торого  оказалась  партия  наркотика.  Ну  ладно,  о
лояльности мы  еще  поговорим.  Так  вот,  отпечатки  ваши  обнаружены  на
полиэтиленовой упаковке...
     - В которую я заворачивал цветы для девушки, а потом выкинул рядом  с
урной. Ну да, конечно, нарушил общественный порядок - следовало бы в урну,
да поглубже. А то кто-то подобрал, да и в своих целях и  воспользовался  -
расхлебывай теперь...
     - Плотно, значит, за вами следили враги.  Очень  хотели  напакостить.
Что ж, будем искать их,  нехороших.  И,  сдается  мне,  далеко  ходить  не
придется. Вы мне, Углов, расскажите об этом дне с самого начала.
     - Это когда я пленку мимо урны бросил?
     - Может быть.  Но  в  первую  очередь,  как  вы  с  "девяткой"  своей
расставались. Понимаю, что воспоминание неприятное, но все-таки интересно.
Лица угонщиков хоть чуток, а рассмотрели? Вы же говорите, что  столкнулись
с ними...
     - Столкнуться-то столкнулся. Да толком разглядеть  ничего  не  успел.
Стекла у меня сплошь тонированные, снаружи и днем ни черта не  разглядишь.
Знал бы, что эта сволота мне  такую  пакость  подсунет!  Точно,  нанял  их
кто-то.
     - И до врагов ваших скоро доберемся. Только хорошо бы  поменьше  этих
"не видел, не знаю"...


     Не так уж много интересного сообщил  любопытному  следователю  Углов,
гораздо больше о своем умении ловко обходить подводные  камни,  мгновенно,
инстинктом, их распознавая.  Удивляться  было  нечему.  При  его  обширной
уголовной биографии сомнений в этом и не возникало.
     Лобекидзе встретился с начальником райотдела в буфете -  пусть  и  не
самом изысканном в окрестностях и не  слишком  баловавшем  стражей  закона
разносолами, но и умереть  с  голоду  не  дававшем.  Не  случалось  там  и
отравлений - чего не было, того не было.
     Угловой, у самой, как всем было известно, теплой  стены,  столик  был
отведен начальству. Не то чтобы его  поспешно  освобождали  при  появлении
обладателей крупных звезд - их и всего-то в райотделе насчитывалось  двое.
Просто при  наплыве  народа  прочие  столы  как  бы  пользовались  большей
популярностью. Что же до погон, то далеко не  все  являлись  на  службу  в
форме - милиция не слишком  заинтересована  в  шумной  популярности.  Один
только  строгий,  благообразный  и  розоволицый  начальник   райотдела   -
подполковник Сидор Федорович Рева - неизменно был при полном параде.
     - Что, Иван Зурабович, позволишь  присоединиться?  Повоюем  вдвоем  с
винегретом?
     - Да уж, Сидор Федорович. Как-то  он  смахивает  на  тот  набор  дел,
которыми я сейчас завален. Мало мне прочего добра, так еще и Углов с этими
наркотиками.
     - Кто, если не ты, Иван? Ряды-то  редеют.  Старой  гвардии  раз  -  и
обчелся. Хихикали над кооперативами, а не успели и  охнуть,  как  все  эти
"апексы" людей сманили.
     - Что говорить, с зарплатой там дело серьезно  поставлено.  Тебя  еще
как, не зовут туда в начальники?
     Ну, начальствовать всегда найдется кому. Они  таких,  как  ты,  ищут,
помоложе да позубастее.
     - А чего меня искать?  На  профессиональную  подготовку,  правда,  не
жалуюсь, да и фигуранты довольны. А  вот  молодости  уже  нет.  Во  всяком
случае той, когда взгляды легко меняют.  Не  гожусь  я  уже  для  частного
сыска. А на жизнь себе и дочке как-нибудь заработаю. С Татьяной  потруднее
было - та тратила не глядя. Ну, зато теперь у нее такая возможность  есть,
да и не тощие же рублишки...
     - Что, тянет еще?
     - Чего тянуть-то? За рубеж? А  что  я  там  буду  делать?  В  полицию
подамся со своим прононсом?
     - Ну, специалист ты классный, и в ФБР...
     - Ох, Федорович, ты лучше помолчи. Вот  девчонке  моей  действительно
хочется посмотреть заграницу. Тем более,  что  сейчас  не  так  уж  это  и
сложно. Только ни черта не поймешь, кто сделал  верный  выбор  десять  лет
назад: то ли я, чтобы жуликов ловить за гроши  (сам  знаешь  -  предлагают
иной раз такую сумму, что за всю жизнь не  заработаешь),  то  ли  Татьяна,
когда сунулась туда за длинным рублем.
     - За долларом, майор.
     - Верно. За долларом... А я из-за этого до сих пор  майор,  пока  она
там "зеленые" пересчитывает.
     - Брось. Это раньше: "Родственников за границей  имеете?"  И  тут  же
прочерк в "кадрах". А сейчас, по-моему,  наоборот:  перспективный  клиент,
глядишь, когда-никогда бутылку "смирновской" подбросишь.
     - Подбросишь! Тут и самому некогда стопку пропустить.
     - Что, на Углова много  времени  уходит?  Ничего,  работай.  Все-таки
старый знакомый.
     - Удивляюсь я. Как раз потому, что хорошо его знаю, был  уверен,  что
уже досыта он насиделся. Парень неглупый, прекрасно понимает,  что  сейчас
легально можно нагрести столько,  сколько  никакому  "медвежатнику"  и  не
приснится.
     - Да, паренек он у тебя с  фантазией.  Лихо  в  свое  время  режимные
предприятия потрошил, пока и сам не угодил на "режим".
     - Это на какой именно?
     - И действительно, он их все прошел, ни одного не миновал.
     - Да, в последние годы мать Углова общалась с сыном исключительно  по
почте. И, - обратил внимание? - кроме ее  писем,  ни  одного  послания  от
женщин. Только друзья-приятели, и то не часто. А пришлось мне  потолковать
с одной из дамочек  Углова.  Сейчас  он  с  ней  не  живет,  но  принципов
придерживается  все  тех  же.  Мол,   не   высовываться   ни   при   каких
обстоятельствах. Отношения не афишировать...
     - Ну, сейчас-то Углов на легальном положении, - подполковник покончил
с обедом чуть раньше начальника угрозыска, увлеченного беседой. - Странно,
что директор совместного предприятия, тем более недавно и с немалым трудом
занявший эту должность, вновь полез в уголовщину, причем крайне опасную.
     - Однако хорошо оплачиваемую. Наркотики  -  удел  убогих,  да  только
торгуют ими богатые.
     - Вот видишь, все-то ты понимаешь, а  еще  возмущаешься  -  загружен,
загружен... В других районах розыск побольше твоего дел тащит. Так что, от
Углова тебе не отвертеться. Ну и, конечно, убийство Спесивцева. Только  на
тебя и надежда. А то  что-то  долго  раскачиваешься.  Не  годится.  Смерть
мальчика такого шуму наделала... Углов... Что это у  него  с  машиной  без
конца за истории? В принципе, правильно, что задерживать ты его  не  стал.
Улик нет,  а  на  признание  рецидивиста  рассчитывать...  -  подполковник
безнадежно махнул пухлой рукой и стал подниматься. - Глупо...


     Терять время нельзя было не только следствию,  но  и  тому,  на  кого
нацелено его острие. Дичь обязана хоть ненамного, но  опережать  охотника.
При этом особенно туго приходится дичи, которая еще недавно  была  в  роли
преследователя. Тигр, угодивший в ловушку, труднее смиряется с  положением
жертвы, нежели привыкшая к тому на протяжении всей трепещущей жизни лань.
     В том, что с такими уликами легко из лап следствия не уйти, Углов  не
сомневался.  Оглядываясь  на  свою  жизнь,   он   трезво   сознавал,   что
представляет собой лакомый кусочек. Кстати,  и  выпустили  его  как-то  до
странности легко, без особого нажима. Будто понарошку.
     Шагая по улице, Углов головой не вертел. Есть  "хвост"  -  не  велика
беда. Обрубить -  минутное  дело.  И  вряд  ли  розыск  будет  в  открытую
присматривать - знают, с кем  дело  имеют.  Не  на  малолетку-первоходчика
нарвались! Ведь отпустили,  пусть  и  под  расписку,  но  чего  стоит  эта
филькина грамота? Чем она может грозить? Хуже тюрьмы не будет. Да  и  была
бы реальная опасность - уже предупредил бы свой человек из  райотдела.  Он
все знает - большой, высоко сидит, но крепко зацеплен,  шутник  этот.  Без
него и "жучка" в квартиру не поставят, побоится он,  что  имя  всплывет  в
разговорах. А Углов  в  одиночку  чалиться  не  будет  -  подвинуться  "на
скамейке" дело простое. И все же поглядывать надо - шнурок там завязать, в
витрину глаза скосить... Нет, вроде чисто. Засветить квартиру Алены  никак
нельзя. Надежное логово, причем из последних. Конечно, если  деньги  есть,
можно и без него какое-то время  продержаться,  только  вот  какое  -  Бог
весть. Народ нынче жадный, трусливый. Будто не один у всех нас конец.
     Пронырнув узкий "собачий" переулок, где шествовали  в  сторону  парка
хозяева со своими питомцами, Углов юркнул в  скрытый  от  неосведомленного
глаза пролом в бетонной стене и исчез.


     Бывшая генеральская вилла уютно тонула в зелени  раскинувшегося  едва
ли не на гектар  ухоженного  сада.  Строено  было  с  размахом,  дармовыми
стройбатовскими руками, быстро и  добротно.  Стройматериалы  обошлись  еще
дешевле, чем солдатский труд. Молодняк  в  защитных  гимнастерках  хоть  и
"топтал" казенный харч, но генеральша  нет-нет,  да  и  расщедривалась  на
бутылочку. Правда, казенный спирт был тоже бесплатным.  И  все  то  время,
пока шло строительство виллы, кирпич либо какой иной материал на  соседние
участки завозить было не с руки. Выгруженные вечером соседские кирпичи  за
время  ночной  смены  нечувствительно  превращались  во   фрагмент   стены
генеральского "дворца".
     - Так кто же из нас  вреднее:  я,  который  накапливает  деньги  и  в
конечном итоге их приумножает, но при этом ходит под тюрьмой, или эти воры
в погонах, рискующие  в  худшем  случае  выговором  по  службе?  -  седой,
подтянутый,  похожий   на   американского   профессора   нынешний   хозяин
импозантной дачи говорил без малейшей тени превосходства.
     Здесь никого не  унижали  пренебрежением.  В  острых  ситуациях  пуля
считалась более приемлемым средством улаживания конфликта.  Отвлекшись  от
надоевших текущих дел, хозяин дачи на минуту погрузился в воспоминания.
     - Да, детство - славная пора. Давненько заложили мы фундамент жизни в
Баланцево. Ну, Георгий - парень молодой, здесь без году неделю, а вот мы с
тобой,  дорогой...  Здесь  ведь  не  стоит  тебя  гражданином  начальником
называть? Тут мы все товарищи, одно дело у нас. Это ты у себя в  райотделе
начальник, все Баланцево на поводке держишь...
     - Да и ты, извини меня, не бедствуешь. Не только статус повыше  моего
на голову - как-никак председатель районного товарищества кооперативов - а
уж по деньгам...
     - Зачем чужое считать? Ведь я и на общак даю, да и мало ли куда  еще,
- добродушно подытожил благообразный Павел  Петрович.  -  Да  и  крутиться
приходится как проклятому: не то  что  какому-нибудь  твоему  участковому.
Тому просто: закрыл глаза - получи. А ты ведь не какой-нибудь - ты  у  нас
большой участковый. Шучу, не обижайся.
     - А мне, Павел Петрович, обижаться не  на  что.  Одно  дело,  как  ты
говоришь, делаем. И неплохо делаем, есть молодым чему поучиться. Так,  что
ли, Георгий?
     Крепкий,   словно   отлитый   из   светлой   бронзы   -   "кавказской
национальности", выражаясь языком  протокола,  Георгий  сверкнул  открытой
златозубой улыбкой, в которой не было никакого подобострастия.
     - Как могу подумать плохое об учителях, старших братьях?  Меня  Павел
Петрович в люди вывел, кусок хлеба  дал.  Так  вот,  хлебом  клянусь...  -
замолчал, увидев выжидательный взгляд милицейского начальника. - Разве  не
понимаем, без вас нам никак нельзя. Как не  уважать  такого  человека?  На
добро мы всегда с добром.
     Однако в его голосе скользнула и некая предупреждающая нотка.  Может,
и помимо воли, но не настолько незаметно,  чтобы  чуткое  профессиональное
ухо ее не различило. Ссориться, однако, никому не  хотелось.  И  в  первую
очередь - Павлу Петровичу, человеку почти всесильному, но от  того  меньше
всего склонному к конфликтам, тем более по пустякам.
     - Верно Георгий подметил. Без тебя, дорогой, мы не только без  рук  -
без глаз и ушей. Ты у нас голова,  наше  ЦРУ.  Непросто  мы  сошлись,  да,
видно, накрепко. Вместе жить, вместе и, не приведи Господь,  погибать.  Ну
да авось вывезет. Так что там, говоришь, с Углом?
     Георгий усмехнулся, услышав кличку, от которой ее обладатель  взвился
бы до небес, мог бы и надерзить,  не  посчитавшись  с  авторитетом.  Подал
голос:
     - Да, Павел Петрович, может, и ошиблись мы, когда его в  дело  брали.
Свел он нас с другом - спасибо, но теперь не нужен уже, лишний  он  здесь.
Да и знает много, отпускать нельзя. А в серьезное его брать - с первого же
шага провалил. Деньги какие зависли!
     - Ну, показаний лишних он  не  дал,  в  "источники"  не  просился,  -
проговорили "глаза и уши" успокоительно.
     Георгий только скрипнул зубами, нервно  поглаживая,  разминая  сухими
пальцами длинную папиросу. Павел Петрович соблаговолил  пояснить  то,  что
для своих в разъяснении не нуждалось.
     - Еще бы ему ссучиться! Лучше самому в яму зарыться! Понимает, что не
впотьмах живем, есть кому помочь.
     - Ну, меня он знает, тут деваться некуда. И  не  очень  мне  это  все
нравится. Может и позавидовать, что вы... то есть мы - высоко залетели.
     -  Пусть  соображает,  что  не  сержантами  работаем.  Вернее,  и   с
сержантами тоже, - поправился Павел  Петрович.  -  Неплохой  диапазон:  от
сержантов милиции до ЦК родной партии, - заметив, что милицейский друг как
бы с легким недоверием поднял густые брови,  добавил:  -  Да  чего  теперь
скрывать! Водились и в ЦК друзья, кровью с  нами  повязанные.  Скажу,  что
были такие и в Политбюро - так вы не поверите.
     - Кому же и верить тогда, Павел Петрович?  У  крутых  людей  и  связи
крутые, и слово с делом не расходится. -  Георгий  не  льстил,  говорил  с
жаром, убежденно. - Не то что у этих,  мастеров  языком  чесать  да  бабки
брать и от наших, и от ваших. Уж  наверное,  писатели  и  актеры,  которые
здесь бывают, люди сортом повыше, чем все эти звонари,  а  какое  уважение
выказывают!
     - К нам, сынок. К нам ко всем! - Павел Петрович выложил  на  стол  не
по-стариковски увесистый кулак,  опушенный  седой  шерстью.  -  Тем  мы  и
крепки, что держимся вместе. Все равны - и вместе. И пусть  друзья  у  нас
такие разные. Я с детства люблю разных  людей.  И  всех  стараюсь  понять.
Врагом можно сделать кого угодно. Но ведь и другом  тоже!  Есть,  конечно,
кое-какие люди, которых не хотел бы я иметь под боком.  Ну,  разве  что  в
качестве тряпки для вытирания ног. Да я их, впрочем, и за людей-то... Был,
помню, у нас в школе  один  хлопчик.  Холеный  мальчонка!  Некий  Владлен,
отпрыск инструктора  райкома.  Он  и  одежкой  выделялся  среди  наших,  и
повадками. Парикмахерский красавчик, умненький, учителя на него молятся, в
комсомоле первый. Апельсины трескал, когда пацаны их и в глаза не  видели.
Клал на колено и отправлял в рот дольку за долькой. А кто гнулся перед ним
- получал полторы дольки. Ты представляешь - не одну,  не  две,  а  именно
полторы. Оставшиеся полдольки бросал на землю и  затаптывал  -  "чтобы  не
было диатеза". Ну, я его маленько и потоптал...  За  него  и  первый  срок
схлопотал. Дошел в лагерь бакланом, ничего - не умер.  Пустые  байки,  что
только-де по воровской статье человеком становятся.  Нет,  человеком  надо
быть с самого начала.  Конечно,  побакланить  и  за  решеткой  пришлось  -
намахался колотухами, нагнуть себя никому не давал. Тут только дай себе на
шею  сесть  -  до  задницы  быстро  доберутся.  Хе-хе-хе,   -   рассыпался
стариковским смешком Павел Петрович. - Так и  пошел  -  спуску  никому  не
давал, но и старшим  почтение  оказывал.  А  вот  Углов,  видно,  об  этом
призабыл, - голос его зазвучал металлом. - Пропал товар - дай  знать  тем,
кто сверху, разберемся, что делать.
     - С кем? С Угловым или товаром?
     - Подумать надо, товарищ начальник. А то и у вас  совета  спросить  -
тут решать сообща надо. Дело-то всех  касается.  Так  касается,  прямо  до
крови. А мы не милиция,  на  кровь  попусту  не  тащимся.  Ладно-ладно,  о
присутствующих не говорю. Ты ведь уже не мент, ты  наш.  Значит,  считаешь
придется органам заняться историей с машиной?
     - Да, теперь не замять. Шутка ли - такая прорва наркотика!
     - Нет, я первую машину имею в виду. Это хоть улеглось?  С  мальчишкой
этим?  -  Павел  Петрович  озорно  подмигнул,  но  лицо   его   оставалось
сумрачным...


     Баланцево - городок небольшой,  скорее  просто  пригород  чудовищного
мегаполиса, расползшегося без меры во все стороны.  Вместо  тихих  частных
домиков выросли безобразные многоэтажки, заселенные теми  же  людьми,  что
вели на этом месте приусадебное хозяйство. Слухи  по  городку  разносились
еще быстрее, чем в бытность его заштатным поселком,  а  лет  сто  назад  -
заброшенной деревушкой. И дело тут не в технике связи -  не  изменился,  в
сущности, образ жизни. Хороших слухов в Баланцево становилось все  меньше,
как и повсюду, плохих  -  прибавлялось.  Но  таких  ужасных  не  было  еще
никогда.
     С небес на землю люди опускаются  по-разному.  Процесс  не  из  самых
приятных. Но когда с безрадостной земли  проваливаешься  в  преисподнюю  -
вряд ли что может сравниться с таким круизом.
     Не сладко приходилось начальнику баланцевского угрозыска под бременем
нескончаемых дел. Но это была просто усталость, нервы, перегрузки.  Теперь
же навалилась такая тяжесть, которая раздвоила, искалечила этого  твердого
и рассудительного человека. Случилось это под конец  одного  из  дежурств,
которое выдалось на редкость спокойным.  Лобекидзе  и  припомнить  не  мог
такую тихую ночь...
     Дома  майора  встретила  тишина.  Дверь  была  заперта,  и  когда  он
переступил порог, то обнаружил, что вся квартира залита  кровью.  На  днях
должна была прилететь на несколько дней из Штатов Татьяна, бывшая жена,  и
ее сестра, приехавшая, чтобы повидаться  с  нею,  нашла  в  этой  квартире
мученическую смерть. Убийца - или сколько там их было? - истязал ее долго.
Полосовал, рвал трепещущую плоть, пытался насиловать, но что-то у него  не
вышло, изнасилования не было - эксперты высказались однозначно.  В  запале
убийца изгалялся уже над трупом. Отрезанные соски, исполосованный  бритвой
живот - самые безобидные из нанесенных  увечий.  Опасная  бритва  валялась
здесь  же,  рядом.  Обычная  трехрублевая  "Заря",   каких   еще   недавно
полным-полно было во всех галантерейных магазинах.  Соне,  дочери  майора,
"повезло". Если это слово не звучит кощунственно. Она, по крайней мере, не
страдала. Той же бритвой убийца полоснул ей, спящей, по горлу. Девушка  не
дожила неделю до своего шестнадцатилетия...


     Все вокруг майора Лобекидзе  словно  съежилось,  почернело  от  горя.
Друзья не оставляли его в эти страшные дни, хотя он и  уверял  их,  что  в
одиночку, запершись от всех, справляется с  бедой  легче.  Посетителей  не
гнал, но был сух, молчалив, разговоров не поддерживал.  По  старой  дружбе
терпел только Сидора Федоровича Реву.
     - Иван, что говорить  переговоренное.  Я...  мы  все  бы  эту  гадину
разорвали голыми руками. Найти-то найдем,  но  когда?  Знаешь,  на  тюрьме
заключенные поклялись  кончить  его  при  первой  возможности...  Как  его
перевозить тогда, а?
     - Что ты говоришь, Сидор! Он что, пойман? Его еще взять надо.  Ты  же
не собираешься отстранить меня, пока будут искать этого зверюгу?
     - Но ты же понимаешь: это твоя дочь...
     - Все равно. Ведь от расследования по делу убитого мальчишки ты  меня
не отстраняешь?
     - Ты уверен, что Коля Спесивцев и твои девочки...
     - Это один и тот же человек. Ты и сам в этом уверен. Сидор, мы же  не
дети, не первый год в розыске. Не водились у нас раньше такие гады, а  тут
за полмесяца два эпизода...
     - Иван, я до сих пор не уверен, что кто-то не сработал под маньяка, и
этот удар не был нацелен...
     - На меня, хочешь сказать? Ну давай, говори! Но и я скажу тебе:  нет,
пока не знаю. Ничего не знаю. Не уверен. Девочки пару раз заметили, шлялся
какой-то  под  окнами.  Заглядывал.  Я  еще  посмеялся   -   мол,   видухи
насмотрелись. Вот тебе и видуха...
     - Сейчас растровый поиск пошел такой, что наши просто  не  спят.  Все
подчистую. Психов на учете и в больницах перелопатили, все картотеки ранее
судимых и склон