поощрять заключенных  премиями,  разрешением  добавочных  передач  и  тому
подобное, а главное - представлять к сокращению срока. Нарушителя  порядка
наказывают. От  лишения  передач  и  права  переписки,  может  попасть  во
внутрилагерную тюрьму - ПКТ, то есть  помещение  камерного  типа  (прежнее
название БУР - барак усиленного режима), а то и  пойти  снова  под  суд  и
получить надбавку к сроку. Механизм действует продуманно и отлаженно.
     Распоряжения  начальников   подлежат   неукоснительному   исполнению.
Исполнение обеспечивают солдаты внутренних войск (ВВ), которые  не  только
охраняют лагерь снаружи, но  и  проводят  периодические  обыски  ("шмоны")
внутри, стоят на страже у дверей из зоны в зону, когда двери открыты.  Они
же уводят нарушителей.  Это  сила,  олицетворяющая  здесь  государственную
власть. За ней мощь государства. Сопротивляться ей бессмысленно  и  глупо.
Да прямо вроде никто и не сопротивляется.
     Но все представители этой силы - от солдата до  начальника  лагеря  -
проходят внутрь лагеря только безоружными. Чтобы не напали, не  отняли  не
овладели оружием. В каждом из 12  отрядов  есть  комнатка  для  начальника
отряда. Не всякий день он появляется в ней, а когда появляется, то хоть  и
можно попасть к нему на прием, но пройдешь под сотнями  глаз,  и  если  он
узнает что-либо лишнее, то будет ясно от кого. Поэтому  лишнего  он  и  не
узнает.
     Как положено каждому коллективу в нашей  стране,  отряды  обладают  и
самоуправлением (тоже, конечно, под  контролем  администрации):  во  главе
отряда стоят председатель совета отряда и старшина. Совет отряда  помогает
начальнику   решать   вопросы   перевоспитания,   следить   за   чистотой,
организовывать культмассовые мероприятия ("Вечерний звон,  вечерний  звон,
как много дум наводит он..."). Старшина распоряжается повседневным бытом -
назначает дежурных,  раздает  наряды  и  тому  подобное.  Есть,  как  всем
известно, и бригадиры ("бугры"), которые распоряжаются на производстве, но
опекают своих рабочих и в быту. Все опять же продуманно  до  мелочей,  все
поднадзорно и подконтрольно.
     Но   вся   эта   разветвленная   сеть   власти   оказывается   сугубо
поверхностной. Она действует только днем, точнее часть дня, и  даже  тогда
ее воздействие ограничено. А уж ночью  подавно.  Когда  наступает  темнота
офицеры с солдатами уходят, подымают голову те, кого  "зона"  воспринимает
как истинных  властителей.  Конечно,  и  днем  их  молчаливое  присутствие
ощущается всеми. Все делается с оглядкой на них. Таким тайным  властителем
является некто, избираемый ночью на "сходе" влиятельных воров.  В  старину
его называли "паханом", нынешнее название  -  "главвор"  (терминология  по
стилю уже советская или, точнее советизированная). Он избирается  на  весь
свой срок заключения в этом лагере. Его мрачная власть безусловна и  почти
безгранична. Когда я просил одного  бывшего  художника  сделать  для  меня
рисунок, он должен был обратиться за  разрешением  к  главвору.  Авторитет
главвора поддерживают "бойцы" из воров с наиболее низким лбом  и  наиболее
тяжелыми кулаками. Это его свита и боевая дружина, человек 7-8.
     Хоть власть главвора и тайная, но начальник отряда знает, кто у  него
главвор. Ведь старшина может управлять, только если  назначен  с  согласия
главвора и подчиняется ему. Иногда  старшиной  просто  становится  главвор
(так было в нашем отряде). Обычно  известен  и  будущий  главвор,  который
займет трон, когда уйдет сегодняшний. Но это  не  гарантировано  -  бывают
кровавые стычки воровских  кланов  за  место  главвора.  На  "сходе"  всех
главворов лагеря один из них объявляется главвором "зоны" (всего  лагеря).
Эта фигура почти недосягаема для простого смертного.
     Но и главвор отряда стоит  достаточно  высоко  в  "теневой"  лагерной
иерархии. Ниже его располагаются его подручные - "главшнырь" (так сказать,
завхоз), "угловые" (влиятельные персоны, спящие на нижних угловых койках),
старшина и "бугры", "бойцы", затем уже идут прочие "воры" и "подворики". И
все это верхняя каста!
     Главвора никто не называет по "кликухе" (кличке), обращаются  к  нему
по имени-отчеству, разумеется, на "вы". Он обедает за отдельным столом,  с
ним могут разделять трапезу только угловые,  старшина  и  бугры.  От  всех
передач ему относят лучшую долю.
     В  условиях  лагеря  одному   очень   трудно   продержаться.   Каждый
заключенный вступает в своеобразный союз с 1-3  зэками  своего  же  ранга,
своей касты - "кентами". Кенты - это как бы  побратимы.  Они  поддерживают
друг друга участием и материально, составляя "семью".  Главвор  обычно  не
имеет семьи: она ему не нужна, да и кто же бы ему  равен?  Зато  он  ведет
семейную жизнь в ином, более точном смысле. Почти у всех главворов, да и у
некоторых других крупных воров, есть  "жены"  -  юноши,  обслуживающие  их
сексуально. Этих не уважают, но  и  не  задевают.  Они  даже  одеваются  в
черное. Пидорам их (не говоря уж о самих главворах) не зовет никто.
     Когда в большом помещении, где стоит телевизор, весь отряд собирается
смотреть передачу (подразумевается, воспитательную, например "Гражданин  и
закон", "Человек  и  закон",  а  на  деле  -  футбол  или  детектив),  все
располагаются по рангу: впереди в кресле - главвор, вокруг  у  ног  его  -
бойцы, на двух скамьях за ними  -  знать:  угловые,  главшнырь,  старшина,
бугры, затем несколькими рядами - воры, далее на койках навалом мужики,  а
стоя у стен и выглядывая из дверей - чушки.
     Создается  впечатление,  что  в  этой  уголовной  иерархии,   как   в
зеркальном отражении, в перевернутом виде, в искаженном свете, но  все  же
повторяется  официальная   иерархия   административной   части   лагерного
общества. Как отклик: на силу - сила, на лестницу - лестница, на систему -
система. Карикатура - и какая обидная!



                              5. ШКОЛА ТЕРРОРА

     Итак, две власти. Которую боятся больше? Ту, которая бьет сильнее.
     Администрация ограничена в своих наказаниях правом и  формальностями.
Выход за эти рамки  возможен,  но  сопряжен  с  опасностью:  самоубийство,
произвол наказуемы, могут подпортить карьеру. Главвор  такими  рамками  не
стеснен. Никакие  наказания,  налагаемые  администрацией  (штраф,  лишение
переписки и передач, ПКТ и тому подобное), не могут сравниться по  силе  с
наказаниями за проступки против воровской власти и воровского "закона".
     Существует целая шкала  наказаний.  За  мелкие  нарушения  воровского
порядка двое-трое "бойцов" по мановению главвора тут же на месте быстро  и
точно  избивают  нарушителя.  Молча.  Слышны  только   возгласы:   "Руки!"
(заслоняться  руками   нельзя).   После   экзекуции   дня   2-3   придется
отлеживаться. Это  первая  мера  наказания.  Она  обозначается  простым  и
нецензурным глаголом (скажем, "отъездить").
     Наказания  за  более   серьезные   проступки   производят   ночью   в
общественной уборной - "на дальняке".  За  проступки  лишь  немного  более
тяжелые  полагается  "тубарь",  "тубаретка":  бьют  табуреткой,   стараясь
угодить по черепу, пока не разломается  то  или  другое.  Обычно  ломается
табуретка: качество работы  плохое,  древесина  подгнившая.  Но  и  черепу
достается:  сотрясение  мозга,  правда,  вылечивается  быстро  -  аномалии
психические могут остаться надолго.
     Еще тяжелее, если решат "опустить почки": нарушителя держат за руки и
бьют ногами по пояснице, пока не начнет мочиться кровью.  Следствие  этого
наказания  -  пожизненная  инвалидность.  Могут  счесть,   что   и   этого
недостаточно, что нарушителя надо  "заглушить"  -  набрасываются  на  него
скопом, валят на пол и топчут до потери сознания и  человеческого  облика,
оставив  на  полу  нечто  истерзанное  и  кровоточащее,  с  множественными
переломами, с пробитым черепом, с разрывами внутренних  органов.  Может  и
умереть, конечно, но как цель это не стояло.  Помер,  "откинул  копыта"  -
значит, слабак, не выдержал. Если добиваются смерти, то приговор звучит не
"заглушить",  а  "замочить".  Этот  приговор  в  каждой  зоне  приводят  в
исполнение  по  своему.  Говорят,  что   где-то   на   Севере   запихивают
приговоренного в тумбочку и выбрасывают с верхнего этажа. Не знаю, как они
могут это осуществить: ведь на окнах - решетки. У нас просто инсценировали
самоубийство: повесился. Сам. Утром придете, а он уже висит.
     Но и это не самое тяжелое наказание - ведь тут смерть мгновенная, без
муки. В запасе  у  воров  есть  еще  медленная  смерть:  начинают  убивать
вечером, кончают утром. На моей памяти к такому наказанию прибегли  только
один раз, и то, когда я уже покинул лагерь. Мне рассказывали те, кто вышел
на свободу позже. В лагерь прибыл "транспорт" наркотиков, пронес кто-то из
обслуживаемого персонала. Груз застукали и  конфисковали,  канал  доставки
провалился. Кто-то выдал? "Запалить  коня"  (выдать  канал  доставки)  это
считается тягчайшим преступлением против воровской морали: "пострадала вся
зона".  Подозрение  пало  на  белобрысого  паренька,  которому  оставалось
несколько месяцев до выхода - уже было разрешено отращивать волосы. Я  его
знал. Скорее всего подозрение ложное, но тут у воров  все,  как  у  людей:
надо  найти  козла  отпущения.  Парня  приговорили.  Не  потребовалось  ни
свидетелей, ни улик, ни прокурора, ни адвоката. Вечером к нему  приступили
с ножами.  Сначала  пытались  его  кастрировать  (судя  по  многочисленным
порезам внизу живота), но он отчаянно извивался  и  операция  не  удалась.
Потом просто кололи ножами, выпускали кровь,  разливали  понемногу.  Потом
облили  кипятком,  но  парень  все  еще  жил.  Потом  бросили  его  в  люк
канализации, но медицинская экспертиза установила,  что  там  он  умер  не
сразу.
     Палачей, исполнителе этого зверского убийства, выявили и  отдали  под
суд, их постигнет суровое возмездие, но,  каким  бы  оно  ни  было,  свой,
воровской, приговор они привели в исполнение. В назидание всему лагерю.
     Еще в  тюрьме  я  завоевал  авторитет  среди  заключенных.  Вероятно,
потому, что стойко переносил тяготы, в камере много занимался физкультурой
(несмотря на возраст),  не  терял  чувство  юмора,  а  главное  -  добился
пересуда, отмены первого приговора (второй был  уже  помягче),  помогал  и
другим  добиваться  пересмотра.  Поэтому,  несмотря  на  принадлежность  к
интеллигенции и неподходящий профиль (не вор, не грабитель,  не  убийца  и
так  далее),  я  стал   "угловым",   то   есть   лицом   высокого   ранга,
неприкосновенным. Звали меня исключительно по имени  и  отчеству.  За  все
время в лагере меня никто ни разу не ударил и не  обругал.  Я  пользовался
относительной свободой поведения.
     Офицер,   начальник   нашего   отряда,   был   недавним   выпускником
философского факультета Университета и любил беседовать со мной о жизни  и
науке. Но как - то он сказал: "Не надо на встречаться  наедине.  Прекратим
это. Каждое утро я прихожу с чувством тревоги:  не  случилось  ли  с  вами
беды". От подозрения и наказания меня  не  могли  обезопасить  ни  высокий
ранг, ни благоволение главвора, ни внимание начальства.
     Я изложил стандартную шкалу  физических  наказаний.  Но  случается  и
импровизация. Так, однажды проштрафился главпидор - старейшина этого цеха,
по прозвищу Горбалый. Он хотел отнять  у  новичка  пайку  хлеба,  то  есть
неотъемлемое.  Положенное  наказание  боем  не  подходило:   инвалид,   не
выдержит, а терять его не хотелось (нужный человек). Главвор был в  полной
растерянности и обратился за  советом  к  свите.  Кто-то  сдуру  предложил
(смягчаю): "Выделать его, и все дела!". Главвор на это: "Сказал тоже!  Это
ему в кайф". И решено было задать главпидору  публичную  порку.  Построили
весь отряд (около 200 человек), перед строем разложили горбуна, спустили с
него штаны и выпороли широким ремнем.
     Есть наказания и  не  связанные  с  физическим  насилием.  Для  воров
существует существует такое наказание, как перевод  в  низшую  касту.  Это
называется "опустить" человека. За поведение,  несовместимое  со  статусом
вора (не платит долги и тому подобное), с него торжественно снимают черную
одежду и выдают ему синюю или серую рвань. Это расценивается как  огромное
несчастье. "Отпустить" могут и без "суда". Как-то двое мужиков, доведенные
до отчаяния свирепым "беспределом" одного крутого  вора,  поймали  его  на
отшибе и... изнасиловали. Мужиков жестоко наказали ("заглушили"),  но  вор
ничем не мог отстоять свой опозоренный статус. Его "опустили" в  чушки,  и
он стал пидором. По ночам знатные воры подзывали бывшего товарища к  своим
койкам, и он выполнял все, что требовалось. Был тихим, скромным и забитым.
Я его застал уже таким, и при мне его былое свирепство существовало только
в легенде.
     Вообще же какие-то наказания производились почти каждую ночь, и стоны
истязаемых,  доносившись  с  "дальняка",  мешали  спать  остальным   -   и
воспитывали. Всех.
     В дополнение, чтобы поддерживать обстановку террора, дружина "бойцов"
проводила раз - два в месяц мероприятие, называемое "замес". Среди ночи по
этому слову все "мужики" и "чушки" отряда обязаны вскочить  с  постелей  и
бежать к двери. А там уже стоят "бойцы" с тяжелыми кулаками и  ножками  от
табуреток, готовые молотить всех подряд. Пробежав сквозь строй "бойцов"  и
получив свою порцию ударов (тут  можно  закрываться  руками),  заключенные
отправляются в умывальню, смывают кровь и  пожалуйста,  досыпай  спокойно.
Избиение производится ни за что, просто "для порядка, чтобы знали, кто мы,
а кто они". Это "профилактическое" мероприятие очень напоминает регулярные
избиения илотов (рабов) в древней Спарте.
     Так чья же власть  перевешивает  в  "зоне"?  Кто  больше  может?  Кто
истинный повелитель? Кто способен формировать нормы и установки?  Кто  тут
воспитывает?



                        6. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

     На официально языке огороженные колючей проволокой городки с  вышками
по углам давно уже не называются на "лагерями", ни "зонами". Вместо  тюрем
у нас следственные  изоляторы,  вместо  лагерей  -  ИТК,  исправительно  -
трудовые  колонии.  В  основе  всей  нашей  пенитенциарной  системы   идея
исправления коллективным трудом. Эта идя сформулирована и внедрена в  нашу
жизнь замечательными книгами А.С. Макаренко. Гуманизм ее  в  применении  к
преступникам не надо доказывать: общество не только налагает кару на своих
оступившихся членов,  но  и  заботится  об  их  исправлении,  очищении  от
скверны, возвращении  к  честному  труду  в  коллективе  свободных  людей.
Недаром начальники отрядов набираются из офицеров  с  гуманитарным  высшим
образованием - философы, историки, педагоги, юристы.
     Когда они принимали назначение и шли сюда работать, некоторые  втайне
мечтали о стезе Макаренко -  о  массовом  перевоспитании  преступников,  о
возвращении заблудших на истинный путь. Все это так  красиво  выглядело  в
книгах и кинофильмах о  перековке.  Убеждение,  воодушевление,  прозрение,
трудовой энтузиазм, благодарственные письма  от  бывших  питомцев,  скупые
слезы  на  твердых  небритых  скулах...  Реальность  быстро  остудила  эти
идеальные представления.  "Опускаются  руки,  -  говорил  мне  один  такой
идеалист. - Ничего не получается. Только  выйдут  на  свободу,  глядишь  -
возврат, многие  по  нескольку  раз.  Исправленных  ужасающе  мало,  да  и
ненадежные они. Все говорим о  доверии,  доверии.  Вот  недавно  подписали
одному досрочное, отличные были характеристики, а через неделю -  взят  за
убийство".
     Мой опыт общения с зэками говорил о том же. В откровенной беседе лишь
некоторые делились намерениями начать новую жизнь "завязать"  с  уголовным
миром. Господствовало просто желание больше не  попадаться  -  действовать
умнее, хитрее, ловчее, но в старом духе. Ссылались на  то,  что  нынче  не
проживешь по-людски, что все так думают. "Я что, я как все. Пахать дураков
нет. Зарплата - ха, это разве бабки? Смех один. На раз в кабак сходить". -
"Так ведь опять сюда загремишь". - "Зачем же! С умом надо". И  умолкал.  А
по ночам  в  разных  углах  под  стакан  чифира  шли  шепотом  бесконечные
совещания "деловых" о том, как это - с умом. Обмен опытом. Замыслы. Планы.
     Думал и я. О том, в чем ошибка, коренная ошибка. И пришел  к  выводу,
что  ошибочна  сама  вера  в  магическую  силу  труда  и  в   повсеместную
благотворность коллектива. И труд и коллектив были на  всякой  каторге,  у
галерников. Каторжный труд нередко убивал,  но  никого  не  мог  изменить.
Бандиты оставались бандитами (а декабристы -  революционерами).  Лагерь  -
это пародия на педагогическую поэму.
     Макаренко тут не причем. Его учение нельзя распространять на лагеря и
тюрьмы. У него  был  совсем  другой  коллектив:  юношеский,  не  столь  уж
подневольный  (без  охраны  и  ограды),  набранные   не   из   закоренелых
уголовников, а из безпризорников, не говоря уже о том, что во главе  стоял
гениальный воспитатель. К тому же коллектив был разношерстный,  неопытный,
без сложившихся традиций, и  Макаренко,  будучи  гениальным  воспитателем,
сумел передать ему энтузиазм всей страны, зажечь молодежь  новыми  идеями,
создать новую романтику, открыть увлекательную  жизненную  перспективу.  В
исправительно - трудовой колонии - совершенно другая картина.



                7. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПАРОДИЯ: ТРУД И КОЛЛЕКТИВ

     Труд сам по себе никого и никогда не исправлял и не обогащал. Учит  и
лечит  труд  сознательный,  целенаправленный,  товарищеский  и,   главное,
свободный. Труд, справедливо вознаграждаемый, связанный  с  положительными
эмоциями. От всего этого труд в ИТК далек. Это труд подневольный,  тяжелый
и монотонный, никак не связанный с увлечениями работников или хотя бы с их
профессией. Условия работы скверные (они же не могут быть  лучше,  чем  на
воле), вознаграждение мизерное (оно же не может быть выше, чем  на  воле).
Такая обстановка может внушить (и внушает) только отвращение и ненависть к
труду, в лучшем случае - равнодушие.
     Единственное, что помогает администрации добиваться выполнения плана,
это главворы со своими подручными, ставшие  по  сути  надсмотрщиками  -  в
обмен на право работать физически самим: кто же  следит,  чтобы  мужики  и
чушки выполняли нормы, кто наказывает их (по - своему) за отлынивание, кто
отправляет их, только что вернувшихся со смены,  повторно  на  работу,  на
следующую смену? За это наш лагерь кличут  еще  и  "сучьей  зоной":  "воры
ссучились".
     По - моему, администрация хорошо понимает, что это так. В штабе, куда
я был вызван по какому-то делу, я слышал, как начальник  лагеря  спрашивал
офицеров: "Когда же, черт возьми, мы научимся выполнять план  без  кулаков
главворов?!".
     Власти издавна старались  изыскать  иные  дополнительные  стимулы.  В
сталинские времена действовало  правило:  за  ударный  труд  -  сокращение
срока. Экономически это было  действенно.  Но  при  этом  физическая  сила
получала преимущество над совестью, и  сильным  бандитам  втрое  сокращали
срок. В наши дни стимулом считают соревнование  -  по  образцу  свободного
труда,  только  здесь  оно  носит  название  не   "социалистического",   а
"трудового". Отряды должны вызывать друг  друга,  принимают  обязательства
(чуть было не сказал "соцобязательства"), подсчитываются итоги в процентах
по разным показателям, выделяются передовики и  так  далее.  Эффективность
соревнования и на воле, как мы знаем, оставляет желать лучшего,  чаще  все
сводится к формалистической  суете  и  показухе.  А  уж  тут,  за  колючей
проволокой...
     Меня интересовало, относятся ли наверху к этому спектаклю всерьез,  и
я проделал небольшой эксперимент. В лагерь прибыла  проверочная  комиссия.
Три дня перед тем все мыли, скребли  и  красили.  Комиссия  объявила,  что
хочет выслушать претензии и предложения и что прием будет идти с глазу  на
глаз. Я вызвался и мимо