осильным, женился на молоденькой, вышел
из комнаты унылый и удрученный, а затем долго еще говорил с Паганино, но
так ни с чем от него и ушел. Не добившись толку и отступившись, возвратился
он в Пизу и с горя рехнулся: когда он теперь шел по городу, то всякому, кто
с ним здоровался или же о чем-либо его спрашивал, он твердил одно и то же:
"Мерзкая скважина праздновать не желает". А вскоре он умер. Как скоро
сведал про то Паганино, то, приняв в соображение пламенную любовь этой
женщины, вступил с нею в законный брак, и теперь они оба, не соблюдая ни
праздников, ни канунов и не постясь, трудились до полного изнеможения и
веселились напропалую. Так вот, милые мои дамы, я убежден, что в споре с
Амброджоло Бернабо вполне мог бы опростоволоситься.

Эта повесть так насмешила общество, что у всех скулы заболели от смеха, а
дамы в один голос сказали, что прав Дионео, а Бернабо дурак.

После того как повесть была досказана и смех затих, королева,
удостоверившись, что уже поздно, что все повести рассказаны и что
владычеству ее пришел конец, сняла, как того требовал установленный
порядок, с головы своей венок, возложила его на Нейфилу и, с веселым видом
молвив: "Отныне, дорогая подруга, тебе властвовать над этим малым народом",
- села на свое место. От этих почестей Нейфила слегка покраснела, и лицо у
нее стало точно свежая апрельская или майская роза на рассвете, а чуть
опущенные дивные глаза сияли подобно утренним звездам. Когда же умолк
хвалебный шум, которым окружающие изъявили свой восторг и любовь к
королеве, Нейфила воспряла духом и, выпрямив стан, заговорила:

- Итак, я теперь ваша королева, а потому, не отклоняясь от того образа
правления, коего придерживались мои предшественницы, действия которых вы
одобряли и которым вы повиновались, я в коротких словах объявлю вам свою
волю, каковую мы и будем исполнять, если только вы ее одобрите. Сколько вам
известно, завтра - пятница, а послезавтра - суббота, то есть дни,
большинству людей неприятные из-за пищи, в эти дни дозволенной к
употреблению. Кроме того, пятницу надлежит особенно чтить, ибо в этот день
претерпел страсти тот, кто умер ради нашей жизни, а потому правильнее и
приличнее всего было бы нам не рассказывать, а со страхом божиим молиться.
Далее: по субботам женщины имеют обыкновение мыть голову и вообще смывать с
себя всю пыль и всю грязь, которые за истекшую неделю могли к ним пристать
в то время, как они трудились. Еще у нас весьма распространен обычай
поститься в честь матери божьей, а в конце дня, во славу наступающего
воскресенья, устраивать себе отдых от всех дел. Но так как мы не сможем во
всем придерживаться этого уклада жизни, то я рассудила бы за благо и в
субботу воздержаться от рассказов. Далее: мы здесь уже четыре дня, и если
мы хотим избавиться от гостей, то я считаю своевременным отсюда удалиться и
перейти в другое место, а куда именно - я уже надумала и о том
позаботилась. Таким образом, времени для размышлений у нас будет
достаточно, и когда мы в воскресенье после полуденного сна соберемся вновь,
то не лучше ли нам, в противоположность сегодняшнему дню, несколько сузить
предмет наших рассказов и ограничиться одним каким-нибудь обстоятельством,
и я бы предложила рассказывать О том, как люди благодаря хитроумию своему
добивались того, о чем они страстно мечтали, или же вновь обретали
утраченное. Пусть каждый обдумает такой рассказ на эту тему, который мог бы
принести нашему обществу пользу или, по крайней мере, позабавить нас, а за
Дионео мы льготу его сохраним.

Все единодушно одобрили речь и предложение королевы и постановили: быть по
сему. Она же, призвав дворецкого, подробно ему объяснила, где вечером
расставить столы и каковы будут его обязанности во все время ее правления.
После этого королева встала - а за ней и все общество - и объявила, что
каждый волен заниматься чем хочет.

Дамы и мужчины пошли в садик, погуляли немного, а потом с удовольствием
сели за ужин, каковой прошел у них весело. Когда же встали из-за стола, то
по желанию королевы Эмилия повела круговой танец, а Пампинея запела, прочие
же ей подпевали:

Как промолчать и не запеть могла я,
 Коль претворилась в явь мечта былая?

Приди ж, любовь, залог утех моих -
 Хмельных надежд и светлых сновидений,
 И песню мы споем
 Не о слезах и жалобах немых,
 Хотя с тобой все в радость - скорбь и пенье,
 Но об огне твоем,
 Затем что мне гореть так сладко в нем,
 Тебя, божественная, восхваляя.
 Любовь! Твой пламень охватил меня,
 Когда красавца юношу явила
 Ты взору моему.
 Не видела до этого я дня
 Ни в ком столь много сил, отваги, пыла.
 Нет равного ему,
 И я пою с тобою потому,
 Что страстью, госпожа, к нему пылаю.

Безмерно ты, любовь, щедра ко мне.
 Ведь нежный друг, дарованный тобою,
 И сам пленился мной.
 Я в здешней жизни счастлива вполне,
 А в неземной счастливей буду вдвое:
 Я верю всей душой
 Любимому, и нас творец благой
 За эту веру впустит в двери рая.

И долго еще потом пели, танцевали, играли на разных инструментах. Когда же
королева нашла, что пора на покой, то все, предводительствуемые слугами со
светильниками в руках, разошлись по своим комнатам. В течение следующих
двух дней они размышляли на тему, которую им задала королева, и с
нетерпением ожидали воскресенья.



----------------------------------------------------------------------------



1 Мессер Риччардо да Киндзика... - Лицо, по всей вероятности, вымышленное,
хотя в Пизе есть место, носящее название Киндзика.

2 ...пришлось возвращать себя к жизни верначчей... - Верначча - сладкое
душистое вино.

3 ...численнику, выданному в свет, по всей вероятности, в Равенне... - В
Равенне было столько церквей, сколько имеется дней в году. Школяры часто
заглядывали в численник в надежде отыскать праздник.

4 ...Паганино да Маре. - Во времена Боккаччо находились представители даже
самых родовитых семей, которые из-за бесконечных междоусобиц становились
иногда корсарами. Паганино принадлежал, вероятно, к весьма знатной
генуэзской семье Да Маре, или Де Мари.




































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День третий




Кончился второй день ДЕКАМЕРОНА, начинается третий. В день правления
Нейфилы предлагаются вниманию рассказы о том, как люди благодаря хитроумию
своему добивались того, о чем они страстно мечтали, или же вновь обретали
утраченное



В воскресенье солнце вот-вот должно было показаться и заря из багряной уже
превратилась в золотистую, когда королева, встав с постели, подняла и все
общество, а дворецкий задолго до этого послал в условленное место слуг,
которые могли бы там все приготовить, и отправил с ними множество
необходимых вещей; когда же он увидел, что королева пустилась в дорогу, он
велел как можно скорее погрузить остальное и, довершая впечатление
снявшегося лагеря, двинулся с пожитками и с теми, кто прислуживал господам
и дамам. Итак, королева в обществе и в сопровождении дам и трех молодых
людей, напутствуемая пеньем соловьев и других пташек, по тропинке, заросшей
муравой и цветами, с появлением солнца начавшими раскрываться, тихим шагом
направилась к западу, и не прошла она, болтая со своими спутниками, шутя с
ними, смеясь, и двух тысяч шагов, как в начале восьмого взорам путников на
холме, возвышавшемся над долиной, открылся великолепный, роскошный дворец1.
Войдя и весь дворец обойдя, путники осмотрели просторные залы, прибранные и
украшенные комнаты, снабженные всем, что требуется в домашнем обиходе, и
все им тут очень понравилось, равно как и любовь хозяина к роскоши. Когда
же они спустились вниз и увидели обширный, приютный двор, подвалы, полные
отменных вин, и неиссякаемый источник ключевой воды, то пришли в еще
больший восторг. Как скоро они сели отдохнуть в лоджии, господствовавшей
над двором и убранной ветками и цветами, какие можно было в это время года
достать, явился догадливый дворецкий, угостил их дорогими сластями и
подкрепил отменными винами.

После этого, велев отпереть дверцу в обнесенный стеною сад при дворце, все
перешли туда. Уже при входе они были поражены тем дивной красоты зрелищем,
какое являл собой сад, а затем начали рассматривать его во всех
подробностях. Боковые дорожки, широкие и прямые, как стрелы, пересекали сад
в разных направлениях, а под сводом виноградных лоз, суливших изрядный
урожай, тянулась главная аллея. Лозы столь сильный источали аромат,
сливавшийся с запахом множества других растений, благоухавших в саду, что
вошедшим показалось, будто они дышат всеми благовониями Востока. Дорожки
были обсажены белыми и алыми розами и жасмином, - вот почему не только по
утрам, но и когда солнце стояло высоко, здесь можно было всюду гулять в
приятной, душистой тени, не опасаясь солнечных лучей. Сколько здесь было
растений, и каких именно, и в каком порядке они были посажены - об этом
долго рассказывать; довольно сказать, что нет на свете такого чудесного
растения, в нашем климате произрастающего, которое не было бы здесь
представлено в изобилии. Посреди сада, - и это, пожалуй, составляло главную
его достопримечательность, - находилась лужайка, издали казавшаяся черной -
такой темно-зеленой заросла она травкой, - пестревшая великим множеством
цветов, обсаженная апельсинными и лимонными деревьями, сгибавшимися под
тяжестью и спелых, и еще незрелых плодов, обсыпанными цветом,
отбрасывавшими приятную для глаз тень и радовавшими обоняние. Посреди
лужайки стоял беломраморный фонтан, украшенный чудными изваяниями. Из его
чаши поднималась колонна, а на колонне высилась статуя, бившая прямо в небо
то ли естественною, то ли искусственною мощной струею, которая затем с
приятным для слуха плеском низвергалась в прозрачную чашу фонтана, и было в
этом фонтане столько воды, что ее с лихвой хватило бы и для мельницы. Вода
эта, - я разумею ту воду, которая переплескивалась через края чаши, -
уходила под землю, а затем, выбившись на поверхность уже за пределами
лужайки, обтекала ее, струясь по искусно и хитроумно устроенным желобам. И
по таким же точно желобам растекалась она потом по всему дивному саду,
наконец стекалась в один из его уголков, и уже оттуда прозрачный ее поток
прядал в долину, по пути, с невероятной силой и с немалой пользой для
владельца, приводя в движение колеса двух мельниц. Зрелище, которое
представлял собой сад: ласкавший глаз порядок, в каком он был рассажен;
растения, здесь произраставшие; водомет и растекавшиеся от него ручейки -
все это восхитило дам и молодых людей, и они сошлись на том, что если б
возможен был рай на земле, то его надобно было бы устроить по образу этого
сада, прекрасней которого они ничего не могут себе представить. С
наслаждением гуляя по саду, сплетая прелестные венки из веток самых разных
деревьев, слушая пение птиц, точно соревновавшихся друг с дружкой и
распевавших едва ли не на двадцать ладов, они наконец обратили внимание на
некое диво, которого, будучи поглощены всем прочим, они прежде не замечали.
Оказалось, что сад был полон прелестных животных самых разных пород, и
гуляющие стали на них друг другу показывать: вот выскочили кролики, а вон
бегут зайцы, здесь разлеглись дикие козы, а там пасутся молодые олени, и
много других, как будто бы ручных, безвредных тварей, себе на радость,
гуляло здесь на воле, - обозревать их было еще забавнее, нежели все
остальное.

Вдоволь налюбовавшись и нагулявшись, прибывшие велели расставить столы у
красивого фонтана, пропели по выбору королевы шесть песенок, протанцевали
несколько танцев, а затем приступили к трапезе, и тут им были предложены в
изысканнейшем, тщательно обдуманном, строго определенном порядке вкусные,
тонкие блюда, по окончании же трапезы все, в еще более веселом расположении
духа, встали с мест и опять начали играть, петь, танцевать, пока королева
не заметила, что сейчас очень жарко, а потому кто хочет - тот может
соснуть. Некоторые пошли спать, другие же отказались и предпочли побыть
среди всей этой красоты, и, пока те спали, они читали рыцарские и любовные
истории или же играли в шахматы и шашки.

В три часа все встали и, освежив лицо холодной водой, по желанию королевы
направились к фонтану и тут, в обычном порядке рассевшись, приготовились
слушать рассказы на тему, заданную королевой. Первый, на кого королева
возложила эту обязанность, был Филострато, и начал он так.

  1. Мазетто из Лампореккьо, прикинувшись немым, поступает в женский
монастырь садовником, и все монахини путаются с ним наперебой

  2. Некий конюх овладел женой короля Агилульфа; король догадывается и,
разыскав конюха, отрезает у него прядь волос; конюх отрезает пряди у других
конюхов и только благодаря этому выпутывается

  3. Одна дама, влюбленная в некоего мужчину, притворившись на исповеди,
что чистосердечно кается, достигает того, что ничего не подозревающий
благочестивый монах содействует полному успеху задуманного ею предприятия

  4. Дон Феличе наставляет брата Пуччо, как, наложив на себя особого рода
епитимью, можно стать блаженным; брат Пуччо накладывает на себя епитимью, а
дон Феличе тем временем развлекается с его женой

  5. "Щеголек" дарит своего верхового коня мессеру Франческо Верджеллези и
за это с его дозволения разговаривает с его женой; когда она молчит, он
отвечает за нее, и все потом у них происходит в полном соответствии с его
ответами

  6. Риччардо Минутоло любит жену Филиппелло Сигинольфо; узнав, что она
ревнива, он уверяет ее, будто Филиппелло назначил на завтра свидание в
банях с его женой; жена Филиппелло идет туда; она убеждена, что с ней ее
муж, но потом выясняется, что она провела время не с ним, а с Минутоло

  7. Тедальдо, повздорив со своею возлюбленной, покидает Флоренцию, но
некоторое время спустя под видом паломника возвращается, беседует с
возлюбленною, доказывает ей, что она не права, спасает от смертной казни ее
мужа, которого обвинили в его убийстве, мирит его со своими братьями и
осмотрительно утешается с его женою

  8. Ферондо выпивает сонный порошок, и его заживо хоронят; аббат, который
между тем развлекается с его женой, переносит его из склепа в темницу, и
Ферондо уверяют, что он в чистилище; воскреснув, Ферондо воспитывает сынка,
которого его супруга успела прижить с аббатом

  9. Джилетта из Нарбонна вылечивает французского короля от фистулы и
просит за это выдать ее замуж за Бельтрана Руссильонского, - тот, женившись
на ней не по любви, с досады уезжает во Флоренцию; здесь он приволокнулся
за одной девицей, однако ж спит с ним не она, а Джилетта и родит ему двух
сыновей, вследствие чего он по истечении некоторого времени проникается к
ней уважением и обходится с ней как с женой

  10. Алибек спасается в пустыне; монах Рустико научает ее, как загонять
дьявола в ад; оставив пустыню, Алибек выходит замуж за Неербала



----------------------------------------------------------------------------



1 ...открылся великолепный, роскошный дворец. - По традиции принято
считать, что речь идет о Вилле Скифанойя, или Тре Визи, или Вилле Пальмьери
(все три под Флоренцией).





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День третий




Мазетто из Лампореккьо1, прикинувшись немым, поступает в женский монастырь
садовником, и все монахини путаются с ним наперебой



- Прекрасные дамы! Много есть на свете глупых мужчин и женщин, которые
убеждены, что стоит надеть на голову юнице белую повязку, тело же ее облечь
в черную рясу, как она перестает быть женщиной и женские страсти у нее
отмирают, словно, приняв постриг, она превращается в камень. Когда же они
узнают что-либо противоречащее их взглядам, то бывают так смущены, как
будто в мире свершилось величайшее и гнуснейшее преступление против
природы, - они не желают принимать в рассуждение и в соображение ни самих
себя, - хотя сами-то они пользуются полной свободой действий, но и она их
не удовлетворяет, - ни могучие силы праздности и одиночества. Есть на свете
много таких, которые совершенно уверены, что лопата, заступ, грубая пища,
нужда - все это, с одной стороны, очищает их от сладострастных вожделений и
притупляет их ум и смекалку - с другой. Из небольшой повести, которую по
повелению королевы, не выходя за пределы предложенной ею темы, я намерен
вам рассказать, вы увидите, как далеки эти люди от истины.

В наших краях был - да и сейчас еще существует - женский монастырь,
славившийся своим благочестием, - я нарочно не называю его, дабы не умалить
его славы. В этом самом монастыре еще не так давно было всего восемь
монахинь, не считая аббатисы, причем все они были молоды, а за их
прекрасным садом ухаживал славный малый, но он был недоволен своим
жалованьем и в конце концов, взяв у эконома расчет, возвратился в свой
родной Лампореккьо. Находившийся среди радостно его встретивших односельчан
молодой хлебопашец Мазетто, силач, крепыш, для деревенского парня
достаточно стройный и даже красивый, спросил, где это он так долго
пропадал. Малый, которого звали Нуто, ему объяснил. Тогда Мазетто задал ему
вопрос, какие обязанности лежали на нем в монастыре.

Нуто ему на это ответил так: "Я ухаживал за их большим чудесным садом,
кое-когда за дровишками в лес ходил, воду носил, и на другие работы меня
посылали, а платили так мало, что на эти деньги рваных башмаков - и то не
купишь. Притом все они молодые, и в них ровно бес вселился: нипочем на них
не угодишь. Работаешь, бывало, в огороде - одна говорит: "Посади вот это",
- а другая: "Нет, вот это", - а третья выхватит у меня из рук лопату: "Не
так!" - говорит. До того они мне надоедали, что я все бросал и уходил, и
вот из-за этого, да еще из-за жалованья, я с ними расстался и возвратился
домой. Когда я расчет брал, эконом сказал, что если есть у меня на примете
человек подходящий, то чтобы я направил его к нему, а я обещать-то обещал,
да ну его к богу - никого я ему не сыщу и не пошлю!"

Мазетто весь так и загорелся желанием устроиться в монастырь, тем более что
из слов Нуто он заключил, что желание его осуществимо. Для отвода глаз он,
однако же, обратился к Нуто с такими словами: "Молодец, что от них ушел! Не
мужское это дело - жить среди баб. С чертями - и то лучше жить: бабы в
шести случаях из семи сами не знают, чего хотят".

Распрощавшись с Нуто, Мазетто, однако, тут же стал шевелить мозгами, как бы
это ему проникнуть к бабам. Он знал, что с обязанностями, которые ему
перечислил Нуто, он справится, - не это его смущало: он боялся, что его не
возьмут в монастырь из-за того, что он молод и пригож. В конце концов,
раскинув умом, он рассудил так: "Это очень далеко отсюда, никто меня там не
знает. Притворюсь-ка я немым - тогда меня наверное примут".

Утвердившись в этой мысли и никому не сказавшись, он, бедно одетый, с
топором на плече, зашагал в монастырь. Зайдя во двор, он наткнулся на
эконома и знаками показал ему, как то делают немые, что просит покормить
его ради Христа, а он, мол, за то дровец ему наколет. Эконом охотно
покормил его, а затем подвел к чурбанам, - Нуто так их и не одолел, а
Мазетто посильней его был и скорехонько с ними управился. Эконом пошел в
лес, взял его с собой и велел нарубить дров, потом поставил впереди осла и
знаками показал, чтобы он отвез дрова в монастырь. Мазетто все сделал как
следует, и эконом оставил его на несколько дней в монастыре, чтобы тот еще
кое в чем ему подсобил. И вот однажды его увидела аббатиса и спросила
эконома, что это за человек.

Эконом ответил ей так: "Это, матушка, глухонемой бедняк - он просил
милостыни, я его досыта накормил, а он за это много дел переделал. Если б
он умел работать в саду и захотел бы здесь остаться, то у нас был бы добрый
слуга, а нам как раз такой и нужен: он здоровяк, ему никакая работа не
страшна. А чтобы он с вашими девицами какое баловство затеял - на этот счет
можете быть спокойны".

"Твоя правда, накажи меня бог! - молвила аббатиса. - Узнай, работал ли он
к