Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
Что верно, то верно, Никки, правда мало кому нужна. Разве что
философам, ученым, детективам, учителям, матерям. Эти превозносят истину.
Пользу приносит не истина, а ложь. Ложь во спасение. Истина же редко бывает
во спасение. Смертник, которого наутро должны повесить, вряд ли обрадуется,
если узнает, что петля прочна и намылена. Когда жена навещает его в
последний раз, он хочет услышать, что его помилуют, однако объявят о
помиловании лишь в самую последнюю секунду, когда на голове у него будет
капюшон, а на шее петля. Именно об этом она и спешит ему сообщить, хотя
прекрасно знает, что билеты на казнь уже продаются и цены на них растут с
каждым часом.
Впервые о пользе лжи я услышала, когда находилась в крытом фургоне,
ехавшем по горной дороге в Альпах. Что-то попало под колеса, и фургон
полетел в живописнейшую пропасть. Путешественники сидели не шелохнувшись,
боясь, что любое движение лишь ускорит стремительное падение на скалы,
которые терпеливо поджидали нас далеко внизу. Мальчик с опаской посмотрел
вниз.
- Мы летим в пропасть, - сказал он.
- К чему ты это говоришь? - укорил его старик. - Нам такое знать не
нужно. Сейчас нам нужна не правда, а ложь. Ложь во спасение.
- Что ты имеешь в виду?
- Я сам не знаю, что это такое. Знаю только, что сейчас нужно
выдумывать, а не говорить правду. Скажи же что-нибудь.
Мальчик закрыл глаза.
Фургон разлетелся на мелкие кусочки. И я тоже. На то, чтобы подобрать
рассыпавшиеся черепки и обрести прежний вид, у меня ушло немало времени.
Когда корабль Швабры терпел кораблекрушение, разговоры, полагаю, были
примерно такими же. «Нельзя говорить, что мы идем ко дну. Не мы идем
ко дну, а море подымается, подымается повсюду, и опасность грозит не только
нам, но и всему человечеству».
- Да, все это наводит на грустные размышления, - говорит Морковка,
вытряхивая из пакета последнюю изюминку. - На моей памяти счастливо жила
только одна пара. Я тогда была еще девчонкой. Он был паромщиком, тогда ему
было, должно быть, лет семьдесят, не меньше. На пароме он находился всегда -
в шторм, в снегопад, на Рождество. Был он урод уродом, да и жена была ему
под стать: лицо у нее было такое, как будто по нему стадо слонов прошло. Они
прожили всю жизнь счастливо, потому что уродливее их не было никого. Они
были удручающе бедны и невыразимо счастливы. Никто ни разу не видел, чтобы
они ссорились или болели. Соседи только о них и судачили: у нее были большие
усы, и он говорил, что счастлив с ней, ибо любит в постели жевать ее усы.
Все завидовали их счастью.
Когда Роза укладывается в постель и кладет на меня руки, я,
естественно, не могу не рассказать ей историю, которая называется...
Жеватели усов и их живописцы
- Он любит жевать их в постели, - сказала натурщица. Лукас кивнул.
Моим коллекционером был художник, собиратель древностей. На древности,
впрочем, средств ему не хватало, но трудился он в поте лица. Он любил белый
цвет и покупал - задешево - много белой краски. Манера Лукаса не вполне
соответствовала венецианской моде 1440 года - тогда предпочтение отдавалось
традиционному стилю; вот в Тере его бы носили на руках, наверняка
понравились бы его картины и одному египетскому коллекционеру, но тот
скончался за две тысячи лет до рождения Лукаса. Теперь-то белая краска в
чести. Вот почему говорят, что главное - это родиться в нужное время. Отец
Лукаса был пивоваром; человек приземленный, он проработал всю жизнь и
никогда не жаловался на судьбу. На то, чтобы научиться зарабатывать на жизнь
живописью, он дал Лукасу пять лет.
Однажды, спустя четыре года одиннадцать месяцев, когда Лукас, прибегнув
к помощи полногрудой натурщицы (усы не представляли тогда для него никакого
интереса), писал картину «Сотворение мира», пришло письмо от его
отца, в котором тот требовал, чтобы сын немедленно вернулся домой.
Лукас написал несколько хороших картин (я знаю, что говорю), однако
продать их ему не удавалось: никто ему ничего не заказывал - те же фрески,
которые он написал бесплатно, безжалостно стирались. И тем не менее в век,
когда люди полагали, что нет такой науки, такого навыка, которым бы нельзя
было овладеть, Лукас своего добился: ему не удалось разбогатеть, зато
удалось расквитаться со своими хулителями.
Аббат монастыря, отказавшийся принять от него в дар картину
«Благовещение», умер в страшных муках после того, как Лукас
смазал соски его любимой проститутки цианистым калием.
Другого аббата, который раскритиковал его картину «Христос,
идущий по водам», Лукас вывез на лодке в Адриатическое море и сбросил
в воду.
- И каким же кажется тебе море теперь? Не слишком ли белым? А может,
оно такое белое потому, что ты тонешь?
- Да, да, нет, - пролепетал аббат, хотя вряд ли море могло быть белым в
первом часу ночи.
- В таком случае расскажи мне, какой белый цвет ты видишь. И не
отвечай, не подумав, - ведь я испытываю тебя.
- Замечательный белый цвет, точно такой же, какой был у тебя на
картине, которую я (буль-буль-буль) не понял, потому что очень давно не был
на море и не смог оценить его истинной красоты.
- Я рад, что ты со мной согласен, - сказал Лукас. - Я знал, что ты не
безнадежен. - С этими словами он налег на весла и поплыл к берегу. Его
хулитель попытался было последовать за ним, однако когда у тебя руки связаны
за спиной толстой, намокшей в воде веревкой, держаться на воде нелегко.
- Ты не бросишь меня! - вскричал аббат. - Ты же сам священник!
- Да, ты прав, это очень нехорошо с моей стороны, - отвечал Лукас, - но
если ты внимательно читал отцов Церкви, то не можешь не знать, что Господь
милостив, а потому за несколько мгновений до того, как умереть, я
мужественно во всем покаюсь и грехи мне отпустятся. Обещаю, что навещу
вместо тебя твою любимую проститутку.
Однако финансовая сторона дела не могла Лукаса не беспокоить. И вот в
один прекрасный день, бережно прижимая к груди меня и эту никчемную
Горгонскую вазу, Лукас поднялся на борт корабля. Затем он исчез и вскоре
вернулся с двумя бандитами, которые несли нечто завернутое в одеяло. Сверток
спустили в трюм, где стояла такая вонь, что даже бандитам стало не по себе.
Завернутый в одеяло не оказывал особого сопротивления, ибо был усыплен.
Когда же он пришел в себя, то сразу же принялся истошно кричать. Лукас
спустился в трюм.
- Как самочувствие? Дохлые крысы тебя, надеюсь, не смущают?
- Немедленно меня отпусти. Я мог бы тебя казнить, если б захотел.
- Верно, мог бы, но не забывай: ты находишься в трюме корабля, который
в данный момент поднимает паруса, и твоя судьба решительно никого не
волнует. Я хотел бы задать тебе вот какой вопрос: ты по-прежнему считаешь,
что моя картина «Сонм ангелов» - сущий вздор?
- Да. - Пленник был не робкого десятка.
- Стало быть, ты нисколько не жалеешь, что уронил меня в глазах дожа и
погубил мою карьеру?
- Нет.
- Понятно. Тебя не устраивает моя техника письма?
- Да. Именно так. - Рядом с ним, оскалившись, лежала дохлая крыса.
- Что ж, каждый имеет право на свою точку зрения. Равно как и на
мученическую смерть в трюме корабля. Между прочим, у меня с собой та самая
картина, о которой шла речь. А также холст и краски. Считается, что люди
могут прожить без еды несколько недель. Однако я не столь безжалостен, как
кажется. Если ты сделаешь безупречную копию с моей картины, что не составит
большого труда, раз мастер я никудышный, то сможешь подняться из трюма на
палубу и вместе с нами дышать свежим воздухом и есть досыта. Если будешь
питаться крысами, то какое-то время продержишься. Впрочем, еще неизвестно,
кто кого съест - ты их или они тебя.
- Где капитан?
- У него другие заботы.
- Но ведь здесь кромешный мрак!
- Ну... да.
Первый день он упрямился, но потом, увидев, что матросы спускаются в
трюм только для того, чтобы над ним посмеяться, взялся за работу. Когда мы
приближались к Гибралтару, копия была почти готова. Впрочем, к этому времени
про него уже все забыли. Капитан собрал команду.
- Вы думаете, что мы идем в Бордо сбыть пряности? Ничего подобного. Мы
запасаемся провизией и пресной водой и плывем в Китай.
- Как бы не так! - воскликнули в один голос взбунтовавшиеся матросы.
- А как быть с судовладельцем? - спросил один из них.
- Он ничего не узнает, - ответил капитан. - Будет вам, ребята!
Подумайте лучше о славе и богатстве.
- Нет.
- Хорошо, - сказал капитан. - Кто из вас самый сильный?
Вперед вышел здоровенный, длинноволосый, похожий на гориллу матрос.
- Я, кто ж еще.
- Так ты не хочешь плыть в Китай?
- Нет.
Капитан берет ружье, которое в то время было еще в диковинку, и
стреляет горилле в голову. Горилла сваливается за борт. Усовершенствованное
насилие вызывает у многих возгласы одобрения.
- Еще вопросы есть? Если у кого-то возникнет желание на собственном
опыте убедиться в совершенстве этого приспособления, я к вашим услугам. Вы
ведь знаете Пьетро, - сказал капитан, указывая на громилу, который в каждой
руке держал по топору. - Так вот, Пьетро считает, что китайцы замышляют
убить его, поэтому в Китай он должен попасть во что бы то ни стало. Ему вряд
ли понравится, если кто-то захочет нарушить его планы. И вы знаете
священника, он - художник, и наверняка ему захочется запечатлеть новые
земли. Имейте в виду, человек он коварный, виртуозный отравитель, да и ножом
пользуется отнюдь не только за столом, когда режет хлеб. И он, и мой брат
Аржентино хотят увидеть Китай, поэтому давайте прекратим спор. Подумайте
лучше о славе, которая вас ждет. Есть здесь хоть один человек, которому не
нужна слава?
- Есть, - раздался голос.
- Почему?
- Потому что ни мертвому, ни живому от нее особой пользы нет. Счастья
слава не приносит.
- А золото? Золото тебе тоже не нужно?
- Нет.
- Почему, черт возьми?!
- Потому что счастья деньги тоже не приносят. Могу, если хотите,
перечислить те вещи, которые приносят счастье.
- Нет. Надеюсь, тебе понравится наше путешествие, а перечислить вещи,
которые приносят счастье, ты успеешь и на обратном пути, когда мы все
вернемся в Венецию баснословно богатыми и знатными людьми. Когда человек
построил первый корабль, все стояли на берегу и говорили: «Какая от
него польза? Чем плохо ходить пешком?» Кто-то ведь должен быть первым.
Тем временем узник прожил в трюме еще одну неделю.
«А получается, черт возьми, недурно, - вынужден был признать
Лукас. - Особенно контрастные цвета. Надо будет их у него
позаимствовать».
По прошествии нескольких недель с командой стали твориться странные
вещи. Кок, к примеру, прыгнул за борт, потому что капитан наотрез
отказывался есть рыбу без базилика. Базилик на ужин. Базилик на обед. Даже
на завтрак базилик. Рыба - все равно какая, но базилик - обязательно.
- Не угодно ли рыбу с лимоном или с чесноком?
- Нет.
- С миндалем невероятно вкусно.
- Нет. С базиликом.
- Соус с перцами так хорош, что в драке из-за него погибло несколько
человек.
- С базиликом.
- Рыба с луком и шпинатом считается моим лучшим блюдом.
- Базилик.
Бросился за борт кок ночью, и утром готовить рыбу с базиликом было
некому, хотя он и оставил подробные инструкции. Спустя восемь часов в воде
обнаружили человека. Это был кок.
- Это кок, капитан.
- Исключается, - заявил капитан, глядя на пловца. - Кок выпрыгнул за
борт вчера - не мог же он столько времени плыть вслед за нами. Остается
предположить, что это демон в обличье кока или же дракон в обличье демона.
Он знает, что я съел много базилика, чтобы спастись от него, и теперь хочет
попасть на корабль, чтобы уговорить меня перестать есть базилик.
- Может, и так, - сказал первый помощник капитана, - но ведь мы все
знаем, что земля круглая.
- Ну и что?
- Так вот, - продолжал первый помощник капитана, - а раз земля круглая,
значит, мы могли - при условии, что мы находимся возле самого полюса, -
сделать за это время полный круг и встретиться с коком, который выпрыгнул за
борт вчера вечером. - Теория получилась красивая.
Капитан перегнулся за борт.
- Кто ты?
- Я кок. А ты кто?
- Я капитан. Почему ты спрашиваешь?
- А почему ты спрашиваешь, кто я такой?
- Потому что подозреваю, что ты дракон в обличье демона, который хочет
подняться на корабль, чтобы уговорить меня перестать есть базилик.
- Что ж, в твоих словах есть логика, - сказал кок, - но если б я и в
самом деле был драконом в обличье демона, я занялся бы делами поинтересней,
чем плавать вокруг твоей посудины. Я же подозреваю, что все вы - демоны в
обличье моих бывших товарищей и что ваша цель - заманить меня на борт и
ввести в искушение.
- Что лишний раз доказывает, что ты и есть дракон в обличье демона.
- Либо... - начал кок.
- Либо?
- ...либо вы и в самом деле мои бывшие товарищи, но тогда навигатор из
тебя никудышный и корабль описал полный круг.
- Такое может сказать только дракон в обличье демона.
- Подумай сам, какой смысл дракону в обличье демона оскорблять тебя,
называя самым никудышным капитаном во всем христианском мире, если он хочет
подняться на борт?
- Напротив, дракон в обличье демона станет специально оскорблять меня
именно таким образом, чтобы никто не подумал, что он хочет подняться на
борт.
- А тебе не кажется, что великая рыба-кит может взять и съесть этого
дракона в обличье демона? - поинтересовался Лукас, подходя к борту с
этюдником под мышкой. - Мне, например, всегда хотелось написать Иону во
чреве китовом.
- А тебе не кажется, что дракон в обличье демона может назвать тебя
волосатой обезьяной с бородой, растущей из ушей?
- Возможно.
- Послушайте, мне начинает это надоедать. Либо подымайте меня на борт,
либо научите, как утонуть. А то я запамятовал.
- Тебе не терпится поскорей попасть на корабль, вот в чем все дело.
- Ничего подобного. Ладно, увидимся завтра утром, когда вы совершите
еще один полный круг.
- Утопите этого дракона в обличье демона, - приказал капитан.
Матросы принялись забрасывать кока святыми мощами, однако мощи были
слишком легкими и потопить кока не удалось.
Они плыли еще три недели, но земли видно не было. Вскоре, однако,
команде стало ясно, что о бунте нечего и думать, ведь вернуться назад они
все равно не смогут, и кроме того, если они будут командовать сами, то им
некого будет ненавидеть. Оставалось плыть вперед.
И тут вдруг Лукасу открылось будущее.
- Мне открылось будущее, - сказал он капитану.
- И что ж ты там увидел?
- Море, - сказал Лукас.
- А что еще?
- Больше ничего.
- В таком случае, - заметил капитан, - мне оно тоже открылось. Оно
волнистое, мокрое, серое, верно?
- Ты что, мне не веришь? Я знаю, каким будет море завтра в это самое
время.
- Отлично, - сказал капитан, - но ведь ровно через двадцать четыре
склянки мы все тоже будем это знать, поэтому я не вполне понимаю, как нам
использовать твой дар в своих интересах.
- Прекрасно, в таком случае я напишу море, каким оно будет завтра.
И, схватив кисть и краски, Лукас бросился писать волны такими, какими
они будут на следующий день, а также тучи, похожие на навозные кучи.
Каково же было удивление матросов, когда на следующий день они увидели,
что море и небо именно такие, какими их написал Лукас, сам же Лукас заявил,
что тучи удались ему лучше, чем самому Господу Богу. Он сел и написал море,
каким оно будет на следующий день, - серое море и тучи, похожие на
обледеневших рептилий. И на следующий день море и небо в точности
соответствовали его картине. Матросы были потрясены.
- Мы достигнем земли? - спросили они Лукаса.
- Да, - ответил он. - Будущее открывается мне все ясней и ясней. Мы
увидим сушу через шесть дней. - За это время он много играл в кости и
выиграл все деньги, которые матросы предполагали потратить по возвращении.
- Однажды в Португалии я посетил одну мудрую старуху. Она была слепа и
беззуба, но, пососав у вас, она могла предсказать вам будущее. О точности ее
предсказаний ходили легенды, - припомнил капитан.
- Что она сказала? «Мммммггг, ммггххх, ммммбббггг»? -
спросил Лукас.
- Нет, она предсказала мне мое будущее.
- И что же она сказала?
- Не знаю. Я не говорю по-португальски. Я понял только, что мне
предстоит долгое путешествие. А впрочем, кому хочется знать свое будущее?
Тогда бы мы все сидели на суше. - У него разболелся зуб.
Ровно через шесть дней, как и было предсказано, они увидели на
горизонте землю и собрались уже высадиться на берег, но тут сообразили, что
обнажены: Пьетро развесил за бортом всю их одежду, надеясь, что она
выстирается в волнах, однако плохо закрепил веревку, и одежда свалилась за
борт. Будь это не Пьетро, а кто-то другой, ему бы не поздоровилось.
- Мы спасены, - заунывно твердили матросы, прыгая в шлюпку. На корабле
остался только Пьетро.
- Вон за тем прибрежным холмом течет река, - предупредил их Лукас. -
Там вы увидите аппетитнейшие фруктовые деревья. А сейчас я вынужден с вами
расстаться - дела.
С этими словами он углубился в рощу и написал автопортрет: художник
висит на суку, а у него под ногами по упавшей ветке стремглав бежит белочка.
Уникальное произведение искусства.
- Так вот, значит, как обстоит дело, - сказал Лукас и повесился. Спустя
минуту белочка замертво упала на землю. Таким образом, Лукас не видел, как
появились местные жители, которые при виде поглощаемых фруктов не смогли
скрыть своего разочарования. Матросы были безоружны - носить оружие капитан
им не разрешал. Эти странные дикари, которые настолько примитивны, что ходят
нагишом, не разрисовывают себе щеки и не способны даже изобрести оружие,
показались местным жителям забавными; обидно было только, что о пощаде они
взывали на своем наречии, поэтому о чем именно шла речь, туземцы, к
сожалению, понять не могли, хотя истошные крики незваных гостей их даже
тронули. За ужином у туземцев возник спор, кто эти голозадые пришельцы -
люди или же совершенно новая, доселе неведомая порода обезьян? Из всей
команды спасся только один капитан; со мной и с мешком фруктов он сел в
лодку и поплыл на корабль, где Пьетро в это время точил свои топоры.
Мы подняли паруса и вновь вышли в море.
В безбрежное море.
И поплыли куда глаза глядят.
Нетерпеливой меня никак не назовешь, но даже я с трудом переносила
тяготы нашего бесконечного путешествия. Вскоре капитан и Пьетро
перекидывались словом не чаще одного-двух раз в день и не переступали черты,
разделявшей корабль на две части. За руль они становились по очереди. Компас
вышел из строя. Определить же путь по солнцу, тем более по звездам, они были
не в состоянии.
На палубе стояли огромные бочки с дождевой водой. Время от времени
капитан и Пьетро закидывали в море сеть и ловили рыбу. А также морских птиц,
если Господь посылал им птиц. Кусты базилика росли частично