заклеены.  И от этого глаза как будто поворачивались
внутрь,  и   получался  длинный  черный  коридор,  оттуда  приходили  разные
треугольники,  квадраты, опять  треугольники. Наконец глаза  открылись.  Она
увидела какие-то блестящие огромные четыре глаза, и еще  блестели зеркала  и
металл. Было очень красиво. Каждая блестящая  точка многократно повторялась,
переливалась и  слепила  глаза. И  как железом по стеклу  раздался визгливый
женский голос, вобравший в себя всю злобу и грязь: "Вот блядь, ну и хлопот с
ней."


        "x x x"

     "Я все же  поступил работать в собор. Когда я туда пришел в первый раз,
мне  показалось, что  там ужасно темно, и какие-то безумные толпы. Старуха у
входа  не  хотела  меня пускать  без  билета, но я сказал,  что  я по поводу
работы, и  она пустила, указав на стол  в  глубине  зала. Я  пошел  по этому
огромному залу  и сразу  же потерял  из виду стол и  заблудился. Пока  я там
ходил, я слышал обрывки экскурсий. Почти все экскурсоводы говорили одно и то
же,  и только  одна  вопила громче всех  про  архитектора, построившего этот
собор, какой он прекрасный и умный. Мне даже стало интересно, я  так и ходил
за ней всю экскурсию.
     Когда  она немного успокоилась и пришла  в себя, я спросил ее про стол.
Она  была не в  очень хорошем настроении,  но все  же показала мне куда-то в
угол.  Я пошел туда  и увидел такую колоду  с  маленькими глазками и  бюстом
огромного  размера,  который  она  уложила  на  стол.  Я  подумал,  что  это
начальница  и  сказал  ей, что  хочу  у  них работать.  Тут  из-за ее  спины
высунулась  другая,  страшная,  с  серой  рожей  и  очень  мило  стала  меня
расспрашивать, кто  я и что умею делать. Вроде  бы, я  ее устраивал,  но она
колебалась. Наконец она меня спросила,  женат я  или  нет.  Я сказал,  что в
разводе. Ей это, по-моему,  понравилось,  и она  стала  расспрашивать  меня,
почему я  развелся с женой, и какая она была. А я  ей сказал, что  она  была
жуткая стерва и меня совершенно  не понимала, а мне  ведь нужно  было просто
человеческое  отношение. Ей это понравилось еще больше, и она направила меня
в кадры. Мимо как раз  проходила еще одна  баба, вся скрюченная и согнутая с
выпущенными глазами.  "Начальница",  с которой я разговаривал, окликнула ее:
"Надежда Константиновна! Проводите пожалуйста молодого человека в кадры!" Та
угодливо  согнулась еще  больше  и закивала  головой. Я шел за ней  и думал:
"Боже,  какие уроды!  Все как на  подбор!  Просто  паноптикум  какой-то!" Мы
прошли с  ней  по  длинному  темному коридору.  В  тесной  каморке  огромная
курчавая колода в розовом свитерке кокетливо посмотрела на меня  и спросила:
"А  почему  вы хотите работать именно у  нас?"  Я ответил,  что  интересуюсь
религией  и  вообще памятниками  культуры. Тогда она  предложила мне  писать
заявление на музейного смотрителя.
     Я вышел на работу  на следующий  день. Я  должен  был сидеть  у входа и
показывать посетителям, где собираются группы на экскурсии.
     Мне сказали,  что туалет раньше находился  в подвале, и до  него  нужно
было идти целый  километр. Но теперь, когда собор  стал зарабатывать валюту,
сделали небольшую  реконструкцию, и туалет перенесли в  алтарь, недалеко  от
кабинета директора.  Это  гораздо  удобнее,  хотя  и неприятно, что  кабинет
директора рядом, и из-за этого можно с ним лишний раз встретиться.
     Фарцовщики  буквально  осаждали   собор  и   мешали  мне  тусоваться  с
иностранцами.  Почему-то  их  не  трогали, хотя я  часто  на  них  жаловался
милиционерам.  В конце концов,  фарцовщики  подарили  мне  новую  английскую
шляпу, и я стал пускать их в собор бесплатно.
     Постепенно я познакомился  со всеми  сотрудниками. Самая  умная из всех
была,  конечно, Елена Борисовна, та, на которую я натолкнулся в первый  раз.
когда  пришел.  Она знала буквально  все,  каждую мелочь,  каждую деталь. Ее
экскурсии  пользовались  наибольшим успехом у  посетителей. Она  так  любила
архитектора,  который  построил собор, что писала про него роман.  Она прямо
так  всем  и говорила, что влюблена  в него, и  что он спас ее от смерти. Ей
было очень плохо, когда она пришла в собор, а  теперь стало совсем хорошо...
Она  вообще очень  заботилась  о  сохранении нашего  культурного  наследия и
старалась исправить всех некультурных посетителей.
     Однажды я видел, как один иностранец подошел к дверям собора и  стал их
ковырять,  он просто  хотел  потрогать и узнать,  из чего они сделаны. Я уже
хотел подойти и поговорить, как  вдруг  вижу, что она подкрадывается  сзади.
Она  завопила: "Вот  ду  ю  ду!" Он  так вздрогнул и  обернулся. А она опять
завопила, еще  громче: "Вот ду  ю  ду!" и  стала бить его по рукам. Он прямо
оцепенел на месте, тут  на  этот  крик все сбежались, и  его увели. Он так и
держался рутой за сердце. Потом Елена Борисовна всем об этом рассказывала  и
говорила, что это  был американец, и  что они  такие  некультурные  Конечно,
нельзя так  относиться к нашей культуре, в чем-то она здесь права,  хотя мне
не верится, чтобы это был американец, наверное, какой-нибудь наш говноед.
     В соборе она  неизменно  всем  напоминает:  "Товарищ, вы  забыли  снять
шапку!" И  все всегда снимали. Но  один раз вышел ужасный скандал.  В  собор
пришли  советские  офицеры,  они  были  в фуражках, и  она  на  них заорала:
"Снимите шапки, молодые люди!" А они не обратили на нее  никакого внимания и
фуражек не сняли.  Тогда она вдруг покраснела  как рак  и  завопила:  "Сними
фуражку, оккупант проклятый!" А надо  сказать, что  в  то время ограниченный
контингент  наших  войск  еще находился  в Афганистане, о чем  она, конечно,
меньше всего  думала. Тут они ужасно обиделись и пошли жаловаться директору.
Их  долго  уговаривали,  но  они  стояли  на  своем  и  грозили  написать  в
политуправление. Они усмотрели  в ее  словах  какой-то намек. Собрались  все
научные  сотрудники  и  всячески  прогибались  перед  ними,  умоляли  их  не
обижаться и говорили, что она  сумасшедшая,  но  очень несчастная,  и что ее
терпят здесь только из гуманных побуждений.  Услышав про гуманность, офицеры
немного успокоились. Тут вызвали Галю, и та провела им  экскурсию по собору.
Увидев Галю, они совсем растерялись и забыли обо всем. С Галей я тоже дружу,
она такая огромная, у нее  грудь восьмого размера и громадный взбитый кок на
голове, а волосы черные, как у цыганки - она их красит. Правда, на макушке у
нее просвечивает лысина, но это не каждый увидит - это  на стул надо влезть,
чтобы стать с ней одного роста.
     Она  меня  тоже очень полюбила и  трепалась со мной,  так как  она была
научным сотрудником,  а научным сотрудникам было абсолютно нечего  делать на
работе.
     У  нее было три мужа. Но  они ее совершенно не удовлетворяли. Она никак
не  могла забыть  своего  одного  друга  детства, который  ее когда-то очень
любил. Она  очень жалела, что  не  вышла  за  него замуж, потому что он стал
кандидатом наук, и у него даже была машина. Но он  был уже  женат, и  у него
были дети. И вот они  случайно встретились - в магазине, кажется, я точно не
помню.  И  она  решила:  "Хоть  разок  с   ним  посношаюсь!"  Она,  конечно,
рассказывала  не  такими словами,  но  суть была  именно такова.  Они  с ним
поехали на машине за город. Там в машине он ее раздел и вдруг стал делать ей
"горяченькие"  и "саечки" и  даже  давать "щелбаны", ей было  больно, но она
терпела.  Она  так и  сидела голая,  вся  съежившись  и  изображала,  что ей
приятно,  она вся изгибалась и вздыхала, потому что надеялась,  что, в конце
концов, он ее все  же трахнет. Она надеялась, что это у него только прелюдия
к главному акту. Но он  вдруг остановился и спросил ее: "Тобой никто еще так
не  обладал?" И она покорно ответила:  "Нет,  никто!" Она испугалась, что он
сумасшедший и задушит ее, если она будет  выражать  неудовольствие. Не знаю,
почему он так поступил. Может быть потому, что они вместе учились в школе, и
это связано с какими-то детскими воспоминаниями.
     А вообще, все эти бабы  в  соборе, такие страшные и прыщавые, постоянно
говорили про  мужиков, они  даже сосиску в подвале не могли  спокойно съесть
без нездоровых ассоциаций  - мне они все  ужасно  остоебенили. особенно тем,
что  строили мне глазки. Я как-то сидел спокойно на стуле и дремал,  то есть
работал,  и вдруг  одна  прибегает вся  красная, возбужденная  и спрашивает:
"Куда ты дел мою квитанцию?" Я ничего не понял. Оказывается, ее квитанция об
уплате партийных взносов лежала на полке, а я туда поставил  свою сумочку, и
теперь квитанция потерялась. А  она от  меня  чего-то хочет. Конечно,  ясно,
чего ей надо, но с этим не ко мне.
     Директор  нашего  музея решил отчислять деньги на Чернобыль и устроил в
алтаре  собрание.  Там поставили цветной  телевизор  и  показали  фильм  про
облученных - пожарников, доярок, колхозников и прочих. Что касается меня, то
я гораздо больше боюсь СПИДа, я даже несколько раз проверялся. А однажды мне
вдруг позвонили и сказали: "Вы были в контакте с  больным."  Я чуть с ума не
сошел от страха, опять  сходил и  сдал  анализ, а потом подумал "У нас такие
врачи,  они  даже  кровь  проверить  не  могут.  Вдруг  я  болен,  а  анализ
отрицательный".  Я  стал  наблюдать  за  своим  состоянием  -  я мерил  себе
температуру,  она  у  меня  была  36,9,  а  иногда  и  37.  Это  меня ужасно
беспокоило. Однажды  мне показалось,  что  у  меня на ноге  какая-то сыпь. Я
показал ее Марусику - она как  раз зашла ко мне, а  она сказала, что мне все
кажется,  потому что  мне нечего делать.  В  общем,  это все  были  не очень
приятные моменты.
     Жалко, конечно,  денег - лучше бы мне дали мою часть валюты - но все же
лучше на Чернобыль, чем неизвестно куда, потому что  мне  все  равно  бы  не
дали.
     На собрании  выступал  сам директор  - он очень  высокий, у  него такая
благородная  седина, и маленькие глазки, а волоски сзади немного завиваются.
Я  не  думаю, что  он  их завивает, он,  по-моему,  натурал, хотя  кто-то  и
говорил,  что  он стал  импотентом после своей службы на подводных лодках во
время войны. Там он был политруком, а потом работал в Обкоме партии и хоть и
лечился  в  специальной  больнице,  но  потенцию  не  восстановил.  Впрочем,
наверное, все это сплетни, люда  ведь  такие завистливые. Когда  он  смотрел
фильм про  Чернобыль,  то стал  вдруг  весь  красный, будто из  бани  вышел.
Наверное,  ему  чего-то захотелось, там были  такие  кадры, просто прелесть,
одну  такую лапочку показывали в постели... А впрочем, это, конечно, ужасно,
ужасно!... Потом выступала баба, секретарь парторганизации, я ее заметил еще
когда пришел наниматься на  работу. У  нее  тоже был огромный  бюст, даже не
знаю у кого больше - у Гали  или у нее. Недавно у нее были неприятности - ее
пригласили в общество "Знание" читать лекцию, а она объелась семечками и  не
смогла  прийти.  Так  она сама  рассказывала,  я  слышал.  Хотя  теперь  она
выглядела  вполне здоровой  и говорила так же бодро, как  и всегда. Она  мне
даже  чем-то  нравится.  Не своим  бюстом,  конечно,  а  тем, что  она такая
простая. Только она со мной не дружит. Она меня совсем не замечает. Говорят,
что она была любовницей директора, и что он любит  таких огромных баб.  Галя
мне рассказывала,  что он  как-то пригласил ее к себе  в кабинет и предложил
перевести  с английского  книжку, на  обложке которой была нарисована баба с
голой  жопой,  которая,  к  тому  же, сидела  верхом  на  дереве.  Наверное,
занималась там онанизмом. Что было дальше я не знаю, она не рассказывала.
     Вечером после работы я зашел  к Марусику домой. Она помогает мне писать
письма французской старухе и переводит  ее ответы. Марусик знает французский
язык. Она написала мне просто очень трогательное письмо, а потом  мы  попили
чаю без сахара, потому что я худею и она тоже."


        "x x x"

     Эскалатор  плавно  спускался  вниз...  Маруся боялась ездить  в  метро.
Однажды в вагоне метро ей стало плохо, и она упала в обморок. Ее вытащили на
остановке,  и баба, торговавшая  билетами спортлото, дала ей  свой стульчик.
Маруся сидела и приходила  в себя. Правда, баба дала ей  посидеть  недолго и
вскоре потребовала свой стул обратно. Тогда Маруся села на свою сумку. К ней
подошел бородатый  мужик и представился  "художником". Он сказал, что  пишет
картину "Похищение сабинянок" и попросил Марусю попозировать. Маруся никогда
не  видела живых  художников,  она  тогда  еще  училась  в  школе,  ей  было
интересно,  и  она  поехала с  художником.  Художник  жил  у  станции  метро
"Звездная". Тесная комната была разделена пополам занавеской, в  форточку  с
мясокомбината проникал  отвратительных  запах. За  занавеской едва  теплился
синий свет,  там кто-то шевелился.  Марусе стало  страшно. Художник пояснил:
"Это  моя мама за  занавеской. Она совсем не встает.  Я ее  кормлю. Но ты не
бойся, она нам не  помешает. Раздевайся,  я  буду тебя писать".  Он даже  не
спросил Марусю,  как ее  зовут. "Что,  прямо сейчас?" - спросила  Маруся. "А
чего откладывать? - спросил художник.  - Мне так  только  скажи -  Виталька,
давай, - и я  уже готов,  хоть в баню, хоть куда".  "Нет, спасибо, - сказала
Маруся,  -  я  лучше пойду", "Ну  и зря, - сказал художник, - а я хотел тебе
такую штучку сделать" - и  он показал какого-то жуткого деревянного черта  с
длинным веревочным хвостом, - "это  кулончик. Может, зайдешь еще?"  "Хорошо,
зайду, "- пообещала Маруся.
     Эскалатор глухо гудел.
     Однажды, когда  она училась в  десятом  классе и после  уроков  ехала в
метро  домой,  к  ней подошел грузин. Маруся  не  испугалась,  потому что он
приветливо  улыбался, и  еще  с ним была  девица  небольшого роста,  коротко
стриженная,  она  молчала  и  тоже улыбалась. Грузин крепко  взял Марусю  за
локоть и быстро-быстро стал говорить: "Дэвушка, а как нам на улицу  Костюшко
проехать?  Скажи  пажалуста,  дарагая,  пакажи!"  Маруся  стала  вежливо все
объяснять грузину. Они сели в  электричку и поехали, потому что  им  было по
пути. А потом Марусе надо было выходить и пересаживаться на другую линию, но
грузин ее не пустил. Он встал перед ней  и держал за руку, пока не закрылись
двери, а потом сказал:  "Поехали, ты нам покажешь, где это!" Маруся не стала
вырываться и поехала с ними. Ей было интересно,  что будет дальше.  От метро
они дошли до улицы Костюшко. У дома грузин сказал ей: "Давай, пошли  с нами.
Мы тебя угостим,  чаю выпьем!" Маруся поднялась  с  ними. Дверь  им  открыла
огромного  роста девица с  крашеными белыми  волосами и черным фингалом  под
глазом.  Грузина, который привел Марусю, звали Гиви, а девушку,  что  была с
ним,  Люся.  Огромную девицу звали  Таня.  Все прошли в  комнату, где стояла
железная кровать и старый приемник. Гиви сел на кровать, а девушки на стулья
рядом  с  кроватью.  Гиви  включил  приемник, там загорелся зеленый  глазок.
Маруся вспомнила,  что  такой  же приемник  был  в Жмеринке и дедушка всегда
слушал его на ночь.  И Маруся засыпала под монотонный голос диктора с легким
акцентом,  а зеленый глазок горел долго-долго и  продолжал гореть, когда она
уже спала.
     Здесь   в  этой  комнате   приемник  успокаивал  и   навевал   приятные
воспоминания. Потом пришли  еще  два  грузина.  Один  был  помоложе,  худой,
кудрявый, а второй совершенно  квадратный, волосатый, причем волосы росли  у
него  прямо от бровей.  Они долго разговаривали  с Гиви по-грузински, причем
Марусе  показалось,  что  речь шла  о  ней, потому  что  Гиви несколько  раз
оглядывался  на  нее. Потом  Марусю отвели на  кухню  и поставили  перед ней
тарелку с вермишелью и мясом. Маруся не хотела есть и стала отказываться, но
Гиви наклонился и спросил ее: "Ты что, брэзгуешь?" Маруся молча взяла  вилку
и стала  есть. Оказалось очень вкусно, там был какой-то  острый  соус. Потом
Таня,  подперев щеку  ладонью,  стала  рассказывать  Марусе, что  грузины  в
интимных отношениях - настоящие звери и что иметь с ними дело - не дай Бог.
     "Видишь?  - она дотронулась  до  фингала.  -  Это мне  Вартан поставил.
Просто так, чтобы помнила."
     Тут  в  дверь  заглянул  Гиви  и  сказал, обращаясь к Марусе: "Дарагая,
падажди меня, я скоро буду. Только нэ ухади, даждись абязательно."
     Хлопнула дверь.  Маруся молчала.  Таня спросила: "У тебя  есть телефон?
Дай мне, а то я  хочу уйти от них, а  мне даже не к кому здесь обратиться. Я
из Таллина, а здесь у меня ни знакомых,  ни родственников нет, " Маруся дала
ей свой телефон, ей стало жалко огромную  Таню, и  к тому же у нее был такой
страшный фингал. Потом Маруся встала и сказала: "Ну, я пошла..." У дверей ей
преградил дорогу высокий грузин.
     "Ты куда, дарагая? Разве Гиви разрешил?"
     "Да пусти ее, Вартан.  - Таня стояла на пороге  кухни - Пусти. Гиви сам
сказал ей выйти через часик, а сейчас как раз одиннадцать..."
     "Ну  ладно,  смотри,  отвечаешь... Иди  тогда,  дарагая..."  - и Вартан
широко  распахнул перед  Марусей дверь. Маруся с облегчением вышла на улицу.
Домой она пришла поздно,  и мама как всегда стала ее  расспрашивать, где она
была. почему так поздно. Маруся сказала,  что гуляла с девочками в парке.  А
на следующий день раздался телефонный звонок. Трубку  сняла мама, она всегда
сама  старалась подойти к телефону. Мужской голос  в трубке попросил Марусю.
Марусе никогда не звонили мужики, и мама насторожилась.
     "А кто это ее спрашивает?"
     "А ты сама кто? " - нагло спросил ее голос в трубке.
     "Я ее мама, - сказала мама, - а ты кто?"
     '' А я ее знакомый грузин!"
     Тут мама пришла в ужас, она  стала кричать, чтобы тот больше никогда не
звонил, что Маруся еще учится в школе, что она еще маленькая, и что, если он
будет   звонить,  она  сообщит  в  милицию,  и  его  посадят  за  совращение
несовершеннолетней. Грузин выругался и повесил трубку. Вечером, когда Маруся
вернулась из школы, настала ее очередь. Мама билась в истерике, она кричала,
что с грузинами ходят последние девки, что даже проститутка не каждая с ними
пойдет.  Маруся пыталась  оправдаться,  но получалось очень неправдоподобно,
она  и сама видела,  что это  неубедительно. Потом Маруся  попросила у  мамы
прощения и просила не говорить отцу. Мама обещала, отец был в командировке и
должен  был вернуться через  два дня. А когда  отец  приехал, он  был  такой
довольный, вошел в комнату и спросил: "Ну, как дела?" Маруся  как раз сидела
перед телевизором,  она обрадовалась  отцу и сказала:  "Все хорошо."  А мама
многозначительно промолчала, а потом сказала: "Да, все хорошо. Только Маруся
тут...  с грузинами познакомилась..." У отца улыбка слиняла с лица:  "Как  с
грузинами? С какими еще грузинами? Она что, уже в проститутки записалась?"


        "x x x"

     В метро Маруся должна была встретиться с Костей.  Костя был поэт. Она с
ним  училась в  Университете, а  потом  какое-то  время они жили вместе.  Он
несколько раз был на Пряжке.
     Безумие обычно  приходило весной или зимой, когда все таяло, шел мокрый
снег,  были серые  дни,  и  дул  сильный  ветер. Этот ветер  внушал тоску  и
странные мысли. Косте нравилось безумие,  он становился каким-то другим, все
вокруг преображалось, и он чувствовал вдохновение. Костя  говорил, что любит
холод,  а когда становится тепло,  он чувствует  себя чужим, тепло отторгает
его, и только когда холодно, ему хорошо. Он не любил лето. И вообще ему было
хорошо там, где всем плохо, потому  что там всем так  же, как и ему. У Кости
были голубые глаза. Маруся увидела его издали, он почти не изменился. Он шел
в  толпе, но  казалось, что-то отделяло  его будто  бы невидимой  стеной  от
остальных.  Он  был  иным.  Среди довольных  сытых  людей он чувствовал себя
чужим.
     "Привет, Маруся, - сказал Костя, - давно ждешь?'
     "Нет, я только что пришла. Вообще, я не люблю метро, в  метро мне часто
становится плохо."
     "Да, - сказал Костя, - в метро есть что-то дьявольское, пугающее."
     И  он  расска