ожил бы голову
кто-нибудь из моих предков.
    Родился  и  вырос  я  в  большом  родовом имении Березово под Орлом. Я был
единственным  сыном  своих  родителей  и  ни  в  чем  не  знал  ни  отказа, ни
ограничения.   Родители  безумно  любили  меня,  дали  мне  отличное  домашнее
воспитание и мечтали определить меня на гражданскую службу. Однако у меня душа
не лежала протирать штаны в судах или канцеляриях. С детства я мечтал о другой
службе  во  благо  царя  и отечества - службе военной. Я воображал, как хорошо
будет  сидеть  на  мне  военный  мундир,  как под звуки трубы я буду нестись в
атаку,  как ночью у костра стану курить длинную трубку с янтарным мундштуком и
танцевать на балах кадрили с уездными барышнями.
    Родители долго противились моему намерению, опасаясь препоручать мою жизнь
превратностям  военной  службы,  но  под  конец  уступили  и определили меня в
Лейб-гвардии Петровский гусарский полк.
    Поначалу  служба  моя  в полку складывалась удачно. Я был баловнем судьбы,
товарищи  любили  меня, начальство ценило и в каких-нибудь пять-семь лет я уже
основательно продвинулся и стал майором.
    Как-то  один  из товарищей пригласил меня в дом графа R., в котором велась
крупная карточная игра. Надо сказать, что я не считал себя азартным игроком и,
хотя  играл  иногда, но всегда мог вовремя остановиться и не проиграть больше,
чем было бы разумно при моем небольшом состоянии.
    Первую  часть  вечера  я  вообще не садился за стол, а прохаживался вокруг
него,  наблюдая  как  в  одну  минуту  составляются и разлетаются в пыль целые
состояния.
    Серьезных  игроков  было  трое.  Первый  -  хозяин  дома  граф R., человек
абсолютно  лысый,  с  мешками  под  глазами.  Его  лицо  во  время  игры  было
неподвижно.  В  карты  он  смотрел  пристально,  словно  хотел  пробуравить их
насквозь,  и  лишь  крупные капли пота выступали у него на лбу. Карточная игра
была  его  страстью.  Мне  казалось,  что он проигрывает и выигрывает огромные
суммы не ради самих денег, а подчиняясь лишь страсти.
    По  правую  руку от графа R. сидел молодой богатый повеса Оверков, видимо,
примчавшийся  сюда  прямо с бала. Теперь его накрахмаленная манишка была сбита
набок,  а  рукава  фрака испачканы мелом. Он проигрывался в пух и прах, и уже,
по-моему,  потерял  счет своему проигрышу. Желая отыграться, он всякий раз шел
ва-банк  и  только  увечивал  сумму  своего  долга. Мне казалось, что, потеряв
голову, он играет глупо и неосторожно.
    Третий  игрок,  узкогрудый  сгорбленный  грек  Фесандопулос  был  похож на
черного ворона. Его кожа ссохлась, ее бороздили морщины и лишь нос обозначался
на лице словно клюв хищной птицы. Этот Фесандопулос был темной лошадкой, о нем
никто  ничего  толком  не  знал.  Известно  было  лишь,  что  у  него огромное
состояние,  он  карточный  игрок  и  порой  снабжает повес из хороших семейств
деньгами под большой процент.
    Играл  Фесандопулос  небрежно,  едва ли не с брезгливостью притрагивался к
картам и лишь мельком взглядывал на них своими потухшими глазами. Однако удача
шла к нему широким потоком. Возле него возвышалась уже пухлая кипа ассигнаций,
а  вымушторованный  лакей  -  настоящее  изваяние,  а не человек - стоя за его
стулом, сгребал золотые монеты особой лопаточкой.
    Сам  же  Фесандопулос,  казалось, безо всякого интереса относился к своему
выигрышу  и  лишь  равнодушно  отодвигал локтем кипы ассигнаций, когда они ему
мешали.  Только  порой,  когда  Оверков  в полном отчаянии сжимал виски или, в
момент,  когда  карта  его  бывала  биты,  из  груди его вырывался стон, глаза
старика  вспыхивали,  словно погасшие угли, на которые подули свежим воздухом.
Казалось,  немощная  старость, уже почти повисшая над могилой, торжествовала и
радовалась унижению юности.
    Наконец  наступил  момент,  когда  ни граф R., ни молодой человек не могли
больше поддерживать игру, и оба одновременно встали из-за карточного стола.
    - Нынче вечером удача явно на вашей стороне, господин Фесандопулос! Если я
и  отыграюсь, то не в этот раз, - сказал граф R, доставая из шкатулки деньги и
выплачивая свой проигрыш.
    Затем тяжело ступая и морщась от подагры, граф R. отправился в залу.
    - С   вашего   позволения  я  отдам  свой  долг  завтра  утром.  Мне  надо
побеседовать  с  управляющим.  А  сейчас  позвольте  откланяться,  -  с трудом
выговорил Оверков и быстро, ни на кого не глядя, направился к выходу. Наутро я
узнал, что он не смог выплатить всей суммы и застрелился.
    За  карточным столом остался один Фесандопулос. Он сидел напротив свечи, а
вокруг  на столе лежали пухлые ворохи ассигнаций и столбики золотых монет. Его
потухшие глаза - я вдруг это заметил - были устремлены на меня.
    - А  вы почему не играете, молодой человек? Не желаете ли попытать судьбу?
-   услышал   я  его  голос.  В  нем  чувствовался  сильный  акцент  человека,
выучившегося русскому языку уже в немолодые годы.
    - Я не играю в карты, - сказал я. - Мое состояние не столь велико, чтобы я
мог довериться слепому случаю.
    - Как?  Вы  не  верите в удачу? Вы же гусар, следовательно смелый человек.
Неужели вам никогда не приходилось рисковать жизнью в бою?
    - Приходилось и не раз, - сказал я.
    - Тогда  вы должны знать, что наша жизнь и так висит на волоске. Если так,
то стоит ли бояться случайности?
    - В  бою я рискую жизнью ради царя и отечества, а это стоит того. Здесь же
весь риск будет ради золота, - отвечал я.
    - А  что  плохого в золоте? Будь у вас золото, вы бы снова могли возвысить
свой захиревший род.
    - Не  сметь!  Род  князей  Багрятинских никогда не был захиревшим! Будь вы
моложе, я стрелялся бы с вами! - вспылил я.
    - Простите,  я  не  хотел  вас  обидеть.  Я лишь хотел сказать, что золото
отнюдь  не  повредило  бы  ни  вам,  ни вашему роду. Почему бы вам не попытать
удачу? Поставьте хоть одну монету.
    Фесандопулос  явно  бросал  мне  вызов...  и я принял его. Я поставил одну
монету  и  выиграл. Оставил весь выигрыш на столе, и выиграл снова, и снова. Я
бил  у Фесандопулоса одну карту за другой и не прошло и получаса, как все кипы
лежащих  на  столе ассигнаций, вс„ что проиграли граф R. и Оверков, перешло ко
мне.  Меня  охватил  азарт,  и я поверил в свою удачу. Фесандопулос ставил все
больше и всякий раз проигрывал.
    - Неужели  вас не огорчает проигрыш? - спросил я, видя, что передо мною на
столе лежит уже целое состояние.
    - Отнюдь,  -  хладнокровно  сказал он, - отнюдь. Для меня важен не выигрыш
или проигрыш, для меня важны переливы удачи.
    Он  снял  с  пальца драгоценное кольцо и положил его на стол напротив моих
денег.
    - Это  очень  ценный  бриллиант - подарок персидского шаха. Более дорогого
перстня  нет  по  всей России. Он стоит намного дороже, но я ставлю его против
всего, что вы уже выиграли.
    - Идет, - согласился я, вынимая из колоды карту. Как сейчас помню, это был
червовый валет. Я был уверен, что выиграю, но я проиграл: Фесандопулос вытащил
пикового  туза.  В  одно  мгновение  я лишился всего своего новоприобретенного
состояния.
    - Ну  что  я  говорил?  - усмехнулся Фесандопулос. - Удача снова у меня! А
теперь,  молодой  человек,  советую вам остановиться. Не рискуйте больше. Ваша
удача кончилась.
    Но  я,  естественно,  не послушал его. Тысяча за тысячей я ставил на карту
сво„  состояние,  но  вскоре  проиграл  все подчистую. Теперь, чтобы выплатить
долг,  мне  пришлось  бы  продать свое имение и оставить без крова свою мать и
сест„р. Такой перепад от выигрыша к проигрышу совсем лишил меня выдержки.
    - Еще! Еще! - воскликнул я, горя желанием отыграться.
    - Я  не  стану  больше  играть  с  вами.  У  вас больше ничего нет. Прежде
расплатитесь  за  то,  что вы уже проиграли, - сказал Фесандопулос и попытался
встать из-за стола. Но я схватил его за плечо и насильно усадил на стул.
    - Я  хочу  отыграться!  Слышите, отыграться! Я готов поставить на кон вс„,
что угодно! - крикнул я.
    После  этих моих слов Фесандопулос поднял на меня взгляд, и его бесцветные
глаза снова вспыхнули.
    - Вот как, сударь? Готовы поставить, что угодно? - спросил он. - Если так,
я принимаю вашу ставку. Но погодите минуту! Семен, подай сюда пистолет!
    Слуга подал ему пистолет. Фесандопулос зарядил его и положил на стол.
    - Я предлагаю вам следующую игру, - сказал он. - Я ставлю все эти деньги и
перстень,  вы  же  ставите  свою  жизнь. Если вы проигрываете, вы здесь же, не
вставая из-за стола, пускаете себе пулю в висок. Ид„т?
    - Ид„т! - ответил я в горячности. - Ид„т!
    Я   сам   распечатал   новую   колоду   и  стал  метать  банк.  Но  и  эта
предосторожность не помогла. Первая же моя карта была бита.
    - Вы проиграли, молодой человек, - с сожалением сказал Фесандопулос.
    Я  взял пистолет, взвел курок и медленно поднес холодное дуло к виску. Мне
хотелось   жить,  но  я  не  собирался  нарушать  слово.  Я  твердо  посмотрел
Фесандополосу в глаза и положил палец на курок. Но неожиданно старик остановил
меня.
    - Погодите!  Я  верю,  что  вы сможете это сделать, - сказал он. - Но я не
хочу  быть несправедливым. Я предлагаю вам еще одну ставку. Только на этот раз
ставкой уже будет не ваша жизнь, вы ее уже проиграли, а ваша душа.
    - Моя душа? - не опуская пистолета, я дико посмотрел на него.
    Признаюсь,  что сам факт существования души порой вызывал у меня сомнение,
но  в тот момент... в тот момент я готов был поверить во что угодно. Тем более
что глаза старика буквально впились в меня, пылая как угли.
    - Вы это серьезно?
    - Серьезней чем когда-либо, - ответил он.
    - Вы что черт? - спросил я, испытав внезапное озарение.
    - Нет, я не черт. Не черт, - засмеялся он.
    - И зачем же вам моя душа? - спросил я.
    - А  вот  это  уже не ваше дело, юноша, - ответил он. - Поверьте, для меня
она  лишь  ставка  на кону. Я же не спрашиваю, как потратите выигранные у меня
ассигнации.   Как   мои   деньги   в   случае  выигрыша  станут  полной  вашей
собственностью,  так  и  ваша душа, если повезет мне, станет моей. Ну так как,
согласны или нет?
    И Фесандопулос протянул мне через стол колоду. Теперь я и сам не знаю, что
заставило   меня  поддаться  искушению.  Возможно,  я  не  до  конца  верил  в
бессмертие, а, возможно, я был захвачен лихорадкой игры.
    - Идет! - сказал я.
    Мы  снова  метнули  банк.  Мне выпала восьмерка, ему дама, и... я проиграл
свою  бессмертную  душу.  С трудом, как уже очень старый человек, Фесандопулос
встал  со  своего  стула  и  сделал  знак  лакею  убрать деньги. Затем он взял
пистолет и, разрядив, тоже убрал его.
    - Прощайте, молодой человек, мне пора, - сказал он.
    - Постойте, а как же?.. - ошарашенно спросил я.
    - Ах  да,  мой  выигрыш...  Я  приду  за ним и возьму его, когда мне будет
нужно, а пока пускай он побудет у вас.
    С  этими  словами  Фесандопулос  покинул  дом князя R., а на другой день я
узнал, что он выехал из Москвы в неизвестном направлении.
    Прошло  несколько  лет. Все шло своим чередом - парады, сраженья, пирушки,
мимолетные  романы  с  уездными  барышнями.  Я почти забыл о Фесандопулосе и о
нашей игре. Мало ли на свете безумных стариков?
    А  затем произошло то главное, ради чего я и начал свой рассказ. На летнее
время  государь приехал из Петербурга в Москву. За ним, разумеется, последовал
весь двор - и в первопрестольной закипели балы, званые обеды и фейерверки. Наш
полк,  бывший  на хорошем счету у государя, тоже был переведен в Москву, и мы,
офицеры полка, что ни день были приглашаемы на балы, обеды и празднества.
    На одном из балов в Московском дворянском собрании - как сейчас помню, это
было  15  июня  -  я встретил ее и мгновенно потерял голову. Ах что это был за
бал! Его оркестр до сих пор гремит у меня в ушах! В перерыве между танцами она
стояла  между колоннами и нетерпеливо обмахивалась веером. Рядом с ней, громко
говоря  по-французски и перебивая друг друга, толпились какие-то молодые люди,
штатские  и  военные. Признаться, я даже не запомнил их - с этого момента и до
самой  моей смерти я видел лишь ее одну. Боже, как она была прекрасна! Намного
прекраснее,  чем  бриллиантовые  серьги  у  нее  в ушах, прекраснее, чем любая
женщина  в мире. Она заметила, как я смотрю на нее, и улыбнулась. Ее улыбка...
если бы вы только знали, что это была за улыбка!
    Я  не  был  ей  представлен и не знал, как мне поступить, но тут мне помог
случай. Один из стоявших возле нее кавалеров оказался моим хорошим знакомым.
    - Позвольте    представить    вам,    сударыня,   князя   Багрятинского...
Восхищайтесь,  князь, это наша гордость и утешение Ольга Полонская, - произнес
он, подводя меня к ней.
    Мне и раньше приходилось слышать это имя. Ольгу Полонскую считали одной из
трех  первых красавиц Москвы. Она блистала во всех столичных салонах. Она была
не  только  красива  и  умна,  но  и  сказочна  богата - умершая недавно тетка
оставила  ей  свое состояние. Неудивительно поэтому, что лучшие женихи России,
весь  цвет  дворянской родовой знати, имели на нее свои виды. Куда уж тут было
мне,   небогатому   гусару,   хотя   и   знатному,   но  не  принадлежащему  к
аристократическим столичным львам...
    Однако,  заверяю  вас,  что  в тот вечер я произвел на нее впечатление. Во
всяком случае на балу она с большей охотой танцевала со мной, чем с другими, и
и мило улыбалась моим шуткам. Я не отходил от нее ни на шаг... Я, господа мои,
был влюблен, влюблен в первый и последний раз в жизни.
    С  тех пор я стал самым верным, самым преданным ее поклонником, и, как мне
порой  казалось,  встречал  у  Ольги  взаимность. Я сопровождал ее на балы, на
скачки  и  в театры, каждый день, когда выдавалось время, посещал их семейство
на  даче, которую они снимали здесь недалеко, в Петровско-Разумовском, и когда
мы оставались одни, припадал к ее прохладной руке и начинал шептать о том, как
я  люблю  ее.  Она  же слушала меня и улыбалась. Она всегда улыбалась, и очень
трудно было понять, что она на самом деле чувствует.
    Ее  родители,  оценив  мое быстрое продвижение по службе, отнеслись ко мне
весьма   благосклонно,   и   не  возражали  против  нашей  свадьбы.  Я  сделал
предложение,  и  оно  было принято. Вскоре состоялась помолвка, а сама свадьба
была  назначена  на  весну следующего, 1834 года. Я кипел от любви и был полон
самых радужных надежд.
    Но  зачем  я  буду  рассказывать вам о любви? Любовь - такое чувство, что,
если  вам  суждено  его  испытать,  вы его испытаете, а если нет, тогда всякий
рассказ о нем утрачивает смысл. Поэтому, пропустив вс„, что было в те короткие
месяцы, перейду сразу к печальному финалу.
    После  нашей  помолвки  все  ее прежние поклонники отступили, признав свое
поражение,   но   затем  появился  он  -  флигель-адьютант,  блестящий,  юный,
стремительный  как комета. Любимец двора, любимец государя, богатый, осыпанный
чинами  и  наградами.  При  всем  этом он был абсолютно некичлив и держался со
всеми  ровно и доброжелательно. Его любили все, а дамы, те вообще были от него
без ума. Трудно было поверить, что он кого-то может оставить равнодушным.
    Я  тоже  весьма  неплохо  к нему относился. Мы были с ним приятели, причем
довольно  близкие,  и  именно  я  -  будь проклят тот день! - познакомил его с
Ольгой.  Он  был  ею  очарован,  она  заинтересована. Надо сказать, вместе они
прекрасно смотрелись, и даже я, как не был влюблен, почувствовал это.
    Их чувство бурно развивалось, и вскоре я ощутил, что навсегда изгнан из ее
сердца. Ольга по-прежнему неплохо относилась ко мне, но уже совсем не так, как
прежде. Чувствуя это, я стал сухим и раздражительным с ней и портил вс„ больше
и  больше.  С  точки  зрения  приличий  мне  не  в  чем было их упрекнуть: они
встречались  на глазах у всех, говорили о самых обычных вещах, но при этом все
остальные  словно  переставали  существовать  и  даже на самом шумном балу они
всегда были словно вдвоем. Не знаю замечали ли это остальные, но я замечал.
    Однажды  вечером  я  по  обыкновению  приехал  на  ее дачу. По пути мне не
попался никто из слуг, и я прошел сразу в залу. Они стояли у окна, и он горячо
объяснялся  ей  в  любви.  Меня они не могли заметить: я стоял в тени, и свечи
были  не  зажжены.  Потом он наклонился и поцеловал ее. Вначале она отстранила
его, но потом ответила на его поцелуй и прильнула к его груди. Я замер, словно
меня  поразил  гром.  Потом  опрокинув  стул, не помня себя от гнева, я шагнул
вперед.
    "Мерзавец!  -  крикнул  я.  -  Мерзавец!  Вот  вы  как поступаете с чужими
невестами!"
    Она  вскрикнула,  он  заслонил  ее,  а  я дал ему пощечину. Он покраснел и
схватился  за щеку. "Такие оскорбления искупаются только кровью!" - запальчиво
крикнул  он.  "Отлично!  Я  пришлю  вам  своих  секундатов!" - бросил я, круто
повернулся на каблуках и вышел.
    У  меня внутри вс„ кипело. Я немедленно отправился в казармы, отыскал двух
надежных товарищей и обо всем с ними договорился.
    "Я  хочу,  чтобы условия дуэли были как можно более жесткими! Пистолет или
шпага  -  мне все равно. Биться будем до гибели или до тяжелого ранения одного
из нас," - сказал я.
    Товарищи  не  стали меня отговаривать, не стали даже спрашивать о причинах
дуэли  -  это  было  не  в  их  правилах,  да  они  и  так видели, что со мной
происходит.  Они отправились к моему недругу, встретились с его секундантами и
вскоре  вернулись.  Стреляться  решено  было  на  Воробьевых  горах  завтра на
рассвете.  Условия  дуэли,  как  я  и просил, были самыми жесткими - барьер на
шесть  шагов  и еще на шесть шагов мы расходимся. В случае если оба противника
промахнутся, пистолеты перезаряжаются, и мы стреляемся снова.
    Но  я-то  знал,  что  промаха не будет. Сомнений, что я убью его с первого
выстрела  у  меня  не было. В своем полку я считался одним из лучших стрелков.
Попасть с тридцати шагов в карточного туза было для меня делом вполне обычным.
    Естественно,  о сне в ту ночь я не думал. Я то и дело вспоминал их поцелуй
и  то,  с каким ужасом она посмотрела на меня, когда я вошел. Во втором часу я
вышел  из  казарм  и,  сам  не  зная зачем, отправился в Петровский парк, в ту
беседку,  где  мы  всегда с ней встречались. В беседке я опустился на скамью и
задумался,  сам не помню о чем. Не знаю, сколько времени я так просидел. Я был
в  каком-то  полусне,  словно  увяз  в громадном черном облаке. Внезапно шорох
заставил  меня  поднять  голову.  В  беседку  быстро  вошла  закутанная в плащ
женщина. Она откинула капюшон, и я узнал Ольгу.
    - Я  знала,  что  вы здесь. Я искала вас в казармах, но не нашла! - быстро
заговорила она.
    - Зачем вы пришли?
    - Я  пришла  умолять  вас.  Я  знаю  про  дуэль, знаю, что вы хотите убить
Александра.  Прошу  вас, сохраните ему жизнь! Сделайте это ради меня, ради той
любви, что была между нами.
    - Вы  просите о невозможном. Завтра утром я застрелю его, - упрямо отвечал
я.
    - Но я прошу вас! Будьте милосердны!
    - Вы  не представляете, о чем просите. Отказаться от дуэли значит потерять
честь. Этот человек мерзавец, и я убью его.
    Неожиданно Ольга бросилась к моим ногам и обняла мои колени.
    - Что  вы  делаете? Немедленно встаньте! - пораженный, я попытался поднять
ее, но она вцепилась в меня что было сил.
    - Не встану, пока вы не пообещаете, что сохраните ему жизнь!
    Внезапно странное подозрение пронзило меня.
    - Это он прислал вас? - спросил я.
    - Что  вы?  Он  гордый,  он хочет драться с вами. Он ни за что бы этого не
сделал... - сказала она с возмущением.
    - Что  ж,  я  рад,  что он ведет себя достойно. Завтрашнее утро решит вс„,
сударыня. Имею честь откланяться.
    Мой холодный тон отрезвил ее, и она поднялась с колен.
    - Как  вам  угодно,  -  сказала  она. - Знайте же, сударь, что я люблю его
больше  вас, больше жизни. Если вы его убьете, я в тот же час выпью яд. У меня
есть пузы