очери вид, неожиданно повернулась к ней
и требовательно спросила:
   - Майкл, похоже, думает, что эта твоя помолвка с хозяином дома настоящая?
Почему вы не сказали ему правду?
   Джорджина сжала платье, которое держала  в  руках,  и,  испуганно  отведя
взгляд, замерла, пытаясь найти ответ.
   - Он.., он был в отъезде, на рыбалке,  -  едва  выговорила  она.  -  Дядя
услышал о празднике сегодня утром  и  возвратился  только  ради  того,  чтоб
принять в нем участие. Мы не успели ничего ему сказать.
   В голубых глазах Стеллы мелькнуло подозрение.
   - Ты хочешь сказать, Майкл впервые услышал о помолвке сегодня вечером?  В
это трудно поверить, Джорджина. Твой дядя, может быть, и негодяй, но  отнюдь
не  дурак,  и  сегодня  он  имел  вид  человека,  почувствовавшего   наконец
облегчение, а  не  потрясенного  удивительным  известием.  Ты  говоришь  мне
правду?
   Платье выпало из онемевших рук Джорджины, она отвернулась,  пряча  взгляд
от проницательных паз матери; было бесполезно обманывать ее, дочь знала  это
и никогда раньше даже не делала таких попыток.
   - Голубка  моя,  -  голос  Стеллы  поразительно  изменился,  и  Джорджина
отреагировала на его тепло, как цветок на солнце. Едва  мать  раскрыла  свои
объятия, она бросилась  в  них  с  долго  сдерживаемыми  рыданиями,  которые
говорили о многом.
   Стелла долго гладила ее волосы, прижимая к своей  груди  и  словно  желая
оградить от всех жизненных тревог и волнений.  А  во  взгляде,  устремленном
поверх склоненной головы дочери, любой из ее соперников заметил бы  победный
блеск.
   - Тише, тише, моя сладкая, - шептала она. - Ни один мужчина не стоит этих
слез. Давай вытрем глазки, и ты обо всем мне расскажешь.
   Но даже перед родной матерью Джорджина не могла облегчить свою израненную
душу, никому она не могла признаться в  том,  что  отчаянно  полюбила  Лиана
Ардулиана, что он знал о ее любви, но  отверг  самым  безжалостным  образом.
Стелла спокойно ждала, когда дочь заговорит. Но вот рыдания смолкли и  слезы
ужи высохли на щеках,  а  Джорджина  продолжала  молчать.  И  тогда  Стелла,
наклонившись, прошептала на ухо дочери:
   - Ты любишь его, не так ли, моя голубка? - Джорджина невольно вздрогнула,
и мать продолжала:
   - Я бы сделала все, чтобы уберечь тебя от  этого,  дитя  мое.  Много  лет
назад, испытывая такие же муки, я не думала, что моя дочь будет нуждаться  в
сочувствии, которое я  нашла  у  твоей  бабушки.  Ей  тоже  довелось  узнать
сердечную боль, когда она открыла в мужчине, которого любила,  равнодушие  и
эгоизм. Вместо любви, в существование которой верила, она обнаружила  только
холодный расчет и эгоизм,  чего  не  разглядела  сразу.  О,  я  не  отрицаю,
ирландцы могут быть неотразимыми и обаятельными -  разве  то,  что  я  вышла
замуж за твоего отца, не служит доказательством  этого?  Но  весь  их  блеск
слетает, как старая краска, едва они добьются своей цели.., на смену любви к
нам приходят сожаление, разочарование.., которые длятся всю жизнь.
   Она обняла поникшую Джорджину и грустно посоветовала:
   - Забудь о нем, голубка, забудь сейчас, пока не поздно! Вернемся в Штаты,
где ты будешь в безопасности и где его чары окажутся бессильными.  Работа  -
прекрасное средство от печали, поверь мне, я знаю!
   Сильной рукой она взяла Джорджину за подбородок и приподняла  ее  голову,
так что смогла увидеть себя в полных боли серых глазах, казавшихся еще более
темными, чем мятущееся внизу под окном море.
   - Обещай мне, что ты вернешься, Джорджина, пожалуйста, обещай!
   Слишком измученная, чтобы сопротивляться,  Джорджина  кивнула.  Глаза  ее
наполнились слезами, а голос прозвучал хрипло, когда она, преодолевая  боль,
сквозь застрявший комок в горле едва выговорила:
   - Я рада, что ты приехала, мама. Мне  нужна  твоя  сила;  мне  необходимо
только немного времени, чтобы придти в себя и снова стать, как ты, сильной.
   У Стеллы от жалости заныло  сердце,  когда  Джорджина  усталым  движением
убрала с лица прядь волос; силы ее были  на  исходе,  она  чувствовала  себя
побежденной.
   - Какая же я дура! - задыхаясь, сказала Джорджина. - Зная заранее, что он
станет играть мной, используя в корыстных  целях,  я  не  смогла  преодолеть
своих чувств к нему. Даже узнав, что Дейдра имеет на него право, я  все  еще
лелеяла надежду завоевать  его  любовь.  Можно  ли  быть  глупее?  -  горько
повторила она. - И если даже бы он ответил на мою любовь, разве могла  бы  я
уважать человека, способного  проводить  дни  в  бездельи,  нежась  в  лучах
меркнущей славы предков, вместо того, чтобы использовать свои способности на
благо процветания родины, которую он якобы любит? Девиз его рода: "Мы  смеем
все!" -  она  принужденно  рассмеялась,  но  смех  вдруг  оборвался.  -  Его
следовало закончить так: "Только бы не трудиться!"
   Джорджина  слепо  уставилась  в   пространство.   Ее   слишком   занимали
собственные горестные мысли, чтобы она  могла  заметить,  как  вздрогнула  и
удивленно посмотрела на нее мать  при  последних  словах.  Но  Стелла  давно
научилась владеть собой и брать ситуацию в  свой  руки.  Она  как  бы  между
прочим спросила:
   - У Лиана нет работы?
   - Нет, он ни разу о ней не упоминал, - Джорджина подавленно помолчала.  -
Насколько я знаю, он проводит все свое время  здесь,  на  Орлином  перевале,
мечтая о несбыточном. Он полон вечного оптимизма и убедил своих людей в том,
что просто сидеть сложа  руки  и  ждать  чуда  достаточно,  чтобы  это  чудо
свершилось!
   Стелла спрятала торжествующую улыбку, тронувшую ее губы. Полная  энергии,
готовая действовать, она поднялась на ноги и потянула Джорджину за собой.
   - Значит, так! Завтра утром, как можно раньше, мы отправляемся в Штаты, -
уверенно заявила она. - В нашей семье  история  повторилась  дважды,  но  на
третий раз мы сами построим собственную судьбу. Мы говорим прощай  Ирландии,
а возлюбленному ирландцу - прощай навсегда!
   Джорджина вымучила согласную улыбку, но про себя суеверно  подумала:  как
осмеливается ее решительная храбрая мать бросить такой вызов богам?

Глава 13

   Стелла не испытывала желания снова сойтись в схватке с  Лианом,  под  его
острым взглядом она неважно себя чувствовала, и ей вовсе было не  по  вкусу,
что последнее слово в  спорах  всегда  оставалось  за  ним.  Она  решила  не
выходить из своей комнаты и попросила Джорджину извиниться перед Дейдрой.
   - Скажи ей, голубка, что я страшно устала и не могу спуститься, -  велела
она, снимая платье и  надевая  толстый  стеганый  халат.  -  Но  я  была  бы
благодарна, если бы ты выпросила  у  этой  с  ястребиным  взглядом  экономки
стакан горячего молока.
   Джорджина помедлила у двери и, слабо улыбнувшись, возразила:
   - Ты о Кейте? Стоит только тебе узнать ее поближе, мама,  и  ты  поймешь,
как она добра. Стелла состроила гримасу:
   - Я поверю, дитя мое, если ты принесешь мне молоко.
   Легким шагом Джорджина прошла по слабо  освещенному  коридору,  хранящему
мрачное молчание, к лестнице. Тихие  голоса  из  холла  снизу  заставили  ее
задержаться. Она смертельно устала, и все, чего  ей  хотелось,  это  отнести
молоко матери, побыстрее добраться до своей постели и заснуть. Не желая ни с
кем встречаться, она спряталась в полутьме, ожидая,  пока  говорящий  уйдет.
Осторожно вытянув шею, она заглянула вниз. Из холла все  еще  доносился  гул
голосов, сопровождаемый слабым запахом особого сорта сигар,  аромат  которых
ей был так мучительно знаком и напоминал только об  одном  человеке.  Голоса
становились все отчетливее, и в центр зала прошла Дейдра с Лианом;  ее  лицо
было спокойно, а рука Лиана лежала на плече  девушки,  как  бы  защищая  ее.
Джорджина отпрянула, словно от опасности, сердце готово  было  выскочить  из
груди.
   - Значит, вы никогда  не  собирались  доводить  дело  до  конца?  -  ясно
прозвучал голос Дейдры, в котором слышалось облегчение. - Тогда  зачем  надо
было связываться с этим, Лиан, дорогой? - упрекнула она его. -  Я  удивлена,
что ты, кто так не любит сплетен, подверг себя опасности и сделался объектом
пересудов в таком деликатном деле. Что заставило тебя пойти на это?
   Джорджина едва  не  выдала  себя:  склонившись  с  балкона,  рискуя  быть
замеченной, она ждала его ответа, но расслышать ей так ничего и не  удалось:
он сказал что-то  слишком  быстро  и  тихо.  Она  увидела  только,  как  его
темноволосая голова склонилась и он быстро поцеловал Д сидру в висок,  когда
они входили в библиотеку, и дверь за ними закрылась. Удивительно,  как  один
поцелуй может сделать  одного  человека  счастливым,  а  другого  смертельно
ранить. Не  приходилось  сомневаться,  что  Дейдра  испытывала  радость:  ее
журчащий голос доносился даже через закрытые  двери,  а  Джорджине  пришлось
крепко  зажмуриться  и  изо  всех  сил  сжать  кулаки,   чтобы   перетерпеть
обжигающую, рвущую на части боль. Он сейчас обсуждает ее, рассказывает Дейре
об их мнимой помолвке и, возможно, о многом другом тоже...  Она  оперлась  о
перила и постояла так, ожидая, пока  не  схлынет  горячая  волна  стыда.  На
дрожащих ногах она еле-еле сумела спуститься вниз по лестнице  и  прошла  на
кухню, молясь про себя:
   - Пожалуйста, Лиан, не рассказывай ей всего..,  и  что  я  почти  умоляла
любить меня и быть со мной!...
   С ее губ сорвалось приглушенное рыдание и, подхваченное эхом,  покатилось
по сводчатому потолку.  Холодный  камень  усилил  и  вернул  звуки,  которые
раздались неожиданно громко и дико среди стен с развешенными на них  повсюду
потрепанными  выцветшими  шелковыми  стягами  и  стоящими  будто  на  страже
рыцарскими доспехами. Звуки  взвились  высоко,  в  самый  центр  потолка,  и
запутались среди дрожащих льдинок хрусталя, составляющих  старинную  люстру.
Потревоженные хрусталинки тоненько и жалобно зазвенели, словно откликаясь на
ее грустные мысли, и ее исстрадавшийся  мозг  воспринял  это  как  выражение
сочувствия.
   Она замерла,  глядя  на  дверь  в  библиотеку,  и  стояла  так,  не  смея
пошевелиться, страшась, что Лиан, услышав эти звуки, может выйти,  но  дверь
оставалась закрытой, и зал снова погрузился в свое обычное состояние вековой
дремоты. От волнения  Джорджина  до  крови  прикусила  губу.  Осторожно  она
двинулась по коридору, ведущему к кухне. Оттуда не доносилось  ни  звука,  -
Кейта, работая по дому, любила напевать; Джорджина с облегчением  вздохнула:
если ей повезет,  она  добудет  молока  и  вернется  в  свою  комнату  через
несколько минут.
   Не тут-то было! Вылив в стакан разогретое молоко, она  поставила  его  на
серебряный поднос и двинулась назад к лестнице, стараясь держаться  в  тени.
Но едва она добралась до первой ступеньки, тяжелую  тишину  прервал  мужской
голос:
   - Джорджина, подожди, мне надо с тобой поговорить!
   - О,  нет!  -  с  отчаяньем  выдохнула  она,  прежде  чем  обернулась.  -
Пожалуйста, Уолли, не сейчас, мы поговорим завтра, я так устала...
   Но когда Стеллы не было поблизости, Уолли умел настоять на своем.
   - Нам необходимо объясниться, Джорджина, и  ты  должна  это  понимать,  -
укоризненно сказал он.
   Она нехотя признала, что его требование обоснованно и попыталась хотя  бы
на время выкинуть из головы мысли о Лиане, чтобы сосредоточиться и правильно
ответить на вопросы Уолли. Она не возражала, когда он взял из ее рук  поднос
и повел в гостиную, где камин дарил теплом от еще не погасшего огня.
   - Сядь сюда, - он подвел ее к дивану, придвинутому к очагу, и сел рядом.
   Какое-то время стояла тишина, пока он решал,  с  чего  начать,  но  после
первых слов речь полилась потоком.
   - Не знаю, с чего начать, Джорджина... Как ты думаешь, что я почувствовал
сегодня вечером, когда попал на это странное мероприятие  и  увидел  тебя  в
амбаре целующейся с  незнакомым  мужчиной  на  виду  всего  народа  -  и  ты
выглядела так, словно тебе все  это  доставляет  удовольствие!  Насколько  я
знаю, ты сказала матери, что между нами ничего определенного не  говорилось,
но ведь мы прекрасно понимали друг друга. Ты знала,  что  я  хотел  упрочить
свое положение в фирме, прежде чем просить твоей руки, считал, что ты готова
ждать. Что случилось, Джорджина? Почему ты позволила Майклу увезти тебя,  не
обсудив это со мной? Я с ума сходил от  беспокойства,  когда,  вернувшись  в
отель, обнаружил, что ты уехала несколько часов тому назад, даже не  оставив
адреса. Задумалась ли ты о моих чувствах хоть на минутку?
   Он  остановился,  будто  задохнувшись  от   недостатка   кислорода,   его
квадратное невыразительное лицо  исказилось  от  волнения.  Джорджина  очень
устала и даже не пыталась ничего объяснять, она  только  молча  смотрела  на
него, как бы желая заставить понять ее без слов.
   Негодование  переполняло  Уолли:  он  ждал  от  нее  компенсации  в  виде
раскаяния и сочувствия за доставленное беспокойство. Но вдруг  его  охватила
паника: что если в этом странном случае с помолвкой дело  обстоит  вовсе  не
так, как представил сладкоречивый Ардулиан? Возникшее подозрение мучило  его
больше, чем задетое самолюбие.
   В Джорджине он не мог не заметить разительную  перемену,  это  точно  был
другой человек. Прежде ему особенно нравились в  ней  холодная  собранность,
изысканный вкус и безупречный стиль в одежде. Первое, что бросилось в глаза,
когда он приехал и увидел ее, - отсутствие ухоженности. Джорджину можно было
принять за кузину любой из деревенских девушек, с румяным простым  лицом,  в
дешевом ярком платье, так раскованно чувствующих себя в толпе  прибывших  на
праздник. Уолли пристально всматривался в расстроенное лицо, - изменилась не
только внешность. Никогда раньше не обнажала она своих чувств перед другими.
Он мог лишь угадывать, что таят ее дымчато-серые глаза.  Но  сейчас  он  был
потрясен отражавшейся в ее взгляде болью, скрыть которую у нее не находилось
сил.
   Почти боясь услышать ее ответ, он все-таки спросил отрывисто:
   - Джорджина, что для тебя значит Лиан Ардулиан? И опять  этот  измученный
пугливый взгляд ответил ему все без слов. Но он не стал спорить,  когда  она
прошептала:
   - Ничего! Он ничего для меня не значит. Да и что между нами  может  быть,
если он обманул меня. Они с  дядей  разработали  целый  план  действий,  как
получше меня одурачить.
   Нервное напряжение, которое он испытывал, ослабло; верит он или нет,  уже
не имеет значения, у него все-таки остается шанс.
   - Значит, ты уезжаешь завтра с нами? - спросил  он,  ожидая  услышать  ее
уверенный голос, но  она  была  слишком  измучена,  чтобы  говорить,  и  ему
пришлось удовлетвориться слабым покорным кивком.
   У него даже голова закружилась от радости, и он попытался утешить ее:
   - Бедняжка, я  позабочусь  о  тебе.  Как  только  мы  вернемся  в  Штаты,
официально объявим о помолвке и назначим день свадьбы. Я стану твоим мужем и
тогда смогу облегчить твою ношу, родная, так что тебе ни о чем  не  придется
беспокоиться.
   Джорджина не ответила. Тепло камина и монотонный голос Уолли подействовал
усыпляюще на ее сознание. Измученная, она не воспринимала смысл слов  и  тем
более была не в состоянии возражать или спорить, и когда он осторожно  обнял
ее, Джорджина не сопротивлялась, а положила голову ему на плечо и  позволила
глазам, потемневшим от усталости, закрыться.
   Но несколько мгновений спустя прохладная струя воздуха  пробежала  по  ее
щеке, и, вздрогнув, Джорджина очнулась. Она посмотрела через плечо  Уолли  ,
желая выяснить причину  сквозняка,  и  побледнела,  встретившись  с  жестким
взглядом синих глаз Лиана, стоящего в дверях. Когда Уолли обернулся к  нему,
Лиан, едва поклонившись, холодно произнес:
   - Прошу простить за невольное вторжение, я не знал, что вы вместе. Миссис
Руни в нетерпении: целых десять минут она звонила в колокольчик и  явившейся
на зов Кейте приказала найти вас, Джорджина. По ее предположению, -  тут  он
сделал легкое, но  многозначительное  ударение,  -  вы  должны  принести  ей
горячего молока. Естественно, я забеспокоился, когда Кейта сказала,  что  на
кухне никого нет, поэтому и начал  поиски.  Извините,  если  прервал  ваш..,
разговор.
   Джорджина сразу почувствовала, что под внешними  обходительными  манерами
Лиана скрыт вулкан гнева. Его  губы  изображали  дежурную  улыбку,  но  она,
испытавшая на себе обаяние его  искренней  улыбки,  приняла  ее  за  гримасу
неудовольствия. Недовольство усиливалось  холодным  пронзительным  взглядом,
задержавшимся на руке, обнимавшей ее за плечи; взглядом, в глубине  которого
таилась опасность. Она поежилась, подумав, что ей видна только капля  гнева,
и забеспокоилась, как бы в  ответ  на  некстати  сказанное  Уолли  слово  не
прорвался с таким трудом сдерживаемый бурный кельтский темперамент.
   Она поспешно вскочила на  ноги,  не  дожидаясь,  пока  Уолли  очнется  от
удивления, и подхватила поднос со стаканом уже остывшего молока.
   - Я отнесу его матери, - пробормотала она и скользнула мимо Лиана.
   Конечно, с ее стороны было наивно  предполагать,  что  он,  столь  мрачно
настроенный, позволит ей так легко сбежать. Когда она проходила  мимо  него,
он схватил ее за руку, и Джорджина поняла, что попала в плен. Удерживая  ее,
он учтиво произнес фразу, предназначенную для ушей Уолли:
   - Не думаю, что ваша  мать  обрадуется  остывшему  молоку,  если  просила
горячего. Мы пойдем на кухню и приготовим свежее.
   Джорджина тяжело вздохнула и послала через плечо умоляющий взгляд  Уолли.
Но тот, не чувствуя подводных  течений,  только  пожал  плечами  и,  зевнув,
сказал:
   - Ну тогда я пойду в свою комнату. Страшно устал.
   Он направился к лестнице и, проходя мимо нее, небрежно чмокнул в  бледную
щеку.
   - Спокойной ночи, Джорджи, не забудь, завтра рано вставать, нам предстоит
долгая дорога и лучше выехать пораньше.
   Коротко кивнув Лиану,  он  ушел,  оставив  их  одних  в  полумраке  зала,
наполненном тяжелой выжидающей тишиной.
   - Джорджи! - голосом, полным презрения, прошипел сквозь зубы Лиан.
   Нетерпеливым жестом он направил ее к кухне, где на белых  стенах  бродили
зловещие тени, а умирающий огонь время  от  времени  вспыхивал  в  массивной
черной кухонной печи. Он подождал, пока она налила свежего молока в кастрюлю
и поставила греться, прежде чем начал допрос.
   - Итак, ты уезжаешь завтра с Уолли, даже не объяснившись со мной?
   - Но ты и сам знаешь, что  я  собиралась...  -  ей  было  горько  от  его
несправедливых упреков.
   - Ты собираешься за него замуж? - прервал он раздраженно.
   В сумраке его лицо  казалось  еще  мрачнее.  Она  подошла  к  раковине  и
дрожащей рукой вылила ненужное молоко, стараясь  на  этом  простом  действии
сосредоточить все свое внимание. Он подошел к ней, больно схватил за плечи и
повернул к себе лицом.
   - Отвечай! - вышел он из себя, разозленный ее молчанием.
   Стараясь скрыть боль, которую вызвало его  прикосновение,  она  заставила
себя рассердиться.
   - Если даже и так, что с того? - дерзко бросила она,  вызывающе  вздернув
подбородок, не поднимая, однако, на  него  глаз,  которые  могли  выдать  ее
истинные чувства.  Для  этой  обороны  понадобилась,  как  никогда,  вся  ее
храбрость. - Уолли хороший, добрый человек, и он меня любит, так почему я не
могу выйти за него замуж?
   Лицо Лиана напряглось  так,  что  походило  на  застывшую  маску;  живыми
оставались только сверкающие гневом голубые глаза. Она  посмотрела  на  него
снизу вверх; никакие смелые  ее  речи  не  могли  бы  скрыть  испуга  широко
распахнутых серых глаз. Почувствовав, как его руки кольцом сжимаются  вокруг
нее, Джорджина попыталась освободиться, но  ей  не  позволили.  Его  объятия
становились все крепче и не расслабились, пока их сердца не оказались рядом,
а губы почти соприкоснулись.
   - Почему бы нет, в самом деле? - его дыхание обдало теплом ее щеку, когда
он наклонился к ней. Взгляд его полыхнул синим пламенем, он пронзил ее,  как
рентгеном, испугав своей силой.
   - Почему бы нет, если, когд