овало, как это  так  получилось,  что  меня  чуть  не
провели двое пройдох. И Ким пояснил - как:
   - Пить надо меньше, Федя!
   3
   В том, насколько оправданны мрачные предположения ребят, я  убедился  уже
на следующий день. Вечер у нас выдался свободным, а по дороге домой я заехал
в магазинчик, где не только продавались кассеты, но  и  сдавались  в  прокат
посуточно, и взял какой-то американский фильм, получивший "Оскара".  Танечка
любила оскаровские фильмы (между нами, она вообще любила американское  кино,
но, поскольку я относился к нему прохладно, ссылалась на свою особую  любовь
именно к фильмам, отмеченным премией Оскара), и я решил сделать ей  сюрприз.
Отказаться от всех приглашений, забыть о суете за стенами квартиры  и  уютно
прове-сти вечер, глядя фильм в тапочках.
   - Вечером у нас с тобой премьера, - сказал я, отдавая кассету.  -  Что-то
про дождик.
   - Это же "Человек дождя"! - в восторге воскликнула Танечка. - Это одна из
самых знаменитых картин, я читала об этом! Там играет сам Дастин Хоффман!
   Восторгов хватило на три восклицательных знака и неизвестную мне  мужскую
особь, названную "сам". И я сразу же надел тапочки и домашнюю куртку.
   Но, как выяснилось, человек может по личному желанию надеть тапочки, и не
более того. Не успели мы после ужина,  убрав  со  стола  и  перемыв  посуду,
протянуть ноги перед телевизором, как раздался звонок в дверь.
   - Кого-то нелегкая... - проворчал я, направляясь в прихожую. -  Со  всеми
договорился...
   И замолчал, открыв дверь. Передо мной стояли сыновья Вахтанга. Два "Т"  -
Тенгиз и Теймураз.
   - Не узнаете... - с какой-то робкой безнадежностью вздохнул Тенгиз. -  Мы
- Вахтанговичи.
   Я шагнул за порог, обнял их, прижал к себе. И сами они прижались ко  мне.
Крепко прижались, по-детски. Комок к горлу у меня подкатился,  но  я  с  ним
совладал и с хрипотцой сказал:
   - Шагайте, ребята.
   Поначалу  они  были  очень  скованы,  смущены,  даже,  пожалуй,   слишком
напряжены, но  более  всего  -  растеряны.  И  растерянность  эта,  как  мне
показалось, теснилась где-то позади братьев, бросая черную тень  на  все  их
общее состояние.
   - Как мама?
   - Ничего.
   - Как тетя Нина?
   Братья переглянулись. Помолчали, и старший сказал:
   - Тоже ничего.
   Это "тоже ничего" звучало почти как "не ваше дело", и я понял, что  ребят
надо сначала растормошить, снять с них напряженность,  расслабить,  что  ли,
хотя я, признаться,  не  люблю  этого  слова.  К  счастью,  у  нас  хранился
некоторый запас мукузани, предназначенный для деда Ивана Федоровича.  Танюша
уже стучала тарелками, и я шепнул ей об этом.
   Мы начали наше невеселое застолье с самого горького тоста. С  поминовения
жертв 9 апреля. Ребята это приняли, стало немного  легче,  но,  если  бы  не
мягкая настойчивость Танечки, я бы - уверен - не смог до конца растопить лед
в  их  душах.  Она  была  ненамного  их  старше,  воспринималась  почти  как
ровесница, и к ее словам, а  главное,  к  интонациям  ребята  прислушивались
чутко.
   - Только не говорите женщине, что кто-то "ничего" себя чувствует!  -  Она
сердито постучала пальцем. - Для нас "ничего" и есть ровно  ничего.  А  я  о
здоровье  вашей  мамы  спрашиваю,  разве  можно  на  такой  вопрос  ответить
"ничего"?
   Братья несколько смущенно переглянулись. У  Теймураза  промелькнуло  даже
нечто вроде улыбки.
   - Здоровье у мамы и правда ничего, - сказал он. -  Уж  извините,  другого
слова не подберу. Она не жалуется...
   - Она беспокоится, - решительно  перебил  Тенгиз.  -  Очень  беспокоится,
потому что...
   Он опять замолчал.
   - Говори, - строго сказал я.
   - Много причин. Тетя Нина в больнице и...
   Он замялся, и Теймураз выпалил:
   - Тетя Нина в больнице, а мы - в долгах. По самые уши.
   - По самые уши?
   - Мама распродала все,  что  можно  было  продать...  -  Кажется,  Тенгиз
наконец-таки решился рассказать все. - Но этого  не  хватило,  и  она  стала
брать в долг где только можно. и  все  ушло  на  похороны.  Отца  и  Тиночку
хоронили в родном селе, в Кахетии. Перевозка, памятники. Получилась  большая
сумма, а отдавать надо с процентами, вот и... И стали  требовать,  чтобы  мы
расплатились. А у нас долги требуют, как теперь в России. И... и маме  опять
пришлось влезть в долги.
   - Зачем?
   - Без этого ничего уже не получалось, - вздохнул Тенгиз.
   - Кроме надежды, - осторожно добавил Теймураз.
   - Какой надежды?
   - Посоветовали нам привезти в Россию  фрукты  на  рынок.  Сказали,  здесь
хорошо за них платят. Быстро продадим, за машины рассчитаемся и часть  долга
вернем. Хотя бы проценты, чтобы они счетчик выключили и маму не пугали.
   - Фрукты? - спросила Танечка. - Они же не доедут, мальчики.  Может  быть,
вы в холодильниках их привезти думаете?
   - Холодильники - это очень уж дорого, - сказал Тенгиз. - Мы  обыкновенные
фуры наняли.
   - Так все же испортится.
   - Это мы сообразили. Сообразили и взяли только то, что не портится. Изюм,
курага, чернослив, орехи, чурчхела. Россия  это  тоже  кушать  должна,  ведь
правда?
   - Продали? - спросил я, поскольку разговор уходил в сторону подробностей,
которые мне были не нужны.
   Братья переглянулись.
   - Нет, - тихо сказал Тенгиз.
   - Никто не покупает?
   - Не знаем, покупают или нет.
   - Это еще почему?
   - Нас на рынок не пускают, - признался Теймураз.
   - Как так - не пускают? - удивилась Танечка.
   - Требуют, чтобы мы все оптом продали. А цену такую назначили, что  мы  и
за машины не рассчитаемся.
   - Так, может, у нас в Глухомани ваш товар пойдет? - спросил я. - Куда  вы
машины поставили?
   - Машины - на стоянке возле рынка, - сказал Тенгиз. - Их  какие-то  парни
не выпускают.
   - В камуфляже? - спросил я.
   - В кожанках.
   - Потому мы к вам на электричке и приехали, - вдруг тихо сказал Теймураз.
   4
   Прежде - в той, жизни, в которой все  еще  были  живы,  -  я  воспринимал
братьев-погодков как нечто целое. Росли  себе  два  сына  моего  друга,  два
отличных  футболиста,  два  неплохих  школьника.  Мальчишки,  которыми   мог
гордиться любой отец в любой точке земного шара. Теперь передо  мной  сидели
два брата, но два - разных брата. Каждый приобрел  только  ему  свойственные
черты, и я уже с закрытыми глазами понимал, кто именно сейчас говорит. Не по
голосу, разумеется, а по различному отношению к чему-то общему. Конечно, они
повзрослели стремительно, из отроков превратились в юношей, а мне все  время
казалось, что это случилось потому, что некому было больше ими гордиться...
   Тенгиз был не только на год старше, но и на добрых  пять  лет  сдержаннее
своего брата. Он стал взрослым,  тогда  как  Теймураз  все  еще  неосознанно
хранил в себе непосредственность, свойственную только детству. И теперь  они
как бы дополняли друг друга, перестав друг друга повторять.
   Это я окончательно сообразил, заметив  отблеск  явного  неудовольствия  в
глазах Тенгиза после неожиданного признания младшего брата, что они приехали
ко мне именно потому, что их груженные дарами  Грузии  машины  кто-то  решил
придержать на стоянке возле рынка нашей областной  столицы.  Он  уже  считал
себя мужчиной, который не должен просить помощи у  друзей,  едва  переступив
порог их дома. С его точки  зрения  это  было  крайне  бестактно:  следовало
перейти к этому важному вопросу в свое время и как бы между прочим.
   Но Теймураз уже сообщил о причине их неожиданного  появления,  а  Танечка
прямо-таки вцепилась в это признание,  забросав  братьев  вопросами.  Тенгиз
отвечал кратко и точно, Теймураз вставлял чисто эмоциональные замечания, а я
по телефонам уже разыскивал Андрея Кима.
   Я не прислушивался к разговору, но кое-что до  меня  как-то  долетало.  И
всегда проговаривался Теймураз:
   - Тетя Нина из окна выбросилась.
   - Боже мой...
   - Не насмерть, не насмерть, - это  сказал  Тенгиз.  -  Спасли.  Сейчас  в
больнице.
   Я кричу в телефон, потому что  слышимость  плохая.  Потому  что  новости,
которые выкладывает бесхитростный Теймураз, плохие. Потому что мне  скверно.
Так скверно, что...
   Слава богу, разыскал Андрея.
   - Приезжай. Нужна твоя помощь.
   Не успел положить трубку, как услышал:
   - У Нателлочки все лицо было разбито.
   - Как разбито?.. Почему?..
   - Кулаком.
   Последнюю подробность  сквозь  зубы  проронил  Тенгиз.  И  это  уточнение
прозвучало так, что я сразу понял: Нателла-Наташа была его первой  юношеской
любовью...
   - Хватит, ребята, - сказал я. - Языком горя не перемелешь.
   А про себя подумал, что горе-то, пожалуй, перемелешь,  а  вот  того,  что
случилось,  уже  не  зачеркнешь.  Что  трещина  пробежала  по  Союзу  нашему
нерушимому, и  ее  ничем  уже  не  залатать.  Даже  сладкозвучной  болтовней
политиков...
   Сам-то я, положим, что-то болтал, чтобы  отвлечь  ребят.  Что-то  смешное
пытался рассказывать, получалось это нескладно - какой из меня юморист! - но
ребята все же переключились на иную волну. А тут, к счастью, приехал  Андрей
со своими афганцами, Федором и Валерой.
   - Документы на машины и груз у  вас,  ребята?  -  спросил  Андрей,  когда
уяснил ситуацию.
   - Документы у меня, - сказал Тенгиз.
   - Поедешь с нами. Это - для ГАИ. А машины мы перегоним, проблем не вижу.
   - Там крепкие лбы их держат, - неуверенно пояснил Теймураз.  -  В  черных
кожаных куртках.
   - Крепче наших трех лбы? - усмехнулся Федор.
   А Валера неожиданно встал, поднял стул вместе с Танечкой, покружил  ее  и
бережно поставил на место.
   - Поехали, командир, - сказал он после этой демонстрации.  -  Пить-гулять
потом будем.
   Афганцы молча встали. Следом поднялся и Тенгиз. Я проводил их  до  двери,
шепнул Андрею:
   - Пальбы там не ожидаешь?
   - Не волнуйся, крестный, -  улыбнулся  он.  -  Во-первых,  не  ожидаю,  а
во-вторых, у нас есть, чем ответить.
   И они вышли.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   1
   Они вышли, а я никак не мог успокоиться. Теймураз тоже  был  не  в  своей
тарелке, и Танечка предложила  смотреть  фильм,  который  я  взял  напрокат,
мечтая  обрадовать  свою  супругу.  Они  с  Теймуразом  и   вправду   вскоре
отвлеклись, а я, убей бог, и до сей поры не помню, в чем там было дело и чем
они восторгались.
   Я не очень верил, что ребята встретят серьезный отпор, забирая машины  со
стоянки. Это был практически центр города, да  и  сам  груз  не  представлял
собой чего-то особо ценного по той  простой  причине,  что  его  требовалось
реализовать. Мне казалось, что грузинских ребят  просто  запугивали,  требуя
дележа прибыли, не более того. Мне не давал покоя другой вопрос: где в нашей
Глухомани можно  будет  без  особых  хлопот  продать  чернослив  с  орехами,
поскольку глухоманцы давно уж не держали в руках денег, которые хотелось  бы
истратить на такие гостинцы. Я проворачивал в голове знакомых, которые могли
хотя бы посоветовать, что делать с  этим  компотным  богатством,  никого  не
нашел, но вовремя вспомнил о Херсоне Петровиче и решил посоветоваться с ним.
   Однако время было уже поздним, будить Херсона только ради  совета  как-то
не очень хотелось, и я решил все оставить до утра. А тут и  фильм  кончился,
пора было малость поспать, пока не вернулись ребята с вырученными машинами.
   Молодость спала сладко, а я ворочался до  утра,  ожидая,  когда  прилично
было бы позвонить Херсону. Где-то около семи я встал и, вытащив  телефон  на
кухню, позвонил.
   Машин еще  не  было,  и  я  не  очень  соображал,  зачем  тревожу  своего
заместителя в столь ранний час. И... и осторожно положил трубку, как  только
услышал его сонный голос:
   - Але...
   Едва,  как  это  водится,  я  задремал,  как  раз  пришли  машины.   Обе,
целехонькие. С нетронутым грузом.
   - Осложнений не было? - спросил я Андрея,  как  только  продрал  глаза  и
оделся.
   - Все продумали, крестный,  -  улыбнулся  он.  -  С  местными  качками  я
договариваться отправил Валеру, а Федору велел сопровождать Тенгиза, пока он
расплачивался за стоянку. Все, как говорится, было схвачено, и нигде никаких
возражений не возникло.
   - А что это Валера все время кулак потирает? - подозрительно спросил я.
   - Мелкое возражение у него все же возникло. Пришлось выбить согласие.
   - Вместе со скулой, - хмуро уточнил Валера.
   Теперь можно было и посоветоваться с Херсоном. Танечка покормила ребят  и
отправила их отсыпаться, а я поспешил на работу. Но огорошил новостью  не  я
Херсона, а Херсон - меня.
   - С запасного пути исчез вагон с первой партией автоматных патронов.
   - Как так - исчез?
   - Так и исчез.
   - Нельзя ли конкретнее, Херсон Петрович?
   - Если конкретнее, то на его месте и за тем же  номером  числится  пустой
вагон. Я трижды звонил на Сортировочную, но там,  как  обычно,  и  знать  не
знают и ведать не ведают.
   -  Веселая  история...  -  Настроение  мое  нырнуло   куда-то   в   район
поджелудочной железы. - Может, отогнать этот пустой вагон к нам и  загрузить
его заново патронами того же калибра?
   - Это продукция строгой отчетности. У нас не сойдется баланс  при  первой
же проверке.
   Херсон Петрович прямо-таки прожигал меня взглядом. Точно  пытался  то  ли
что-то подсказать, то ли внушить, но не решался проявлять инициативу.
   - У тебя есть предложение?
   Херсон как-то  не  очень  убедительно  пожал  плечами.  Потом  сказал  со
вздохом:
   - Другие калибры не строгой отчетности, а вот автоматные - очень строгой.
   - Если мы загрузим вагон патронами не того калибра, начнется чехарда. - Я
тоже вздохнул. - Будут гонять этот вагон, а мы...
   -  Будем  ударно  трудиться,  -  улыбнулся  мой  заместитель.  -  И,  как
говорится, хай себе гоняют.
   Закаруселить  некондиционную  продукцию  по  бесконечным  рельсам   нашей
железнодорожной   державы   -   способ   старый,   а   потому    практически
беспроигрышный.   Пока   разберутся,   пока   вдосталь   наругаются,   можно
наштамповать  некоторый  избыток  автоматных  патронов,  написать  покаянное
объяснение, быстренько все исправить и оплатить установленный штраф железной
дороге. А штраф всегда можно опротестовать, а суд имеет множество  инстанций
и - гуляй, Вася!
   - Вот так и делай, - сказал я.
   - Пошел делать, - улыбнулся Херсон.
   - Погоди минуточку, личная просьба.
   Я изложил ему вкратце положение с компотом, в котором  оказались  сыновья
покойного Вахтанга.
   - Нет проблем, - сказал Херсон Петрович, еще шире  улыбнувшись.  -  Если,
конечно, ребята не заломят цену. У нас все-таки не область.
   - Ну, без прибыли их оставить нельзя, сам понимаешь. Лана влезла в долги.
   - Это я учту.
   Казалось бы, все сложилось неплохо, но у меня почему-то  вдруг  стало  на
душе  беспокойно.  Что-то  здесь  получалось  не  так,  что-то  мешало   мне
возрадоваться, но это "что-то" я никак не мог ухватить за хвост. Никак, хотя
хвост этот все время крутился где-то совсем близко...
   2
   Поговорив с ребятами, Херсон быстро с кем-то там - я не интересовался,  с
кем именно - условился  о  вполне  приемлемой  цене  за  эти  сухофрукты,  и
осиротевшие сыновья моего друга Тенгиз и Теймураз уехали к себе  в  общем-то
довольными.  Только  с  какой-то  твердой  горечью  сказали,  что  в  России
торговать они больше не будут. Мы их  достойно  проводили  все  впятером,  а
когда машины скрылись вдали, я вспомнил их слова и вздохнул:
   - Что-то мне в этой стремительной сделке тоже не совсем нравится, Андрей.
   - Узнать, кому загнали товар?
   - Нет, не надо. Ребята не внакладе, ну и слава богу.
   Почему я отказался узнавать, с кем договаривался мой заместитель, не могу
объяснить. Может быть, предчувствовал что-то,  что  заставит  меня  изменить
мнение о Херсоне, и не хотел этого.  Вполне  возможно,  что  просто  боялся:
исчезнувший вагон с патронами для автоматов висел все-таки на мне, а  не  на
Херсоне Петровиче. Тяжкими цепями висел и каторжно звенел на каждом шагу.
   Однако железнодорожную карусель мы закрутили, и пока  она  вертелась  без
особых перебоев. За это время  мы  поднатужились  и  наштамповали  некоторое
количество автоматных патронов сверх нормы. Это был резерв, который  я  смог
бы предъявить в случае, если бы  кто-то  где-то  обратил  внимание,  что  по
рельсам шляется никому не нужный вагон с патронами калибра 7,62.  Но  сейчас
куда больше интересовались иным: как бы где бы чего  бы  перехватить  и  при
этом  еще  и  усидеть  на  собственной  должности.  Словом,  веселые  пришли
времена...
   А тут еще - звонок Андрея:
   - Мы заедем, крестный.
   Заехали оба - Андрей и Федор. И явно недовольные друг  другом.  Я  сделал
вид, что ничего не заметил, но, когда Танечка  ушла  готовить  нам  закуску,
спросил в лоб:
   - Что случилось, ребята?
   - Федор дурью мучается, - буркнул Андрей.
   - Тут серьезное дело, крестный, - хмуро сказал Федор (они все по  примеру
Андрея называли меня крестным). - Я привык сам  о  себе  заботиться,  а  тут
получается, что я как бы полный иждивенец. За чужой счет живу.
   - Ты - начальник охраны, - резко сказал  Андрей.  -  Отец  тебе  зарплату
положил, а что деньги у нас общие, так...
   - Что общие - это очень хорошо, только мало их и нам с  тобой,  и  твоему
отцу тоже. А мне предложили хороший кусок, я в дом  деньги  приносить  буду,
что же тут плохого?
   - Стоп, ребята, - сказал я. - Давайте по порядку, а то я ничего понять не
могу.
   - Мне предложили поработать сезон инструктором в молодежном  спортлагере,
- пояснил Федор. - Зарплата очень даже хорошая, работа знакомая, ну,  и  что
тут особенного? Я же никуда не уезжаю, под боком  всегда,  только  сви-стни,
так почему бы мне деньжат не подзаработать?
   - А что, тот спартаковский лагерь еще существует? - удивился я.
   - Восстал на спонсорские деньги, - нехотя пояснил Анд-рей. - Вот это меня
и насторожило, если честно. В  общем,  я,  наверно,  не  прав.  Как  решишь,
крестный, так и будет.
   - Один сезон халтуры, всего-то один, - жалобно сказал Федор. - Подготовлю
охранников, молодежи тоже где-то вкалывать надо. А кому  они  тут  нужны,  в
нашей-то глухомани? Только либо в охранники, либо в качки. Так  уж  лучше  в
охранники, правда?
   - Ну если на сезон, то это неплохо, - сказал я. - И денег подработаешь, и
ребят к делу пристроишь. Нормально, Анд-рей, пусть Федор попробует. Как  там
отец? В субботу мы с Танечкой заедем к вам.
   Кажется,  Ким  опять  воспрял  духом,  продав  на  корню  урожай   заново
отстроенных теплиц. И даже повеселел, не уставая повторять,  что  корейцы  -
лучшие огородники в мире.  Только  радость  его  носила  какой-то  странный,
наигранный характер, как мне показалось. Я поделился этой мыслью с  Андреем,
а он невесело покивал головой.
   - Отец подписал заем по требованиям Зыкова.
   - Тебя это беспокоит?
   - Пока нет. Только весь урожай пошел оптом и совсем не по рыночным ценам.
   - Почему?
   Андрей вздохнул:
   - Это ты, крестный, лучше сам у отца спроси.
   Я спросил. И понял, что отвечать Киму не хочется. Лицо у него  потемнело,
но не ответить другу он не мог.
   - Урожай мне не принадлежит.
   - То есть как это - не принадлежит? Кто-то на корню скупил, так, что ли?
   - Разделение труда. Кто-то выращивает, кто-то продает. Это разумно,  если
вдуматься.
   - И тебе хватило, чтобы рассчитаться с долгами?
   - Проценты заплатил, и то хорошо.
   - При такой системе ты будешь все время вкалывать ради процентов. А  долг
будет висеть?
   Ким помолчал. Сказал с горечью:
   - Я умею выращивать огурцы с мелкими семенами и  помидоры  без  жижи  под
кожурой. Я знаю, чего просит от меня овощ, но выяснилось, что я не могу  ему
этого дать. Знаешь, сколько стоят удобрения, минералы,  подкормка?  Столько,
что мне все  время  не  хватает  денег.  Какое-то  чертово  колесо...  -  Он
вздохнул. - Я думал, что люди будут есть мои помидоры, а им  не  хватает  на
хлеб. А мне не хватает на  помидоры.  Оказывается,  надо  не  столько  уметь
выращивать овощи, сколько уметь выращивать деньги. А я  этого  не  умею