вопли людей, которые еще несколько минут назад были исполнены неподдельного величия и спокойствия. И просто несколько горячих струй, испущенных телом пар-арценца Опоры Безгласых Тварей на изукрашенное косматыми звездами рубище гнорра.
     Лагха Коалара не был трусом. Лагха Коалара всего лишь не собирался умирать и поэтому подставил вместо своей молодой плоти довольно-таки старую плоть пар-арценца Опоры Безгласых Тварей. Но Лагха Коа-лара не собирался и проигрывать сражение. Поэтому, едва только первые капли крови пар-арценца просочились сквозь одежды гнорра, он одним стремительным и брезгливым рывком сбросил с себя мертвого толстяка, создателя псов и многих прочих радостей.
     Лагха Коалара поднялся на ноги и огляделся. Да, это, пожалуй, был самый разрушительный выстрел "молнии Аюта" за все время существования этого чудовищного изобретения. По меньшей мере, сорок убитых и раненых. Остальные - перепуганы до смерти. Морская пехота тоже замерла среди кривых улочек поселения смегов, оторопело вглядываясь туда, где еще недавно виднелся гордый и, казалось бы, несокрушимый строй офицеров Свода, а теперь среди кровавого месива, гари и копоти копошились израненные люди.
     Но воля гнорра была сильнее, чем любые удары судьбы.
     В любой ситуации гнорр молниеносно умел увидеть главное. И он увидел. Лук, отброшенный им перед спасительным прыжком под ноги пар-арценцу Опоры Безгласых Тварей, был цел.
     "Чудо!" - воскликнул бы невежественный селянин. "Не чудо, но сущностное свойство", - сказал бы высокомудрый Дотанагела и был бы совершенно прав. Лук гнорра был первым ключом к Хоц-Дзангу. Вторым ключом была двойная флейта гнорра. И этот ключ тоже неплохо пережил "градобой", ибо пребывал в складках ныне окровавленных одежд гнорра. Итак, вещи были в порядке. Оставалось лишь привести в чувство безгласых тварей, коими обратилось славнопозорное воинство Свода.
     - Встать! - пророкотал первый приказ гнорра.
     Мертвые пожалели, что не могут подчиниться этому простому и прекрасному приказу. Живые подчинились незамедлительно. Они видели, что гнорр не пострадал, они слышали его голос, смотрели в его пламенеющие яростью глаза, и страх покидал их сердца.
     - Оружие к бою!
     С тем же успехом гнорр мог скомандовать "Парадное построение" или "В сдвоенное каре стройся". Почти всем уцелевшим было еще очень далеко до боя. Просто Лагхе приятно было общество опытных воинов, а не перепуганных крыс.
     У гнорра теплилась слабая надежда, что Говорящие, Дотанагела и Знахарь из-за нападения псов ослабли и не удержат сейчас Танец Садовника. Лагха достал флейту и дунул в нее. Сыть Хуммерова! Из нежных тростниковых трубочек вырвались все те же языки ревущего пламени.
     Значит, придется проделать все так, как было намечено. И это "все" начало вершиться, когда гнорр извлек из накладного колчанного сарнода первый мешочек с порошком, носящим имя "покровы Говорящих", а затем весьма и весьма небрежно, становясь на короткую ногу со всеми мыслимыми законами вещного мира, наколол его на острие очередной Поющей Стрелы.

17

     В Хоц-Дзанге царило ликование пополам с отчаянием. Чувство, знакомое каждому, кто уже видел смерть сотни врагов, но видел также и вторую, свежую сотню, с которой еще предстоит сразиться, в то время как собственные силы почти исчерпаны.
     Когда на смену взаимному ожесточению приходит взаимное истощение, мудрецы заключают мир.
     Лагха был мудр, но он отнюдь не считал силы Свода истощенными. Лагха полагал сражение за Хоц-Дзанг выигранным еще в тот момент, когда ступил на цинорский берег, и даже смерть не смогла бы убедить его в обратном.
     Лиг тоже была мудра, и она тоже не считала силы смегов истощенными. Пока живы Говорящие, Знахарь и Дотанагела, - стенам Хоц-Дзанга стоять. А пока стоят стены Хоц-Дзанга, - они непобедимы. Наперекор псам, остатки которых просочились внутрь крепости.
     "Странное дело, странное дело, - твердил Эгин, каким-то чудом отдергивая ногу от клацнувших челюстей черной твари. - Они уже здесь, а я все еще жив, а Дотанагела со Знахарем будто спят, а Айфор ничем не может мне помочь, потому что вместе с Самелланом оберегает Лиг, а Говорящие Хоц-Дзанга безмолвствуют... клянусь Шилолом, в этой битве слишком мало воинской доблести и слишком много смердящей магии!"
     Теперь их боевая площадка тоже стала ареной для стремительного и вместе с тем невыразимо тягучего сражения, в котором уже погибли несколько "лососей", из последних сил защищавших пар-арценца и Знахаря. Псов оставалось немного - меньше даже, чем воинов на их боевой площадке. Но они были очень быстры и яростны. То, что для человека предел озверения, для зверя - лишь его начало.
     Эгин не удивился, когда одна из тварей, молнией промелькнув у него под ногами, поднялась за его спиной во весь свой немалый рост и как-то очень по-человечески вцепилась передними лапами ему в шею. Добраться до его плоти клыками было очень непросто - мешало кольчужное оплечье не очень взыскательного, но надежного смегского шлема. Тварь опрокинула Эгина на спину и, похоже, несколько подивившись собственной удаче, не нашла ничего лучше, кроме как попытаться задушить рах-саванна вместо того, чтобы просто разорвать ему шею когтями. Это было ее роковой ошибкой.
     "Еще не человек, а дурь уже вполне человечья, - мысленно усмехнулся Эгин, подымаясь на ноги после того, как его меч неуклюжим ударом проткнул грудь пса-убийцы. - Что-то там они перемудрили в Опоре Безгласых Тварей".
     Развить эту мысль Эгину помешала Поющая Стрела гнорра.

18

     Поющие Стрелы в исполнении Инна оке Лагина, приемного сына несравненного Шета оке Лагина, вышли куда мощнее и лучше, чем их прародительницы из одного потертого грютского колчана, туманную повесть о котором донесли до просвещенного читателя "Книга Урайна" и "Геда о Герфегесте".
     Поющие Стрелы, которыми располагал гнорр, не только летали вчетверо дальше своих безмолвных сестер. Поющие Стрелы разили почти без промаха, если видели того, кого им предстоит разыскать. Говорят, что Инн оке Лагин назвал их Поющими лишь в дань традиции, и из-за этого в неокрепших умах идет великая путаница. Правильнее было бы назвать их Зрячими Стрелами. Но всякий зрячий слеп, если перед ним - бесплотный, или, точнее говоря, тайноплотный невидимка.

19

     "П-пух".
     Так лопается гриб-дождевик под босой мальчишеской пяткой. Так же лопнул и мешочек с "покровами Говорящих", вскрытый разрывным наконечником Говорящей Стрелы. С той лишь разницей, что облачка от гриба-дождевика едва хватает, чтобы окутать нестойким туманом котенка. "Облачко" же от снадобья гнорра, изготовленного им в точности по рекомендациям Танца Садовника, было несколько больше, и его достало, чтобы громко расчихалась половина боевой площадки Эгина, включая и уцелевших псов, утонченному нюху которых "покровы Говорящих" были хуже горчицы.
     Убедившись, что мелкая искрящаяся взвесь не ядовита, Эгин мог только пожать плечами. Равно как и остальные. Равно как и Лиг, которая... "Киндин, услышь меня!!!" - закричала она что было сил, зная наверняка, что услышана не будет, зная, что гнорр победил в этом сражении, ибо ведающий секрет "покровов Говорящих" ведает и остальные таинства Танца Садовника, а это означает, что...
     Гнорр не знал точно, сколько требуется "покровов", чтобы надежно проявить всех Говорящих. Поэтому вслед за первой на площадку упали еще три стрелы. Туман настолько загустел, что и псам, и людям оставалось только бежать прочь с проклятого места.
     Эгин не понимал, отчего разоралась Лиг, Эгин вообще не понимал и половины того, что на самом деле творится в этот день под Солнцем Предвечным, Эгин мог только обезглавить полуослепшего пса, и в этот момент, когда фонтан дымящейся крови плеснул на его бессменные сандалии имени Арда оке Лайна, он вспомнил...
     "...можно изготовить такой эликсир - из трав, семени рыб и истолченного в порошок изумруда. Этот порошок называется "покровы Говорящих". Потом я им обмажусь с ног до головы, и ты, Эгин, меня увидишь..."
     И Эгин все-таки увидел. Да, Знахарь и Дотанагела по-прежнему -сидели друг напротив друга. Но теперь Эгин видел, что все это время они находились в обществе Говорящих Хоц-Дзанга. Киндин и Фарах ("До чего же они страшные!" - мелькнуло в голове Эгина) образовывали вторую пару сидящих друг напротив друга в таком же оцепенении, как и Знахарь с Дотана-гелой. А в центре квадрата, образованного неподвижными фигурами этих четверых, стояла, вытянувшись в соляную статую, обнаженная Тара, и ее глаза были закрыты, и она тоже служила их общей цели.
     А потом Поющая Стрела отыскала свою добычу.

20

     Внешность наконечника Поющей Стрелы суть есть железо, которому придана форма лаврового листа. А внутренняя наполненность наконечника Поющей Стрелы суть есть измененная музыка двойной флейты Шета оке Лагина. Внешность наконечника Поющей Стрелы сотворена, дабы разить теплую плоть. А внутренняя наполненность Поющей Стрелы - дабы разить тайноплотную нежить.
     Поэтому когда Поющая Стрела отыскала свою добычу, видимую благодаря "покровам Говорящих", на боевой площадке умирающей воительницей взвизгнула флейта, вот только никто не увидел игреца. Вместе с последней нотой тайноплотная нежить по имени Фарах перестала существовать, окончательно слившись с Гулкой Пустотой. "Покровы Говорящих" на месте ушедшего в небытие Фараха держались еще несколько мгновений, а после опали.
     Все изменилось. Дотанагела, Знахарь, Киндин и Тара мгновенно вышли из оцепенения, ибо без Фараха они больше не могли отводить Танец Садовника от Хоц-Дзанга. Невидимый, но непреодолимый для Танца купол исчез.
     Прежде чем Говорящие успели покинуть боевую -площадку, следующая стрела гнорра заныла в тайной плоти Киндина.

21

     Лагха Коалара стрелял вслепую. Он не знал, проявило ли изумрудное снадобье тела Говорящих. Он не знал, поразили ли Поющие Стрелы цепных псов Хоц-Дзанга. Он знал только, что в его колчане остались две Поющие Стрелы. Не больше и не меньше.
     Гнорр опустил лук и дунул в дудочку. Оп! - тихая, печальная нота. Но отнюдь не ревущее пламя, милостивые гиазиры! Отнюдь!
     Ну что же, две стрелы можно оставить про запас. Что бы там ни было, а главное дело сделано.
     - Милостивые гиазиры! - Лагха повернулся и обвел взглядом своих офицеров, которые вполне оправились от пережитых потрясений и все то время, пока гнорр, с их точки зрения, без толку тратил стрелы, простояли, не смея шелохнуться, с обнаженными мечами и просветленными служебным рвением лицами.
     - Милостивые гиазиры! Сейчас, пожалуй, подымется довольно сильный ветер. Я советую вам сесть на землю. Впрочем, Можете стоять. Делайте, в общем, что хотите. Главное - не наложите в штаны.
     Из выживших после "градобоя" офицеров только пар-арценц Опоры Единства смог правильно понять настроение гнорра. Сейчас Лагха Коалара явно был в восторге, как мальчишка, которому удалось запустить воздушного змея. И, приблизительно представляя причины, вызвавшие торжество гнорра, пар-арценц поторопился сесть на землю. Ну его к Шилолу - этот "довольно сильный ветер".

22

     Всякой розе вольно распуститься под воздействием солнца, влаги и собственной природной предрасположенности. Всякой розе вольно цвесть некое время. И всякой розе вольно опасть, вверив лепестки жестокому ветру или пальцам Сиятельного князя.
     Хоц-Дзангу, крепости-розе, как и всякой розе, было вольно распуститься под воздействием солнца, влаги из кувшинов Говорящих и собственной природной предрасположенности, созданной гением Шета оке Лагина. И Хоц-Дзангу, крепости-розе, как и всякой розе, было вольно опасть, вверив лепестки и жестокому ветру, и пальцам Лагхи Коалары.
     Лагха Коалара поднес к губам двойную флейту, и первый звук незатейливой мелодии вырвался из нутра заговоренного тростника. Ничего. Звук быстро растворился в жарком послеполуденном воздухе. Еще одна нота. И еще одна.
     Гнорр, буквально пожиравший взглядом внешние стены-лепестки Хоц-Дзанга, отметил, что ближайший из них будто бы немного качнулся. Едва-едва заметно. Приободренный гнорр заиграл уверенней.

23

     Они вновь стояли близ Семени Хоц-Дзанга, рядом с саморазрушившейся "молнией Аюта" и конями Говорящих. Глаза-уголья коня Киндина сочились про-зрачнейшей жидкостью. Конь Киндина плакал, ибо его хозяин обрел свое небытие вслед за Фарахом.
     Из Говорящих с гребня стены успела спастись только Тара, но "покровы" полностью не сошли с нее и вполне заметно серебрились, намечая контуры волос, плеч и лица. В любое мгновение Тара ожидала стрелы гнорра, но ее все не было, и это ожидание небытия было для нее во сто крат хуже самого небытия. Если бы Лагха Коалара знал, на какую пытку он, сам того не ведая, обрек последнюю из Говорящих Хоц-Дзанга, он бы очень и очень порадовался.
     Еще там были Лиг, Самеллан, Знахарь, Дотанагела, Айфор, Иланаф, Эгин, двое последних "лососей" с "Зерцала Огня" и бесхозная обслуга "молнии Аюта". Еще где-то около сотни смегов были разбросаны по всей крепости. И все.
     Все они только-только спустились со стены, тяжело дышали, крыли последними словами Свод Равновесия и лично гиазира Лагху Коалару и чувствовали себя совершенно обессиленными.
     - А что, интересно, если эта штука развернулась, значит, ее можно и... - спросил Знахарь, которого сильно угнетал колодец стен, на самое дно которого они были загнаны обстрелом Лагхи и едким туманом "покровов Говорящих". Знахарь хотел предложить Лиг уходить из Хоц-Дзанга на север. Собственно говоря, ловить здесь, по его вполне справедливому замечанию, было совершенно нечего. Совершенно.
     Но вместо Лиг ответила магия Танца Садовника.
     Эгин, который уже некоторое время чувствовал странные колебания почвы под ногами, сам не зная зачем, поднял глаза к ослепительно синим небесам и обомлел. Прямо над ними, в самом зените, словно бы красные чернила сквозь лазоревый шелк, проступало грандиозных размеров видение.
     - Ты что э... - Иланаф прервался на полуслове, ибо, задрав голову вверх, увидел то же самое, что и Эгин.
     С каждым мгновением видение становилось все отчетливее, и Эгин, как завороженный, следил за тем, как из разрозненных черт и линий собрался силуэт розы. Точнее, розового цветка шиповника, который бережно держали длинные и чуткие пальцы неведомого человека. Вот его пальцы чуть сжались, и откуда-то с наружного обвода Хоц-Дзанга донесся оглушительный треск. Земля под ногами дрогнула так, что измотанный дракой с псами Иланаф едва удержался на ногах, успев в последнее мгновение вцепиться в плечо более коренастого и тяжелого Эгина. Кто-то истошно завопил.
     К руке, сжимавшей цветок шиповника, прибавилась вторая рука, правая. Она прикоснулась к крайнему лепестку и, помедлив мгновение, резко оборвала его. Потом стали видны и губы человека, которые, сложившись в трубочку, дунули на оторванный лепесток.
     И вот тогда Эгин пережил то, что с полной справедливостью считал самым страшным мгновением своей жизни. На южной окраине Хоц-Дзанга земля дала трещину глубиной с Бездну Края Мира. Вслед за этим раздался гул осыпающейся с высоты земли и мелких камней, а потом огромная тень, на несколько мгновений закрыв и солнце, и мрачное видение на небесах, с угрожающим ревом пронеслась куда-то на север. Ураганный порыв ветра, поднятого ею, швырнул на землю всех, за исключением Знахаря, и, уже падая, Эгин понял, что это за тень унеслась на север и, судя по новым раскатам земного грома, врезалась в обрамляющие долину Хоц-Дзанга горы. Это была самая внешняя и самая южная стена-лепесток.

24

     Хотя это было уже совершенно все равно, Эгин узнал небесного человека. Узнал, потому что слишком уж противоестественно прямо торчал указательный палец его правой руки и слишком уж подозрительно не принимал он никакого участия в обрывании лепестков с невинного шиповника. Указательный палец небесного человека был изготовлен из бронзы, и когда видение исполнилось еще большей жизненностью, стали видны кожаные ремешки, крепившие кованый палец к браслету на запястье. Эгин припомнил все, что слышал от Тары, припомнил он и старинную легенду о Персте Лагина, который был утрачен Сиятельным князем в битве за Священный Остров Дагаат. Итак, прямо над Хоц-Дзангом изволило пребывать губительное видение Шета оке Лагина собственной персоной. Пребывать и сокрушать крепость, играючи обрывая стены, словно бы лепестки шиповникового цветка. Конечно, чем еще может заниматься добрый безумный садовник? Выращивать цветы и губить их себе на потеху.
     Все происходило быстро - как в невнятном кошмарном сне. Одна за другой отрывались стены. Влекомые ветром необоримой силы, который, не будь он напоен магией Танца Садовника, не смог бы даже оторвать от земли исполинские лепестки Хоц-Дзанга, стены с ревом неслись над головами потрясенных защитников и одна за другой сыпались на склоны гор. Грохот от всего происходящего поднялся такой, что Эгин, попытавшись несколько раз докричаться до Лиг, осознал, что не слышит собственного голоса.
     Сиятельный князь Шет оке Лагин в небесах, вызванный к разрушению Танцем Садовника, был во сто крат сильнее, чем магические искусства Знахаря, Дота-нагелы и Тары на земле.

25

     Крепость-роза была обречена. Оставаться возле Семени Хоц-Дзанга было бессмысленно и смертельно опасно. Уходить прочь из Хоц-Дзанга, протискиваясь в узкие лазы между стенами-лепестками, которые в любое мгновение могли сорваться и улететь прочь, влекомые чудовищным ветром Танца Садовника, - немногим более осмысленно, ибо не менее опасно.
     И все-таки Лиг, не говоря ни слова, лишь пригласив широким жестом всех присутствующих следовать за ней, поползла - стоять в полный рост было невозможно - туда, где гудели и трепетали, то увеличивая, то уменьшая зазор друг между другом, две соседние стены-лепестка. До них было шагов пятьдесят, но эти пятьдесят шагов еще требовалось преодолеть. Обстоятельно, неторопливо, вбивая в землю кинжал, а лучше пару, чтобы ветер не оторвал такое легкое человеческое тело от земли и не расплющил его, ударив об оставшиеся стены.
     "Зачем? Зачем все это?" - думал Эгин, двигаясь ползком вслед за Самелланом. Рядом с ним сопел До-танагела. Все, что они делали, было глупой игрой перепуганных детей, потерявшихся среди песчаной бури в пустыне Лагередан.
     Лиг довольно точно подгадала момент. Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от лаза между стенами-лепестками. Небесный князь Шет оке Лагин как раз обрывал предпоследний круг лепестков шиповника, и после очередного взрыва, оглушительного рокота и треска в просвет между стенами стала видна долина и... и цепь морских пехотинцев Лагхи Коалары.
     Они, так же, как и защитники Хоц-Дзанга, были перепуганы, они вжимались в землю, но все-таки их было много, и они жцали, когда Танец Садовника выкурит из Хоц-Дзанга последних защитников, и их луки оставляли надежду спастись совсем немногим.
     Пальцы небесного человека прикоснулись к очередному лепестку. Взмах - и, обдав пеструю и бессильную кучку людей волной пыли и мелкого мусора, северная стена-лепесток взмыла над головами морских пехотинцев и небывалой серой бабочкой упорхнула с тем, чтобы сокрушить на расстоянии двух лиг чудом устоявшую до-сего момента сосновую рощу.
     Из четырех стен-лепестков, составлявших внутренний обвод Хоц-Дзанга непосредственно вокруг его Семени, остались три. Преграды перед защитниками больше не было, и это было в определенном смысле везением, ибо они избавились от необходимости преодолевать узкую вибрирующую щель, в которой, пожалуй, можно было стереть в крошку и каменное изваяние, не то что человека.
     Последние три стены были обречены исчезнуть в ближайшее время, и Лиг, зная что-то, что, кроме нее, могла знать лишь Тара, неожиданно для всех вскочила на ноги и помчалась вперед. Она перескочила через глубокий ров, оставшийся на месте вырванной стены-лепестка, и в этот момент ветер швырнул ее на землю. Но она вновь поднялась и побежала. Вперед, прямо на морских пехотинцев, до которых было около четырехсот шагов.
     Вслед за ней побежали ос