ный парень. Ты давным-давно уже все просек. А я был полным мудаком, ни с чем не мог смириться, и не только то, что ты пидор... то есть гей, но и вообще... блядский хуй, Бернард, прости меня, пожалуйста... ты только не думай - это ведь не экстазиновый базар, я просто натворил такой хуйни...
     Он пожал плечами.
     - Мы все творим хуйню, Рой.
     - Нет, ты представь: человек натворил такой хуйни, так все запустил, что уж и поправить ничего нельзя. Ничего, вот как когда-то между тобой и мной? Послушай, Бернард, если ты натворил говна, сделал что-то ужасное, ты же не останешься на всю жизнь плохим человеком? То есть можно ведь измениться, верно?
     - Да, наверное, можно, Рой... а что случилось? О чем речь? Ты говоришь о любви?
     Я горько задумался.
     - Да нет, не о любви, совсем наоборот, - улыбнулся я и крепко обнял его. Он ответил тем же.
     - Я никогда не знал тебя, Бернард, и вел себя как полный гондон...
     - Как, впрочем, и я, - улыбнулся он, снова прижимая меня к себе. Мне полегчало.
     - Но я изменился, Бернард. Я позволил себе чувствовать. Теперь я должен что-то сделать, чтобы доказать себе, что я изменился. То есть я должен взять на себя ответственность, чтобы моя боль утихла, а кому-то стало легче. Даже если это потребует глубочайшего самопожертвования. Попытайся понять меня... то есть, блядь, я стал похож на нашего старика, когда он распускает нюни, наслушавшись Черчилля... как будто я треплюсь от не хуй делать...
     Я запнулся.
     - Да ладно, Рой, продолжай, не парься, - сказал он и сразу погрустнел. - Знаешь, Рой, у меня вирус. Я сдал анализы - у меня СПИД.
     Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.
     - Бернард... нет... блядь... но как...
     - Пару месяцев назад. Пока все в порядке... то есть, конечно, ничего хорошего, просто он не прогрессирует. Он пожал плечами и пристально на меня посмотрел. - Но это лишь хитросплетения жизни. Жизнь - отличная штука. Цепляйся за жизнь, Рой, держись за нее, - улыбнулся он моим всхлипываниям. - Харэ, Рой, ч„ ты прямо как пидор, - засмеялся он, утешая меня, - все в порядке, старик, все хорошо...
     Ничего хорошего.
     Но нам с Бернардом, да, нам было хорошо.
     Мы договорились, что в следующую пятницу поедем с его компанией в Инглистон на большое Резарекшен пати. Невероятно, но мы с Бернардом стали приятелями. Его стихи так и остались дерьмовыми, ну, может, я и неправ, но все же это, безусловно, были пестрые вирши. Хорошо еще, что он перестал насиловать своей поэзией окружающих. На самом деле я сам вызвался почитать его творения. Некоторые из них были про фачилово и экстазин: вот эти были хороши. Раньше стихи про сношения гомиков вызвали бы у меня отвращение, как и сама мысль о том, что мужик с мужиком могут трахаться. Теперь же они представлялись мне просто влюбленной парой, как мы с Дори; однако напыщенные тирады во славу пидорасам все еще проходили с трудом.
     У Бернарда была прикольная туса: там были и геи, и натуралы плюс несколько фэг-хэгов. Дамочки эти - фигуры, достойные сожаления, есть в них что-то неполноценное. Я сразу это засек - эту не вполне внятную особенность, но нечто подобное я видел и в себе. Нам не удалось вычислить таблов, и Бернард с тусой решили закинуться спидом и кислотой - гремучая смесь называлась супермарио.
     Кислоты я не хотел.
     - Нет-нет, старик, - сказал я Бернарду, припоминая свой бэд трип.
     Мне еще вспомнился бэд трип одной девушки. Он пожал плечами - как знаешь.
     - Не в том дело, Бернард, просто в голове у меня полно всякого дерьма, и, если сейчас я закинусь, - оно полезет наружу. Понимаешь?
     - В полной мере, - ответил он, - думаю, ты поступаешь мудро.
     Однако мудрость моя скоро закончилась. Завязавшись языком с неким Артом - парнем из нашей компании, торчком с невъебенным стажем, я не в меру увлекся его рассказами о наркотических экспириенсах. И закинулся-таки супермарио.
     Сначала все было круто: огни, звуки. Мы направились в самую гущу тусы, где я благополучно вышел в открытый космос. Бернард выглядел просто охуительно, я старался не думать о том, что в нем засел этот сучий вирус, ведь он так хорошо смотрелся. Девицы клеились к нему и бывали крайне огорчены, узнав, что он гей. Лаура - телка из тусы - закричала мне в ухо:
     - Я безумно влюблена в твоего брата. Ужасно жалко, что он гей. Но я все равно хочу от него ребенка.
     Я лишь улыбнулся в ответ. Мне нравилась ее болтовня, я даже питал надежды отфачить ее как уполномоченный от Бернарда.
     И тут я увидел большой плакат над сценой:
     Re Zurrection
     Литера Z вся сверкала, и в моей голове
     тут же всплыли слоганы:
     У МУЖЧИНЫ НЕТ ТАКОГО ПРАВА
     КОГДА ОНА ГОВОРИТ НЕТ,
     ЭТО ЗНАЧИТ НЕТ
     ЭТОМУ НЕТ ОПРАВДАНИЯ
     ТАКОЕ НЕ ПРОЩАЮТ
     Внезапно мне стало ужасно плохо: весь в горячечном поту, я задыхался, меня трясло. Я попытался привести себя в чувство и стал протискиваться сквозь толпу в сторону чил-аута. Мне нужно было подумать. Мне нужно
     Какая-то девушка улыбнулась мне, она была похожа на
     Это была она
     Все они была ее копия
     Потом мне попался парень-охранник. Это был дядя Гордон.
     - Я с тобой больше не пойду, понял! На хуй, я больше в это не вписываюсь! - заорал я на парня.
     - Успокойся, приятель, - крикнул мне какой-то рэйвер. Охранник стоял, не зная, что делать.
     Я побежал к туалетам, сел в кабинку и стал плакать и разговаривать сам с собой. Потом пришли какие-то парни, стали меня успокаивать. Они разыскали Бернарда. Я слышал, как кто-то пробормотал в сторону: - Придурок, не справился с приходом.
     Больничная койка
     ты в коме лежишь на больничной койке
     придурковатые родственники щиплют
     тебя за голову способны ли они понять
     где ты скрываешься и каковы твои жиз-
     ненные ценности ты умираешь и не про-
     сишь о сострадании только о понимании
     которое не поможет ни тебе ни ей ни
     сэнди ни бернарду но все равно что-то
     подстегивает тебя твои тщетные попытки
     довести до ума этот бред в который ты
     вписался в этих тропиках в покоренной
     стране твоего больного сознания Африка,
     моя Африка
     Почему я не умер почему оказался неспособен почему даже купив пособие ты не можешь сделать все как надо у нас дома помнишь Дори я облажался пытаясь повесить полки а ведь у меня было пособие и все необходимые инструменты
     Я НЕ СДЕЛАЮ ТЕБЕ БОЛЬНО РОЙ ТВОЙ ДЯДЯ ГОРДОН НИКОГДА БЫ НЕ ПРИЧИНИЛ ТЕБЕ БОЛЬ ПРОСТО ЛЕЖИ СПОКОЙНО НЕ ШЕВЕЛИСЬ А ЕСЛИ ТВОЙ ПАПА УЗНАЕТ ОБ ЭТОМ У ТЕБЯ БУДУТ БОЛЬШИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ЗАТКНИСЬ ТЫ МАЛЕНЬКИЙ УБЛЮДОК Я НЕ ШУЧУ ЗАТКНИ СВОЙ ЕБАЛЬНИК ДА ТАК ЛУЧШЕ ТАК ЛУЧШЕ ТУДА ТУДА ТУДА
     Я хотел умереть. Я думал, что умру. Я чувствовал, что пришло время. Какое-то время мне казалось, что вот-вот.
     Бернард отвез меня домой. Пару дней я провел в постели. Ким немного ухаживала за мной - я сказал, что подхватил грипп. Ким была так добра ко мне. Да-да, Ким. Хорошая Ким, добрая и ласковая. Такова ее сущность, все этим пользовались, но они с Кевином, похоже, любили друг друга и явно были счастливы.
     Я лежал наверху, в своей старой комнате, и смотрел второй полуфинал. Тони с отцом записали его для меня на видео. Они утверждали, что рефери в этом матче принял одно поразительное судейское решение. Это было у всех на устах, и я решил посмотреть. Данфермлайн и Эидри боролись за право быть вышибленными в финале нашими ?Хибз?.
     Эидри имели игровое преимущество, но так и не выиграли. Я не стал досматривать до конца, когда должны были пробить пенальти.
     Я решил, что время пришло.
     Я еще раз перелистал мою книгу, ту, что я купил в экстремистской книжной лавке в Манчестере. Вообще-то, в этой стране книжка эта была запрещена. Она называлась: Исход: Практики самоизбавления и суицида с посторонней помощью для умирающих. Автор Дерек Хамфри, опубликовано в Хемлок Сосаити. Эпиграф всей книги был такой:
     КРАСИВО ЖИВИ, КРАСИВО УМРИ.
     Как бы там ни было, а ко второй половине я уже подобрался - я умирал. Я знал это, я это чувствовал. Мое состояние выходило за рамки преходящей депрессии, я ведь не психопат; я просто глуп и труслив. Я дал волю своим чувствам и уже не мог вернуться к самоотрицанию, к этой низшей форме существования, но продолжать начатый путь я не мог, пока не рассчитаюсь с долгами. Нет, я не бежал реальности. Я делал это всю свою гребаную жизнь - бежал ощущений, чувств, любви. Бежал их, потому что дитя окраин - никто и никаких чувств у него быть не может, потому что их не на что обратить, негде выразить, а если ты раскроешься, первый попавшийся урод раздерет тебя на части. Поэтому ты либо затыкаешься, строишь себе раковину и прячешься в ней с головой, либо набрасываешься сам и причиняешь боль; и делаешь это потому, что тебе кажется, что, если сделать им больно, они не смогут тебя ранить. Но это все пиздеж, потому что тебе все больнее, пока ты не научишься превращаться в животное, а если ты не смог стать настоящим зверюгой, приходится бежать. Однако бывает и такое, что убежать ты тоже не в состоянии; ты не можешь отойти в сторону, залечь на дно, затеряться, потому что боль преследует тебя, где бы ты ни был, засев в твоей гребаной черепушке. Выбора не было. Это было единственное здравое решение. Смерть - это шаг вперед.
     Я просмотрел главу под названием ?Самоизбавление при помощи полиэтиленового пакета?, к которой уже не раз обращался. В соответствии с инструкцией я принял парацетамол и надел на голову пакет, обвязав его клейкой лентой вокруг шеи.
     Пакет был прозрачный, но скоро весь затуманился. Я плыл по волнам...
     Вот тогда-то я и увидел Джимми Сэндисона, настоящего Джимми Сэндиссона, а не Сэнди Джеймисона... кто такой Сэнди Джеймисон?
     Пакет опять стал прозрачным...
     Пакет опять стал прозрачным и, отплывая, я продолжал смотреть сквозь него телик. Я видел Джимми Сэндисона, Джимми Сэндисона - футболиста. Когда он, возбужденно жестикулируя, что-то объяснял судье, на лице у него было такое выражение, что мне чуть было не захотелось разорвать пакет. Я хотел помочь ему, я хотел помочь всем, кто когда-либо страдал от несправедливости, хотя это была всего лишь кассета с записью гребаного футбольного матча. Никогда еще мне не доводилось видеть мужчину, настолько пораженного и возмущенного тем, что казалось ему профанацией спортивного судейства. Мужчину никогда.
     Однажды я видел женщину в куда более худшем положении; я видел ее лицо в суде... потом я видел
     ОТЕЦ ЛУПИТ МЕНЯ МАТЬ ОРЕТ ЗАПЛАКАННОЕ ЛИЦО КИМ МОИ КУЛАКИ РАЗБИВАЮТ БЕРНАРДУ ГУБЫ КАКОЙ-ТО ЧЕЛОВЕК КОРЧИТСЯ НА ЗЕМЛЕ ГОРДОН ВЫНИМАЕТ
     ЗАПАЧКАНЫЙ КРОВЬЮ КОНЕЦ ИЗ НАПУГАННОГО МАЛЬЧИШКИ, ЧЬЯ ВЕРХНЯЯ ЧАСТЬ ТУЛОВИЩА ЛЕЖИТ НА ВЕРСТАКЕ МАЛЬЧИК СМОТРИТ НА ЕГО СПУЩЕННЫЕ СИНИЕ ШОРТЫ ВЗРЫВ ВЕРТОЛЕТ НОЖ ПРИСТАВЛЕННЫЙ К ДЕВИЧЬЕМУ ГОРЛУ ИСПУГ НА ЛИЦЕ УЖАС НОЖ ПРИСТАВЛЕННЫЙ К ДЕВИЧЬЕМУ ГОРЛУ ПОТОМ
     НИЧЕГО
     Блаженная пустота.
     После длительного обморока я очнулся на тропическом лугу, Джеймисон обмакивал испарину со лба. С тех пор мы стали компаньонами, разделяя интерес к дикой природе, в особенности орнитологии, и общую заботу о социальной справедливости и окружающей среде.
     Сэнди Бриллиант.
     Бриллианты бессмертны.

21. Лицом к лицу с аистом Марабу

     Мы с Сэнди Джеймисоном с удовольствием продолжали наш пикник. Сэнди погладил гриву проныре льву, который, учуяв ароматы, неспешно подошел к нам. Я скормил ему кусок цыпленка и почесал его пузо; довольный лев повалился на спину. Я вспомнил Серебряного Серфера, который ходил среди диких животных и говорил, какие они добрые и ласковые и какое злобное и воинственное существо - человек. Серфер говорил правду. Я люблю кошек, и больших кошек в том числе. Лучше бы у нас была кошка вместо...
     - Кошки - безжалостные существа, и мне не раз приходилось охотиться на них, когда они начинали нападать на людей, - улыбнулся Сэнди. - Однако мне нравится, что они практически полностью лишены подобострастия.
     - Думаю, это хорошее качество, - согласился я. Я смотрел на сверкающее солнце, поднимающееся над далекой горной вершиной, и наслаждался его лучами, ласкавшими лицо, руки, ноги.
     Какое-то время мы сидели молча, потом Сэнди неуверенно прокашлялся и начал:
     - Хммм. Мне очень жаль прерывать наш чудесный пикник, но до коттеджа всего несколько сот метров отсюда. Думаю, нам следует пойти на поиски некой хищной птицы, питающейся падалью, более известной в этих краях как аист Марабу.
     - Да, Сэнди, как бы мы ни презирали и ненавидели злобного капиталиста Доусона, мы вошли с ним в джентльменское соглашение из тех, что связывают любого джентльмена пуще любого другого, а именно: мы взялись очистить парк Изумрудный лес от Марабу.
     На лице Сэнди заиграла недоуменная улыбка:
     - Что же случилось с составляющей кровной мести, которая, собственно, и питала наше стремление найти эту тварь?
     Я пожал плечами: - Даже не знаю, Сэнди. Просто, проснувшись сегодня утром, я почувствовал, что это уже не так... актуально.
     Мы отправились к коттеджу, Сэнди держал ружье наготове. Через оранжерею мы, крадучись, проникли в библиотеку. Большой Марабу был там, но что-то было явно не так.
     -Я пришла к тебе, Рой. Я Пришла За Тобой...
     Встречаясь с тобою
     В укромном углу,
     Настигну, накрою
     Добычу свою...
     Уходи... Я должен встретиться с Марабу... Пожалуйста, Кирсти. Уходи
     От тебя я скрываюсь в ночи,
     Но ты знаешь все планы мои...
     Однажды я пел эту песню гостям на Новый год. Еще когда был маленьким. Мне нравился Дюран Дюран. ?Голоден как волк? - их лучшая песня.
     Я падаю. Я чувствую, что лечу вниз-Лексо уже там. Он и сюда вписался. Я смотрю на него: он рядом с Доусоном и Джеймисоном. Лексо и есть Марабу. Но Марабу стоит прямо перед нами. Значит, Лексо не Марабу...
     Лексо не...
     Джеймисон направляет ствол прямо на меня.
     Всего лишь один поцелуй
     Перед пляской, ведущей в огонь...
     Я не могу вздохнуть. Я вынимаю эту трубку из твоего ни на что не годного конца. Ты чувствуешь это, Рой?
     Пляской, ведущей в огонь,
     В ритме разбитой мечты...
     Чувствую ли я, мать твою?
     Я почти что пришел в себя. Похоже, я все вижу, как будто мои веки превратились в прозрачные перепонки. Я могу открыть глаза.
     Я мог бы открыть глаза.
     Я чувствую острую боль в члене. Она взяла его в руку. Она сжимает его... как Дори... как Патриция... только не так нежно...
     -Я отрежу твой хрен, и заткну его тебе в глотку, и буду смотреть, как ты задыхаешься.
     Это все ЛЕКСО, не я, ЛЕКСО
     Прозрачные слезы бегут
     По белоснежному телу,
     Впервые за многие годы
     Смывая с кожи твоей
     Розовый отблеск любви.
     Это феникс, влетающий в пламя,
     Это смерть наша перед глазами.
     Эта пляска ведет нас в огонь...
     - Помнишь, как ты пихал этот сморщенный, ни на что не годный отросток мне в задницу, а, Рой? Мне даже не верится, что это могло меня так больно ранить. Но тебе-то будет еще побольнее... помнишь, как ты положил на матрас зеркало, чтобы смотреть мне в лицо, когда ты будешь запихивать мне в жопу... помнишь, что ты тогда сказал? Помнишь? Ты сказал, что хочешь, чтоб я смотрела на тебя, и чтоб тебе самому было видно. Ты хотел, чтоб я видела Роя Стрэнга. Ты хотел, чтоб я прочувствовала, что бывает с теми, кто хочет наебать Роя Стрэнга. А теперь я хочу, чтоб ты посмотрел, Рой. Я хочу, чтоб ты посмотрел, что ты со мной натворил, потому что я стала такой же, как ты. Целыми днями я пряталась как больная, как изуродованная, как калека, пряталась у себя в квартире, пугаясь собственной тени. Заснуть без таблеток было невозможно. Вы изнасиловали меня раз, а потом еще раз отымели в суде. А потом я увидела плакаты; когда началась кампания ?Терпимость Ноль?. Они говорили: У МУЖЧИНЫ НЕТ ТАКОГО ПРАВА, но они ошибались, Рой.
     - Да нет же, там все было правильно, я видел эти постеры, мне было больно, но там все верно...
     - Они ошибались, потому что вы имели право. Все вы хотели проучить меня, научить меня как следует, так вы говорили. Что ж, вы меня научили...
     Нет.
     - Вы научили меня, что право можно просто присвоить. Эти плакаты рассчитаны на будущее. Они имеют в виду мир, каким он должен быть, но каким пока что не является...
     Но есть и другой мир, Кирсти, так не должно быть... вместе мы можем изменить его...
     - Не знаю, кто тебя так отделал, что привело тебя к такому состоянию, что сделало тебя жалким подобием человека, и мне на это наплевать. Это не моя проблема. Меня волнуешь только ты или, скорее, волновал. Теперь я твоя проблема. Сильный всегда прав. Ты просто присваиваешь себе право. Я оставляю за собой право, право взъебнуть тебя как следует, сынок.
     Я чувствую холод стали на своем конце...
     - У тебя из перца торчит дурацкая трубочка, которая высасывает из тебя ссаку. Как ты там говорил: никто еще не видел, чтоб я обоссался. Медсестры видят это каждый день, Рой. Они даже делают это за тебя. Быть может, правильнее было бы оставить тебя как есть, позволить тебе догнивать, но стали поговаривать, что ты можешь прийти в себя. А теперь поиграем в больничку, Рой... так, давайте-ка избавим его от этой дурацкой трубки... какой именно, доктор?... о чем вы спрашиваете, сестра, режьте обе...
     Я чувствую, как из меня выдирают катетер. Это все сучий кал Лексо... почему же я...
     ГЛУБЖЕ
     ГЛУБЖЕ
     ГЛУБЖЕ
     У меня в горле трубка... она причиняет мне боль... вытащите ее, чтоб я мог говорить...
     ГЛУБЖЕ
     ГЛУБЖЕ
     Сэнди все еще сжимает ружье, дуло уставлено на меня. Но я слышу и другие голоса. Они на периферии моего зрения, но я знаю, кто это: это Оззи, Демпси и Лексо, они кричат, что с нее хватит.
     Шлюха, сама напросилась...
     Что за хуйня? Сэнди! Убери ствол!
     Пристрели Лексо
     Этовсе он
     ТУПОРЫЛЫЙ ТУПОРЫЛЫЙ СТРЭНГ
     Она похожа на Каролин Карсон
     шлюхи, все они одинаковые
     смеются над больным
     они наносят ответный удар
     собака
     Шлюха, сама напросилась
     она всего лишь юная девушка
     шлюха, сама напросилась
     всего лишь юная девушка
     Шлюха, сама напросилась
     Нельзя ненавидеть половину населения
     Гордон я не хотел, я не хотел этого
     кого ты ненавидишь Рой Стрэнг еб твою ты ненавидишь соседей нигеров пидоров травоядных япошек снобов джамбо скарферов пиздюков-англичан женщин только одного ты не просек Рой Стрэнг что ненавидишь по-настоящему ты только
     РОЯ СТРЭНГА.
     нельзя же ненавидеть половину населения
     только потому что какой-то грязный старый
     козел отымел тебя в задницу когда ты был
     еще мальчишкой, что толку-то.
     - Я ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ, МАТЬ ВАШУ! Я САМ СКАЖУ, КОГДА С НЕЕ ХВАТИТ! - кричу я... зачем я в это вписываюсь... все это полная хуйня... - Сэнди... пристрели Лексо... он, сука, насильник гребаный. Он, бля, воще без тормозов...
     Я вижу отражение в зеркале, на меня смотрит аист Марабу. Он напал на фламинго... вгрызается в него, рвет на куски, но фламинго все еще жив, я вижу его грустные глаза...
     ТАКОЕ НЕ ПРОЩАЮТ НИКОГДА.
     Она открывает мне глаза, я вижу ее; она держит веки и аккуратно, по очереди отрезает их хирургическими ножницами; я чувствую холод стали и слышу резкий звук рвущейся ткани...
     ...Я чувствую, как она кромсает мои гениталии, врезается в грудь, копается, пытаясь найти меня, но она никогда не отыщет меня... и вот я набираю высоту, пытаюсь выбраться, перелететь через просторы Африки, но ударяюсь о больничный потолок и, взглянув вниз, вижу, как Кирсти режет на части Роя Стрэнга... режет зазубренным ножом... случайно не в лавке Бостон купила, Кирсти...
     Я сделаю так, что ты почувствуешь, Рой! Говорят, мужчина почти ничего не чувствует, когда ему отрезают конец...
     НЕТ
     НЕТ
     И вдруг я снова внизу, и я чувствую боль, и не могу из-за нее пошевелиться.
     - А теперь попробуй его на вкус, когда-то его пришлось отведать и мне...
     НЕТ
     Это же мой хуй... гряз