Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
цы!
И она удалилась в кухню, пройдя мимо насторожившегося дядюшки, который
поглядел ей вслед оценивающе и с неприязнью. Потом наши друзья вернулись в
мастерскую, где Пирошников привел в порядок раскладушку, после чего делать
стало нечего. Между тем новая жизнь требовала непрерывной и полезной
деятельности, ибо каждая минута тоски и уныния возвращала жизнь старую.
Пирошников подошел к окну и полюбовался видом городского пейзажа. По улице
неторопливо шли люди, тоже, по всей вероятности, начавшие новую жизнь;
многие одеты нарядно по случаю выходного дня, декабрьское солнце согревало
улицу скудным своим теплом, от которого чуть плавилась корка льда на
карнизе. Дядюшка в это время, уже вполне одетый, сидя на стуле, читал
газету, которую неизвестно где достал.
Снова вошла Наденька и объявила, что пора завтракать. Все происходило
по-домашнему и очень мило. Владимир с дядюшкой пошли в Наденькину комнату,
причем дядюшка похлопывал своего молодого друга по плечу и что-то
рассказывал из свежих газетных новостей.
Завтрак прошел непринужденно, словно и не было вчерашней беготни,
неразберихи, головокружительных трюков лестницы и темных отражений. Никто и
словом не упомянул о них. Толик был еще не выпускаем Наденькой с дивана и
завтракал, сидя на нем. Впрочем, вид мальчика не внушал тревоги. Наденька,
поминутно обращавшаяся к нему, ответов почти не получала. По всей видимости,
мальчик по-прежнему стеснялся общества.
Итак, вокруг лестничного феномена установился некий заговор молчания, и
Владимир, начавший, напоминаем, новую жизнь, был благодарен дядюшке и его
племяннице за их тактичность. И вправду, если не замечать какого-то явления,
можно в конце концов внушить себе мысль, что его и в природе не существует.
Именно такой целью задались, должно быть, в это субботнее утро все
присутствующие.
Наскоро позавтракав, дядюшка объявил, что идет в Эрмитаж, и получил от
Наденьки и Владимира подробные указания, как туда добраться. Он обещал быть
к вечеру и, прощаясь, пожал молодому человеку руку весьма дружественно,
однако как бы и насовсем, из чего Пирошников заключил, что дядюшка надеется
на его благополучное отбытие. Дядя Миша ушел, оставив Наденьку и Пирошникова
вместе с мальчиком, еще пьющим чай.
-- Обновляешься? -- спросила Наденька, как только дядюшка вышел;
спросила, держа в одной руке чашку, а в другой кусток хлеба с маслом и
поглядывая на Пирошникова иронически. Владимир, надо сказать, обиделся,
поскольку решил отнестись к своему обновлению серьезно, постановив, что оно
бесповоротно и окончательно. Поэтому он лишь пожал плечами, показывая
неуместность подобного тона.
-- Пуговицу пришить? -- спросила опять Наденька, указывая на пиджак
Пирошникова. -- Как же без пуговицы обновляться?
Молодой человек сдержанно и с достоинством отверг эту явную насмешку и
поднялся со словами благодарности и прощания. Он был уверен, что теперь-то в
состоянии выбраться отсюда без посторонней помощи. Новая жизнь была тому
порукой. Решив не откладывать дела в долгий ящик, он оделся и сказал
Наденьке, что как-нибудь при случае, когда будет свободен от дел (вот
именно!), навестит ее и расскажет о дальнейшей своей новой судьбе.
Наденька церемонно поклонилась, однако в глазах ее почему-то прыгали
подозрительные огоньки, и вообще она едва сдерживала улыбку. Пирошников же,
степенно проговорив : "До свидания, большое спасибо", заглянул еще и в
кухню, где повторил те же слова пребывавшей там Анне Кондратьевне, на что
она отреагировала изумленным взглядом, а затем, твердо пройдя по коридору,
вышел на лестницу.
В тот момент, когда он покидал (ужель в последний раз?) квартиру, туда
ворвалась с пронзительным мяуканьем кошка Маугли, томившаяся за дверью в
ожидании. Ее появление произвело некий всплеск в душе Пирошникова. Он
проводил ее тревожным взглядом, как свидетельницу вчерашних ужасов, и начал
спуск, напевая себе под нос "Нам нет преград ни в море, ни на суше...".
Однако следует признать, что внутри он начал испытывать беспокойство.
Лестница встретила его чистотой и порядком, соответствующим новой
жизни. Ступеньки влажно блестели, вымытые чьими-то заботливыми руками, на
разных этажах раздавались бодрые голоса, кто-то перекликался, звал кого-то и
тому подобное. Пирошников, засунув руки в карманы, прошел этажа два вниз, но
был остановлен процессией из трех человек, которые на широких ремнях тащили
вверх черное, старинной работы пианино с бронзовыми подсвечниками. Процессия
занимала всю ширину пролета от перил до стены, и Пирошников начал пятиться
назад, пока не достиг площадки, где, по его расчетам, можно было
разминуться. Однако когда пианино под надсадное дыхание грузчиков проплывало
мимо него, что-то треснуло, процессия качнулась, раздался крик "Поберегись!"
-- и инструмент навалился на Пирошникова, который изо всей силы уперся ему в
бок.
-- Держи! -- крикнул передний мужик, красный от напряжения, с ремнем на
плече. Пирошников держал, ибо ему ничего другого и не оставалось.
-- Подай вперед! -- кричали задние, лиц которых Пирошников не видел. Он
послушался команды, пианино качнулось и поплыло наверх, причем Пирошников
невольно стал участником процессии, так как без него инструмент неминуемо
повалился бы набок. В молчании они прошли два пролета, и здесь последовала
команда: "Опускай!" Пианино опустили, позвонили в дверь, которая открылась,
и Владимир уже по инерции совместно с грузчиками внес его в квартиру.
-- Спасибо, подсобил, -- сказал старшина грузчиков и, получив расчет от
хозяина пианино, выдал Пирошникову рубль, который тот принял не без
смущения. Вчетвером они пошли к выходу, отдуваясь на ходу и обмениваясь
впечатлениями от работы.После таких слов Наденька облачилась в белый халат,
поцеловала Толика в лоб и наказала ему слушаться дядю. Потом она поманила
Пирошникова в коридор и там, наедине, прошептала ему, чтобы он, если
представится возможность, поговорил с Ларисой Павловной касательно комнаты и
попросил разрешения в ней ночевать.
-- Так будет лучше, -- сказал Наденька.
-- А Лариса Павловна про лестницу знает? -- спросил Пирошников.
-- Наденька, -- сказал молодой человек, в первый раз, кажется, называя
ее этим именем, причем испытывая неожиданное облегчение. -- У меня дома есть
немного денег. Может, ты съездишь, возьмешь?
-- Съезжу, -- просто сказала Наденька. -- Только не сегодня. Потом,
потом!.. -- Она грустно улыбнулась. -- Что будет потом? Никто не знает...
И она ушла, а Пирошников, так печально начавший новую жизнь, вернулся в
комнату к Толику. Впрочем, несмотря на утреннее поражение, на душе у него
после работы.
-==Глава 12. Толик==-
Толик с покрытыми одеяльцем ногами сидел на диване. На одеяльце
рассыпаны были открытки и фотографии, снятые, по всей видимости, со стены.
Толик не взглянул на Пирошникова, углубленный в свою игру, а Владимир,
обойдя стол, уселся чуть сзади и принялся наблюдать. Мальчик слегка
насупился, но продолжал свое дело.
Держа в руке бумажного голубя, изображавшего самолет, мальчик с еще
слышным завыванием производил им несколько плавных движений в воздухе, а
затем тыкал его в какую-либо из открыток, разложенных перед ним. Тут же он
тихонько изображал взрыв, после чего быстро рвал открытку на части и
разбрасывал кусочки, а самолет поднимался вверх, отыскивая новую добычу.
Пирошникову игра показалась жестокой, но вмешаться он решился лишь после
того, как Толик уничтожил открытку с репродукцией картины Ван Гога, которая
изображала рыбацкие лодки на берегу моря.
-- Тебе разве картинок не жалко? Тетя Надя будет ругаться, -- сказал
Пирошников недовольно.
-- Это война, -- сурово сказал Толик, закончив измельчение рыбачьих
лодок.
И он с более уже резким звуком ткнул свой бомбардировщик в фотографию
весьма миловидной девочки с бантиком и, произнеся "Кх-х!", смял эту
фотографию, а затем и разорвал.
Владимир вскочил с места и отобрал у Толика картинки, на что ребенок
нагнул бычком голову, метнув в Пирошникова яростный взгляд.
-- Когда я вырасту, я буду солдатом, -- неожиданно и твердо произнес
он. -- И всех убью!
-- Посмотрим еще! -- разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик
не слишком понравился, что, впрочем, совершенно понятно. Владимир мало имел
общения с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем
последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от
которых сплошной восторг и удовольствие.
-- Убью! Убью! -- повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени
шутки.
-- Ладно, -- примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил
проснувшееся в душе благородство и нечто вроде отцовского чувства. -- Вот
посмотри... -- И он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван Гога, а
именно известный автопортрет с отрезанным ухом. -- Этот... Этот дядя был
художником. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему
очень плохо жилось, он был совсем один и отрезал себе ухо.
Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.
-- А где оно? -- спросил он.
-- Он его отрезал, -- скорбно произнес Пирошников. -- Его нет.
-- И выбросил?
-- Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.
-- Он плакал? -- спросил Толик.
-- Не думаю, -- ответил молодой человек. -- Но ему было больно. Главным
образом, морально. Ты понимаешь, что такое морально?
-- Понимаю, -- неожиданно кивнул Толик.
-- Вот... У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?
Толик отрицательно покачал головой, и Пирошников заметил, что
сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который
судя по всему, заинтересовался разговором.
-- У меня тоже нет брата, -- сказал Пирошников. -- С братом было бы
лучше, правда?
-- Нет, -- ответил Толик. -- Он бы дрался.
Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а
заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба
собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку
просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика Владимир не
спрашивал, потому что опасался навеять на мальчика дурное настроение.
-- Давай ты будешь моим братом, а я твоим, -- предложил Пирошников.
Произнеся эти слова, он почувствовал душевную легкость, какой давно уже
не испытывал, ибо не помнил, когда он предлагал кому-нибудь дружбу. Но
мальчик неожиданно замкнулся и лишь замотал головой.
-- Я жду папу и маму, -- наконец объяснил он. -- Они приедут с
Северного полюса, а потом народят мне братьев. Много-много...
-- Постой, -- не понял Пирошников. -- Мама же у тебя здесь. Тебя тетя
Надя откуда вчера привела?
-- От бабушки.
-- А мама твоя где?
-- На Северном полюсе, -- печально проговорил мальчик и даже рукой
махнул куда-то в сторону.
Пирошников ничего не понял из объяснений Толика. Выходило, что Наденька
вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим
-- но для чего? Владимир как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не
видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем?.. Он
осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились
некоторые подробности. Во-первых, мальчик считал себя племянником Наденьки и
внуком какой-то бабушки Лены, у которой он до вчерашнего дня проживал.
Во-вторых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают
постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.
-- Полярники они, что ли? -- спросил совсем сбитый с толку Пирошников.
-- Они там живут в ледяном дворце, -- спокойно отвечал мальчик. -- У
них был самолет, но он сломался. Они его починят и прилетят.
Тут Пирошников удостоверился, что все это не более чем пересказ
бабушкиной версии об отсутствующих родителях. Но Толик продолжал говорить,
увлекшись, и рассказал много. Вкратце его рассказ выглядел следующим
образом.
Отец Толика в пушистой шапке и такой же шубе охотился на белых
медведей. Он был очень сильный и мог побороть много белых медведей сразу.
Местные жители, которые там, на Северном полюсе, обитали, прозвали его за
это Снежным человеком, а маму называли Снежинка. Она сидела в ледяном дворце
и смотрела в бинокль по сторонам и тоже была очень сильная и красивая.
Вдобавок они присылали Толику письма с разноцветными марками, а еще
присылали подарки на день рождения и к Новому году. Но, к сожалению,
приятели Толика во все это верили мало, и если бы не письма с марками, то и
вообще бы не верили. О последнем Пирошников догадался по слегка обиженному и
настойчивому тону мальчика, излагавшего такую вот легенду.
Поверите, у Владимира сердце сжалось, когда он слушал волшебную сказку
Толика. Он конечно же сразу догадался, что нет у Толика никаких родителей,
что они умерли или с ними еще что произошло. Как же больно будет мальчику
узнать правду! Как трудно будет расстаться со сказкой! Чем он ее заменит?
Такие примерно мысли взволновали Пирошникова да еще томил вопрос о
Наденькиной версии. Молодой человек даже забыл о собственных своих
злоключениях и смотрел на мальчика с печалью, а тот приводил все новые факты
из жизни родителей и новые доказательства, но слишком уж ожесточенно, по
чему Пирошников определил, что и сам Толик в душе почти уж разуверился и
устал ждать, но хватается за сказку, как утопающий за соломинку.
Молодой человек машинально перебирал в руках открытки, причем среди них
попалась ему и репродукция Рафаэля, на обратной стороне которой с
решительностью было начертано: "Прощайте и простите за причиненное
беспокойство". Это были его собственные слова, написанные вчера, перед
головоломным спуском из окна. Пирошников усмехнулся, припомнив вчерашние
приключения, и не без удовлетворения ощутил, что он будто бы узнал что-то
новое за прошедшие сутки, хотя что именно, сказать бы сразу затруднился.
Он не стал далее расспрашивать мальчика, а предложил тому поиграть в
какую-нибудь игру, и последующие полчаса они провели весьма увлекательно.
Затеяли так называемую игру в "Чапаева", которая состоит в сбивании с доски
своими шашками шашек противника, -- игру, которой Пирошников увлекался еще в
детстве и которая оказалась знакомой и Толику. Партнеры вошли в азарт и с
возгласами щелкали по шашкам. Пирошников, конечно, слегка поддавался, ибо
мальчик не овладел еще искусством точного удара, но тем не менее и он
получал от игры удовольствие.
Спохватившись, Владимир прочитал Наденькину записку, из которой уяснил,
что пропущено время, когда Толику надо было дать лекарство. Пирошников
захлопотал, сбегал на кухню за водой, а потом проявил выдержку и
красноречие, уговаривая мальчика проглотить таблетку. Покончив с этим делом,
он с воодушевлением принялся разогревать обед, действуя точно по инструкции,
для чего перенес с подоконника на газовую плиту кастрюли, в одной из которых
оказался бульон, а в другой каша, и, стоя у плиты, начал сосредоточенно и
даже несколько важно помешивать ложкой вышеназванную кашу, дабы она не
пригорела. Он нацепил Наденькин фартук и выглядел как образцовый и
заботливый родитель. Появившаяся на месте действия Лариса Павловна тонко и
понимающе улыбнулась, из чего следовало, что она вроде бы одобряет его
действия. Наш молодой человек твердо решил играть роль до конца, сохраняя
полное достоинство. Тут же вспомнил он о совете Наденьки и, пользуясь
случаем, заговорил с соседкой.
-- Лариса Павловна, -- произнес он, стараясь придать голосу обаяние, но
без подобострастия, -- я хотел извиниться за вторжение на вашу территорию,
так сказать. Дело в том...
-- Ах, пустяки! -- вскинув брови, прервала его Лариса Павловна, смотря
на Пирошникова каким-то заинтересованным взглядом. -- Эта комната не моя,
так что можете пока пользоваться...
-- Спасибо, -- наклонил голову Пирошников и летучими шагами официанта
поспешил в комнату, неся подогретые блюда.
Он обнаружил Толика стоящим босиком на полу у своего чемоданчика,
который был раскрыт.
-- Меня здесь нету, -- объяснил Толик. -- Я был еще сломанный.
-- Как это -- сломанный?
-- Меня еще не было живого, я был сломан. А они меня починили и уехали.
-- Да... -- протянул Пирошников, не зная, что и сказать.
Толик отобрал артистов и засунул их под подушку. Некоторое время они
сидел, как бы что-то вспоминая, сосредоточенный, а потом вздохнул и
повторил, что папа и мама должны скоро непременно приехать.
Пирошников тоже вздохнул и попытался отвлечь Толика обедом. Он
расстелил на одеяле полотенце, положил сверху медицинский справочник, а уже
на него, как на стол, поставил тарелку бульона. Пришлось еще пару раз
сбегать на кухню за ложкой, а потом за солью. Там по-прежнему что-то
готовила на своем столике Лариса Павловна да прибавилась еще неизвестно
откуда бабка Нюра, которая ей помогала.
Обе они провожали Пирошникова взглядами: Лариса Павловна несколько
снисходительным, а старушка -- сочувствующим, однако молодой человек,
поглощенный новыми обязанностями, не слишком их замечал.
Возвратившись второй раз из кухни с солонкой в руках, Пирошников вдруг
остро почувствовал запах домашнего бульона -- Толик в этот миг, тщательно
дуя на ложку, начал его есть; в этом запахе было что-то давно и, казалось,
навсегда забытое из детства нашего героя. И он внезапно вспомнил, будто
увидев себя со стороны, ему шесть лет, он мечтает о школе и учится читать. У
него ангина. Он сидит в кроватке, горло у него обмотано маминым пуховым
платком, он читает по складам книжку "Знаменитый утенок Тим", и тут в
комнату входит мама с тарелкой, от которой поднимается легкий парок; запах
бульона щекочет ему нос, он сглатывает слюну -- с трудом, с болью опухших
гланд, -- а мама уже наклоняется над ним, и несет, как в замедленной съемке,
полную ложку к его рту, и что-то шепчет, шепчет... Пирошников вдруг увидел
лицо матери до мельчайшей черточки -- а ведь ему стало казаться, что он не
помнит его совсем, -- и, посмотрев внимательно на Толика, он подумал, что
мальчик и вправду ему как брат -- брат по сиротству.
Но едва он посолил и размешал бульон, как за его спиною неслышно
возникла бабка Нюра с умильным обращением:
-- Дайте уж мне, батюшка, с ребеночком заняться. Мне сподручней... А
вас Лариса Павловна изволит просить на кухню. Уж не откажите...
Пирошников, естественно, насторожился, но у него имелись кое-какие
планы относительно Ларисы Павловны, а именно -- хотел он через нее выведать
судьбу Георгия Романовича.
-==Глава 13. Комната Ларисы Павловны==-
Пирошников вошел в кухню, ощутив, как внутри него звонко натянулись
какие-то пружинки, точно у канатоходца, делающего первый шаг над бездной.
Лариса Павловна, облаченная уже в брюки и джемпер, обтягивавший ее без
единой морщинки, высматривала что-то в своем холодильнике. Заметив
Пирошникова, она выпрямилась и непроизвольным, но элегантным движением
положила руку на белую дверцу, чем сразу же напомнила молодому человеку
рекламную фотографию из журнала.
-- Мы ведь еще официально не знаком