две руки. А какие две - задние или передние? Или  правая  задняя  и  левая
передняя? Или наоборот?
     Погодите, сейчас четверорукие покажут, кто  настоящий  царь  природы.
Как только разберутся с руками.


                                4. НОГИ

     Насекомые имеют  по  шесть  ног,  членистоногие  -  по  восемь.  А  с
нематодами что-то неладно. У одних - сорок ног, у других - тысяча, хотя  у
большинства ног нет вовсе.
     Разумеется, это несправедливо, недаром же среди нематод нет ни одного
хорошего ходока. Сколько бы ног у них ни было, умеют они только ползать.


                                5. ХВОСТ

     Самый красивый на свете хвост у павлина - птицы  из  отряда  куриных.
Павлин хвостом гордится и очень его бережет. Оно и  правильно;  попробуйте
оставить павлина без хвоста, что получится? Курица, да и то - бесхвостая!


                                6. ЖИВОТ

     У амебы за спиной миллиард лет эволюции, но за это время  она  ничуть
не изменилась. Рук у амебы нет, ножки тоже какие-то ложные. Даже  спины  и
той - нет. Зато с животом все в порядке. Строго говоря, вся амеба это один
прекрасно функционирующий живот, за которым миллиард лет эволюции.
     Потому, наверное, амеба и осталась одноклеточной.



                                САМОМНЕНИЕ

     "Перестарался я", - думал холодильник, глядя,  как  за  окном  падает
снег.



                                 КАРЬЕРА

     Пришла Увертка к Отвертке и говорит:
     - Давай вместе работать!
     - Я бы рада, - отвечает Отвертка, - но как?
     - Очень просто. Ты станешь отмыкать, а я буду умыкать. Согласна?
     Ударили они по  рукам,  и  Отвертка  опомниться  не  успела,  как  из
Рабочего  Инструмента  превратилась   в   самое   настоящее   Вещественное
Доказательство.



                           НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ

     Сначала кораллы строят чудесный остров с  удобной  гаванью,  а  потом
окружают его непроходимыми рифами.



                                  ПОМОЩЬ

     Клапан был уверен, что пар не должен выходить из котла.
     - На то я здесь и поставлен, - пыхтел он, чтобы беречь пар. Ни одного
грамма потерь!
     Пар нажимал все сильнее и наконец Клапан не выдерживал.  "Пш-ш!.."  -
пар уходил свистящей белой струей.
     - Сорвалось! - досадовал Клапан. - Не справился.  К  следующему  разу
надо будет лучше подготовиться.
     - Могу помочь, - предложила неведомо откуда  взявшаяся  Заусеница.  -
Пожалуйста, упритесь в меня...
     Теперь работать стало легче. Пар метался из  стороны  в  сторону,  но
нигде не находил ни малейшей щелочки. Разумеется,  дело  не  обошлось  без
завистников.  Котел,  которому  теперь  приходилось   жарко,   готов   был
взорваться от злости. Но хуже всех поступил Манометр. Он сообщил обо  всем
Машинисту, и Клапан сняли.
     А за что спрашивается? За то, что принял помощь общественности!



                             РАДИОАКТИВНОСТЬ

     Случается, что приемник,  не  умолкая,  орет  целыми  сутками.  Такая
активность  радио  одинаково  вредна  как  для  репродуктора,  так  и  для
человека.



                              СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

     Разводной Ключ полюбил Гайку. Сначала в этом никто  не  видел  ничего
необычного.
     - В первый раз, что ли? Повертится и отстанет!
     Но время шло, а все оставалось по-прежнему. Приятели намекали Ключу:
     - Слушай, что ты так держишься за свою Гайку?  Не  пора  ли,  того...
разводиться?
     Однако, Разводной Ключ не слушал их. Наконец, приятели отступились  и
сказали:
     - Совсем на Ключ никуда не годен стал. Заржавел от семейной жизни.



                               ВТОРОЕ НАЧАЛО

     Чайнику хотелось закипеть, но плита была слишком далеко.
     - Может быть, все-таки закипеть? - думал  он.  -  Это  же  просто,  в
воздухе сколько угодно горячих молекул. Нет-нет... Нельзя  обижать  людей,
они так любят второе начало термодинамики, что я не в силах их огорчить...
А как было бы хорошо! Я восхитительно  горяч,  а  в  комнате  прохладно  и
приятно. Но нет, долой соблазн! Не нагреваться!..
     - Господи, что это? - в ужасе прошептала хозяйка.
     Перед ней на столе стоял замерзший, покрытый инеем чайник.



                          ВЕГЕТАТИВНОЕ БОГОСЛОВИЕ

     Лимоны-грешники после того,  как  их  сорвут  с  дерева,  попадают  в
лимон-ад. А куда деваются лимоны-праведники?



Святослав ЛОГИНОВ


     МЕТАЛЛУРГ

     До сих пор  среди  историков  бытует  мнение,  будто  первый  металл,
изготовленный людьми (медь), был выплавлен случайно в костре,  разведенном
на открытом месторождении. Но оказывается, жара  костра  недостаточно  для
выплавки меди. И возможно, на самом  деле,  одно  из  величайших  открытий
человечества произошло так:

     * * *

     Если подняться на обрыв, то можно видеть очень далеко. По обе стороны
реки тянутся поля, только в одном месте возвышается холм  с  обрывом,  где
они с мальчишкой берут глину. За полями - лес, там они жгут уголь. Селения
отсюда не разглядеть, оно в лесу, чтобы не заливала дважды в год река,  да
и врагам на глаза не стоит лишний раз показываться. И уже где-то совсем на
краю земли синеют зубцы скал. Там, в  узких  подземных  расщелинах  ломают
красивый зеленый камень малахит, а порой находят  листочки  меди  -  камня
редкого и удивительного. Если его разогреть на костре,  а  потом  легонько
постукать каменным топориком, то ему можно придать любую форму: изготовить
бусы, скребок или шило. На большее меди никогда не хватает.  Другие  камни
от огня трескаются, а медь - надо же! - становится лучше.
     Но и у скал земля не кончается. Если идти дальше, то через  несколько
дней достигнешь пустыни. Там со дна пересыхающих горьких  озер  соскребают
жгучий баврак, который нужен только горшечнику и колдунам.
     Есть ли что-нибудь за пустыней, Бэла не  интересовало.  Он  гончар  и
знает свой огонь, глину из обрыва, песок из  реки,  малахит  и  баврак  из
дальних  краев.  Из  глины  они  мастерят  сосуды  для   зерна   и   воды,
пиршественные и жертвенные блюда, прочую утварь. Потом, Бэл,  прячась  ото
всех, даже от мальчишки, тонко покрывает изделия смесью  толченого  песка,
малахита и баврака,  и  после  повторного  обжига  на  стенках  появляется
красивая сине-зеленая глазурь. Впрочем, глазурью покрывают  только  лучшую
посуду, простые горшки хороши и так.
     Бэл спустился  с  холма,  подошел  к  обжиговой  яме.  Мальчишка  уже
загрузил туда уголь и высушенную на солнце посуду, разжег огонь  и  теперь
изо всех сил  налегал  на  рычаг,  раскачивающий  мехи.  Бэл  одобрительно
похлопал помощника по плечу. Молодец, скоро  станет  мастером!  И  тут  же
вспомнил, что мастером мальчишка стать не может, ведь  он  враг,  пленник,
захваченный во время войны, недаром у него и имени нет. Просто ни  у  кого
не поднялась рука сразу убить мальчика, а потом Бэл сказал, что ему  нужен
помощник, чтобы месить  глину,  и  мальчишку  оставили  жить.  Вон,  какой
вымахал, скоро Бэла перерастет!
     И тут Бэл увидел, что чаши, вылепленные ими вчера,  так  и  лежат  на
земле. Но что тогда обжигает этот бездельник?
     Бэл быстро прошел под навес,  где  хранились  инструменты  и  готовая
посуда. Так и есть, не хватало уже  обожженной,  но  еще  не  раскрашенной
чаши, а в горшке  с  малахитовым  порошком  не  доставало  почти  половины
драгоценного вещества. Мальчишка решил сам получить глазурь и обмазал чашу
малахитом! Без песка, без баврака, без рыбьей слизи, на которой разводится
смесь! И, к тому же, полностью засыпал чашу углем, как  делают  только  во
время  первого  обжига!  Бэл  схватил  толстую  палку,  вернулся  к   яме,
размахнулся и... не ударил, натолкнувшись на испуганный взгляд мальчишки.
     - Молись богу, - хрипло сказал Бэл, - крепко молись, чтобы краска  не
пропала.
     Мальчишка вздрогнул и что есть мочи  навалился  на  рычаг.  Над  ямой
поднялся дымный султан.
     Когда уголь прогорел, и яма немного остыла, они вытащили чашу наверх.
Разумеется, никакой глазури не получилось, лишь кое-где  стенки  покрывали
безобразные черные пятна. А на самом дне  собралось  какое-то  сплавленное
вещество.
     Бэл попытался  вытащить  слиток,  поддев  его  кремневым  ножом.  Нож
соскользнул, прочертив широкую царапину, и в  глаза  Бэлу  красным  цветом
блеснула медь. Такого огромного куска меди ему еще не приходилось  видеть!
Тут могло хватить на нож и даже на топор!
     Чашу пришлось разбить, но это уже не пугало Бэла. Он держал  в  руках
тяжелый, еще теплый кусок металла и пытался понять, откуда он  появился  в
чаше. Получалось, что он родился от исчезнувшей краски, недаром же малахит
и медь всегда живут вместе.
     Бэл повернулся,  перехватил  непонимающий  взгляд  ожидающего  побоев
мальчишки, улыбнулся и сказал:
     - Беги-ка за углем, а я посмотрю, сколько у  нас  осталось  малахита.
Попробуем еще раз.

     * * *

     Неизвестно, было ли  все  именно  так,  но  археологи  и  химики  уже
доказали, что первыми металлургами были древние  гончары.  И  металлы  они
получали из  минеральных  пигментов,  использовавшихся  для  приготовления
глазурей. Медь - из малахита или черного куприта, свинец из  галенита  или
сурика, олово из касситерита, а ртуть из киновари.
     Прошла еще не одна тысяча лет,  прежде  чем  какой-то  другой  мастер
догадался испытать в сыродутной печи иные, не столь яркие камни.  И  тогда
было получено железо.



Святослав ЛОГИНОВ


     ИСЦЕЛИСЯ САМ

     В ночь на 16 марта 1647 года в одном из домов на площади  Шевалье  дю
Ге допоздна не гас свет. Немногие прохожие, следовавшие в  этот  час  мимо
квартала Трех докторов, с любопытством поглядывали на мерцающий за  окнами
огонек. Весь Париж знал, что здесь живет просвещеннейший доктор Патен,  на
которого подали жалобу  городские  аптекари.  Завтра  парижский  парламент
будет разбирать ее. Несомненно, Патен готовится сейчас к защите,  ведь  он
ординарный адвокат медицинского факультета и сам будет вести свое дело.
     Патен действительно сочинял речь. Он стоял  за  высоким  пюпитром  и,
притопывая от нетерпения  ногой,  быстро  покрывал  один  лист  за  другим
замысловатой вязью мелких строк:
     "Злоупотребления   при   производстве   гиацинтового   питья    столь
распространены, что я не знаю, как с  ними  бороться.  Всякий  его  делает
по-своему, его тащат отовсюду, все его продают, большие и малые  принимают
его. В городе Лионе хлеб не столь употребителен,  как  гиацинт.  Цена,  по
которой продается это сомнительное лекарство, показывает его популярность,
но и его недостатки,  поскольку  за  такую  цену  продукт  не  может  быть
приготовлен из настоящих драгоценных камней..."
     Патен остановился, прочитал написанное и  сердито  бросил  на  пюпитр
обгрызенное перо. Нет, это что угодно, но только не речь. Из  этого  может
получиться неплохая глава для давно задуманной книги о  дешевой  медицине,
но произносить ее перед парижанами нельзя. Завтра решается слишком многое,
на  карту  поставлена  не  только  его  честь,  но  и  честь  медицинского
факультета. Его дело лишь продолжение бесконечной тяжбы докторов  Сорбонны
с парижскими аптекарями, - тяжбы, которой скоро исполнится сто лет.  Самое
же начало этой истории скрыто в глубине столетий.
     Предание повествует о некоем настоятеле  бедного  монастыря,  который
вздумал поправить дела обители с помощью алхимического искусства.  Однако,
вместо золота он получил белый, хрупкий, ни  на  что  не  похожий  металл.
Раздосадованный адепт выкинул осколки во двор, где их тут же сожрали тощие
монастырские свиньи. И с  этого  дня  свиньи  принялись  небывало  жиреть.
Заметив такое, хитроумный настоятель решил накормить белым порошком  своих
тощих монахов. Расчет был прост: на трапезах  можно  будет  экономить  еще
больше, нежели прежде, а раздобревшие  святые  отцы  сгладят  неприглядное
впечатление от бедной общины.
     Однако, вышло по-другому. Ночью кельи огласились стонами,  а  к  утру
все  отведавшие  порошка  были  мертвы.  Белый  металл  получил   название
"антимоний", что значит "средство против монахов". Другое его наименование
- сурьма.
     Будь на то воля доктора Патена, он использовал бы антимоний только по
его прямому назначению - изводить монахов, однако, сто с лишним лет  назад
прославленный Теофраст  Парацельс  начал  настаивать  вино  в  сосудах  из
сурьмы. Вино вызывало  неудержимую  рвоту,  и  это  зелье  король  химиков
предложил использовать как лекарство, очищающее организм.
     Если бы лишь  Парацельс  готовил  препараты  антимония,  дело  бы  не
повернулось так печально. Но вмешались шарлатаны и  неграмотные  аптекари.
Отравления больных стали считаться  тысячами.  Тогда  и  начался  процесс.
Девяносто один год назад антимоний отравителя Парацельса был объявлен злым
ядом и запрещен, но все же аптекари продолжают торговать  им,  а  дело  об
антимонии все тянется и тянется,  хотя  само  название  его  уже  вошло  в
поговорку. Нет, пожалуй, ни одного доктора или аптекаря, которому  за  это
время не было бы предъявлено  какого-либо  обвинения.  Теперь  настал  его
черед.
     За себя Патен не боялся, - президент парламента Талон был его  старым
приятелем, - но надо было не просто оправдаться, а  выиграть  дело  против
корпорации, которй покровительствует сам кардинал Мазарини. Значит,  здесь
не годятся ученые рассуждения и  цитаты  из  древних;  единственное,  чего
боится итальянец - смех веселых парижан.
     Патен задул свечу и пошел спать, решив, что завтра он будет  говорить
без записей.
     Подниматься доктор Патен привык рано. С детских лет он усвоил афоризм
божественного Гиппократа: "Излишний сон подобен  смерти".  Часы  на  башне
Отель-де-Виль показывали четыре часа утра, когда доктор, накинув на  плечи
плащ, вышел из дома.
     Патен не боялся ходить один  по  парижским  улицам.  Крупная  фигура,
уверенные, быстрые движения, прямой резкий взгляд серых  глаз  -  все  при
взгляде на Патена наводило на  мысль  об  искателе  приключений,  а  не  о
почтенном докторе медицины. Да и  шпага  у  доктора  Патена  была  гораздо
длиннее, чем те игрушки, которые обычно носили ученые люди.
     Ги Патен спешил к больному. Вообще-то он не мог  похвастать  обширной
практикой. Медицинский факультет Сорбонны насчитывал сто докторов,  а  это
слишком много даже для  такого  огромного  города,  как  Париж.  Самое  же
прикорбное  заключалось  втом,  что   большинство   больных   предпочитало
обращаться не к ним, достойным мужам, имеющим право  "лечить  здесь  и  во
всем мире", а к всевозможным шарлатанам, самозванцам, длиннополым хирургам
из коллегии святого Козьмы и прочей дряни. Даже короткополые -  брадобреи,
не получившие никакого образования, в последнее время настолько обнаглели,
что начинают отнимать кусок хлеба у докторов.
     Но хуже всего оюбстоит дело с аптекарями. В их сумрачных лавках можно
на