Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Латынина Юлия. Повесть о золотом государе -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
о стражниками стоял мальчишка-разносчик, державший на голове плоскую корзину с салатовыми кочанами и жареным гусем. Один из стражников вытащил гуся из корзинки и начал есть. Тут разносчик обиделся, - шварк корзинкой о голову стражника. Кочны так запрыгали по мостовой. А Даттам вырвался из рук стражников, подскочил к начальнику и ударил по щиту ногой. Щит прыгнул и своротил тому всю челюсть. Другого стражника Даттам заколол ножом и бросился бежать. - Вот это молодец! - кричали в толпе. А Даттаму совсем стало плохо. Он добежал до городских ворот, принял степенный вид и даже понять не может - это желтые куртки или желтые пятна у ворот. Разобрался, наконец, что куртки. Потихоньку прошел колоннадой синего храма и вылез из города по старому водопроводу, разрушенному его машинами. Даттам побежал по дороге прочь от столицы: солнце палило над самой головой, все деревья покорежились и увяли, вдоль дороги - только столбы с предписаниями и без тени. И у самого седьмого столба прямо под иршахчановым оком - кучка всадников, и свернуть некуда. Поравнялись; на переднем всаднике бирюзовый кафтан, трехцветный шнур по оплечью, и глаза золотые, как яшмовая печать - секретарь экзарха, Арфарра. Арфарра оглядел бродячего монаха, побледнел и ткнул коня носком сапога. Всадники поскакали дальше. Вдруг один из них обернулся и говорит: - Слушай, божья птичка, где это ты по такой жаре промок по пояс? Неужто теперь из города выпускают только по водопроводу? Тут, однако, иршахчаново око со столба подмигнуло Даттаму, и дорога вспучилась, и Даттам вместо ответа упал ничком прямо в пыль... А дух дорожного столба задернул око и доложил: - Преступник схвачен. Обидно, однако, что обязанности за чиновников земных выполняет лихорадка, да еще из варварской страны... * * * Даттаму чудились всякие ужасы, мертвецы на золотых ветвях, приходил Мереник и хохотал: "Ну, так кто из нас неудачник..." , было видно, что у секретарей в управе Бужвы - сероводород вместо крови. Через неделю Даттам очнулся : каменный мешок, стены сочатся слезой, как соевый сыр, руки склеены веревкой, а волосы и платье - кровью и тухлым яйцом. Каждый день, пока он был без сознания, стражники обкладывали его бычьими потрохами и били над ним гусиные яйца, - лучшее средство против колдовства... Вечером на Даттама надели белый плащ и снесли в судебную залу, где по семи углам курились треножники и на письменном коврике прилежный секретарь растирал тушь. Однако, надо сказать, от Даттама так мерзко несло гусиной кровью, что даже аромат "мира и спокойствия" не помогал. А в восьмом углу сидит человек - в простом платье без знаков различия, брови - оправа, глаза - жемчужины, так и чувствуют собеседника. Исхудавший, озабоченный - Харсома! Стали оглашать обвинение. Читали долго, однако, о покупке риса у храма не сказали ни слова, не сказали даже, что Даттама первый раз взяли у храма и в монашеском плаще, а написали, что колдун проник в город, чтоб навести порчу на цистерны с водой. - Ты согласен с этим? - спросил Харсома. Даттам вспомнил: не хватай колесо за спицы... - Да, господин экзарх. Стали опрашивать свидетелей. Мальчишка-разносчик показал: - У меня в корзинке лежал салат витлуф и жареный гусь. Колдун выхватил корзинку, закричал: "Оживи!" Гусь перевернулся и ожил, колдун ухватил за хвост и полетел. Тут, однако, у Даттама от казенных благовоний закружилась голова, он потерял сознание и смертного приговора не слышал. * * * Меж тем дела у мятежников снова пошли на лад: Бажар и Рехетта ссору свою, что называется, прикрыли шапкой. Бажар захватил половину Иниссы, а Рехетта обложил столицу провинции и грозился, что превратит в лягушку всякого, кто обидит племянника. Наследник Харсома приказал не торопить с казнью и беречь Даттама, как золотую денежку. А тюремщики боялись пророка и жалели его племянника. Тюремщики кормили Даттам с ложечки и вздыхали: - Вот ведь какая глупая доля у колдуна! Летает человек на облаках и на треножниках, может обернуться уткой и барсуком, а окропишь его гусиной кровью - и пропало все его умение. А любому мужику эта кровь нипочем, лей, не лей, глупей не станет. - А у меня сыну было бы столько же, совсем был молоденький парнишечка: покойный наместник затравил его собаками. Как-то раз Даттам проснулся чистенький, как луна в колодце. Тюремщики собрались вокруг и рассказывали друг другу про него басни. - Не думай, - сказал один. - Никто про порченные цистерны не верит, это господин Баршарг сочинил из мести за брата. Всем известно, что ты знал о приезде экзарха и пришел с ним поговорить. Вы же, говорят, с ним старые друзья... А злые люди тебя до наследника не допустили. - А милостив ли наследник? - спросил Даттам. Тюремщики вздохнули: - Сад счастья, источник изобилия... Говорят, однако: будто бы назначили его, чтоб сгубить в государевых глазах... Войска не дали... Каждый шаг стерегут... Попробуй он тебя помиловать или с тобой поговорить, тут же и его голова полетит... Даттам смотрит: седоусый охранник утирает рукавом слезы. Утер и говорит: - Если тебе чего надо, ты скажи. Даттам подумал: - Плитку туши, да монаха-шакуника, исповедаться. Тюремщик удивился: - Я думал, лягушиных лапок или ногтей от покойника. Ты не думай, их сейчас не трудно достать, ногти-то. Даттам улыбнулся суеверию тюремщика и сказал: - Я сейчас не могу колдовать, из-за этой гусиной крови, и еще долго не смогу... Следующей ночью охранник пронес в тюрьму набивной кафтан казенного курьера, завернул Даттама в плащ и вывел через сад на улицу. - Иди, - сказал стражник. - Безоружным? - удивился Даттам, - ты мне хоть кинжал какой-нибудь дай. Стражник отдал ему свой кинжал, и Даттам в ту же секунду приставил его к горлу стражника: - А ну, рассказывай, кто тебе заплатил за мое бегство? Стражник захныкал: - Секретарь экзарха, господин Арфарра. Даттам подумал: "Чтобы спасти меня, Арфарра рискует жизнью! А что, если этот глупый стражник проговорится? Арфарра займет мое место на дыбе!" И перерезал шею своему спасителю. "Теперь-то он точно не выдаст Арфарру", - подумал молодой мятежник, утопив труп в казенном озерце, том самом, в которое когда-то старый судья швырнул взятку Бужве. Ночевал Даттам у казенной гадалки: поел пряженных в масле лепешек и велел разбудить его в час Росы, чтоб выйти из городу вместе с народом, ходившим на строительство укреплений; стражники должны были заявить о бегстве лишь в полдень. И вот сосед по шестидворке отогнул занавеску и видит: гадалка принимает то ли любовника, то ли вовсе клиента в неурочный час. А он сам имел на женщину виды... Разве может такое быть терпимо? Даттам очнулся оттого, что что-то мокрое капало ему за шиворот. Дернулся: трое стражников справа, двое слева, а шестой бьет над ним гусиное яйцо. - Эй, - кричит один, который слева, - трех яиц хватит, из остальных яичницу сделаем... Потом привязали Даттама к лошадиному хвосту и проволокли через весь город. * * * На допросе Даттам показал, что свел в камере знакомство с крысой, обменялся с ней одеждой, а сам утек через нору. - А крысу, - говорит, - чтобы стража не заметила, проклял до полудня, - велел носить человечью личину... Секретарь экзарха, Арфарра, сидел с законченевшим лицом в углу и вел протоколы допроса. Вечером Даттам смотрел через оконце вверху: небо улыбается, цветет фейерверками, за стенами ликует народ. Даттам понял, что войска мятежников отходят от столицы и подумал: завтра меня казнят... Стало одиноко и страшно. В конце концов, двадцать два года... А потом вдруг пошел дождь: это искренние молитвы экзарха развеяли злые чары... Наутро пришли стражники, остригли арестанта, переодели, пряча глаза... Понесли в паланкине с решетками к площади назиданий. Даттам глядит: солнце сверкает на мокрой черепице, пахнет свежими лепешками, и зелень так и лезет, так и тянется, хватает за душу пальчиками. Стоит Верхний Город, - здания как жемчужины, стены как оправа... осунулся, погрустнел. Даттама, однако, пронесли мимо площади для назиданий под самыми иршахчановыми очами, мимо управ, мимо цехов, через семь ворот, через пять арок - вниз, вглубь, - крытой дорогой внутрь Шакуникова храма. Развязали, повели... Сюда мятежники не ходили: лес колонн, кущи столбов, старая катальпа меж золотых столбиков, нефритовая галерея... Ввели в павильон: стены - в узорочье, узорочье - в зеркалах, от зеркал павильон как человечья душа: снаружи - замкнут, изнутри - безграничен. В зеркальной комнате сидели трое, настоятель храма Шакуника, секретарь экзарха Арфарра, и сам экзарх. Экзарх обмахивался веером, а Арфарра прямо на коленях держал обнаженный меч. Экзарх махнул веером, стражники ушли и затворили за собой дверь, но рук Даттаму так и не развязали. Экзарх кивнул Даттаму, чтобы тот сел, и проговорил: - Великий Вей, как ты бледен! Как спаржа, отлежавшаяся в земле. Даттам пожал плечами: - Я так понимаю, - сказал он, - что мой дядя вчера отступил от города, и меня завезли сюда попрощаться перед казнью. - Ваш дядя, - сказал экзарх, - вчера был назначен моим указом наместником Варнарайна, а сегодня утром его войска вместе с моими войсками выступили против разбойника Бажара. Только злодеяния прежних властей толкнули народ на мятеж: почему бы не помириться с теми бунтовщиками, которые, по мере сил, выказывали свою преданность династии? Даттам помолчал, а потом сказал: - Я знаю Рехетту. Он отпустит войска, а сам покончит с собой. Экзарх засмеялся: - Ты, Даттам, знаешь своего дядю еще хуже, чем черную магию, - и протянул Даттаму зеленый треугольник. Даттам развернул письмо: а это был ежемесячный отчет соглядатая. Адресован он был лично Харсоме, а подписан пророком, и число на нем стояло за две недели до начала восстания. Тут-то Даттам понял, и отчего пророк отказался от императорского титула, и отчего не хотел звать варваров, и отчего поверил Баршаргу. - Это что ж, - спросил Даттам нового наследника империи, - мы подняли восстание по твоей указке? - Разумеется, да, - сказал справа Арфарра. - Истинные причины вещей скрыты от людских глаз, однако же нет вещей, у которых не было бы истинных причин. - Разумеется, нет, - сказал настоятель храма Шакуника. - Провокация опасная вещь. Если государство играет с огнем, как ребенок, оно, как ребенок, и обожжется. Тогда Даттам повернулся к монаху. - И вы обо всем знали, - спросил он, - еще до того, как продали нам зерно, содрав за опасность впятеро против обыкновенного? Настоятель удивился: - Никакого мы зерна не продавали... В благодарственном манифесте экзарха как раз отмечено, что монастырь прислал в Анхель рис даром, в дни народного бедствия ... Помолчал и прибавил: - Между прочим, наш дар окупился сторицей, -господин экзарх пожаловал нам земли по Левому Орху. Даттам уронил голову в скованные руки и прошептал: - Значит, мы даже не могли выиграть. Великий Вей - вождь повстанцев - провокатор правительства! И расхохотался. Потом умолк и спросил: - Ну а мне-то вы зачем все это рассказываете? Перед виселицей? Я-то милости недостоин, я провокатором не был... Арфарра молчал. - Не скрою, - сказал Харсома, - ваши преступления велики, господин Даттам. Пролиты реки крови, пепел от рисовых хранилищ достигает локтя толщиной, матери варят младшего брата на ужин старшему... Кто-то же должен за все это отвечать? - Тот, кто нанимал провокаторов, - заорал Даттам, вскакивая на ноги. - Сядь, - негромко сказал Харсома. - Нет не сяду! Мы сожгли половину провинции и продавали варварам другую, - и все затем только, чтобы ты сел на место этого мерзавца Падашны? Но тут Даттама, от слабости, зашатало на ногах, и он действительно сел в кресло, чтобы не упасть в ноги Харсоме. Потом он повернулся к настоятелю храма Шакуника и спросил: - А что вы сделали с теми сорока тысячами золотых, которые я заплатил вам за зерно? - Я уже ответил вам, - сказал настоятель, - что никакого зерна храм бунтовщикам не продавал, но если вы так настаиваете, я могу сказать, что эти деньги мы ссудили правительству на определенном условии. - Каком? - На условии, что вас отдадут нам. Даттам поднял брови. - Вы слишком хороший делец и изобретатель, господин Даттам, чтобы скормить вам речным угрям. Мы хотим, чтоб вы трудились на благо храма Шакуника. - Но я вовсе не собираюсь становиться монахом! - запротестовал молодой бунтовщик. - Вам придется выбирать между рясой и плахой, Даттам, - вмешался Харсома, - никто, кроме храма Шакуника, не может защитить вас. Баршарг требует отдать тебя ему, за то, что ты повесил его брата. Твой дядя, наместник провинции, тоже не хотел бы оставлять тебя в живых, а если собрать имена всех, кто казнен тобой и выпустить из тебя всю кровь, то на каждое из имен не придется и по половинки капли... - Говорило сито иголке - у тебя на спине дырка, - презрительно пробормотал Даттам. Но, конечно, ему ничего не оставалось, как принять предложение. * * * Вскоре в столицу доложили: наместник Харсома вынул стрелу беды из тела государства, провел народ по мосту милосердия в сад изобилия. Бывший первый министр от досады помер. Мятежник Бажар, правда, еще бесчинствовал: нашел где-то золотоглазого оборванца и обул его в государевы сандалии. Наконец, сдался Даттаму и Арфарре. Наследник и ему обещал жизнь. Господин Арфарра, однако, обманул доверие экзарха, молвил: "Когда тушат пожар, не смотрят, чиста-ли вода", - и приказал зарубить вора. Через четыре месяца в провинции отмечали Государев День. Расцвели на улицах золотые гранаты, реки наполнились молоком и медом; и бродили по улицам боги, которые есть не что иное, как слова мудрых указов. Было, однако, невиданное: по всей провинции ходил корабль на деревянных гусеницах - золотые борта, серебряные весла. Слова при корабле были такие: Государь - корабль, народ - море. Хочет - несет, хочет - опрокинет... А секретарь Арфарра ухитрился даже небо раскрасить надписями: это тогда в Варнарайне впервые стали пускать шутихи и ракеты. Экзарху же доложили: "В древности Золотой Государь взошел на Голубую Гору, обозрел мир, и от этого государство процвело". Экзарх Харсома отправился к горам. Отказался от казенного паланкина, проделал весь путь на лошади, как простой чиновник, чтобы народ всегда имел к нему доступ. Накануне молебна наследник изволил спуститься в заброшенные шахты. Долго стоял, будто ждал Золотого Государя, потом со слезами на глазах молвил: - Увы! Народ Великого Света после мятежа - как неоперившийся жаворонок. Надобно его жалеть, - ибо, бывает, и жаворонок в неразумии клюет кречета... Разве стал бы государь Амар преемником Золотых Государей, если бы не помощь рудознатца Шехеда. Помолчал и спросил у Даттама: - А правда ли, что в стране варваров еще много легкого железа? На следующий день взошли на гору, исполнили обряды. Наследник сказал: - Нынче все наши мысли - о достижении мира и спокойствия. Когда в государстве царит мир и спокойствие, человек думает о том, как преумножить собственное добро. Когда же в государстве царим смута и бунт, человек думает о том, как завладеть добром ближнего. Поистине цель государя - добиться, чтобы простые люди сохраняли нажитое и старались приумножить его. Ибо чем больше в государстве богатых людей, тем богаче само государство. Секретарь Арфарра молвил, указывая по ту сторону Голубых Гор: - Некогда ойкумена доходила до самого океана, а ныне океаном называют маленькое озеро в государевом дворце! Государство расколото, и трещина проходит через сердце наследника! Пока не восстановим целостность государства, в нем будут непременно случаться беды, бунты и неурожаи! Вечером, наедине, экзарх спросил Даттама: - А вы что скажете о целостности государства? Тот поклонился, оправил шелковый монаший паллий и ответил: - Увы! Варвары кормятся с копья, мочатся с седла... Прежде надо научить их жить не для войны, а для мира... Разрешите храму торговать с королевством, - мы научим их уважать мирную выгоду, и они сами отдадут нам земли. Надобно сказать, что храм и раньше нарушал торговую монополию, но тайком. - А потом, - прибавил, поколебавшись, Даттам, - не все у варваров достойно осуждения. Например, крестьяне их пребывают в бедности, немыслимой для жителя ойкумены, однако ж не жалуются и не бунтуют. - Почему? - быстро спросил экзарх. - Потому что над ними - не чиновник с печатью, а сеньор с мечом. Потому что нет, увы, государя, которому подают жалобы, и потому что нет людей мудрых, учащих народ стоять за свои права... И поэтому, - сказал Даттам, - хотя железо в стране варваров спрятано так же глубоко, как и здесь, добыть его легче. Долго смотрел наследник на далекие горы, еще пребывающие во мраке, и, вздохнув, молвил: - День сменяет ночь, и ночь сменяет день, и изо лжи рождается истина... День, однако, сменяет ночь - чтобы на полях росли колосья. Что-то же растет и в истории? Вздохнул и вынул из рукава золотого государя. - Говорят, - сказал наследник, - деньги - те же знаки собранного урожая. Почему же тогда не размножаются они, как зерна? Говорят: в древности государев лик рисовали на монетах, и деньги размножались сами собой. Говорят: золото ближе по свойствам к зерну, чем бумага. Засмеялся и добавил: - Что ж, - пусть храм торгует с королевством. * * * В этот год случилось чудо: у подошвы Голубой горы стала оживать мертвая половина старого ясеня, пустила клейкий листок. А одному ярыжке было видение: заскворчали яшмовые вереи, расскочились засовы, камни Золотой Горы перекинулись Золотым Городом... Гадальщики и прочие чародеи остались только те, что приписаны к цехам.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору