конец, Наташа! Конец... Они добили нас..."
     "Ну, не  надо так. Все образуется, -  привычно говорила Наташа в кабине
лифта.  Они  поселились  здесь восемь  лет  назад. Банки и  маклеры  ласково
уговаривали их  купить собственные квартиры. Ведь  нелепо продолжать снимать
чужие.  И  постоянно  у  всех  возникали  критические  ситуации,  когда  они
успокаивали друг  друга точто так же,  как сейчас это делала Наташа.  - Надо
просто перетерпеть период неудач,  правда?  Ты же  знаешь, что  все  так или
иначе, раньше или позже, образуется..." "Ты...  права. Пора это все кончать,
-  закрывала  за собой  дверь  Марина.  - Прощай.  Спасибо  тебе  за все..."
"Прощай," - рассеянно ответила Наташа, входя в свою дверь.
     Разговор  тут же  забылся на  фоне навалившейся  усталости. Она кивнула
обернув-шемуся  к  ней  мужу  Жене,  давно  ставшему  приложением  к  своему
компьютеру, и прошла в ванну.
     В  зеркале  отразилось  не  вечно оживленное лицо  довольной хозяевами,
обществом и жизнью  служанки с благополучной  виллы, а мгновенно постаревшая
женщина на пределе отпущенных  ей природой моральных  и физических  сил. Она
провела  руками  по своим  некогда  густым стрельчатым  бровям,  приводившим
мужчин в  трепет, мельком отметила  сохранившиеся  пропорции  своей  некогда
восхититель-ной фигуры и стала под душ. Холодная вода постепенно  возвращала
остаток  сил, которых  могло хватить только  для того,  чтобы пройти к своей
кровати  и лечь  пластом  хотя  бы на  час, после  чего можно было  заняться
домашними делами.
     Муж  то  стучал  по клавишам,  то  кричал в телефон, страстно  обсуждая
политическ-ие баталии.  Он был довольно известным  русскоязычным журналистом
правого направления,  а  потому  имел скудное содержание, которое  определял
"русским" хозяин газеты. Эта зарплата не имела ничего общего с доходом в той
же  стране  нормального,   левого  журналиста,  пишущего,   к  тому  же,  на
"приличном" языке. Пока  Евгений Домбровский и его читатели горели гневом за
поруганную  израиль-скую честь,  хозяин клал в свой банк прибыль от рекламы,
занимавшей  треть газе-ты,  существующей только за счет внимания читателей к
острым патриотическим статьям.  Этому прямоходящему были до лампочки и левые
и правые, честь и бес-честие страны своего нынешнего заработка. Рухни завтра
эта газета вместе со страной, найдется другой бизнес на другой родине.  Пока
Домбровский был нужен для сохранения тиража, хозяин не позволял его выгнать,
как того  бурно  требовали  коллеги-журналисты  и  "русские"  же депутаты  с
"левой" улицы после очередного скандального выступления.
     "Представляешь, Наташенька, -  вошел Женя в спальню, - арабский депутат
Кнес-сета такой-то вчера заявил, что..."
     Он  не   кончил.  С  соседнего   балкона  донесся  отчаянный,  какой-то
нечеловечески  тонкий,  словно  птичий  или  заячий,  крик,  и  все  сильнее
загалдели внизу.
     Страшное  предчувствие  кольнуло  Наташу.  Она  рванула на  балкон.  На
асфальте лицом вниз, раскинув голые ноги в безобразно задранной юбке, лежала
женщина.  Вокруг ее  головы  и тела быстро  разрастались темные пятна. Рядом
стоял  фургон и толпились в недоумении грузчики.  Мимо  проплывали машины  с
равнодушными   соотечественниками.  Некоторые  только  усиливали   в   своих
динамиках   визгливую   восточную   музыку.   Судебный   исполнитель  что-то
возбужденно орал  в  мобильник.  Из-за поворота с  дикими воплями  показался
"амбуланс". Двое санитаров подняли похожее на мешок мертвое тело.
     Несколько минут назад эту окровавленную тряпку звали Мариной, мечтавшей
восстановить на  исторической родине статус  служанки, фатально утерянный за
два  месяца  до момента истины. Несколько лет назад  она  же была теоретиком
силовых сетей, активисткой ленинградского  Сохнута. Скорая помощь  увозила в
морг очередного банкрота. Благодетель-банк,  одаривший ее  семью собственной
квар-тирой, не прощал нарушения хоть на какое-то время правил игры...
     К  месту происшествия  зигзагом, на  подгибавшихся ногах,  кусая  руки,
бежал от автобуса человек, который некогда, там, до возвращения его семьи на
родину,  считал  себя  мужчиной. Два  месяца  назад  он  "вышел  на пенсию".
Историческая родина положила ему в месяц половину выплаты за кредит банку за
квартиру. Только вчера он с  горькой улыбкой показал журналисту Домбровскому
редкое  по   цинизму   "Удостоверение  почтения"   от  отдела   поздравлений
муниципалитета.  "В  связи с  достижением  "золотого возраста",  -  словно с
другой  планеты  писали  его благодетели,  - желаем  тебе  от  всего  сердца
хорошего  здоровья, долгих лет и радостей  жизни." И  подпись аж самого мэра
города! Это  же какое он  должен  иметь  сердце для  такого послания  такому
адресату! И какова же, по его мнению, цена золота...
     "Яша!! - едва не вывалилась туда же  Наташа. - Подожди!! Я с тобой... А
ты!  -  обернула  она  к мужу обезображенное  яростью лицо. - Ты - оставайся
здесь. Стучи очередную статью о благородстве твоего Израиля..."
     С балкона Женя видел,  как его жена  присела на  траву около рухнувшего
ничком старика, охватившего узловатыми руками седую  плешивую голову. Кто-то
из зевак  кричал  в свой мобильник. Тот  же "амбуланс" с теми  же воплями на
весь  мир, задом мчался  за еще  одним обидчиком бедного доверчивого  банка.
Каждому свое.  Время  собирать  камни... и как там далее в  милостивейшем из
миров...
     Мысли  перебил резкий  звонок.  "Евгений?  - напористо кричал  знакомый
голос. - Шалом. Как там моя статья?" "Статья?" - Женя  был в шоке от жуткого
случая  и не сразу понял,  кто это и зачем. "Конечно! Неужели не подошла? Вы
что? Это говорит Ури Бен-Цвит. Статья "Гримасы раиса". Вспомнили?" "Да-да, -
рассеянно  проговорил Домбровский. - Как же... Очень остро  и  актуально, но
я..." "Еще  бы! - горел  энтузиаст.  - Я  сомневаюсь,  что кто-то  из  штата
редакции  посмел бы  так  смело  написать. Пойдет  в завтрашний  номер?"  "Я
проверю и вам перезвоню, тов?" "Когда перезвоните?  Я должен знать точно. Вы
не представляете...  -  голос царапал  обнаженные нервы  даже  когда Женя на
вытянутой руке отодвинул от себя трубку: -  Еврейское самосознание...  право
на обретение родины... пусть убираются в свои двадцать арабских стран... эту
землю нам гарантировал Всевышний..."
     Женя видел перед собой только кровавое пятно на асфальте под балконом.
     Высокий голос  человека с  псевдонимом Бен-Цвит  и с  какой-то  русской
фамилией стучал в мозг уже изнутри, словно  записанный на  пленку и насильно
включенный.
     Марина  проходила по другому ведомству, подумал он. Ей лично  Всевышний
ничего  не  гарантировал. А гарантии банка, как  и  всего общества - чек без
покрыт-ия. Сколько еще на  очереди  летунов с таких  балконов? Неблагодарные
свиньи! Пусть все они убираются  в страны  исхода, которых  еще больше,  чем
арабских.  Германия  -  для  немцев.  Израиль  -  для  израильтян.  Евреи  -
убирайтесь!.. У нас иное самосознание. Марина реализовала право на обретение
своей земли... Квад-ратного метра асфальта под балконом.
     Звонок снова полоснул по нервам.
     "Евгений!  Вы мне так и не ответили... - кричал  разоблачитель. - У вас
что, не в порядке телефон? Я не слышу ответа!"
     "Она вам...  она  нам всем ответила... -  пробормотал Женя. -  На  нашу
доброту и  нашу  еврейскую солидарность..." "Кто?! - ужаснулся собеседник. -
Вы  что-то перепутали!  Никто не мог написать того, что написал я!! Если  вы
некомпетентны, то  я  звоню главному редактору... Вы  меня  слышите  или  не
слышите, в конце концов!" "Даже  Наташа ее не услышала..." "Ничего... ничего
не понимаю... Это кто? Я звоню Евгению Домбровскому, а куда я попал?"
     Я сам  попал черт знает куда, продолжал  Женя полемизировать с таким же
абст-рактным патриотом, как он  сам. Я  попал туда,  где евреи  беспощадно и
страстно  убивают евреев, наперегонки с  арабами... Вот о чем надо писать, а
не о  вполне предсказуемой  бессовестности  "партнеров по мирному процессу",
понятной всем, кроме  циничных демагогов, Вот где конец Израиля, а  не по ту
сторону "зеленой черты". Но у меня есть "лицо". И именно я породил этого Ури
и тысячи других. Ни у кого из них никогда не было собственного политического
опыта. Сегодня их политическое  кредо - отголосок  моей публицистики. Она им
заменяет собственное зрение  и слух. Вечный безработный Бен-Цвит, живущий на
мизерное пособие, нашел отдушину  в  псевдо-политической деятельности. Пишет
он очень хорошо, не хуже меня, причем даром - таким добровольцам и шекеля не
начисляют. И читают его  такие же  соискатели  пути  бегства от повседневной
мерзости и фатального разочарования.  Откажи я  этому  человеку, с ним может
произойти то же самое, что с Маришей...
     "Ури,  простите меня! - кинулся  он  к обиженно сопящей трубке. - Тут у
меня на  глазах  только что..." "Теракт? - воспарил духом  Бен-Цвит. -  Что,
прямо  в  нашем  городе?"  "Да.  Теракт.  Наглый  и  безнаказанный.  Погибла
замечательная  женщина...  А  ваша  статья..."  "Я  еду  к  вам!!  Я  соберу
свидетельские показания!  Его поймали? Его имя известно? Он с территорий или
местный  араб?"  "Их  не поймали. И  не  со-бирались  ловить.  Это  местные.
Евреи..." "Что?.."  "Ваша  статья  выйдет  завтра.  Раису  от  наших с  вами
разоблачений мало не покажется. Израиль может спать спокойно. Шалом."
     "Подождите! - взмолился Бен-Цвит. - Я не успел  сказать вам свое мнение
о   вашей  статье  о   демографической   ситуации.   Ваш  подход  совершенно
неправильный! Сле-дует  взять  с  арабок обязательство  не  беременеть после
рождения  второго  ребенка. Иначе... террор  палестинской матки... мы просто
задохнемся  от  изобилия   арабских  младенцев,   готовых  немедленно  стать
взрослыми  террористами..."  Евгений  сам задыхался  от проникающей радиации
этого жуткого энтузиазма.  Его собеседника не зря боялись и избегали. Но это
только  убеждало  его в собственной  правоте. Спорить с ним было  не  просто
бесполезно, но  и  физически невозможно: после нескольких минут вынужденного
общения Домбровский неделями чувствовал себя опустошенным. На любой аргумент
фанатик  отвечал десятком своих, не имея иногда ни малейшего представления о
предмете спора. У него была уникальная память, бесконечная  эрудиция в любой
области знаний  и  энергия  ядерного  котла,  накопленная  в  спорах  с  еще
незащищенными оппонентами. Но положить трубку было еще опаснее. Этот мог без
всякой  злобы, а из  искреннего  расположения  к  своему  любимому  коллеге,
сказать  главному, что милый  Женя  его  недослушал, недопонял, а  потому...
Времени и сил без конца доставать любого у него было  в избытке. "Так что вы
предлагаете?  -  чудом  уловил  Евгений  момент,  когда  Бен-Цвит  набрал  в
необъятные легкие воздуху для очередной бесконечной тирады. - Я не прав. Что
дальше?" "Как что дальше? Я хочу, чтобы  мой любимый Женя  всегда  был прав!
Чтобы в  его замечательных статьях никогда не было таких нелепостей, которые
губят  его в  глазах  читателей. А потому, -  он набрал воздуху  раньше, чем
Евгений успел что-то  сказать, - а потому давайте мне все, что  вы сочините.
Страницу  за  страницей. Я все  исправлю раньше, чем  это попадет в  газету,
когда  испеченный блин уже невозможно вернуть  в состояние теста. Совершенно
бесплатно! И  под  вашим именем будут выходить только  отличные  статьи!  Вы
согласны?" "Я на все согласен. Шалом..."
     Телефон  только и ждал этого "шалом", чтобы вновь  взорваться  звонком.
"Женя,  - как  всегда устало и брезгливо  сказал главный редактор. -  Ты  не
забыл,  что  за  тобой  репортаж о  сегодняшней  встрече Николая  Колесина с
читателями?" "Боюсь, что я сейчас не  в  форме, Миша, чтобы..." "Слушай,  ты
что, еще не  понял? Ты на работе. И мне  наплевать на твою форму. Репортаж о
встрече живого классика с народом я  поручил тебе. Выпей рассолу или йогурта
и  марш в Бейт-оле.  Ты думаешь, что тебе никто  не  дышит в  затылок?  Нет?
Спасибо. До свидания."
        "4."
     Кто такой Николая Колесин? - мучительно вспоминал Евгений.
     Естественно,  звучная  фамилия  была  хорошо  известна  по бесчисленным
статьям  и  интервью  писателя.   В  энциклопедии  Колесину  была  посвящена
короткая, но емкая статья: рус.сов. писатель,  член  КПСС с  такого-то года,
сб. повестей и рассказов таких-то  о мире таких-то (перечень на пять строчек
- ни  одного  знакомого  названия) и др.,  Гос. пр. СССР  (такой-то  год). В
справке  редак-ции  было  сказано, что  классик столько-то  десятилетий  был
членом  редколлегии  такого-то   журнала  (ну,  эту-то  компанию  московских
небожителей Евгений  помнил  прекрасно! Сколько  разбилось  об  них надежд и
планов...), а  также, что он издал сотни  книг с суммарным тиражом в десятки
миллионов, что его повести и расска-зы переведены на языки чуть  ли  не всех
народов мира. Пьесы на сценах театров, популярнейшие (какие же, о, Господи?)
фильмы по мотивам его  литературных шедевров.  Какая глыба, а? Какой матерый
человечище! И какой же позор  для выпускника факультета журналистики Евгения
Домбровского, что за десятилетия совместной с глыбой жизни уже  во второй по
счету стране он понятия не имеет  о своем  великом современнике, не читал ни
строчки из его нетленки, а  на слуху только фамилия единственного  классика,
удостоившего  Израиль  чести  поселиться здесь  в  зените своей  славы... Из
объявления  о презентации  следовало, что писатель  продолжает творить и  на
исторической  родине,  где  каждого  его  произведения  с  нетерпением  ждут
благодарные читатели, а  для Евгения и  этот  этап  эпохальной  деятельности
великого  мастера слова остался  незамеченным. Конфуз-то какой!  Надо срочно
купить на встрече книги маститого и проштудировать. Иначе и статья о встрече
читателей с обожаемым классиком не получится. А кто-то помоложе и пошустрее,
и не один, уже давно и жарко дышат в затылок.
     Безуспешно    смиряя   свирепую    бессильную    злобу   завистника   и
неудачника-Сальери  к бессменному  Моцарту  здесь  и там, Евгений  спешил  в
актовый зал, где профе-ссиональные книголюбы и квалифицированные читатели  в
лихорадочном  нетер-пении ждали  своего  кумира.  Тот  появился под  дружные
аплодисменты  и  прежде   всего  расцеловался   с   устроителем   действа  -
главбиблиофилом.
     Самоиздающийся писатель  Евгений Домбровский вспомнил свою единственную
личную встречу с этим личным другом классика.
     Брезгливо   пролистав  плод   многолетних  усилий  и  бессонных   ночей
неизвестного  автора,  главкниголюб  заглянул в  предисловие,  неопределенно
гмыкнул и  передал любовно  изданную  за последние деньги книгу  безмолвному
коллеге, которого он представил профессором таким-то. Тот листанул, произнес
нечто невнятное  и  ото-двинул  предмет  гордости семьи  Домбровских большим
пальцем обратно к глав-ному, так и не подняв на  Женю свои отчего-то усталые
глаза. "Мы никому не от-казываем, - глядя  в сторону, проговорил книголюбец.
- Оставьте. Ваши повести посмотрят. Вам позвонят."
     Точно как  в  советских издательствах!  -  подумал  Евгений.  -  Ждите.
Появится мне-ние - вам его сообщат. Но существовала разница, и была она, как
это  часто бывает,  в пользу  "империи  зла". Там, при благоприятном мнении,
книга издавалась не  за счет автора, реализовалась через сеть  книготорга, а
писателю выплачивался сна-чала аванс, а потом  гонорар,  на  которые  он мог
жить и  создавать что-то новое. "Империя добра" в лице этой  околоолимовской
публики  и шекеля  не  вложила  в  издание,  и агоры  не  собирается  никому
заплатить.  С  той же  неохотой  или брезгливостью книгу  взяли на продажу в
некоторые "русские" магазины, но ее и близко  не  подпустили к  национальной
сети  книжной  торговли  и  не выставили  в  библиотеках.  Всюду было  полно
довольно однообразной импортной продукции российских издательств по бросовым
ценам. Бесчисленные боевики и мелодрамы из чужой жизни, эротика и насилие на
обложке,  наркотики,  порно и  кровь  на страницах.  И  -  ни слова о  жизни
потенциальных читателей.  "А им это надо? - спросил человек, похожий  на что
угодно, только не на привычного по прошлой жизни продавца книжного магазина.
- И так тошно..."
     Еще  бы,  чуть не  сказал  Евгений,  особенно,  если смотреть  на  твою
спесивую рожу  на фоне этой макулатуры.  Чтобы  к  тебе  заходило  хоть  три
человека  в  день, надо быть профессионалом, искать  авторов, сводить  их  с
заинтересованными  покупа-телями,   заводить  из  тех  и  других  постоянную
клиентуру в  твоем эксклюзивном для авторов магазине, чтобы их читатель  шел
только к тебе. Cоздавать альянс автор-издатель-читатель. А ты сидишь  тут  и
гордишься  своим  хамством  и  невежеством,  предприниматель  липовый! После
прогоревшего буфета или распространения чего-то из-под визгливой пирамиды.
     Но  если   в  магазине   от   профессионализма  хоть  как-то   зависело
благополучие семьи  владельца, то  уж в храме книголюбия никому и  ничего не
было  надо. Но тот  же устало-презрительный  взгляд.  Плюс многозначительные
бессмысленные сентен-ции черт их знает о чем и  нетерпеливое поглядывание  в
окно, словно сегодня к этим бездельникам придет еще хоть один писатель...
     Все удивительные авторские находки и  восторг от них, споры и  ссоры  с
Наташей  по  поводу  каждой  реплики и эпизода,  сюжет  и композиция  каждой
повести, сверх-задача и ее воплощение,  весь смысл  жизни  писателя  были  в
несколько  минут ниве-лированы  здесь  двумя  стариками,  призванными решать
более чем скромную задачу - собрать  на презентацию оплаченной автором книги
несколько потенциальных покупателей. Донести мысль автора до  тех, ради кого
он трудился.
     На фоне этих горьких  воспоминаний как-то привычно  забылась только что
погиб-шая соседка (а так ли  уж тепло  дружили?..), Наташа, опекающая где-то
свежего вдовца (тем более, меня там  только нехватало...)  и вообще вся  эта
бесконечная никчемная суета, выдающая себя за жизнь.
     ***
     "Коля,  говорил мне  Давид Ойстрах,  -  голос  с трибуны был невыносимо
громкий, - ты не совсем прав. Бог есть в каждом человеке..."
     Зал завороженно внимал. По всем рядам  белели  седины.  Шоу пенсионеров
для  пенсионеров.  Неужели  все  они знакомы с  произведениями  Колесина?  -
удрученно думал несчастный дилетант. - Почему  же я  не могу вспомнить ну ни
одного из названий, которыми он сыплет в зал?  Всех, решительно  всех, с кем
он тепло дру-жил, кого  самозабвенно  опекал, всех, кто делился с  ним самым
сокровенным,  я  хорошо  знаю  по  их  неповторимому творчеству. А вот  его,
известнейшего уже полвека писателя, воля ваша, нет!..
     Евгений и не  пытался  вообразить подобную встречу читателей, скажем, с
Досто-евским, который был бы представлен не своими романами, а бесчисленными
рега-лиями  и  должностями.  И  под  занавес  творческой   биографии  собрал
петербургских стариков, которые,  к своему изумлению или  умилению услышали:
"Федя, - как-то говаривал мне  Гоголь, - учти, что в украинской горилке есть
витамин".  И,  произ-неся  этот  бред,  классик  тщетно   ждал  бы  смеха  и
аплодисментов.
     Этого не могло быть  потому, что не было ни  у одного русского писателя
никаких регалий и званий, должностей и привелегий. Никому в России 1880 года
и  на  ум  не  пришло  бы объявить:  "Перед вами Достоевский  - известнейший
писатель." Да и самому Федору  Михайловичу  ни при каких  обстоятельствах не
пришло  бы в голо-ву  рассказывать, какие писательские должности он  некогда
занимал и как  ловко ими пользовался. Во-первых, не занимал, во-вторых, если
бы  пользовался,  то  хвас-тать  этим стыдно. Впрочем,  он  всю  жизнь  имел
одно-единственное  звание, но  такое, какого ни до него, ни после не имел  и
никогда больше не будет иметь ни один человек в мире - Федор Достоевский...
     Купить   книжку  оказалось  непросто.   У  торгового  стола