Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
ось тебе, не поздравило
с праздником, не добралось до тонких пальцев твоих, рвущих
обертку конверта, не тронуло улыбкой твоих губ, не зажгло огоньки
в бархатной саже твоих зрачков, как звезды в космическом небе.
Причина проста - проносил с собой целый день твою радость,
твое развлечение и лишь к вечеру побежал в метель, как Кай за
снежной королевой, к синему рассыльному на углу, за которым бесно-
валась вечность. Лязгнул длинным металлическим веком ящик,
сморгнул мое письмо - а время, коварное время, пропащее, ну просто
пропащее, потому что оно пропадает неизвестно куда, время на-
помнило мне шепотом о новом письме. И может, склеятся завтра
конверты, утонув в мешке одного почтальона, получив удар одного
штемпеля? И радость для тебя удвоится?
Отчего же так стыло, так холодно и зябко на душе? Просто
нет тебя рядом, а я очень люблю тебя.
И пошто я тебя покинул, затевается мысль? Не забыла ли, не
устала ли? Занавесила ли окошко, на дорогу не глядючи, по которой
сбежали непутевые ножки твоего милого? Отвернула лицо свое яс-
ное, что с двумя агатами твоих глаз, ненаглядная? Как же мне про-
лететь, пробежать, как олень по зореньке, прошептать,
наклонясь, слова заговорные, развести замка дуги черные, сердцу
кованые, и коснуться заветного нежностью..."
Тихо было недолго.
- А теперь скажи по-другому, - прошептала она, блаженно улы-
баясь, как после чудесного сна.
Он помолчал, потом сказал тихо:
- Слова могут быть иными, но главное, что я люблю тебя, а когда
любишь женщину по-настоящему и она красива, и она знает, что
любима, то тогда она красива вдвойне. Вот так и ты - красива вдвой-
не.
- Странно, что я раньше об этом не думала... Может, не замеча-
ла, когда любила, и не желала замечать, когда не любила...
- И, если женщина сама при этом любит, то она красива втрой-
не.
Он откинул одеяло, сходил в переднюю и вернулся, что-то держа
в руках.
- Это тебе, - сказал он, встал на колени у тахты и протянул ей ма-
ленькую коробочку.
Она открыла крышку и увидела на синем бархате золотые тон-
кие кольца.
- А почему два?
- Значит, это не только тебе, это нам. Одно твое, другое - мое.
- Ты это серьезно, Олег?
- Еще как серьезно. Была у нас с тобой разлука, пусть ненадол-
го, но разлука, я уезжал в Ленинград и там, в холодной гостинице, я
понял, как тоскливо мне одинокому жить, да дело даже не в этом, а
просто я осознал, что люблю тебя и это серьезно. И потому прошу
тебя, будь моей женой.
- Ты посмотри, какие мы сегодня торжественные... - она еще раз
медленно разглядела кольца, щелкнула крышкой и положила коро-
бочку между ними, рядом с его рукой. - Ох, Олежка, перестань ты в
такие вещи играться.
- Я и не играюсь, - настороженно ответил он. - Разве любовью
шутят?
- Не до шуток говоришь? - задумчиво спросила она. - Верно,
здесь шутки неуместны...
Она подняла голову, посмотрела на него и, словно решившись,
заговорила:
- Ну, что ж, держись, дружище, как ты написал в своем пись-
ме... Последнем... Помнишь, когда мы еще влюблялись друг в дру-
га?.. Хотя неверно, никакой паузы не было, ты полюбился мне сразу,
как только увидела я тебя, мне достаточно было и этого, а увидела я,
что ты добрый и одинокий, и я сразу же поняла, что хочу быть с тобой
и что будет так, как я пожелаю. Но уже тогда, вначале, я тебя
предупредила, я сказала.. Да! Вот теперь точно вспомнила, как сказала
- это было на кухне у Люшки, когда мы с тобой объяснились, вернее,
я тебе объяснилась... Ты меня что-то спросил, а я не ответила, а
запустила руки в твою чудесную, твою потрясающую гриву и поце-
ловала тебя... Вот тогда я и сказала тебе - знаешь, любимый, больше
всего на свете я боюсь сделать тебе больно. Так больно, как только я
одна умею. А ты, дурашка, рассмеялся и целовал мою ладонь так
же, как сегодня, когда вошел...
- Помню, - сказал он. - Я все помню... Я не знаю, что ты имеешь
ввиду... Я могу только догадываться... Если это касается твоего ха-
рактера, то я буду терпелив ко всем твоим капризам... Ты только
прости, я не знаю, какая была твоя личная жизнь до встречи со
мной, но бывает так, что по первому своему мужчине женщина судит
о всех остальных мужчинах, а по первому мужу - о всех остальных
мужьях... Я не знаю... Ты только пойми меня правильно, бывает так,
что женщина пострадала не только духовно, но и физически, теперь
она не может иметь детей и это ее мучает... Ты расскажи мне обо
всем, не бойся, я выдержу, я помогу тебе - вдвоем всегда легче спра-
виться с бедой... Я так люблю тебя, что просто не знаю, что нас с
тобой может разлучить...
- Разлучить? - усмехнулась она. - А кто тебе сказал, что... Хотя
ты прав - рано или поздно, но я должна была тебе все сказать. Хоте-
ла позже, но раз уж так вышло... Эх, зря ты все это затеял... Ты толь-
ко пойми...
- Да, да, я пойму, не бойся, говори.
- Вот и хорошо... Дело в том, что ни ты, ни я не виноваты в том,
что так получилось, но мы - не пара друг другу.
- Не пара? - озадаченно протянул он. - Я не понимаю, разве те-
бе плохо со мной?
- Ну, что ты, хорошо, любимый, мне с тобой очень хорошо...
Только не будь наивным, загляни вперед, представь себе на мину-
точку, что нас ждет с тобой. Да, мы любим друг друга, но это прой-
дет, чувства неизбежно ослабнут, останется привязанность, но не
больше, и вот тогда более важными станут не чувства, а наш быт.
Вот наш дом: моя двухкомнатная малогабаритная и твоя комната на
краю света - это далеко не трехкомнатная квартира в сумме, даже если
мы вздумаем съехаться. Чтобы провернуть этот вариант, нужны
деньги, много денег... А люблю широко пожить, люблю гостей,
веселье, люблю дорогие украшения, я хочу иметь машину, хочу по-
смотреть мир, чтобы в старости хотя бы просто сказать, что я была в
Париже. Неужели мне нельзя помечтать? А? Неужели ты хочешь
лишить меня мечты, любимый?..
- Не называй меня так! Это ложь!!
Он ударил кулаком по тахте. Коробочка с кольцами отскочила в
сторону.
- Не кричи, - тихо сказала она, - дочку разбудишь.
Он заговорил, еле сдерживаясь:
- И ты... И ты... выйдешь замуж за любого, кто тебе все это даст,
все это купит?
- Ну, не за любого, конечно...
- А любовь? Тоже будешь звать его любимым? Как же ты будешь
делить с ним стол и постель?
- Все будет точно так же, как у нас с тобой сегодня.
- Так же? - оторопел он. - Коньяк, ужин, Челентано, это все по-
нятно, но...
- А разве все остальное не естественно? - пожала плечом она.
- Ну... а я?
- Это пройдет... К сожалению.
Он помолчал, обдумывая сказанное ею, и, будто догадавшись о
чем-то страшном, невозможном, заговорил медленно:
- Ты... Так ты, оказывается, страшно расчетлива... Как машина...
Ты рассчитала целесообразность нашей любви, нет не любви, нашей
постели, ты была расчетливой с самого начала, ты даже не познако-
мила меня со своей дочкой, наперед зная, что это ни к чему... По-
лучается, что я - не человек, а просто... предмет для удовольствия,
для удовлетворения твоих страстишек...
- Олег, перестань сейчас же! - гневно сказала она. - Не делай мне
больно. А еще говорит, что любит.
- Ой, прости меня ради бога... Пожалуйста, прости, я совсем не
хотел... Нельзя мне было уезжать...
- О, это ничего не изменило бы. Пожалуй, даже к лучшему, если
мы расстанемся сейчас. Потом труднее будет, это точно. Я виновата
перед тобой, я знаю. Сколько раз себе же говорила, что не имею
права на свои прихоти, да и годы не те... о, господи, мое наказанье...
- Не надо, прошу тебя. Этого же не может быть, не верю я, не
могу поверить, не имею права... Да не можем мы расстаться!
- Нет, Олег, - спокойно и даже немного скучно сказала она, - мы
уже расстались, неужели непонятно? Нет у нас больше будущего.
Прикончили мы его только что под коньячок с маринованными
огурчиками. Станем только терзать друг друга, с каждым разом все
больше, пока окончательно не потеряем человеческий облик... Было
все это, понимаешь, было... Ты только не думай, что я такая жестокая.
Мне тоже больно, но уж лучше сразу. Рывком. Знаешь, как засохшую
повязку сдирают с раны? Я предпочитаю так.
Он посидел некоторое время молча, потом встал, медленно, не
торопясь, оделся, сел в кресло, покурил и спросил:
- Значит, будь я миллионером, все было бы о`кей, крошка?
Она внимательно посмотрела на него.
- Значит, проблема только в том, что я мало зарабатываю? И если
завтра я принесу тебе кишку денег, то мы сможем надеть эти колеч-
ки?
- Не груби. Дело не только в деньгах.
- Отвечай, когда спрашивают: если все, что ты пожелаешь, ис-
полнится, ты выйдешь за меня замуж?
Она не отвела глаз.
- Попробуй.
Он поднялся, взял коробочку с кольцами. сунул ее в карман.
- Отдай мои письма.
- Конечно, возьми.
Он вышел в переднюю, переобулся, оделся, положил тапочки на
место и ушел, тихо затворив за собой дверь. На улице было ветрено,
холодно, как тогда в Ленинграде. Он шел по пустой улице, и фонари
поочередно освещали его одинокую фигуру. А в оставленном им доме
плакала красивая женщина. Она не хотела плакать, она знала, что
если будет плакать, то станет некрасивой, она знала, что будет
некрасивой вдвойне, потому что потеряла любимого, и будет некра-
сивой втройне, когда перестанет любить сама.
1
СОН В РУКУ
Ветер задувает свечу,
но раздувает костер.
Ларошфуко
Время клонилось к обеду, длинная комната с двумя рядами ра-
бочих столов вдоль стен опустела и они остались вдвоем.
Вероника выдернула из розетки шнур вскипевшего чайника, до-
лила кипятку в маленький заварной чайник с отбитым носиком и, как
всегда, предложила Георгию Ивановичу поделиться тем, что при-
несла из дома - салатом в майонезной баночке, котлетой меж двух
кусков черного хлеба и двумя карамельками. Георгий Иванович отка-
зался и разложил на столе свой провиант - два бутерброда с колбасой,
один с сыром и крупно нарезанный огурец - все, чем снабдила его
супруга.
Вероника налила Георгию Ивановичу сначала из маленького, по-
том из большого чайника в большую фаянсовую кружку с золотой
полуистершейся надписью "Георгию Ивановичу Плотникову в день
50-летия от коллектива КБ". Затем наполнила чаем свою чашку и
опять повернулась лицом к окну.
- Надо бы сахару принести из дома, - сказала она больше в про-
странство, чем Георгию Ивановичу и, если кто-то мог услышать, о
чем подумала Вероника и о чем Георгий Иванович, то удивился бы
совпадению их мыслей, что сахар нынче дорог и дома в сахарницах
шаром покати. А может, этот кто-то и не удивился, живи он в то вре-
мя, какое досталось Веронике и Георгию Ивановичу.
Они жевали свои бутерброды, запивали чаем , Вероника смот-
рела в окно, за которым был виден заводской корпус и бегущие по
небу погожего осеннего дня белые облака. А Георгий Иванович смот-
рел на венчик золотисто-рыжих волос вокруг затылка Вероники,
который тускнел, когда тень от облака укрывала индустриальный
пейзаж, и светился вновь, когда выглядывало солнце.
- Сегодня какой день? - спросила Вероника.
- Четверг, - подумав, ответил Георгий Иванович. - Семнадцатое
сентября одна тысяча девятьсот девяноста второго года.
- Значит, сон мой в руку, - засмеялась Вероника. - Ой, Георгий
Иванович, я сон про вас видела.
- Страшный? - усмехнулся Георгий Иванович.
- Что вы, очень приличный сон, - пожала плечами Вероника. -
Словно еду я к вам на дачу... Да, да, я потом объясню... Вы же пом-
ните, ваши пятьдесят мы отмечали у вас на даче? Вы еще все КБ
пригласили?.. Вот и приснилось мне, будто у вас опять юбилей и
ехать мне надо... Ну, вышла я из дома, в руках сумка, до метро добра-
лась, у метро с машины грузовой яблоками торгуют по двадцать пять,
я взяла два кило, а потом по коммерческим ларькам походила - все,
как наяву, будто и не сон. У одного задержалась, "Еда" называется,
витрина такая небольшая, в ней и виски, и спирт, и ликеры, и фрук-
товые напитки иностранные в высоких пластмассовых бутылках, и
водка наша, и пиво, "Архипелаг Гулаг" Солженицына, видеокассеты с
эротикой... А в ларьке вдруг чеченец сидит в папахе коричневого
каракуля и генеральской форме. Увидел меня, глаза засверкали и
говорит, иды ко мне в жоны, я миллиард в центральном вашем русском
банке украл.
Я, естественно, отвернулась гордо, думаю, вот бы на тебя реке-
тиров натравить, вон стоят в спортивных жеваных, разноцветных как
у клоунов, костюмах и шнурованных белых кроссовках рядом с
"мерседесами" и "вольвами". Как на метро до вокзала доехала не
помню, только подземный переход видела, где нищие стоят, пьяные
валяются и мальчик на скрипке играет, да вокзальную площадь в
мусоре, где торгует, кто чем - от перегоревших лампочек, чтобы на
работу принести и на не перегоревшую заменить, до орденов, цыга-
нята чумазые бегают и музыка рок орет из "Звукозаписи"...
Вероника продолжала говорить, а Георгий Иванович как бы ви-
дел ее глазами и муравейник привокзальной площади, и город-
скопище ветшающих домов и разрушенных памятников, и страну, в
которой высшей волей суждено было ему родиться, прожить жизнь и
умереть. На восьмом году перестройки даже само слово "перестройка"
исчезло из обихода не только средств массовой информации, пере-
стали сочинять анекдоты и частушки на тему реконструкции, преобра-
зования, передела империи, что, как зеркало треснула на пятнадцать
кусков, каждый из которых провозгласил свою независимость, кон-
ституцию, валюту, армию, границы, да так и остался связанным с
остальными кровеносными сосудами железных дорог, нефте- и газо-
проводов, линий электропередачи, семейными узами "коренного" и
"некоренного" населения, традициями, укладом, бытом в единый
организм со странным названием Содружество Независимых Госу-
дарств без гимна, герба и царя - СНГ. Неблагозвучная аббревиатура,
несмотря на все богатство русского языка, не складывала естествен-
ного названия жителя страны, Родины "эсэнговца" или "эсенговки"
и расшифровывалась, как "Спаси Нас, Господи!", а сами обитатели
прозвали себя по созвучию сенегальцами, до уровня жизни которых
скатилась супер-держава.
Больше всего в развале Союза Георгия Ивановича горько
удивляло и вызывало внутреннее содрогание - раздор России с Украи-
ной, которой Хрущев "подарил" когда-то Крым, а теперь матросики в
Севастополе должны были решать, кому присягать на верность и оста-
ваться, то ли "кравчукчей", то ли "ельциноидом".
Георгий Иванович ярко вспомнил как он гостил у тетки своего
школьного кореша в Грайвороне, которая закармливала их борщами с
салом и варениками с вишней, как они бродили по речке Ворскла,
ловили черных кусачих раков и, затаив дыхание, смотрели трофейного
"Тарзана". Неужели все это невозвратимо сгинуло, кануло и раки
светятся от чернобыльской радиации? Летом восемьдесят седьмого на
отдыхе в прозрачной Паланге Георгий Иванович впервые осознал
необратимость Чернобыля, слушая рассказ физика из Риги,
мобилизованного замерять уровень радиации , как у него зашкаливало
прибор от пышущей здоровьем, кровь с молоком украинской мадонны
с младенцем, приехавшей рожать "до мамы на ридну батьковщину".
Где теперь пышногрудая хохлушка и жива ли ее деточка, кровиночка
ее белая? И по прежнему ли живет в Риге тот русский физик в Риге
или изгнан по новым "демократическим" законам?
- В электричку села, - голос Вероники вернул Георгия Ивановича к
действительности. - Боюсь я в них ездить в последнее время. Мало
того, что безобразия всякие происходят, грабят, у Эллы Клименко
зятя сбросили под поезд с платформы, знаете? Кассирша видела кто,
да не сказала, от страха... В вагонах окна побиты камнями, сиденья
внутри вспороты, а то и выломаны...
Разруха и запустение, везде одно и то же, мысленно согласился
Георгий Иванович с Вероникой. Вот и их КБ и завод работают два дня
в неделю, заказов нет и не предвидится. Проходя недавно по без-
людному цеху Георгий Иванович услышал как цвиркает сверчок в
огромной холодной нагревательной печи. Стоят станки, цеха, заводы,
отрасли - десятки тысяч предприятий "сидят на картотеке". Тупиковая
ситуация - завод должен сто миллионов, заводу должны сто два-
дцать, но денег в банке нет и фактически завод - банкрот. Настоящий
застой, зримый, реальный. Тот, брежневский, был активен на по-
верхности - знамена, портреты, транспаранты, но только на трибуну
главного гроба страны - у Мухоморья дуб сгноеный, пять золотых на
дубе том... Так жизнь и прошла...
Георгий Иванович неудачником себя не считал, но в послед нее
время крепло у него ощущение, что жизнь утратила смысл, словно
иссяк источник, ушла вода и зачахла нива. А шагал он по ней по сво-
им понятиям честно. Кипучей энергии хватало у него и на учебу, и
на пионерские слеты, и на комсомольские активы. Партии нужны
были честные исполнители, и Плотникова выдвигали секретарем
парткома, а когда он слишком перечил начальству, ставили на его
место другого, народ же избирал его председателем профсоюзного
комитета, и опять Плотников хлопотал, добивался правды, забывал о
личном. Память людская коротка и неблагодарна - никто теперь не
помнил, сколько души вложил Плотников в благоустройство чужих
судеб, нажив к закату своей двухкомнатную квартиру, старенькие
"Жигули" да дачу.
Секретарем парткома ему довелось быть как раз в те годы, когда
лопнул гнойник Чернобыля, разверзлась твердь земная в Спитаке,
пригасив на время пожар национальной розни в Нагорном Карабахе.
То в Алма-Ате, то в Тбилиси, то в Баку, то в Прибалтике возникало
противостояние, и их коллектив конструкторского бюро и опытного
завода развалил надвое конфликт старого директора, Героя Социали-
стического Труда, и его молодого заместителя - депутата новой волны.
А что в результате?
Каждый раз, когда взрывался реактор, сталкивались поезда, то-
нули корабли, гибли под танками женщины, создавалась специальная
комиссия по расследованию обстоятельств трагедии, но Георгий Ива-
нович не мог припомнить случая, чтобы виноватые были найдены и
наказаны, кроме, пожалуй, капитана, перевернувшего пассажирский
теплоход "Адмирал Нахимов". Больше года тянулось следствие по
делу путчистов - ГКЧП - одного из них даже отпустили, два года
безрезультатно шло следствие по делу об убийстве проповедника,
затеяли конституционный суд над КПСС, да никак не могли разо-
браться даже в его правомерности. Зыбучие пески прошлого скрыва-
ли ежедневно творимый произвол и беспредел казался беспредель-
ным.
Вера Георгия Ивановича в идеалы социальной справедливости и
светлого будущего Отечества была по-молодому наивна и безоглядна
во времена оттепели, потом она десятилетиями постепенно гасла до
полного умирания, но за последнее время дважды возрождалась чуть
ли не до претворения в реальность. Дважды в своей жизни Георгий
Иванович испытал чувство полного единства его, Георгия Ивановича
Плотникова, со своим народом - при выборах депутатов первого
съезда и во время путча. И очень непохоже, что такое случиться в
третий раз, подумал Георгий Иванович.
Три года назад он с волнением шел на избирательный уча-
сток и понимал, что от его, Георгия Ивановича Плотникова, решения
зависит поворот в судьбе всей страны. Как ему казалось тогда, если в
первый парламент попадут честные,