мператорском  универе  стоят  самые  скоростные  модемы  по  эту сторону
двадцать  пятого  века.  Стоит  мне  получить  доступ к этим малюткам, и я в
дамках.  И  тогда,  у-у-ух,  я  смотаюсь из этой выгребной ямы под названием
Токио. Полный улет. Вы больше в жизни меня здесь не увидите.

 Работая,  смотрю,  как  Суга  читает  "МастерХакер".  Каждый  раз,  дочитав
очередную  колонку  текста,  он  вздергивает  брови.  Интересно, что Суга не
назвал  бы выгребной ямой? Что может осчастливить Сугу? Странно, но, когда я
вспоминаю,  что  буду жить здесь лишь до тех пор, пока не найду своего отца,
Токио  мне  почти  нравится.  У  меня такое чувство, будто я на каникулах на
другой  планете,  где  выдаю себя за местного жителя. Может, я даже останусь
здесь  еще  на  какое-то время. Мне нравится показывать проездной сотрудника
ЯЖД  контролеру  у  турникета.  Мне  нравится,  что никто не сует свой нос в
чужие  дела.  Нравится,  что  рекламные  плакаты  меняют  раз  в неделю - на
Якусиме  их меняют раз в десять лет. Мне нравится каждый день ездить в метро
от  Кита  Сендзю  до  Уэно,  нравится тот отрезок пути, когда поезд идет под
уклон,  ныряет  под  землю  и  превращается  в подводную лодку. Мне нравится
смотреть,  как  мимо  на  разной скорости проходят другие подводные лодки, и
можно  в шутку воображать, что едешь в обратную сторону. Мне нравится ловить
взгляды  пассажиров  в  параллельных окнах - будто одновременно вспоминаются
две  истории. По утрам отрезок между Кита Сендзю и Уэно забит до невероятия.
Когда  поезд меняет скорость, мы, трутни, все, как один, апатично качаемся и
пошатываемся.  Обычно только любовники и близнецы становятся так близко друг
к  другу.  Мне  нравится,  что  в  подводной  лодке  не нужно ничего решать.
Нравится  приглушенный  стук  колес.  Токио  -  это  один огромный механизм,
состоящий  из  деталей  помельче.  Трутням  известно  предназначение лишь их
собственных  крохотных винтиков. Интересно, каково предназначение Токио? Для
чего  он?  Я уже выучил названия станций между тем местом, где живу, и Уэно.
Я  знаю,  где  стать, чтобы сойти как можно ближе к выходу в город. "Никогда
не  садись в первый вагон, - говорит дядя Асфальт. - Если поезд с чем-нибудь
столкнется, его раздавит всмятку - и будь предельно внимателен на платформе,
когда  поезд  подходит,  чтобы  тебя  не столкнули под колеса". Мне нравится
вдыхать  настой из запахов пота, духов, раздавленной еды, копоти, косметики.
Мне  нравится  вглядываться  в  отражения лиц, пока не покажется, что я могу
листать  их  воспоминания.  Подводные  лодки  возят  трутней,  черепа  возят
воспоминания,  и  то,  что  для одного человека - выгребная яма, для другого
может быть раем.


x x x


 - Эидзи!
     Андзу,  кто  же  еще.  Луна  сияет,  словно прилетевший за добычей НЛО,
воздух  насыщен  благовониями,  которые  бабушка воскуряет в жилых комнатах,
чтобы отпугнуть комаров. Андзу говорит шепотом, чтобы не разбудить ее:
     - Эидзи!
     Забравшись  на  высокий  подоконник,  она обхватывает колени руками. На
татами[35] и выцветшей фузуме[36] пляшут бамбуковые тени.
     - Эидзи! Ты не спишь?
     - Сплю.
     - Я наблюдала за тобой. Ты - это я, только мальчик. Но ты храпишь.
     Она хочет разбудить меня, вот и злит.
     - Не храплю.
     - Храпишь, как свинья. Угадай, где я была.
     Дайте мне поспать.
     - В туалетной яме.
     -  На  крыше!  Туда  можно залезть по балконному шесту. Я нашла дорогу.
Там  так  тепло.  Если  смотреть  на  Луну  долго-долго, то увидишь, как она
движется. Я не могла уснуть. Какой-то настырный комар все время меня будил.
     -  А  меня  будит  моя настырная сестра. Завтра у меня футбольный матч.
Мне нужно выспаться.
     -  Значит,  тебе  нужно  ночью  чего-нибудь съесть, чтобы подкрепиться.
Смотри.
     Сбоку  стоит  поднос.  Омоти[37], соевый соус, маринованный дайкон[38],
арахисовое печенье, чай. У нас будут неприятности.
     - Когда Пшеничка узнает, она...
     Андзу выражением лица и голосом пытается изобразить Пшеничку:
     -  Может,  ваша  мать  и дала вам кости, малютки, но за то, что у вас в
голове, благодарите только меня!
     Я смеюсь, как всегда.
     - Ты одна ходила на кухню?
     - Я сказала привидениям, что я - одна из них, и они мне поверили.
     Андзу  подпрыгивает  и бесшумно приземляется мне в ноги. Я понимаю, что
сопротивление    бесполезно,    поэтому   сажусь  и  кусаю  скрипучий  кусок
маринованной  редьки. Андзу проскальзывает ко мне под футон и макает омоти в
блюдце с соевым соусом.
     -  Мне  снова  снилось, что я летаю. Только приходилось махать крыльями
изо  всех  сил,  чтобы удержаться в воздухе. Я видела, как целая толпа людей
ходит  туда-сюда,  а еще ту полосатую цирковую палатку, где жила мама. Я уже
хотела спикировать на нее, когда этот комар меня разбудил.
     - Ты поосторожней со своими падениями. Андзу жует.
     - Что?
     -  Если  тебе  приснится, что ты падаешь и бьешься о землю, ты на самом
деле умрешь, прямо в постели.
     Какое-то время Андзу продолжает жевать.
     - Кто так говорит?
     - Ученые так говорят.
     - Чепуха.
     - Ученые это доказали!
     -  Если  тебе  приснилось,  что  ты  упал, ударился о землю и умер, как
может кто-нибудь узнать, что тебе снилось?
     Я  обдумываю  эту  мысль.  Андзу молча наслаждается победой. Лягушки то
начинают  свой  концерт,  то  умолкают,  будто  миллионы  маримб[39]. Где-то
далеко  спит море. Мы громко жуем одну омоти за другой. Вдруг Андзу начинает
говорить  странным  голосом  - я не помню, чтобы она когда-нибудь раньше так
говорила:
     - Я больше не вижу ее лица, Эидзи.
     - Чьего лица?
     - Маминого. А ты?
     - Она болеет. Она лежит в специальной больнице. Голос Андзу дрожит.
     - А если это неправда? А?
     - Это правда!
     У меня такое чувство, будто я проглотил нож.
     - Она такая же, как на фотографиях.
     - Это старые фотографии.
     Почему  сейчас?  Андзу вытирает глаза ночной рубашкой и отводит взгляд.
Я слышу, как она стискивает зубы и давит что-то в горле.
     -  Сегодня  после  обеда,  когда ты был на тренировке, Пшеничка послала
меня  в  магазин  госпожи  Танака купить пачку стирального порошка. Там была
госпожа  Оки  со  своей сестрой из Кагосимы. Они стояли в глубине магазина и
не сразу меня заметили, поэтому я все слышала.
     Нож вонзается мне в кишки.
     - Слышала что?
      -  Госпожа  Оки  сказала:  "Эта  девчонка  Миякэ,  конечно,  здесь  не
показывается".  Госпожа  Танака  сказала: "Конечно, у нее нет на это права".
Госпожа  Оки  сказала: "Не смеет. Бросила двоих детишек на бабушку и дядьев,
а  сама  живет  в Токио со своими роскошными мужчинами, модными квартирами и
машинами". Потом она увидела меня.
     Нож поворачивается. Сдавленно всхлипывая, Андзу ловит ртом воздух.
     - И что?
     - Выронила яйца и поскорее вышла.
     В  лунном свете тонет мотылек. Я вытираю Андзу слезы. Они такие теплые.
Потом она отталкивает меня и упрямо съеживается.
     -  Послушай.  -  Я  гадаю,  что  бы такое сказать. - Эта госпожа Оки со
своей  сестрой  из Кагосимы и госпожа Танака вместе с ними - ведьмы, которые
пьют собственную мочу.
     Я  предлагаю  ей  кусок маринованного дайкона, но Андзу качает головой.
Лишь бормочет:
     - Разбитые яйца. Повсюду.


x x x


 "Фудзифильм"  показывает  02:34.  Спать.  Спать.  Ты  засыпаешь.  Твои веки
тяжелееееееют.  Дайте  мне  поспать.  Пожалуйста.  Мне завтра на работу. Уже
сегодня.  Закрываю  глаза - и вижу тело, падающее в никуда. Кубарем. Таракан
до  сих  пор  сражается  с  клеем.  У  тараканов  есть особые органы чувств,
благодаря  которым  они  пускаются  наутек  еще  до  того, как информация об
опасности  поступит  в  мозг.  И  как  ученым  удается  узнавать такие вещи?
Тараканы  даже  книги  едят,  если  не  попадется  ничего посочнее. Кошка бы
вышибла  из  Таракана  дух.  Кошка. Кошка знает тайну жизни и смерти. Среда,
вечер, я возвращаюсь с работы.
     -  Ну, как дела в конторе, любезный? - спрашивает Бунтаро, потягивая из
банки кофе со льдом.
     - Неплохо, - отвечаю я. Бунтаро допивает последние капли.
     - А что у тебя за коллеги?
     -  Я  еще мало с кем знаком. Суга, парень, место которого я займу, мнит
себя  самым  крутым киберпреступником всех времен и народов. Госпоже Сасаки,
моему  боссу, я, похоже, не очень-то по душе, но мне она все равно нравится.
Господин  Аояма,  ее  босс,  такой  напыщенный  тип, что удивительно, как не
скрипит при ходьбе.
     Бунтаро  закидывает  банку  в  мусорное  ведро,  и тут входит клиент со
стопкой  видеокассет.  Я  забираюсь в свою капсулу, падаю на футон и в сотый
раз  читаю письмо Акико Като. Пока в комнате сгущаются сумерки, поигрываю на
гитаре.  Я еще не могу позволить себе купить подходящие светильники, поэтому
довольствуюсь  дряхлой  лампой,  которую мой предшественник держал в глубине
шкафа.  Внезапно  решаюсь  себе  признаться,  что смутная надежда, которой я
тешил  себя  всю  жизнь,  будто,  приехав  в  Токио, рано или поздно встречу
своего  отца,  -  смехотворна.  Достойна жалости. Вместо того чтобы принести
освобождение,  правда  погружает  меня  в такое уныние, что я не могу больше
играть.  Сворачиваю футон, усаживаюсь на него и включаю телевизор, спасенный
на  прошлой  неделе  из кучи мусора. Этот телевизор - полное дерьмо. Зеленый
цвет в нем становится сиреневым, а синий - розовым. Я настроил пять каналов,
и  еще  один  с  помехами.  Все  передачи  -  тоже  дерьмо. Губернатор Токио
заявляет,   что  в  случае  землетрясения  все  черные,  испанцы  и  корейцы
взбесятся  и начнут грабить, насиловать и мародерствовать. Переключаю канал.
Фермер    рассказывает,   как  свиньи  жиреют,  поедая  собственное  дерьмо.
Переключаю  канал.  Токийские  "Гиганты"  одерживают  верх над хиросимским "
Карпом"[40].    Достаю    из   холодильника  упаковку  уцененного  суси[41].
Переключаю  канал.  Идет  игра, в которой участникам задают вопросы о мелких
подробностях  отрывка  из фильма, который они только что видели. Краем глаза
замечаю  крадущуюся  тень.  Вдруг  она  бросается прямо на меня, и я чуть не
роняю свой ужин на пол.
     - А-а-а-а!
     Мне  под  ноги  прыгает  черная кошка. Она зевает во всю свою клыкастую
пасть. Кончик хвоста у нее белый. На шее - ошейник в шотландскую клетку.
     -  Кошка,  -  бессмысленно  бормочу  я, пока пульс пытается вернуться к
нормальному ритму.
     Должно  быть,  она  спрыгнула  на  балкон  с  карниза и пролезла внутрь
сквозь дыру в москитной сетке.
     - Ты же потерялась!
     Кошка  не  из  тех,  кого  легко смутить. Я резко топаю ногой, как люди
обычно  делают,  чтобы  отпугнуть  животных,  но  ее этим не проймешь. Кошка
смотрит на суси и облизывается.
     -  Послушай,  -  говорю  я,  -  пойди  и поищи домохозяйку, у которой в
холодильнике полно остатков от ужина.
     Кошка невозмутимо молчит.
     - Одно блюдечко молока, - говорю я ей, - И ты уйдешь.
     Кошка опустошает его, едва я успеваю налить. Еще.
     - Это последнее, ладно?
     Пока  кошка  лакает  молоко,  на  этот раз более сдержанно, я спрашиваю
себя,  с каких это пор я разговариваю с животными. Она смотрит, как я сдуваю
пушинку  с  последнего  кусочка  суси.  Так  что в итоге мне достается пачка
крекеров, а Кошка уминает свежую рыбу, осьминога и тресковую икру.

 Если  выйти  из вокзала Уэно в парк, пройти мимо концертного зала с музеями
и  обойти  вокруг  фонтана,  то  вы  попадете  в  аллею,  обсаженную высоким
кустарником.  Здесь,  в  палатках,  сооруженных  из  кусков небесно-голубого
полиэтилена  и  деревянных шестов, живут бездомные. В самых лучших есть даже
двери.  Я  думаю,  именно  там  живет  Дама  с фотографиями. Она появилась у
стойки  для  приема  заявлений  во вторник, прямо перед обеденным перерывом.
Это  был  самый  жаркий  день  за  всю  неделю.  Асфальт напоминал размякший
шоколад.  На  ней  был  плотно  повязанный  головной  платок,  длинная  юбка
непонятной  расцветки  и  потрепанные  теннисные  тапочки. Сорок, пятьдесят,
шестьдесят  лет - по обветренному лицу с глубоко въевшейся грязью невозможно
было  угадать  ее  возраст.  Суга ухмыльнулся и, заявив, что у него перерыв,
улизнул  в туалет предаваться самобичеванию. Эта бездомная женщина напомнила
мне фермерских жен с Якусимы, только она еще более заторможенная.
     Ее  взгляд не может удержаться на одной точке. Голос у нее надтреснутый
и шипящий.
     - Я их потеряла.
     - Что вы потеряли?
     Она переминается с ноги на ногу.
     - Вам их еще не приносили?
     Тянусь к стопке бланков заявлений о пропаже.
     - Так что вы потеряли?
     Она кидает на меня быстрый взгляд.
     - Фотографии.
     - Вы потеряли фотографии?
        Она  достает  из  кармана  луковицу  и  начинает  счищать  хрустящую
коричневую шелуху. У нее почерневшие, покрытые струпьями пальцы.
     Повторяю попытку.
     - Вы потеряли фотографии в поезде или на вокзале?
     Она по-прежнему уклоняется от ответа.
     - Старые-то мне вернули...
     - Мне бы очень помогло, если бы вы рассказали немного подробнее о...
     Она лижет луковицу.
     - А вот новые я обратно не получила.
     - Это были ценные фотографии? Она кусает луковицу. Луковица хрустит.
        Из  бокового  кабинета  выходит  госпожа  Сасаки  и  кивает  Даме  с
фотографиями.
     - Ну и пекло сегодня.
     Дама с фотографиями говорит, жуя луковую жвачку:
     - Они мне нужны, чтобы прикрыть часы.
     -  Боюсь, сегодня у нас фотографий нет. Возможно, завтра вы их найдете.
Не пробовали искать около пруда Синобазу[42]?
     Дама с фотографиями хмурится.
     - Что это моим фотографиям там делать? Госпожа Сасаки пожимает плечами.
     - Как знать? В жару там прохладно. Она кивает.
     - Как знать...
     И бредет прочь.
     - Она постоянный клиент?
     Госпожа Сасаки направляется к письменному столу.
     -  Мы входим в ее маршрут. Просто будь с ней вежлив, это ведь ничего не
стоит. Ты понял, что за "фотографии" она имела в виду?
     - Наверно, какой-нибудь семейный альбом?
     -  Сначала  я  тоже  поняла ее буквально. - Госпожа Сасаки, как всегда,
точно выбирает слова. - Но, похоже, что она говорит о своих воспоминаниях.
     Мы  смотрим,  как она исчезает в мерцающем свете. Цикады гудят то тише,
то громче.
     - Мы - это всего лишь наши воспоминания.


x x x


 Луна  передвинулась.  Успокоившись,  Андзу  маленькими глотками пьет чай. Я
где-то  на  границе  между  сном  и  бодрствованием.  Изо  всех  сил пытаюсь
вспомнить  мамино  лицо.  Мне  кажется, что я помню запах ее духов, но точно
сказать  не  могу. Чувствую, как Андзу устраивается внутри калачика, которым
я свернулся. Она все еще думает о маме.
     -  Последний  раз  мы с ней виделись в доме дяди Толстосума в Кагосиме.
Когда в последний раз уезжали с Якусимы.
     - В день рождения секретного пляжа. Два года назад?
     - Три. Два года назад был день рождения надувной лодки.
     -  Она  уехала  так  неожиданно.  Пробыла  целую неделю, а потом просто
исчезла.
     - Хочешь, расскажу секрет? Я тотчас просыпаюсь.
     - Настоящий?
     - Я уже не маленькая. Конечно, настоящий.
     - Тогда давай.
     - Пшеничка велела никому не рассказывать, даже тебе.
     - О чем?
     - О том, почему она тогда уехала. Я говорю о маме.
     - И ты молчала три года? Я думал, она уехала, потому что заболела.
     Андзу зевает, демонстрируя равнодушие к тому, что я думаю или думал.
     - Расскажи.
     - В тот день я плохо себя чувствовала. Ты был на футбольной тренировке.
Я  делала  уроки за столом на первом этаже. Мама стала готовить темпуру[43].
- Голос Андзу будто надломился. По мне, лучше бы она рыдала.
     - Она макала в тесто разные странные вещи.
     - Какие странные вещи?
     -  Несъедобные. Свои часики, свечку, чайный пакетик, лампочку. Лампочка
лопнула  в  кипящем  масле,  а  мама  нехорошо засмеялась. Кольцо. Потом она
положила все это на блюдо со слоем мисо[44] и поставила передо мной.
     - И что ты сказала?
     - Ничего.
     - А она?
     -  Она сказала, что это игра. Я сказала: "Ты пьяная". Она ответила, что
это  все  из-за Якусимы. Я спросила, почему она не может играть без выпивки.
Она  спросила,  почему мне не нравится, как она готовит. Она велела, чтобы я
съела  свой  ужин,  как  примерная девочка. Я сказала: "Я не могу есть такие
вещи".  И  она рассердилась. Помнишь, какой ужасной она иногда бывала, когда
приезжала к нам? Я не помню, как она выглядит, но это я помню.
     - Что было потом?
     -  Пришла  тетя  Толстосум  и  увела ее в спальню. Я слышала... - Андзу
глотает слезы. - Она плакала.
     - Мама плакала?
     -  Тетя  Толстосум вернулась и сказала, что если я кому-нибудь расскажу
об  этом,  то может прийти плохой доктор и забрать маму. - Андзу хмурится. -
Поэтому я вроде как заставила себя об этом забыть. Но не по-настоящему.
     Ухает сова.
     Я должен заснуть. Андзу покачивается, медленно-медленно.
     Вдалеке лает собака, потревоженная реальностью или воспоминанием.
     - Не езди завтра в Кагосиму, Эидзи.
     - Я должен ехать. Я защитник.
     - Не езди.
     Я не понимаю.
     - Почему?
     - Тогда поезжай. Мне плевать.
     - Всего на два дня. Андзу кричит:
     - Не ты один можешь совершать взрослые поступки!
     - Что ты хочешь сказать?
     - Я-то знаю, а ты догадайся!
     - Что ты хочешь сделать?
     - Узнаешь, когда вернешься со своего футбола!
     - Скажи!
     - Я тебя не слышу! Ты в Кагосиме!
     - Скажи! - Я встревожен. В голосе у нее злорадство:
     - Увидишь. Увидишь.
     - Все равно, кому интересно, что ты там задумала?
     - Утром я видела жемчужную змею!
     Теперь  я  уверен,  что  она  врет. Жемчужная змея - это глупая сказка,
которую  бабушка рассказывает, чтобы нас напугать. Она говорит, что эта змея
жила  в  амбаре  семьи  Миякэ  еще до того, как она сама родилась, и что она
появляется,  чтобы  возвестить о приближении смерти. Мы с Андзу давным-давно
перестали  в  нее верить, только бабушке это невдомек. Мне обидно, что Андзу
думает,  будто  меня  можно  запугать и заставить повиноваться россказнями о
жемчужной  змее.  Мартовская птица-полуночник пытается вспомнить свою песню.
Она  то  и  дело  выбивается  из  темы  и  начинает  заново.  Каждую весну я
вспоминаю  эту  птицу,  а  к  сезону  дождей снова забываю. Потом мне все же
хочется помириться с сестренкой, но она уже спит или притворяется спящей.


x x x


 Я  и  не заметил, как стрелки "Фудзифильма" контрабандой протащили три часа
через  границу  времени.  До  рассвета  еще  часа  два.  Ночь сплела уже три
четверти своей липкой паутины. На работе я весь день буду как выжатый лимон.
Госпожа  Сасаки  предупредила, что в субботу дел больше, чем в будни, потому
что  те, кто едет на работу, лучше следят за багажом, чем те, кто в выходные
отправляется  за  покупками  или  с  пятницы гуляет всю ночь напролет, кроме
того,  многие  ждут субботы, чтобы прийти забрать то, что потеряли. Наверно,
повсюду  будут  крутиться  репортеры,  вынюхивая  что-нибудь  новенькое  про
господина  Аояму.  Бедняга.  Внезапно  и бесцеремонно, словно пуля над ухом,
звонннннннннит  телефон.  Этот буравящий звук вселяет чувство вины и страха.
Телефон  звонннннннннит.  Странно. Телефон появился у меня только на прошлой
неделе.  Никто  не  знает  моего номера. Телефон звонннннннннит. А вдруг это
какой-нибудь  извращенец забавляется, выбирая номера наугад? Стоит ответить,
и  моргнуть  не  успею,  как  этот психопат окажется в моем душе. Ни за что.
Телефон    звонннннннннит.   Бунтаро?  Что-то  случилось?  Но  что?  Телефон
звонннннннннит.  Стоп.  Мой  номер знают в "Осуги и Босуги" - допустим, одна
из  коллег  Акико  Като  прочитала  мое  письмо прежде, чем та пустила его в
машинку   для  резки  бумаг,  и  невольно  прониклась  сочувствием  к  моему
положению.  Она  связывается