но съезжу...
     Она двигалась уже как манекен: высаживала на горшки, вытирала  слезы,
разнимала драки, успокаивала, как умела, играла в пантеру и в лису  Алису,
надувала  прохудившийся  мяч,  вставляла  кукле  ноги...   Наконец,   Фома
Андреевич поймал ее за бок и посадил рядом с собой.
     - Передохни, дочка. Не одна ты тут, пусть и мамки не только за своими
походят...
     Она послушно сидела, беспрерывно куда-то проваливаясь. Потом, похоже,
заснула, потому что, открыв глаза, обнаружила  себя  лежащей  и  прикрытой
пиджаком. Рядом кто-то тоненько плакал, подвывая.
     - Ума решилась, бедная, - сказал один голос.
     - Водки ей дайте, - сказал другой.
     - Разойдитесь, просто разойдитесь, -  сказал  Фома  Андреевич.  -  Не
стойте над душой. А ты  поплачь,  родная,  поплачь.  Рта  не  затыкай,  не
насилуй себя. Поплачь.
     Татьяна опять уснула.
     Окончательно она проснулась в полной  темноте.  Тусклое  кольцо  луны
терялось в перепутанных ветвях. Фома Андреевич дышал рядом.
     - Спи дальше, - сказал он. - Если что - разбужу.
     - Фома Андреевич,  -  сказала  Татьяна,  -  вы-то  сами  когда  спали
последний раз?
     - Сегодня часок ухватил. А что?
     - Да неловко мне.
     - Неловко только метлой париться, - сказал Фома Андреевич. -  А  вам,
молодым, сна больше требуемо. Я вот сижу и в небо смотрю, и мне хорошо.
     - Выспалась я, - сказала Татьяна.
     - На фронте, помню: спать хотелось и есть. Только  спать  и  есть.  И
все. Остальное тоже вроде помню, но так... сквозь кисею. А спать и есть  -
страшно...
     - Вот и у нас так.
     - Еще немножко не так. Но у нас и хуже,  опять  же.  Там  хоть  ждали
чего-то. И, все-таки, мужики одни... легче. В сорок  четвертом,  зимой,  к
нам из Белоруссии партизанский отряд прорвался. Баб  и  ребятишек  человек
сто да бойцов полсотни. Из  блокады,  голодные,  шатаются...  Командира  с
комиссаром перед строем расстреляли,  а  бойцов  приодели  слегка,  жратвы
какой-то дали, патронов - и назад. Ну а семьи -  в  тыл.  Так  командир  с
комиссаром обнялись перед смертью и расцеловались. Знали,  видно,  на  что
шли - с самого начала знали...
     - Почему расстреляли-то? За что?
     - Оставление позиций.
     - Так что - лучше бы дети перемерли?
     - Командование считало - лучше...
     - Вот же сволочи...
     - Может и сволочи... А может и нет. Кто знает? Про Ноя же ты читала?
     - Читала. Про ковчег.
     - Это Писание... А есть еще предание - неписаное. Про  соседа  Ноева,
по имени Орох. Был он завистлив и подозрителен. Увидел Орох  однажды,  что
Ной с сыновьями начал строить огромную лодку, и подумал: с  чего  бы  это?
Ной, говорят, праведник,  Господь  любит  его.  Не  иначе,  что-то  должно
случиться. И стал Орох строить такую же лодку. Долго строил, но закончил в
срок. И все смеялись над ним и над Ноем. А потом начались  дожди.  И  реки
вышли из берегов, и ручьи превратились в потоки.  И  стала  заливать  вода
жилища. Тогда поняли люди, что Бог прогневался на них, но не  было  у  них
сил душевных принять этот гнев как подобает. И бросились они к ковчегам...
Но затворил Ной ворота ковчега, и напрасно стучали  в  них  люди.  Женщины
поднимали детей над волнами и питали надежду, что хоть безвинных младенцев
примет праведник Ной. Но был Ной послушен воле Господа. А  Орох  не  вынес
плача и мольб - и отворил ворота. Взошли люди на ковчег Ороха, но  слишком
много их было, и не смог он затворить ворота, не смог выбрать того,  перед
кем их затворить...
     - Вы это сами сочинили? - помолчав, спросила Татьяна.
     - Не знаю, дочка. Может и сам. А может, слышал от кого...
     - Значит, мы потомки того праведника... Интересно, спал он спокойно в
оставшуюся жизнь?
     - Он спал спокойно.
     -  Тогда,  наверное,  все,  что  было  потом  -  это  искупление  его
праведности. Включая нас и вот это...
     Они помолчали. Слышалась  далекая  перекличка  часовых  -  видимо,  в
районе ремзавода. Потом там же застрелял тракторный  мотор,  и  с  лязгом,
слышимым даже здесь, куда-то направился архиповский броневик.
     - Третья ночь без стрельбы, - сказал  Фома  Андреевич.  -  Замечаешь,
дочка?
     - И правда, - сказала Татьяна. - Неужели выдохлись?
     - Или готовят что-то.
     - Или готовят...
     Медленно прошли, разговаривая, четверо караульных: один с дробовиком,
двое с  огнеметами,  у  четвертого  на  плече  лежала  пика  с  поперечной
перекладиной. Оборотня было мало поразить картечью  или  поджечь  -  нужно
было еще и держать, пока не сдохнет.
     Да, растратили серебро в первые дни, теперь приходится ухищряться...
     Кто же знал, что все это затянется черт знает на сколько времен?
     Ах, война-то еще долго протянет, на то она и война... Миша, Миша, как
же это так, а? Забрали, убили, сунули обратно:  хороните...  будто  так  и
надо... трехлинеечки, четырежды проклятые, бережем, как законных своих.  А
вот законных не бережем. Мишку убили, Валера умер, Дима тяжелый...
     И вдруг внезапно, будто вспыхнул свет, она поняла, что должна увидеть
Диму - немедленно, сейчас, пусть он  без  сознания,  пусть  не  видит,  не
слышит. Почему-то получалось так, что нет ничего важнее этого...
     Что-то должно было случиться в эту ночь.
     До больницы двадцать минут -  днем.  Здесь  хватит  рук  и  без  нее.
Правда, если отлучку обнаружат... Но об этом лучше не думать.
     Тем более  -  что-то  должно  случиться.  И  это  что-то  требует  ее
присутствия рядом с Димой.
     - Фома Андреевич, - Татьяна поднялась. -  Вы  не  проводите  меня  до
больницы? А то у меня только три патрона.
     Несколько секунд Фома Андреевич молчал. Потом встал.
     - Сюда возвращаться будешь? - спросил он.
     Татьяна прислушалась к себе.
     - Не знаю. По обстоятельствам.
     - Тогда я захвачу свой мешок...
     Чудный  старик,  подумала  она.  Чудный  и   чудной.   Впрочем,   как
выяснилось, многие оказались не такими, как были прежде.
     Взять того же Диму...
     Фома Андреевич, с мешком за плечами  и  архиповской  многозарядкой  в
руках, возник рядом. Но с ним, к ужасу  Татьяны,  возникла  и  Василиса  -
директор второй школы, а теперь комендант лагеря "Верхний"...
     - Я все знаю, девочка, - сказала она неожиданно. - Пойдем, а  то  вас
без меня пристрелят в воротах...
     На улицах оказалось неожиданно светло. Почти как в нормальную  лунную
ночь. То, что  глаза,  нагруженные  светом  костров,  керосиновых  ламп  и
свечей, воспринимали как  непроницаемую  темноту,  через  несколько  минут
стало мостовой, заборами, домами, крышами, небом... Черным небо было  лишь
над северным горизонтом;  вокруг  же  тусклого  кольца  луны  расплывалось
серо-сиреневое  пятно,  дающее  довольно  яркий,   но   бестеневой   свет.
Отсутствие теней, контрастов, объема делало город туманно-призрачным.
     - Второе полнолуние встречаем, - тихо  сказал  Фома  Андреевич.  -  С
первого, по сути, началось...
     - По-моему, еще весной началось, - сказала Татьяна.
     - Не определить нам, когда это началось, и лишь когда кончится, будем
видеть  все.  Восьмая  часть  нас  сейчас  осталась,  а  должна   остаться
двенадцатая...
     - Фома Андреевич, - медленно начала Татьяна, - вот мы  с  вами  много
говорили обо всем таком... я до сих пор не пойму:  неужели  вы  и  вправду
верите  в  предначертания?  Ведь  это  же...  -  она  поискала  слово,   -
неинтересно.
     Фома Андреевич ответил не сразу.  Татьяне  даже  показалось,  что  он
вообще не будет отвечать - так размеренно он шел,  поворачивая  голову  из
стороны в сторону и поводя толстым стволом своей пушки. Но шагов через сто
он заговорил.
     - Если предначертанное сбывается: раз, другой, третий, сотый... можно
ли это отбрасывать?  Или  стоит  поискать  объяснение?  Допустим,  нас  не
устраивает простейшее  из  них:  что  все  кому-то  известно  наперед,  а,
поскольку мир неизменяем,  то  мы  волей-неволей  исполняем  предписанное.
Согласен: обидно, сил нет. Хотя никто не доказал, что мир обидным быть  не
должен. Но зайдем с другого конца: предположим, предначертания исполняются
потому, что люди верят в то, что они исполнятся.  Чем  больше  людей,  чем
сильнее они верят - тем вернее исполнение...
     Он остановился и прислушался. Тонкий вой возник вдалеке, поднялся - и
оборвался. И, как бы погребая его, нарос лязг броневика.
     - Что-то утюжит Архипов...
     Потом раздались крики - уже человеческие. Мокрый удар -  и  чавканье,
как от шагов по болоту. И снова - вой, визг, бульканье... Желтый  огненный
пузырь вздулся над крышами.
     - Однако, поторопился я - про затишье, - пробормотал Фома Андреевич.
     Коротко рванул автомат. Потом еще раз.
     - Пойдемте, - сказала Татьяна. - Все равно мы...
     Почти бегом они двинулись вниз по мощеной булыжником Социалистической
улице, которую все звали по-старому: Прямым  Взвозом.  Она  шла  от  самой
пристани до каменных лабазов наверху; там же было пожарное депо с каланчой
и  вторая  школа,  раньше  -  реальное  училище.  Теперь  все  это  вместе
называлось "Верхним лагерем" и давало приют трем сотням людей, в  основном
- детям и женщинам. Верхний лагерь было легко оборонять,  там  были  самые
большие запасы продовольствия, но воду приходилось возить снизу.
     Самый большой и самый важный - но и самый беспокойный  и  уязвимый  -
лагерь образовался вокруг ремзавода. В нем было  человек  семьсот.  Третий
был - больница и два десятка домов вдоль набережной. Полторы  сотни  людей
удерживали  его.  И  было  то,  что  называлось  постами:  электростанция,
пакгаузы у пристани, хлебозавод... все,  хлебозавод  можно  вычеркнуть.  С
самого начала он висел на ниточке...
     Улицы и дороги, соединявшие лагеря, по непонятным причинам оставались
ничьей землей. Людям здесь было небезопасно появляться  -  но  и  нечисть,
дневная и ночная, не занимала дома и не взрывала землю. По  крайней  мере,
слухачи, сутками напролет обычными докторскими стетоскопами  выслушивающие
подземную колготню, здесь ничего не находили.
     Что-то заставило Татьяну замереть; Фома Андреевич тут же  остановился
и повернул голову к Татьяне, но, повинуясь жесту, промолчал.
     Странная  возня  происходила  в  палисаднике  дома,  с  которым   они
поравнялись. Возня, возбужденный крысиный писк... и  с  шипением,  как  от
влетающей ракеты, вспыхнуло белое пламя! Клочья чего-то горящего вымахнуло
на высоту крыши. И тут  же,  рядом  -  вторая  вспышка.  Крысы  завизжали.
Смотри, смотри! - зашептал Фома Андреевич, но Татьяна видела и сама,  хоть
и сквозь  лиловые  пятна:  из  палисадника  на  доски  тротуара  выбрались
какие-то гномики. Двое несли третьего. Потом появился  четвертый.  Заметив
людей, они замерли, но тут  между  штакетин  просунулось  сразу  несколько
крысиных морд. Гномики перебежали тротуар и спрыгнули  на  мостовую.  Фома
Андреевич дослал патрон  и  дважды  выпалил  по  крысам.  Полетели  щепки.
Штакетник завалился и повис  на  кустах.  Крыс,  конечно,  смело.  Гномики
встали, подняли своего пострадавшего  товарища  и,  поглядывая  на  людей,
пересекли мостовую. Татьяна присела, чтобы лучше их разглядеть.  Они  были
вполне обычными - только  маленькие.  Ей  показалось,  что  последней  шла
женщина - впрочем, одетая, как все остальные.
     Значит, Мишка ничего не придумал... значит, все так и  было,  как  он
говорил...
     - Эй! - позвала она. - Вернитесь! Мы вам поможем!
     Но никто не вернулся и не отозвался.



                       ВИТО, ИЛИ САЙР ГЭБРИЛ КСИМЕН

     Что Гэбрилу определенно нравилось в новом тоуне,  Джаллаве,  так  это
естественность поведения. Если тоун Джаллав был доволен - все  знали,  что
он доволен; если что-то его не устраивало, то все знали, что именно, и  не
требовалось вычислять и угадывать, кого и за что наказывает тоун,  понижая
в чине, допустим, референта вице-председателя Малого  круга.  Может  быть,
пройдет двадцать  лет  -  и  Джаллав  научится  делать  загадочные  жесты,
ставящие в тупик всю команду - но пока ничего кроме  облегчения  никто  не
испытывал. Сегодня тоун был встревожен, тревоги не  скрывал,  но,  тем  не
менее, все, собравшиеся на Большой круг, знали,  что  ни  с  какими  иными
трудностями, кроме реальных, не столкнутся.
     Прежнего  тоуна,  Сондж-Такши,  никто  не  вспоминал,  руководствуясь
мудрым правилом: о мертвых хорошее или ничего. Правило  действовало,  хотя
Сондж-Такши был жив, здоров и шумно проматывал свое  неимоверное  выходное
пособие. Гэбрил видел его однажды, но сделал вид, что он сам на задании, а
в теле его жокей.
     Оперативная обстановка внезапно осложнилась,  говорил  тоун  Джаллав,
причем в нескольких уровнях одновременно. Особые опасения  внушают  уровни
Вав, Зайин  и  Хет,  где  события  развиваются  по  образцу  "Припарийской
катастрофы", но в значительно большем масштабе. Уже очевидно, что  процесс
охватывает все три уровня, локализуясь в  каждом  из  них  на  площади  от
одного до трех миллионов квадратных миль. "Припарийская  катастрофа",  как
все помнят, началась на территории в несколько сот  квадратных  миль  -  и
привела к гибели половины населения планеты и деградации оставшейся,  что,
в свою очередь, резко ослабило наши позиции в отдаленных уровнях.
     Ничего себе, ослабило, подумал Гэбрил. Уровни  выше  Коф  практически
недоступны...
     Понятно, что события в уровне Коф, в Припарии, произошли  еще  тогда,
когда  мы  не  обладали  даже  минимумом  необходимых  средств,  продолжал
Джаллав,  а  главное  -  не  имели  представления  об   истинной   причине
происходящего. Сегодня мы имеем возможность локализовать подобные процессы
в течение дней и даже часов. Не далее как в прошлом  году  была  проведена
успешная операция в слое Ламед - хотя и небезупречная  с  этической  точки
зрения...
     В  сущности,  за  эту  операцию  Сондж-Такши  и  сняли.  На   ИТ-тест
отреагировал  один  из   заливов   мелкого   и   чрезвычайно   населенного
ламедианского океана.  Сайр-команда  организовала  там  столкновение  двух
танкеров: с нефтью и с какими-то кислотами. После чего в заливе  не  стало
даже бычков.
     С другой стороны, если болезнь  запустить...  в  уровне  Коф  погибло
полтора миллиарда. Правда, там был чисто сухопутный вариант. Но с морскими
аналогами "преображения" бороться было бы практически невозможно.  Поэтому
неизвестно, что хуже.
     Вообще неизвестно, что хуже. Похоже, что выжившие в уровне Коф не так
уж бедствуют. Хотя живут странно - по нашим понятиям. А по своим - хорошо.
Спокойно живут. Многие из нижних уровней поменялись бы с ними...  если  те
согласятся, добавил про себя Гэбрил.
     А может быть, и меняться не придется...
     Джаллав закончил вступление и спросил, не нужно ли что уточнить?  Это
был обязательный ритуальный вопрос на Большом круге.
     И встал магнус Зоунн.
     -  Мой  командир,  -  сказал  он,  -  как  давно  появились  признаки
"преображения" в этих уровнях?
     - Ретропроекция показывает: в уровне Вав - около трех  лет  назад,  в
уровне Зайин - около полугода, в уровне Хет - более двадцати лет назад.
     - А идентификация состоялась?..
     - Две недели назад.
     Ропот прокатился по залу.
     Сейчас спросит: чья вина? - подумал Гэбрил.
     - Мой командир, есть ли объяснения тому, что в сроках ретроспекции мы
имеем двадцатикратный разнос?
     - Объяснений... - тоун чему-то, известному только ему,  улыбнулся.  -
Объяснений до черта. Лично я отдаю предпочтение  двум:  во-первых,  методы
ретроспекции  крайне  несовершенны,   во-вторых,   противник   сознательно
оттягивал момент инвазии в слой Зайин. Подчеркиваю: сознательно. Он создал
плацдармы: сверху и снизу; накопил силы... Мы с вами  знаем,  какова  роль
уровня Зайин для равновесия системы, для защиты  Алефа.  Думаю,  противник
знает это не хуже нас. Пора перестать относиться к нему как к  безмозглому
животному, как к явлению природы - этим многие из нас грешат до сих пор. Я
ответил на ваш вопрос, квинтал?
     - И последнее: почему допущена такая поздняя идентификация признаков?
     - Потому что формально этих признаков нет.  ИТ-тесты  отрицательны  в
Зайин и Хет, сомнительны - в Вав.
     Вновь прокатился ропот.
     - Мы отстали от событий, - подождав, когда установится полная тишина,
продолжил тоун, - и упустили из  виду  многие  изменения,  произошедшие  с
нашим противником. Скажем, резчайшее усиление способностей к маскировке  -
или к мимикрии, если так будет угодно господам арбореям. Хотя, как я понял
из рапортов группы Ауэбба,  эту  тему  они  разрабатывают  минимум  четыре
года...
     Гэбрил посмотрел на Ауэбба - его  место  было  в  ложе  руководителей
групп, но он всегда сидел со своими расчетчиками. Сейчас  он  был  бледнее
обычного и смотрел строго перед собой. В пересечении  сотен  взглядов  ему
было неуютно.
     - Именно этим путем, путем самообмана,  самоуспокоения  мы  пришли  к
ситуации, обозначившейся в последние недели. Но буквально до  сегодняшнего
дня  мы  не  подозревали  о  том,  что  положение  не   просто   несколько
осложнилось... - тоун помолчал, глядя на пустой пюпитр. - Я даже  не  могу
сказать, что мы  на  грани  катастрофы  -  потому  что,  боюсь,  мы  давно
перешагнули эту грань.
     В наступившей тишине кто-то закашлялся.
     - Мой командир... - поднялся  штаб-магнус  Манхолт,  но  тоун  жестом
усадил его на место.
     - Сейчас я по возможности кратко опишу то,  с  чем  столкнулись  наши
службы за последний месяц, а также то, что  происходит  сейчас  в  уровнях
Вав, Зайин и Хет. После чего объявлю о своем решении. Прошу выслушать меня
внимательно.
     Странно, что я ничего не чувствую, подумал Гэбрил. А должен  бы.  Или
уже все перегорело?..
     - Ровно месяц назад сайр Бэлард, следуя в авторежиме из  уровня  Йод,
пропал где-то между уровнем Зайин, который был отмечен мониторингом,  и  -
Гиммель, где, как вы знаете, имеется стацрегистратор. Мониторинг прервался
при прохождении уровня Вав. Судьба  сайра  Бэларда  неизвестна.  Это  была
первая потеря такого рода. В течение  недели  точно  так  же  пропали  еще
двенадцать  человек  -  все  при  прохождении  уровня  Вав.  Магнус  Зоунн
организовал   спецгруппу,   занятую   исключительно   поиском   и   прямым
подуровневым возвращением наших разведчиков. Не  имеет  смысла,  очевидно,
говорить о том, что авторежим теперь применяется  в  самых  исключительных
случаях. Но, как вы понимаете, наблюдатели и разведчики,  покинувшие  Алеф
более месяца назад, об этом не  знают,  продолжают  им  пользоваться  -  и
пропадают при пересечении уровня Вав... Один из  них,  наконец,  найден  и
возвращен сегодня. Это сайр Ксимен,  рапорт  которого  проливает  свет  на
многое. Хотя, возможно, и не на все.
     Теперь все смотрели на Гэбрила. Он постарался этого не заметить.
     -  Естественно,  отдел  структурной  разведки  стал   уделять   самое
пристальное внимание уровню Вав. Зоной сопряжения энергетических минимумов
Базы Алефа и пространства Вав является большой портовый город  Альбаст  на
юге  бывшей  Империи  гипербореев.  Общий  уровень  технического  развития
государств  Вав  достаточно  высок,  в   основном   это   касается   сферы
информатики. Антропогенное давление  на  среду  переходит  за  критические
пределы. Классических признаков самоорганизации среды не отмечено -  но  в
истории зафиксирован случай  создания  артефакального  биокибернетического
анклава.  Попытка  закончилась  катастрофой,  информационным  коллапсом  -
однако это, похоже, ничему их не научило. Более десяти лет ведутся работы,
в том числе  и  в  военных  целях,  над  снятием  межличностных  блоков  и
установлению симпатических  связей  как  между  индивидами,  так  и  между
индивидом и внешней информсистемой. Наши попытки сорвать эти  работы  пока
почти ни к чему не привели. Далее: практически все информационные  системы
технически  развитых  государств  Вав,  развиваясь