сразит
выстрел белого человека. И ты должна быть там, где тебя никто не тронет.
   - Это не  правильно,  не  правильно,  -  упрямилась  Онор,  хотя  уже
начинала понимать, что Волка не переспоришь. - Я не хочу отсиживаться  в
темном уголке, пока ты рискуешь жизнью.
   - Я знаю, что ты не хочешь, - тихо сказал Волк. - Никто не хотел бы.
   Но что значат наши желания? Ведь я, и  ты,  Тигровая  Лилия,  мы  оба
знаем, что так нужно. Ты не можешь воевать наравне с моими воинами -  ты
не рождена воином. А я не могу не защищать мой народ. Так написана  твоя
судьба - ты должна ждать.
   Она  поникла  в  его  руках.  Бессилие  что-либо  изменить  -  вечное
напоминание, что никто не распоряжается своей судьбой.
   Ей с первого взгляда не понравился Соун-Крик. Она бы даже не  назвала
его городом. Деревянные  одноэтажные  строения  тянулись  вдоль  грязных
улочек, и только неаккуратные аляповатые вывески оживляли серый пейзаж.
   Она жалобно оглянулась на Волка, вдруг он передумал, но он  неумолимо
покачал головой.
   - Я приду за тобой, - он крепко сжал ее руку.
   - Хорошо, - она почти смирилась. Но душа у нее ныла и разрывалась  на
части. Подобно каждой из женщин, когда-либо отпускавших своих близких на
войну, она не могла думать ни о долге, ни о чести, она  помнила  только,
что может потерять его навсегда.
   - Что же мне делать? Куда  мне  идти?  -  Соун-Крик  выглядел  чужим,
грязным и неприветливым, и Онор не представляла, как  ей  выжить  в  нем
одной.
   - Просто жди меня, Лилия. Поселись в одной из тех комнат,  что  сдают
бледнолицые, и жди.
   Она горько рассмеялась его наивности.
   - У меня остались жалкие  гроши,  Волк!  Их  не  хватит  даже,  чтобы
заплатить за комнату, а я еще и не воздухом питаюсь! А ты говоришь...
   Его строгие черты не смягчились, он смотрел прямо на нее  с  каким-то
отеческим сожалением.
   - Ты всегда знала, Тигровая Лилия, что я не смогу  дать  тебе  то,  к
чему ты привыкла. Мой народ не нуждается в деньгах. Все, что нам  нужно,
мы делаем себе сами. Если ты одна из нас, ты справишься. Если нет...
   Она не дала ему договорить фразу.
   - Я справлюсь, Волк, не сомневайся во мне.
   - Хорошо.
   Они обменялись  долгим  поцелуем  на  прощание,  а  спустя  несколько
мгновений она уже стояла одна на пустой  улочке.  Светало.  "Кажется,  у
меня начинается новая жизнь", - с горечью подумала она.  И  вдова  Креза
отправилась на поиски работы.

***

   Ничего так не раздражало Онор-Мари, как  мерное  шкрябание  метлы  по
деревянному полу. Этот звук отдавался у нее  в  голове,  вызывая  острое
желание взвизгнуть и броситься наутек. Но она лишь вздохнула и  сняла  с
огня огромную кастрюлю с подогретой водой. Теперь самое противное -  она
принялась мыть грязные  тарелки,  оставшиеся  после  ужина.  Служанка  в
салуне - кто поверит, что это она, баронесса, дочь графа де  Валентайна,
портит  нежные  руки  тяжелой  работой.   Мгновение   она   разглядывала
потрескавшуюся  кожу  на  своих  руках,  которая  приобрела   нездоровый
красноватый оттенок от постоянного  соприкосновения  с  водой.  Вот  так
насмешка - она устало и недоумевающе покачала головой. Столько усилий, и
все напрасно. Она  получила  то,  чего  всегда  страшилась.  Служанка  в
дешевом салуне!
   Уворачивается от липких рук нетрезвых посетителей, подает  им  еду  и
моет тарелки - и так целый день,  до  ночи.  Вот  итог  ее  стараний!  А
взамен, взамен она получает полусъедобную еду и койку в комнате,  больше
похожей на чулан! И одиночество... Оно вновь отыскало ее и навалилось на
нее со звериной беспощадностью. И кому нужна  независимость,  обретенная
такой ценой? А Волк... Однажды он и впрямь навестил ее.
   Теперь Онор не могла ошибиться, и когда она  услышала  знакомый  крик
сойки, то первым делом бросилась к окну и  распахнула  его  настежь.  Ее
комнатка находилась на первом этаже  и  окном  выходила  на  заброшенный
пустырь. Онор подождала, и ждать пришлось недолго. Не прошло  и  минуты,
как Волк перебрался через пустячное препятствие и  оказался  внутри.  Он
выглядел побледневшим и усталым.
   Онор не спрашивала, как он разыскал  ее,  и  не  спрашивала,  как  он
решился  придти  в  город,   полный   людей,   столь   недоброжелательно
настроенных.
   Она обрадовалась со всей доступной ей силой,  мгновенно  простив  ему
свои недавние страдания на грязной кухне.
   - Закрой окно, - проговорил  он,  присаживаясь  на  край  ее  жесткой
кровати. Она поспешно  кивнула,  задвинула  щеколду  и  опустила  жалкие
занавески. Затем она обернулась и обнаружила,  что  Волк  заснул,  одной
рукой прикрыв глаза  от  света,  другая  же  бессильно  свесилась  вниз,
касаясь пола кончиками пальцев. Онор замерла; обида, гнев  всколыхнулись
в ней, но ненадолго, сменившись острой, ноющей, как  рана,  жалостью.  И
нежность с привкусом горечи затопила ее сердце. Она сидела около него  в
течение долгой-долгой ночи, с жадностью скряги собирая мгновения,  когда
он был рядом. Она осторожно подняла его руку и прижалась к ней щекой,  и
сидела так в смутной полудреме, надеясь оттянуть неминуемое  приближение
утра.
   А рано утром он снова ушел, и ей  ничего  не  оставалось,  кроме  как
отпустить его.
   - Все скоро кончится, - обещал он ей уходя. - Гуроны будут воевать на
стороне Франции, и наши народы станут братьями.
   Его слова утешения только пугали ее еще сильнее.
   - На стороне Франции против кого?
   - Гуроны помогут франкам воевать с английскими воинами, взамен франки
помогут  одолеть  алгонкинов,  -  серьезно  пояснил  он.   Ей   хотелось
завизжать.
   - Я не верю, Волк, - простонала она.
   - Они дали слово чести.
   Он верил им! У Онор голова пошла кругом.  Он  верил  французам,  и  в
голове у него не укладывалась возможность, что  те  только  ищут  способ
подставить индейцев под пули вместо себя. А она не умела втолковать ему,
что им ничего не стоит солгать. Он не был ни глуп, ни наивен,  он  всего
лишь мерил людей по своей  мерке,  мерке,  где  честное  слово  ценилось
дороже всего золота мира.
   Они не виделись несколько недель, потом он  пришел  за  ней.  Как  ни
стыдно ей было, Онор расплакалась, увидев его вновь.
   - Забери меня отсюда, - молила она. - Я не  могу  так  больше.  Лучше
попасть под случайную пулю, чем гнить тут заживо. Посмотри на мои жуткие
руки, посмотри на меня, Волк! Это уже не я, Тигровая Лилия, это  вьючная
скотина, которая смиренно тащит свое ярмо. У меня не осталось ни мыслей,
ни желаний, мне все становится без разницы - я устала,  я  не  могу  так
жить.
   Она уже практически готова была покинуть его, если он не  согласится,
до такого состояния она дошла. Но он согласился.
   - Хорошо, Тигровая Лилия. Я возьму тебя с собой.
   - Возьмешь? - она задохнулась от радости. - Правда, возьмешь?
   Он сдержанно кивнул.
   Онор бросилась  к  нему  на  шею,  сияя  от  облегчения,  но  тревога
вернулась, не дав ей и минуты насладиться покоем. Что-то не так  было  с
Волком, она еще не вполне осознала что, но не так. Она почувствовала,  -
то, что творилось у него в душе, нашло отклик в ее сердце, и  в  душе  у
него была тьма. Она отпрянула.
   - Что случилось, Волк?
   - Пойдем, Лилия, поговорим по дороге.
   Он не отрицал... Онор больше не нуждалась в словах.
   Они покинули ненавистный Онор Соун-Крик, и скоро  углубились  в  лес.
Там она, еще недавно  дрожавшая  от  каждого  шороха,  чувствовала  себя
теперь почти как дома. После душной жаркой кухни, где она работала,  она
думала, что попала в рай.
   Когда ей наконец удалось вытянуть из Волка несколько скупых слов, она
узнала, что  его  племя  потерпело  жестокое  поражение  от  английского
отряда, и теперь гуроны являлись одним из самых малочисленных племен  во
всем Новом Свете. Несколько десятков уцелевших - вот и все, что осталось
от грозного лесного народа. И еще воспоминания...
   Она не посмела высказать вслух свою  радость,  что  видит  его  среди
живых, но в душе она дорожила только его жизнью.  Она  страдала,  потому
что страдал он, но сама она не испытывала ничего  к  его  соплеменникам.
Она не ругала себя за бездушность. У нее не хватило бы сил  сопереживать
всем. Она не утешала Волка, - его обидели  бы  ее  утешения.  Она  молча
приняла очередной удар судьбы.
   Уже на другой день Онор начала сожалеть об аде, которого лишилась. По
крайней мере, это был теплый ад, где  не  было  пронизывающего  ледяного
ветра. Она ежилась от холода, вздрагивая от каждого порыва  ветра.  Волк
отдал ей свою бобровую накидку, но она все  равно  стучала  зубами.  Она
жалась к нему, как замерзший птенец, измученная и несчастная.
   - Оленьи следы, - заметил Волк, внимательно разглядывая  землю.  Онор
проследила за его взглядом и ничего не увидела.
   - Где?
   - Вот, смотри, - он показал ей носком мокасина на  отпечаток.  Теперь
она заметила его и равнодушно кивнула.
   - И что?
   Волк терпеливо пояснил:
   - Видишь, какой слабый след и как далеко до следующего? Олень  мчался
во весь дух. Мчался от охотника. Иди за мной, Лилия.
   Она уныло поплелась за ним. Она устала, и ей было  безразлично,  хоть
бы за оленем гнался сам дьявол. Они следовали вдоль оленьего следа, пока
не догнали самого охотника. Волк, казалось, был удовлетворен.  Охотником
оказался индеец, чью  голову  венчал  длинный  хвост  волос,  украшенный
беличьими лапками. Он был высок, даже выше Волка, и выглядел  сильным  и
недружелюбным. Впрочем, один  только  недружелюбный  вид  давно  уже  не
смущал Онор, хотя бы потому, что и сам Волк не выглядел  безобидным,  но
она к нему привыкла - такому.
   - Это ирокез, - сказал Волк Онор, словно это что-либо объясняло.  Она
хотела переспросить, но не успела.
   - Что делает ирокезский воин на  чужой  земле?  Или  его  собственная
земля больше не богата лосями и оленями?
   - Ирокезским воинам не требуется разрешение,  чтобы  ходить,  где  им
нравится, -  отпарировал  индеец.  -  А  что  гурон  делает  в  обществе
бледнолицей скво? Нанялся к ней в услужение?
   - Гуроны  были  и  будут  свободным  народом,  когда  о  ирокезах  не
останется и воспоминаний.
   У Онор появилось подозрение, что эта словесная перепалка нечто  вроде
разминки. Она оказалась права.
   - Так ли смел гуронский воин в бою, как в речах? Или во  время  битвы
он отсиживается с гуронскими скво в лесу?
   - Я готов. Но ирокез, видно, не спешит принимать бой.
   - У меня нож, - предупредил ирокез, предъявляя оружие. - Если у  тебя
нет, я брошу свой.
   - Оставь. У меня есть чем биться с тобой.
   Онор начала думать, что  сходит  с  ума.  Ей  казалась  забавной  эта
ситуация, а грозные воины напоминали ей озорных мальчишек, но  часть  ее
четко осознавала, что это не игра.
   - Позволь мне сказать два слова моей скво, - сказал Волк.
   -  Я  жду,  -  его  противник  вежливо  поклонился.  Период  взаимных
оскорблений завершился, и  теперь  оба  были  галантны,  как  заправские
парижские бретеры. Волк отвел ее в сторону.
   - Лилия, ты вряд ли понимаешь, но  тебе  придется  принять  это.  Наш
обычай таков, что победитель получает все,  что  имел  побежденный.  Его
оружие. Его жену. Все.
   Она удивленно приподняла брови.
   - Хочешь сказать, что... Я же не вещь, Волк.
   - Нет. Но таков обычай.
   Смысл сказанного постепенно дошел до нее. Она побледнела, и  Волк  не
очень успешно попытался успокоить ее.
   - Я не могу позволить ему победить, Лилия. Тебе нечего бояться. Я  не
проиграю.
   - Ты не проиграешь, - эхом отозвалась она. Сумасшедший, жестокий  мир
окружал ее, и она не могла понять, как ей выжить в нем. -  Что  ж,  иди,
раз надо, - она знала, что уговоры не изменят ничего,  только  расстроят
обоих.
   Она скромно отошла в сторону, освобождая им место.
   Кто был сильнее в этой схватке, должно быть, никто не мог бы  сказать
наверняка. Они оба были сильны, бесстрашны и увертливы, и в который  раз
острое  лезвие  рассекало  воздух.  Уставшая  бояться,  Онор   с   тупым
равнодушием следила за ними. Вот ирокез на мгновение ослабил контроль, и
нож вылетел у него из руки. Волк  получил  преимущество,  но  ненадолго.
Враг сумел отвести его руку от своего горла и  обезоружить  его.  Теперь
они боролись голыми руками. До Онор доносилось  их  хриплое  прерывистое
дыхание. Время шло, их силы иссякали, а никто не побеждал,  и  никто  не
сдавался. И тогда вдруг тишину бескрайних просторов потревожил  выстрел,
прозвучавший  где-то  неподалеку,  совсем  рядом.  Противники   замерли,
настороженно прислушиваясь.
   - Это охотничье ружье, - неуверенно заметил ирокез.
   - Белый охотник в этих краях? - усомнился Волк.
   - Это охотничий карабин, - настаивал ирокез.
   - Возможно, это охотник-одиночка. Солдат не рискнул бы выдавать себя.
   - Не может быть, чтобы это был солдат.
   Выстрел не повторился, и оба переглянулись, ощущая, что глупо было бы
продолжать борьбу.
   - Ирокезский воин силен и храбр, - наконец признал Волк.
   - Не более, чем силен и храбр воин из племени гуронов.
   Они поднялись на ноги.
   - Я скажу моим братьям, не правильно, что мы враждуем с гуронами. Они
одной с нами крови, - высказался ирокез. - Мы должны быть братьями.
   - Мой народ поддержит меня. Мы не должны воевать. Мы  закопаем  топор
войны.
   Они уселись на  землю,  принявшись  неторопливо  раскуривать  трубку.
Важно передавая ее друг другу, они совершили свой обряд,  значивший  для
них больше, чем любые подписи и печати.
   - Вот, возьми, - Волк протянул ему  свой  пояс,  расшитый  загадочным
узором из мелкого бисера. - В память о сегодняшнем дне.
   - Я с радостью принимаю твой дар,  но  мне  стыдно,  что  мне  нечего
подарить тебе в ответ.
   - Подари мне услугу, - предложил Волк.
   - Зоркий Орел заранее согласен на любую, - тут же согласился индеец.
   - Эта скво - моя жена. Ты сможешь отвести ее в безопасное место?
   У Онор вырвалось змеиное шипение, и она закатила глаза, сдерживаясь.
   - Я знаю такое место, - подумав, объявил Зоркий Орел. - Там твоя скво
будет в безопасности, и о ней позаботятся.
   - Очень хорошо. Я благодарен тебе, Зоркий Орел.
   - Знаешь, Волк, если ты ищешь способ избавиться от меня...
   - Тигровая Лилия, - он возмущенно сверкнул глазами,  -  не  заставляй
меня приказывать тебе. Она обиженно умолкла, и он добавил помягче,  -  я
не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я хочу, чтобы  ты  осталась
невредима. Я приду за тобой. Разве я тебе лгал?
   - А я не хочу быть вдали от тебя, - жалобно  выговорила  она.  Однако
это уже был не довод, а просто выражение ее тоски и нежности.
   Последнюю ночь провели они вместе, а наутро она ушла с Зорким  Орлом.
С ним ей пришлось путешествовать недолго. Вскоре он привел ее в какой-то
городок.
   Там Зоркий Орел указал ей каменный дом на окраине.
   - Здесь.
   Она смотрела на него недоумевающе и ждала объяснений.
   - Тебя здесь примут, Тигровая Лилия.  Здесь  живет  Белый  Ворон.  Он
разрешит жить у него.
   Индеец постучал в дверь, удары гулко отдавались в тишине. Когда дверь
отворили, Онор поняла, почему он был так уверен, что ее здесь примут.  В
дверном проеме показалась тоненькая фигура  молодой  женщины,  индианки,
она слегка взволнованно оглядела гостей, но  овладела  собой  и  вежливо
пригласила их войти. Небольшого роста, с длинными  черными  косами,  она
выглядела совсем девочкой, а кроткий взгляд только усиливал впечатление.
   - Это Важенка из племени ирокезов, - хмуро представил ее Зоркий Орел,
неодобрительно глянув на простое темное платье, скроенное по французской
моде, которое носила юная индианка.
   - Э, да у нас гости, - низкий мужской голос донесся откуда-то  снизу,
и через пару мгновений Онор увидела, как взъерошенный мужчина с бутылкой
вина в каждой руке и под мышкой поднимается по винтовой лесенке, похоже,
ведущей в погреб. Вопросительный  взгляд,  обращенный  к  Зоркому  Орлу,
ничего не дал. Индеец его проигнорировал.
   - Приветствую тебя, Белый Ворон.
   Хозяин дома, ничуть не удивившись, приветствовал гостя по  индейскому
обычаю. Онор ничего не понимала.
   - Я должен покинуть твой дом, Белый Ворон, но  я  оставляю  тебе  эту
женщину. Береги ее, она дорога  нашему  народу.  Готов  ли  ты  отвечать
жизнью за ее безопасность?
   - Для меня дело  чести  оказать  услугу  моим  друзьям,  -  церемонно
ответил хозяин. Юная индианка все  это  время  простояла  с  потупленным
взором,  словно  провинившаяся  девочка.  Она  подняла  взгляд  огромных
оленьих глаз, только услышав свое имя. - Важенка обо  всем  позаботится.
Да, дорогая? - он демонстративно чмокнул  ее  в  затылок,  и  та  совсем
стушевалась. Зоркий Орел невозмутимо заметил:
   - Ее зовут Тигровая Лилия. Береги ее, Белый Ворон.
   Скрипнула дверь, и ирокез исчез. Онор-Мари, немного сбитая  с  толку,
выдавила любезную улыбку.
   - Вообще-то меня зовут Онор-Мари де Валентайн, и я полагаю,  что  вы,
как и все мои друзья, будете называть меня просто Онор.
   - К вашим услугам, Оскар Кантадьер. Приятно познакомиться, хотя и при
столь странных обстоятельствах. Соланж, дорогая, не сходить ли  тебе  за
бокалами? Я, кажется, весьма  кстати  отправился  за  вином.  Вы  любите
вермут?
   - Клянусь, я так устала, что люблю все, что наливают.
   - Недурно! - он засмеялся. - Пройдемте, Онор, я покажу вам столовую.
   Он был приветлив и вполне симпатичен, но Онор не могла избавиться  от
настороженности. Ей казалось, человек по природе своей не может искренне
радоваться свалившимся на его голову незнакомым гостям, да еще и на ночь
глядя. А этот Кантадьер вел себя так, словно она сделала ему  одолжение.
И либо он отлично воспитан, в чем она сомневалась, либо очень осторожен.
   Небольшая, но уютная столовая понравилась Онор, она  с  удовольствием
опустилась в мягкое кресло. Важенка, или Соланж, как звал ее  Кантадьер,
бесшумно сновала туда-сюда, собирая на стол. Похоже, никаких слуг  здесь
не водилось, хотя дом не производил впечатления бедного.  Ей  предложили
тарелку с поджаренными кусочками мяса, обильно политого соусом,  и  Онор
охотно принялась за еду, осознав, как сильно она  голодна,  лишь  почуяв
запах пищи.
   - Это Соланж готовит, вкусно, не так ли? - похвастался  Кантадьер.  -
Правда, я никак не отучу ее класть в мясо всякие  загадочные  травы,  но
думаю, со временем она поймет, что лучше положить в еду  добрую  щепотку
соли, чем полдня рыскать по лесу  в  поисках  какого-нибудь  колдовского
корня.
   - Я не согласна, -  возразила  Онор  с  набитым  ртом.  -  Пусть  все
остается как есть. Рецепт идеален.
   Важенка смущенно глядела в пол, не вмешиваясь в разговор, но  розовея
от комплимента. Онор все никак не могла понять ее статуса в  этом  доме.
Она вела себя смирно и кротко, как служанка, и не  успела  Онор  доесть,
как она собрала грязную посуду  и  умчалась  в  кухню.  Впрочем,  скорее
всего, решила Онор, она была женой Кантадьера, а вела себя так,  как  по
ее разумению положено  вести  себя  жене  -  заботиться  о  господине  и
молчать.
   Первые дни в доме Кантадьера Онор потратила на попытки  подольститься
к Важенке, не потому что молодая индианка была ей  нужна,  а  скорее  из
некой солидарности. Ей не нравилось, что на хрупкие плечи индианки  пала
необходимость вести дом без единого помощника. Супруг лишь  гонял  ее  с
поручениями: то набить ему трубку, то подогреть воды, то принести плед.
   Завоевать расположение индианки оказалось несложно. Она рассказала ей
свою историю, и Важенка прониклась к ней доверием. Онор-Мари  больше  не
была для нее  чужой  белой  женщиной,  она  была  женой  вождя  гуронов,
человека безусловно уважаемого и благородного,  тем  более,  что  Зоркий
Орел признал в нем друга. Сама Онор в грустью убеждалась,  что  Важенка,
вырванная с корнем из родной почвы, только безвременно зачахнет  в  доме
Кантадьера. Какой-нибудь Зоркий Орел был бы  ей  гораздо  лучшим  мужем.
"Вот так же странно и чужеродно выгляжу я в вигваме Волка,"  -  печально
думала Оно