кой,  настоящей  танцовщицей.  Иными  словами,
благодаря  ее  выступлениям  "Монико"  приобретал  облик  артистического
кабаре, переставал быть вульгарным  местом,  куда  приходят  только  для
того, чтобы поглазеть, как раздеваются женщины.
   - Это буду я!  -  объявила  Селита  Мари-Лу,  увидев  как  та  стоит,
погруженная в свои мысли, у двери служебного помещения.
   У всех явно было одно и то же на уме, потому что  Мари-Лу  сказала  в
ответ:
   - Нет, скорее, я!
   С утра у них появился  общий  секрет.  Мари-Лу  вернулась  рано,  ибо
швейцарец, как обычно, поднял ее в шесть часов утра, опасаясь, как бы не
узнала об их встрече обслуга отеля. Добрых десять минут  провела  она  в
ванной, прежде чем легла; поскольку она уже три раза делала  аборт  и  в
последний раз чуть было не отдала  Богу  душу,  то  использовала  теперь
самые разные меры предосторожности.
   Селита слышала сквозь сон, как она укладывалась в постель.  Когда  же
зазвонил будильник, Мари-Лу направилась готовить кофе. Потом, накрыв  на
стол и наведя видимость порядка в столовой, пришла и сдернула одеяло,  в
которое закуталась Селита.
   - Вставай, лентяйка! - весело выкрикнула она, хотя  обычно,  пока  не
выпит кофе, не разжимала зубов.
   Селита в конце концов открыла глаза и все поняла.
   Перед ней стояла Мари-Лу в расстегнутом халате, обнажившим ее толстую
грудь и черный треугольник внизу живота, а на голове у  нее  красовалась
фуражка Эмиля...
   - Ну и ну! Ах ты развратница...
   Что Селита могла сказать? Нет, она не сожалела о том, что сделала. За
всю свою жизнь она никогда не видела, чтобы человеческое  лицо  излучало
столько счастья, сколько было написано на лице Эмиля в эту ночь.  Уходя,
он неуклюже целовал ей руки и бормотал:
   - Спасибо! И прошу меня простить.
   - Простить за что?
   И тогда он произнес фразу, которую она никак не  ожидала  от  него  и
которая будет не раз еще возникать в ее памяти:
   - За то, что это был всего лишь я!
   Славный человечек! Вечером же, когда она появилась вместе с другими в
"Монико", у него хватило такта, столь редкого у мужчин, не  смотреть  на
нее особым образом делать вид, будто ничего между ними не произошло.
   Мари-Лу вообще-то тоже оказалась на высоте.  Она  не  стала  над  ней
подшучивать, сразу же стала серьезной, заявив:
   - Не бойся. Я никому не скажу.
   И рассказала ей о том, что сама однажды переспала с этим мальчиком.
   Совершенно случайно, когда зашла как-то  во  второй  половине  дня  в
"Монико" за платьем и  хозяин  отсутствовал.  Это  произошло  в  глубине
служебного помещения, среди бутылок и картонных шляп, в то время как  по
другую сторону двери с окошечком выметали серпантин две старые уборщицы.
   Мари-Лу знала, что у Селиты это  все  было  иначе,  чем  у  нее,  ибо
толстушка обладала еще одним качеством, которое нельзя было не признать.
Она  понимала  свое  приниженное  состояние.  Она  ясно  сознавала,  что
находится на самой нижней ступени социальной  лестницы,  и  воспринимала
себя как простую служанку,  которая  предпочла  зарабатывать  на  жизнь,
раздеваясь перед публикой, вместо того чтобы  чистить  кастрюли  и  мыть
полы.
   Наташа производила на нее  сильнейшее  впечатление  тем,  что  читала
серьезные книги и заметно было, что она образованная. Селита же в глазах
Мари-Лу  стояла  еще  выше.  Не   только   потому,   что   у   нее   был
отец-знаменитость, но и потому, что она  была  настоящей  танцовщицей  и
выступала на большой парижской сцене.
   Кетти тоже происходила из народа  и  провела  свою  юность  в  бедной
савойской  деревне.  Но,  как  она  любила  заявлять,  была  сторонницей
равноправия,  и  поэтому  ее  никто  не  восхищал  -  ни   богатые,   ни
образованные люди, за исключением,  впрочем,  докторов,  к  которым  она
питала глубокое,  бессознательное  почтение,  может  быть,  оттого,  что
противопоставляла их священникам, вызывавшим у нее ненависть  со  времен
ее католического детства.
   Было уже половина  первого,  когда  ушел  наконец  журналист.  Хозяин
проводил его до  двери  и  постоял  некоторое  время  с  ним  на  улице.
Вернувшись, Леон направился к кассе, чувствуя себя  несколько  униженным
из-за того, что должен обязательно отчитываться во всем перед  женой.  И
едва он начал с ней говорить, как сразу же нахмурил  брови,  потому  что
американский офицер в штатском подсел за  стол  Мадо  и  завязал  с  ней
беседу.
   От Людо Селита позже узнала, что Леон говорил мадам Флоранс:
   -  Жюльен  Биа  того  же  мнения,  что  и  я.  Он  находит,  что  она
великолепна, и советует мне подписать с ней контракт на длительный срок.
   Мадам Флоранс ответила:
   - Большинство из них в первые вечера великолепны.
   Это было действительно так. Точнее говоря,  это  было  или  все,  или
ничего.
   Или они, охваченные паникой, проваливались, а то  и  просто  убегали,
или же сама их неумелость, волнение, которое  они  испытывали,  представ
перед публикой, все это действовало на  зрителей  и  приносило  поначалу
некоторый успех.
   И только позже, когда  они  принимались  создавать  настоящий  номер,
возникали  серьезные  трудности,  и  крайне  редко  кому  удавалось   их
преодолеть.
   Так что владельцы кабаре попадали порой в затруднительное  положение,
не зная, как обновлять программы.
   Но мог ли Леон после прогулки на острове не быть оптимистом?
   - Она поняла. Эта девочка  оказалась  гораздо  умнее,  чем  я  думал.
Вводит  в  заблуждение  робкий  вид.  А  ты  знаешь,  что  она   сказала
журналисту:
   "Обязательно нужно, чтобы у зрителей  складывалось  впечатление,  что
они видят не выступление артистки, а просто застают женщину  в  интимной
обстановке, когда она раздевается".  Она  добавила:  "А  так  как  я  не
артистка и у меня нет никакого опыта, то для меня это будет нетрудно.
   "Если только приобретаемый опыт не заставит вас невольно измениться",
резонно заметил наш друг Биа.
   А она в ответ:
   "Я постараюсь остаться такой, какая я есть, и не буду менять ни образ
жизни, ни взгляды".
   Было уже  половина  второго,  когда  Людо  пересказал  этот  разговор
Селите, а хозяйка тем временем, сославшись  на  то,  что  она  с  самого
начала вечера испытывает боль, отправилась домой, чтобы лечь,  хотя  она
крайне редко оставляла кабаре на попечение мужа.
   Селита задалась вопросом, а не был ли этот уход своеобразной уловкой,
довольно наивным способом произвести впечатление на  Леона,  но  все  же
никуда не денешься от того, что мадам Флоранс уже в  течение  некоторого
времени плохо выглядит и ездила на прием к гинекологу.
   А дела с Мадо зашли значительно  дальше,  чем  предполагали,  и  было
невозможно сказать, кому пришла в голову эта  почти  гениальная  идея  -
самой Мадо или Леону?
   Когда Леон разговаривал с женой  сразу  после  ухода  журналиста,  он
пересказал ей то, что заявила Мадо Жюльену Биа:
   - "Постараюсь остаться такой, какая я есть, не буду менять  ни  образ
жизни, ни взгляды".
   Тогда репортер, не без иронии, оглядел все вокруг и возразил ей:
   "Это будет нелегко, учитывая, что  вы  здесь  будете  проводить  ваши
ночи".
   И добавил, поднимая бокал:
   "И будете пить шампанское и виски с посетителями".
   Разве не был ответ Мадо гениальной находкой?
   - "Вот почему,  -  сказала  она,  -  я  буду  просить  мадам  Флоранс
разрешения избавить меня от всего этого, что выгодно не только мне, но и
ей. От того, что я буду сидеть в зале или в баре, мало проку,  какая  из
меня "завлекательница"? К тому же, если  зрители  увидят  меня  за  этим
занятием, то не будут верить в тот образ, который я создаю. Поймите  же!
Я должна сохранять облик юной, неиспорченной девушки".
   Должно быть, она говорила, поглядывая на  хозяина,  уверенная  в  его
поддержке. Может, он и подал ей эту идею, или же она придумала все сама.
В таком случае ее действительно следовало опасаться.
   Вероятно, он был польщен, этот дурак - самец могучий"  тем,  что  она
избежит контакта с другими мужчинами? Что именно произошло между ними на
островах? Селита склонялась теперь к мысли,  что  ничего  не  произошло.
Мадо, по-видимому, изображала из себя бедную, обиженную девушку, которую
два неудачных сексуальных опыта - нет, три, потому что был еще эпизод  в
Марселе, - ранили, она чувствовала себя запачканной и  просила  дать  ей
время, проявить по отношению к ней терпение и нежность.
   - Прекрасно сыграно! - не могла не сказать Селита, обращаясь к Людо.
   - Вы первая почувствовали, к чему идет дело! Я начинаю думать:  а  не
лучше ли для всех было бы, если  бы  инспектор  Мозелли  забрал  ее  без
рассуждений?
   - Ну а что ему ответила мадам Флоранс?
   - Они пока не приняли никакого решения. Хозяйка правильно поступила.
   Впрочем, как раз в это  время  она  заговорила  о  боли  в  животе  и
заявила, что не сможет досидеть до закрытия.
   Это тоже было неплохо сыграно, ибо бывают случаи, когда  нужно  уметь
отступать. В этот вечер, сидя  у  кассы,  она  невольно  стесняла  мужа,
которому начинало казаться, что она внимательно  следит  за  каждым  его
шагом, ион злился. Разве мужчины не испытывают  потребности  чувствовать
себя свободными?
   Ее болезнь, какой бы она ни  была,  пришлась  кстати.  А  Мадо  после
второго сеанса не вернулась больше в зал.  Она  спустилась  по  железной
лестнице в шляпе, с сумочкой в руке, как будто здесь была гостьей.  Леон
проводил ее до двери, потом вышел с ней на тротуар.
   Он, однако, не пошел с Мадо в ее отель, а быстро вернулся,  зашел  за
стойку бара, где снял телефонную трубку и позвонил домой.
   - Это ты? - спросил он вполголоса. - Как  ты  себя  чувствуешь?..  Ты
приложила электрогрелку?  Здесь  все  в  порядке...  Алло!..  Подожди...
Сейчас скажу...
   Леон оглядел зал.
   - Осталось еще человек двадцать. Закроемся рано...
   Флоранс не задавала ему вопросов по поводу Мадо. Хозяин сам  в  конце
разговора счел необходимым добавить, чтобы успокоить жену:
   - Я малышку отправил спать. Она просто валилась с ног от усталости.
   - Двойное виски, Людо, - громко потребовала Селита.
   - Вы это серьезно, мадмуазель?
   Она энергично кивнула. Ее охватило безысходное отчаянье. Это была  не
столько печаль, сколько ощущение безнадежности и отвращения ко всему. Ее
бесило, что такой мужчина, как Леон, считавший себя самцом высшей пробы,
каким она его и воспринимала, вдруг  оказался  в  сетях  этой  маленькой
интриганки.
   Снова,  уже  в  который  раз,  Селита  почувствовала   себя   жертвой
несправедливости.
   Ибо она сама хотела, чтобы Леон пришел в точно такое же состояние, но
только из-за нее, и, конечно же, она бы добилась этого  совсем  другими,
более достойными средствами.
   Это была бы игра, но  совершенно  естественная.  Из  них  уже  начала
складываться  пара  сильная  и  страстная,   раздираемая   столкновением
самолюбий и желанием обуздать друг друга, с тем  чтобы  в  конце  концов
снова соединиться.
   Леон это так хорошо понял, что начал даже бояться ее,  опасаясь,  что
Селита рано или поздно увлечет его в пропасть, куда ему самому захочется
рухнуть вместе с ней.
   Охладила ли его пыл ненависть Селиты к Флоранс? Она знала, что нет, и
была уверена в себе.  Ей  нужно  было  только  время,  чтобы  постепенно
оторвать его от  стареющей  спутницы,  которая  уже  становилась  ему  в
тягость.
   Что было в этом плохого?  Разве  они  не  были  все  трое  из  породы
хищников, которые, как известно, не щадят друг друга?
   "Пусть победит сильнейший! - говорят спортсмены.
   Она была убеждена, что именно ей надлежит быть сильнейшей.
   Никогда  еще  хозяин  не  казался  столь  неуклюжим,   как   сегодня,
помолодевший, смущенный от счастья. Он просто не знал, куда приткнуться,
на что смотреть.
   Ему, по сути дела, явно не хватало жены или, скорее, ее отрезвляющего
присутствия у кассы.
   Он не мог не видеть, что все, кто  работают  в  "Монико",  исподтишка
бросали на него удивленные взгляды, потом переглядывались  с  огорченным
видом, который был заметен даже у лысого официанта Жюля со  слезящимися,
как у пса, глазами.
   - Все. Надоело, Людо, - заявила Селита, допивая виски.
   - Когда вернетесь домой, примите что-нибудь, чтобы заснуть, и  завтра
почувствуете себя лучше.
   Она окинула взором хозяина с головы до ног и иронически заметила:
   - Завтра? Ты в этом уверен?
   Леон слышал, как она опять заказывает двойную порцию виски. Ему  было
известно, что она такую же порцию только что приняла, а до  того  выпила
несколько стаканов с посетителями. Заговорит ли он сейчас с  ней,  чтобы
запретить ей пить, или же прикажет Людо больше ей не отпускать?
   С вызовом она устремила на хозяина взгляд, с тем чтобы вызвать у него
хоть какую-нибудь реакцию, готовая, если нужно,  вступить  с  ним  прямо
здесь же в шумные пререкания, ибо нервы ее были на пределе.
   Он же предпочел сделать вид, что ничего не замечает, и  направился  в
служебное помещение, чтобы взять там бумажные шляпы, которые  обычно  не
раздавали в столь поздний час, поскольку посетителям они уже были  ни  к
чему.
   - Нет, ты только посмотри! - проворчала она.
   - Вам нужно быть осмотрительнее, мадмуазель Селита, - утешал ее Людо,
- в молодости мне довелось работать в зоопарке в Венсенском лесу, и  там
в некоторые периоды, в основном весной, нам запрещали входить  в  клетки
даже для того, чтобы их почистить. Но проходило две-три недели,  и  наши
звери снова становились кроткими, как овечки, даже еще  более  кроткими,
чем прежде, словно бы просили прощения.
   Рассмешить этим Селиту не удалось.
   Наташа, у которой удалился кавалер, подошла к стойке и посмотрела  на
часы.
   - Еще целый час маяться! Вы даже представить не можете,  как  у  меня
болят ноги.
   - А у меня, - подала реплику Селита, - у меня болят нервы, и я решила
напиться.
   - Думаешь, это поможет?
   - Знаешь новость?
   - Какую? Столько всего происходит в эти дни!
   Накануне  они  охотно  бы  выцарапали  глаза  друг  другу,  а  теперь
оказались как бы в одной лодке, хотя и реагировали  на  это  по-разному.
Селита начала говорить с плохо скрываемой неприязнью:
   - Да вот тут твоя протеже...
   Но вовремя спохватилась:
   - Извини...
   - Ты можешь не стесняться. Я уже давно никому не  протежирую.  Каждый
за себя! Ты говоришь о Мадо?
   - Завтра ее имя вот такими буквами будет напечатано в газете.
   - Я знаю.
   - Но ты вряд ли знаешь, что она теперь будет спускаться в зал  только
для выступлений.
   Наташа  недоверчиво  посмотрела  на  Людо,  который  в  подтверждение
кивнул.
   - Ну такого еще мы не видели!
   - И это все, что ты можешь сказать?
   - Мне плевать.  У  меня  всегда  в  запасе  ангажемент  в  Женеве.  И
перестань пить, потому что из-за этого тебе, я вижу, так и  не  терпится
совершить какую-нибудь глупость.
   Наташе не понадобилось долго разглядывать Селиту,  чтобы  догадаться,
что с  ней  происходит.  Нервы  Селиты  были  настолько  напряжены,  что
успокоить  ее  могли;  как  ей  казалось,  только   бурные   сцены   или
какая-нибудь яростная ссора.
   Это позволило бы ей выплеснуть наружу негодование, которое  буквально
душило ее.
   - Почему бы тебе  не  сказаться  тоже  больной  и  отправиться  домой
спать?
   Если ты примешь две таблетки гарденала...
   Тот же совет ей только что давал Людо!
   Селита сожалела, что сегодня нет графа, а то  бы  она  отыгралась  на
нем. Он в достаточной степени ее раздражал, чтобы она  могла  выплеснуть
на него весь свой гнев.
   Раздав шляпы, Леон вышел на улицу, чтобы постоять рядом  с  Эмилем  и
покурить, как это он часто делал в конце вечера.
   Селите все сильнее хотелось на  кого-нибудь  накинуться.  Она  готова
была избрать жертву  среди  посетителей,  но  в  зале  оставались  всего
несколько пар, занятых исключительно друг другом.
   Ее охватило желание выскочить  без  пальто,  пройти  мимо  хозяина  и
направиться прямо в отель де Ля Пост и постучать в дверь Мадо.
   - Открой, мерзавка!
   Если же та не встанет и не откроет, Селита устроит  страшный  скандал
на лестничной площадке. А когда откроет, то она ей скажет:
   - Впусти меня. Закрой дверь. А теперь мы вдвоем...
   Осмелится  ли  тогда  Мадо  изображать  из  себя  и  дальше  "слабое,
беззащитное существо", моргая своими якобы невинными глазами.
   Вот этими самыми руками и ногтями  Селита  хотела  бы  впиться  в  ее
мягкое и слишком белое тело. Ей так нужно было заставить Мадо кричать от
боли и просить пощады.
   - Теперь ты понимаешь, что ты  им  никогда  не  завладеешь?  Отвечай,
тварь!
   Отвечай, дешевая потаскушка! Отвечай, говорю я тебе!
   Она провела рукой по лицу и посмотрела на Людо, который,  решив,  что
она просит еще выпить, отрицательно покачал головой.
   - Ты знаешь ее адрес в Бержераке?
   - Я знаю только, что ее мать там заведует почтовым отделением.
   - Ее действительно зовут Мадо Леруа?
   Она уже  забыла  сцену,  увиденную  через  окошечко  в  двери,  когда
новенькая  протягивала  свое  удостоверение  Леону,  который  вполголоса
произнес ее фамилию.
   Пусть она не может пойти сражаться в отель де Ля Пост, но ей доступен
другой способ мести.
   Полчаса спустя она вышла из кабаре вместе с Мари-Лу.
   - Куда же мы идем? - спросила подруга.
   - На телеграф.
   Одно окошечко работало  всю  ночь.  Селита  написала  на  телеграфном
бланке пером, которое сильно царапало: Мадам Леруа, заведующей  почтовым
отделением, Бержерак, департамент Дордонь".
   Немного подумав, она составила такой текст: "Ваша  дочь  Мадо  нанята
для участия в стриптизе в кабаре "Монико" в Канне".
   -  А  подпись?  -  спросила  почтовая  служащая,  прочитав  текст   с
невозмутимым видом.
   Тогда Селита назвала первое пришедшее на ум  имя  -  Каролина  Дюбуа.
Больше ее ни о чем не спрашивали.
   Мари-Лу скромно дожидалась на пороге.
   - Ты уверена, что не сделала глупость?
   Селита рассмеялась:
   - Мне теперь уже все равно,  глупостью  меньше,  глупостью  больше...
Тебе не хочется напиться, а?
   - Нет, если ты пойдешь пить, я тут же возвращаюсь домой.
   Нельзя  сказать,  что  это  было  только  желание  напиться.   Селита
испытывала потребность в чем-то более неопределенном и чувствовала  себя
несчастной и оскорбленной.
   Она молча разделась в комнате, которая ей показалась сегодня особенно
неуютной, безликой и уродливой.
   Вопреки своим привычкам, она улеглась  голой  и  не  почистила  зубы.
Мари-Лу легла позже нее и погасила свет.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Прошло несколько минут, и теперь Селита твердо знала,  чего  она  так
мучительно  желает:  мужчину,  безразлично  какого,  лишь  бы  он   смог
раздавить ее, причинить ей боль и снять ее нервное напряжение.
   Возможно, оттого, что она много выпила  и  в  ее  затуманенном  мозгу
произошел какой-то сдвиг, ей вдруг захотелось  встать,  накинуть  пальто
прямо на голое тело и отправиться  на  улицу,  чтобы  попросить  первого
попавшегося мужчину помочь ей.
   В прошлую ночь, хотя она совсем этого не желала, у нее был Эмиль.
   Через приоткрытое окно и закрытые ставни она слышала  шаги,  шуршание
шин велосипедов - мимо проходили люди, одни возвращались с ночной смены,
другие направлялись на дневную работу.
   Ее глаза были устремлены в темноту, тело  напряжено,  болели  кончики
грудей. Она так стиснула зубы, что они заскрипели.  С  соседней  кровати
послышался сонный голос Мари-Лу:
   - Что с тобой?
   Тогда она зашлась в крике:
   - Ничего! Ты меня слышишь? Ничего! Я...
   И  вдруг  обмякнув,  почувствовав  себя   опустошенной,   разразилась
громкими рыданиями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

   Не  сговариваясь,  все  трое  выбрали  в   своем   гардеробе   одежду
поскромнее, попроще и почти не наложили косметики.  Если  посмотреть  на
них, тихо стоящих в саду, то  кажется,  что  это  девушки,  вышедшие  из
церкви после мессы.
   Наташа пришла раньше всех и подождала остальных  на  небольшой  узк