тесь, что соседи услышат.
   - Пожалуйста, продолжайте.
   - Нет, вы ответьте мне. Вы боитесь, что соседи услышат.
   - Нет, герр С., я не боюсь, что соседи услышат.  Пожалуйста,  продол-
жайте. И позвольте мне предупредить вас: все  признаки  выздоровления  у
вас налицо.
   - Док, не надо говорить этого. Я так одинок.  На  самом  деле,  очень
одинок. Как же мне заполучить эту крошку.
   - Здесь нет готовых рецептов.
   Сэмюэл С. подтянул плотные коричневые носки, вздохнул. Тихое жужжание
вентилятора. Тиканье часов. За окном заливается свистулька той самой ма-
ленькой голубоглазой девочки с длинными каштановыми волосами и в  белос-
нежных перчатках; ей разрешили издавать подобные звуки,  когда  приходит
домой ее папа. Ежедневный маленький праздник ровно  в  пять  пятнадцать.
Которого она с нетерпением дожидалась, катая по гравийным дорожкам игру-
шечную коляску и мысленно разговаривая с куклой.
   - Кажется, на сегодня хватит, Док. Но я хотел бы  посидеть  здесь  до
скончания отведенного мне часа.
   - Этот час - ваш, герр С.
   - Я знаю, что этот час - мой. И знаю, что это вас раздражает. Я прос-
то хочу посидеть здесь и помолчать. Мое говорение ни к чему не приводит.
Дело в том, Док, что мне не дают найти хорошую работу, хорошую  женщину.
Возьмите, например, здешнее крупное международное агентство. Это же нас-
тоящая большая грудь. И хочется к ней припасть. Но когда замечают, что я
разглядываю ее и уже подбираюсь поближе, меня останавливают: "Пошел вон.
Мы сами тут сосем, давай-давай, проваливай". Они урвали  все  лучшее  на
пиршестве жизни. А меня отпихнули локтем - ползаю под столом и  подбираю
крошки. Увертываясь от их каблуков - они, ради смеха, давят мои растопы-
ренные пальцы.
   Сэмюэл С. стоял у закрытых дубовых  дверей  подъезда  герра  Доктора.
Кепка плотно сидит на голове этим августовским вечером, без пяти  шесть,
в четверг, в Вене. Можно спуститься по Гольдеггассе, чувствуя, что  тебя
только что отделали. Именно здесь, к востоку от Мюнхена, Парижа и  Гали-
факса (Новая Шотландия). Спокойным, размашистым шагом - по улочкам, при-
легающим к Св.Стефану: его большой колокол как раз бьет шесть. На  углах
по всей Кернтнерштрассе ранние "уличные пташки" уже занимают свои  пози-
ции. Бледно-голубые и розовые хлопчатобумажные платья, на плечи наброше-
ны свитера - вечером работать прохладно. Сэмюэл С. сворачивает  в  узкий
серый переулок, заходит в какое-то подобие мавзолея, отделанного  дымча-
то-желтым мрамором. Уселся в отдельную кабинку, положил руки на  столик,
уткнулся лбом в запястье. Официантка наклоняется к его унылой фигуре.
   - Добрый вечер, герр С. Вам плохо.
   - Я собираюсь спустить свои синапсы в сливовицу. В  противном  случае
все кончится тем, что я, в голубых парусиновых туфлях,  буду  играть  на
электропианино на берегу студеного моря.
   Большой колокол пробил восемь. Сэмюэл С., стоя на столике,  расклани-
вался после исполнения замысловатого танца под названием "глупейший  га-
вот" - разнообразные ужимки и вихляние отдельными частями  тела.  Хозяин
остолбенел - Сэмюэл С. стал обучать американскому футболу. Урок  третий:
введение мяча в игру; вместо мяча - рюмка со сливовицей.  Потом  задавал
вопросы восхищенным зрителям, слизывающим со своих лиц  сливовую  влагу:
"Каждого ли из вас любят. О каждом ли  нежно  заботятся".  За  вопросами
последовала песенка:
   Окропи меня Пыльцой, Осыпь мне лютиком Макушку,  Высади-ка  На  лужок
После всей Петрушки.
   На стол полетели шиллинги и приветственные крики. Присутствующие вен-
цы ограничились сдержанными аплодисментами.  Зато  заулыбались  во  весь
рот, когда Сэмюэл С. скинул пиджак, намотал на шею желтые подтяжки, взял
сигару и, раскинув крестом руки, исполнил в этом гвалте четыре умиротво-
ряющие арии из Моцарта. Собрав даже случайных прохожих - они  столпились
в дверях и на тротуаре, чтобы разглядеть в облаке дыма Сэмюэла С.,  под-
нимающего флаг на большом пальце ноги и складывающего из складок  своего
живота детскую попку. Дикая история. Менее стойкие стыдливо  отворачива-
лись и закрывали лицо руками, подсматривая сквозь пальцы. Сэмюэл С. воз-
вестил на английском языке, что он оказался в глубокой жопе - без респи-
ратора, без фонарика, без компаса: помашите мне на прощанье.
   Пятница. Раннее утро. После весьма бурного четверга Сэмюэл С.,  расп-
ластанный, в беспамятстве лежит под столом, подтяжки так и висят на шее.
В левой руке зажата монахиня - маленькая черная куколка. С воплем  "боже
правый" зашвыривает ее в дальний угол. Все вокруг желтого цвета. Боли  в
ахилловом сухожилии, липкая проспиртованная слюна во рту. Ночь  прогулок
по канату над бездной, курс на Одессу (Техас), через заледеневшие  прос-
торы, с богатым выбором расчесок для продажи. А теперь  -  утро.  Солнце
медленно ползет по стене, тоненький луч заглядывает в щель  между  зана-
весками. Сэмюэл С. с трудом встает на колени.  Выползает  по  хлюпающему
мокрому ковру в коридор сделать пи-пи. Мир дожидается, когда  же  печень
выдавит по капле весь яд. Теперь назад, на скрипучий  волосяной  матрац.
Подбирается к маленькой монахине - под ее белый воротничок подсунута за-
писка:
   Вам необходимо обследовать свои мозги
   Искренне Ваша,
   гражданка Австрии
   Сэмюэл С. повалился на кровать. Перед глазами заляпанные темными пят-
нами брюки из кавалерийской саржи, ободранные  носы  стоптанных  туфель,
обвисшие подтяжки - сломанные золотые крылья. Уставился в потолок. Трес-
нутый гипсовый медальон - впишешься в него, когда придет  время  отправ-
ляться на небеса. Прямо так, лежа на спине. Отсюда - в никуда. И никако-
го риска, да-да. В любом случае все уже потеряно. Мозги  вареные,  а  не
обследованные. Глаза смотрят внутрь, а не наружу.  Уши  едва  улавливают
внешний мир. Гневная Агнесса прокралась мимо двери.  Пытается  выяснить,
стою ли я хоть одного содрогания. Пронзительный визг трамваев удаляется.
Погружение в сон. Снится разъяренный бык, вырывающий маргаритки и  реву-
щий: "Я - царь зверей". Естественно, приближаюсь к нему, чтобы  вступить
в переговоры, - животное нападает. Несется за мной через двор,  загоняет
в сарай - я стою, дрожа от страха, на тюках сладко пахнущего  прессован-
ного сена. Шепчу ему оттуда - животное выпускает из ноздрей клубы  дыма.
"Слушай, бычок, может, мы договоримся. Я свожу  тебя  на  травку".  Рога
просвистели прямо под носом. Очередное  пробуждение.  Капельки  пота  на
лбу. Пора пи-пи. Исключительное напряжение всех сил - скатился  на  пол.
Поднялся с колен и, тряхнув головой, покачиваясь, побрел в ванную.
   Сэмюэл С. осторожно пролавировал между вечно занятыми маленькими  му-
равьями по их заболоченному миру ворсистого  ковра.  Выполз  из  одежды,
будто из старой кожи. Наполнил ванну до  краев  кипятком.  Закрыл  кран.
Скомкал туалетную бумагу и обложил дверной звонок. Закопал телефон в ги-
гантской куче грязного белья. Сколол булавками занавески, везде  включил
свет. Разложил на кресле простыню, полотенце. Сгреб  книги  в  стопку  -
так, чтобы дотянуться до них рукой. Один том прихватил с собой в ванну.
   Сэмюэл С. медленно погрузился в горячую воду. Один муравей, отбивший-
ся от стада, полз по его ноге. Взобрался на колено и заметался по  кругу
- этот островок безопасности постепенно уходил под воду. Муравей поплыл:
судорожно барахтаясь, пытался добраться до берега. Он  был  в  отчаянии.
Усики отчаянно шевелились. Сэмюэл С. великодушно  подставил  ему  палец.
Поборов инстинктивное желание убить его.  Муравей  остановился  у  самой
большой на руке веснушки, двигая челюстями.  Легким  щелчком  Сэмюэл  С.
отправил его в безопасное место. В ту же секунду раздались два  отчетли-
вых удара во входную дверь.
   Сэмюэл С. похолодел в горячей воде. Хозяйка. Или полиция - если  тебя
и не арестуют, будут выяснять, какой зубной пастой ты  пользуешься.  Еще
три удара.
   Это не местный. Обычно венцы, пользуясь твоим отсутствием, расспраши-
вают о тебе соседей и, если те знают достаточно, уходят вполне  удовлет-
воренные. Еще четыре удара. Полиция. Выследили меня без  всяких  церемо-
ний. И хотят заставить оплатить все мои пьяные проделки.  На  которые  я
спустил все деньги, полученные из Амстердама.
   - Отзовитесь.
   Слишком уж жарко в ванной, чтобы  оставаться  хладнокровным.  Услышав
голос Абигайль. Есть ли какой-нибудь смысл или нужда усугублять мучения.
Человек чувствует себя виноватым в том, что отверг тебя, и потом являет-
ся, чтобы сообщить тебе об этом в подробностях.
   - Отзовитесь. Я знаю, что вы здесь. У вас горит  свет.  Это  я,  Аби-
гайль.
   Сэмюэл С. с усилием вылез из ванны, роняя капли, прошлепал по коридо-
ру. Завернулся в простыню и полотенце, разложенные на кресле, и двинулся
к входной двери, чтобы прервать крики, проникающие  сквозь  тонкие,  как
картон, стены.
   - Чего вы хотите.
   - Я хочу поговорить.
   - А я нет. Я не одет.
   - Я только хочу вам кое-что сказать.
   - Что именно вы хотите сказать.
   - Еще не знаю. Но я хочу поговорить.
   - Не хочу повторять все сначала. Вы победили. С меня хватит.
   - Что за тупое упрямство. Почему вы не посмотрите на вещи трезво.
   - На что смотреть трезво.
   - Я хочу узнать вас поближе.
   - Придумайте для меня хоть один повод узнать вас поближе.
   - Вы могли бы положить свою голову мне на плечо.
   Чтобы найти ответ на это, на Шпицбергене  потребуется  шесть  месяцев
совещаний с группой бомбейских дантистов на дрейфующей льдине.  И  двад-
цать секунд в Вене.
   - Сколько вам лет.
   - Достаточно.
   - Я почти вдвое вас старше.
   - Тогда не ведите себя как ребенок. Откройте дверь. Давайте дружить.
   - Это самые чреватые отношения в мире.
   - В чем дело. Вы что, трус.
   - Да. А вы кто.
   - Я - еврейка. На три четверти.
   - А я - антисемит. На четыре четверти.
   - Отлично. Я избавлю вас от расовых предрассудков.
   Придерживая простыню зубами, Сэмюэл С. отомкнул дверные  запоры.  Его
первая посетительница. Во всем коричневом:  узорчатая  шелковая  блузка,
кожаная юбка. Большая переметная сума через плечо. На ногах  -  замшевые
ботинки. Остановилась на пороге затхлой полутемной  гостиной  и  пронзи-
тельно присвистнула.
   - Елки-палки.
   - Вы же хотели войти.
   - Я читала о европейской нищете, но это прямо для  романа.  У  вас  в
прихожей мокро. Вы похожи на привидение.
   - Если вам что-то не нравится - вон дверь.
   - Что вы такой обидчивый.
   - Я никого не зазываю к себе в гости. Если сами приходят, я  не  несу
ответственности за те ощущения, которые здесь испытывают.
   - Вы шарлатан, самый натуральный шарлатан.
   - Я уже сказал - вон дверь.
   - Да я бы сама не прочь свалить отсюда. Но не сделаю этого только  по
одной причине. Это самое грязное жилище из всех,  что  я  видела.  Здесь
правда очень грязно. И нужно что-то сделать. Зачем вы везде  электричес-
кий свет включили. А дневной загородили  занавесками.  Сейчас  три  часа
дня.
   - Для меня сейчас полночь.
   - Можно я присяду.
   - Садитесь.
   Сэмюэл С. вразвалку прошел в ванную. Смочил  голову  холодной  водой,
продрал расческой спутанные волосы, прочертил неровный пробор по  левому
склону черепа. Жизнь сделала новый поворот. Прямо в маленький оазис. На-
фаршированный фальшивыми фигами, которые тают в воздухе, как только про-
тянешь к ним руку. И в довершение всего - хозяйка, разводящая в  подвале
улиток в стеклянном садке. Те с хрустом жуют виноградные листья. Графиня
сообщила, что с наступлением темноты с ней  произошло  что-то  странное:
она в ярости билась над своей escargot - а утром, кажется, опять  пришла
в себя.
   Сэмюэл С. вышел из ванной - подбородок вздернут,  плечи  расправлены,
глаза сияют, как солнце. Белый накрахмаленный воротничок, рубашка в  го-
лубую полоску. Абигайль сидит нога на ногу. Листает справочник  по  бан-
ковскому делу. Поднимает карие глаза; при электрическом освещении ее гу-
бы кажутся пунцовыми.
   - Простите за то, что я сказала тогда, на Каленберге. Я познакомилась
с вашими друзьями, и они объяснили мне, что вы проходите  курс  лечения.
Если бы я знала это, я никогда не сказала бы то, что сказала.
   - Люди говорят то, что хотят сказать. И говорят всерьез. А  поступают
совсем наоборот.
   - Черт, мне стыдно. Даже и не знаю, что ответить. Может быть, откроем
окно.
   - Окна заклеены.
   - Не могу привыкнуть к этим европейским запахам.
   - Такой воздух здесь уже четыре месяца. И я не вижу  причин  его  ме-
нять. Мне дурно от свежего воздуха.
   - Неужели вам нравится это пещерное существование.
   - Нет.
   - Почему же вы так живете.
   - Потому что нет средств жить по-другому. И потом,  никто  не  станет
наводить здесь порядок.
   - Вы сами должны навести здесь порядок.
   - У меня нет желания наводить здесь порядок.
   - Извините, что вмешиваюсь не в свое дело.
   Сэмюэл С. с неприступным видом застыл у импровизированного письменно-
го стола, заваленного кипами бумаг. Подожми все форпосты жизни, честолю-
бивые замыслы, далекие проекты. Чтобы какой-нибудь  случайный  налетчик,
размахивающий кривым ятаганом, не поотрубал их все. Подойди к финишу жи-
вым - это единственное, что имеет значение.  Тщательно  прощупывай  свой
путь, пока все зубы на месте. Остерегись протягивать  руку  к  тому  ма-
ленькому цветочку: он врос корнями в подземный  электрический  кабель  и
шарахнет тебя так, что отлетишь в другой конец лужайки. Я протягиваю ру-
ку.
   - Зачем вы пришли сюда.
   - Переспать с тобой.
   Сэмюэл С. отослал кровь вниз, в пальцы ног, но кровь снова подпрыгну-
ла вверх. В половине четвертого дня. Мечтаю, чтобы она замялась. Мечтаю,
чтобы она размякла. А сам малодушно медлю и мямлю.
   - Послушай, как ты можешь такое говорить.
   - Уже сказала, Сэм.
   - Дай-ка я присяду на минутку. Сложившуюся ситуацию надо обмыслить.
   - Ничего, если я встану.
   - Да, вставай, подожди, я расчищу тебе место.
   - Все нормально. Я стою.
   - Нет-нет, минуточку, тебе нужно место. Отодвинь это кресло.
   - Да все нормально.
   - Только сброшу полотенце и простыню.
   - Не надо утруждаться.
   - Я не утруждаюсь.
   Сэмюэл С. стоит на задних лапках. В отличие от  тех  многих  случаев,
когда он прижимал женщин к ногтю, предварительно  накрыв  их  остальными
частями тела.  Отыскать  собственное  место,  открыть  свою  собственную
дверь. Пахнуло студенческими  годами:  тщательно  обдуманные  процедуры,
чистый, промытый вид, штанишки благоухают, как новогодняя елка.
   - Можно я буду называть тебя Сэм.
   - Называй как хочешь.
   - Я слышала, что ты хотел заняться любовью, Сэм.
   - Давай пока займемся чем-нибудь другим.
   - Слушай, что за странный разговор. Если хочешь, я заберу назад  свое
предложение.
   - Не надо.
   - Ладно, но вроде как неприлично предлагать себя еще раз.
   Абигайль стоит, втянув живот, выставив грудь. Маленький изящный  мус-
кул подрагивает на ее смуглом локте. Сэмюэл С. снова откидывается в свое
кресло. Подносит руку к сочащемуся влагой лбу. В комнате  цвета  морской
волны. Сразу после войны ее снимал изготовитель глазных протезов.  Возле
окна у него стоял специальный верстак; за ним он споро работал  все  дни
напролет: выдувал маленькие, изящные стеклянные пузыри;  заказчик  сидел
рядом и сверкал при дневном свете здоровым глазом. Мастер  тем  временем
наносил легкие мазки, подлаживая мертвый глаз под живой. Хозяйка говори-
ла, что он сделал и ей.
   - Ты будешь что-нибудь говорить, Сэм.
   - Съешь кекс. Он уже засох, но еще не заплесневел. Я весь в  холодном
поту.
   - Ты раскрываешь все свои карты.
   - Потому что хочу жить со всеми в ладу.
   - Слушай, Сэм, тогда я сяду. Подожду, пока мы поладим. И ты рассчиты-
ваешь, что все будут этого дожидаться и никто не даст  тебе  в  челюсть.
Для твоего же собственного блага, чтобы не слишком долго раздумывал.
   - У меня есть свои собственные методы ведения боя.
   - Только на тот случай, если ты уверен, что можешь победить противни-
ка.
   - Понятно.
   - О господи, прости за то, что я сказала.
   - Затем я и торчу здесь все эти пять лет. Чтобы выправиться. Так  что
я могу принять к сведению эти замечания.
   - Надо же, пять лет.
   - Мог бы и еще пять лет.
   - Ты можешь себе это позволить.
   - Я не позволяю себе этого. Я на мели. Живу на подачки богатых друзей
- им больно мне отказывать.
   Молчание. Ее карие глаза и мои голубые. Хрупкие суставы пальцев обтя-
нуты нежной кожей. Берет рукой кекс, купленный на обед в момент слабости
и малодушия, и запивает прохладной прозрачной венской водой.
   - Сэм, ты честный человек. Угощаешь меня кексом, хотя он и  черствый.
Думаю, я смогла бы привыкнуть. Знаешь, главной целью моего приезда в Ев-
ропу было расширение границ жизненного опыта. Ну  мы  его  и  набрались.
Прямо уже в Гавре. То есть через час после высадки, по  дороге  в  Париж
один француз, водитель грузовика, пытался уломать нас с Кэтрин. Так, го-
ворит, вы изучите Европу. Я сказала ему, что у него воняет изо рта. Тог-
да он сделал наглое предложение. Меня это даже развеселило, ну а  Кэтрин
заехала ему по физиономии. Он-то не ожидал,  что  мы  так  хорошо  знаем
французский. Тогда он выкинул нас из своего грузовика. Я считаю европей-
цев грязными и неотесанными. Ты европеизировался. Это неправильно.
   - А что.
   - Европейцам следует повзрослеть. Они считают, что у них есть  духов-
ные ценности. Им бы надо стать мудрее.
   - Ты так думаешь.
   - Свои проблемы надо решать. Куча людей с поврежденной психикой реша-
ют их через какое-то время. Возьми меня.
   - Мы возьмем тебя.
   - Из меня пытались сделать фортепьянного  вундеркинда.  Мои  родители
богатые. Я выросла в тепличных условиях. Моя мать старалась высосать  из
моего отца все соки. Но не успела - на арене появилась  другая  куколка,
тоже заинтересованная в его соках; пока они воевали, отец получил корот-
кую передышку.
   - Продолжай, пожалуйста.
   - Не высокомерничай.
   - Я просто слушаю, продолжай.
   - Так что у меня тоже были свои проблемы. Моя мать устроена как  опу-
холь. Ну, может, не совсем так, но иногда казалось,  что,  поглощая  от-
цовские соки, она расцветает. Омерзительный образ. А отец  говорил,  что
любит меня по-настоящему, то есть как  мужчина  женщину,  представляешь.
Ну, я сказала, что это отклонение. Вообще-то мой  отец  неплохой  мужик:
смеется, острит и все такое. У него отличное чувство юмора. Так  что  мы
могли и пошутить. Его беда в том, что он еврей только наполовину.
   Августовская пятница. Вдалеке пять раз мерно прогудел колокол. Сэмюэл
С. вглядывается через стол в эти темные глаза. Изготовителю глазных про-
тезов понадобилась бы крупинка черного стекла на крупной капле  коричне-
вого. Ее американская попка при ходьбе готова лопнуть от спелости.  Одна
ее нога смуглее и тоньше другой. Крошка, вынырнувшая из самой глубины  и
гущи венского туристического сезона. Эта хрупкая фигурка. Эти узкие пле-
чи. Все будет погребено под моим  жиром.  Тонкие  пальцы,  темно-розовые
ногти. Первобытная чистота деревяшек, прибитых осенью к песчаному  океа-
ническому побережью в Мэне. Улыбки умирают на ее губах и вновь возвраща-
ются к жизни, как только загрустишь об их исчезновении. О, крошка. Крош-
ка.
   - Знаешь, Сэм, я из Балтимора. Не знаю, может, и не верится,  но  мой
отец вырос на задворках кафе-мороженого, а его родители  не  знали  анг-
лийского; и если бы мои подружки познакомились с моими дедом  и  бабкой,
то перестали бы водиться со мной. Я ходила в престижный  университет,  и
знаешь, если бы у меня не было денег, те девицы отшили бы меня.  Америка
набита снобами. Ты ведь давно там не был. Ты не знаешь.
   - Знаю.
   - Это тебе так кажется. Тебе надо съездить и посмотреть, как там  все
переменилось. Подчиняется общественному мнению. В смысле, массам. Я даже
и не знаю, как это у меня глаза открылись.  Их  выпускают  из  колледжей
пачками. Ты ведь не представляешь. Дядин приятель сказал, что ты  изоли-
ров