азве что только бледная луна со своей ехидной улыбкой,
постоянно  напоминающей  людям  о том, что  сладостно-мучительной  любви  им
никогда не миновать. Но  в  эту  прекрасную ночь даже  ей  не  довелось быть
очевидцем всепобеждающего  таинства.... Всякий  раз воздушная легкомысленная
тучка  в  белом  газовом  одеянии  с  легкостью балерины  налетала на  хитро
улыбающееся,  любопытное   светило   и...  на  всякий   случай  сочувственно
перекрывало его назойливый взгляд...
      Ночная тишь в деревне. Вслушайтесь! Именно так, - вслушайтесь в нее, в
тишину, и вы становитесь  ее добровольным пленником. И уже  не  в  состоянии
будете от нее оторваться.
     Там  в этой тишине вы  услышите дыхание и пульс вселенной. Почувствуете
ее радости и печали, раздольную мелодию и слезы, призыв к борьбе и торжество
победы, рождение  и смерть. Это словно библейский манускрипт о настоящем. Не
в грохоте  металла  и  вое  сирен  суть мирской жизни. Вечное  и незыблемое,
движение  и рост, - именно здесь. Все, что  сопровождает жизнь, от малейшего
шороха  ветра  и  до  раскалывающего  небеса  могучего  грома,   органически
сливается  с  вашим существом  в  одно целое.  Это  ваш  возврат  к  истокам
мироздания. И пришли вы сюда не  просто как пассивное составляющее  природы.
Ваш счастливейший  удел познавать и восхищаться ее творениями, благословлять
и  воодушевляться  красотой  и  гармонией,  находить  определенный  смысл  в
развитии и усовершенствовании,  быть со всем этим рядом. Деревенская тишина,
- она располагает к мысли, глубокой, обстоятельной. Ее щедрость во времени и
спокойствии,  позволяет  оценивать обстоятельства,  поступки. Деревня, ночь,
тишина, - богатство беспредельное. Оно, загадочное, увлекающее, интригующее,
обещающее... И, с этих позиций, еще и великий лекарь тоски и печали.
     Было уже за полночь, когда  Аня погрузилась в сон, а Володя все еще  не
мог справиться  с  глубоким  возбуждением  от событий последних дней. Кругом
царил покой,  покрытый  непроницаемой  темнотой  ночи,  а  мысли  и  чувства
бесконечной чередой осаждали сердце и мозг, не оставляя места сну.
     Он подумал  о том, что не помнит даже,  когда он мог так вот оставаться
наедине  с  самим  собой,  и  иметь  возможность  осознать  то,  что  с  ним
происходит.  Некогда  было.  Надо  было  постоянно  бежать  вперед  и  всюду
успевать.
     А сейчас, прислушиваясь к ровному  умиротворяющему Аниному дыханию, сам
себе  удивился,  обнаружив, что  счастье всегда  для  него оставалось где-то
впереди. Казалось, он ни разу так и не завладел им сполна.
     Мысли пробежались по прошедшему времени.
     День рождения его однокурсницы. Он немного опоздал, и его  представляют
незнакомым  ему гостям. И  вдруг - лицо, фигура, - все на удивление.  Ростом
невелика, но поражает отточенной стройностью. Не верилось, глядя на нее, что
на  таком  маленьком  обличье,  окаймленном  крупными завивающимися  темными
локонами,   может    поместиться    столько    чувственного,   гармоничного,
выразительного.  Магнетизм пухлых,  крупно  очерченных  губ  сводил  с  ума.
Глаза....  Весь  вечер  он вел  себя  неуклюже.  Неустанно  хотелось  в  них
заглянуть и, вместе с тем, боялся лишний раз  их  увидеть. Раньше ему  часто
приходилось слышать, когда разговор шел о красивом человеке: "Какие у  этого
человека  замечательные глаза!?" И удивлялся, считая, что в печали, радости,
грусти, восторженности,  красиво  очерченный  нитью ярких  алых  губ  рот  с
прямыми белоснежными  зубами,  манера говорить,  улыбаться,  возмущаться,  -
много выразительней. И вдруг глаза, огонь которых пронизывает душу с  одного
лишь  взгляда,  не  оставляя  места  для  чего  ни  будь  другого.  Большие,
всеобъемлющие, как голубое небо, и в них, - то радость, то грусть, то мысль.
     На прощанье, оказавшись лицом к  лицу с ней, совершено  неожиданно, при
всех  раскланивающихся  у  выхода гостях,  - мимолетный,  обоюдный  поцелуй,
который поверг Владимира в глубокое  смятение.  Он,  -  со  своей  невидной,
несколько  сутуловатой, внешностью,  нескладный в  движении, косноязычный  в
разговоре, и такой пассаж.
     Однако, с тех пор они вместе.
     Сначала  в одной  комнате  с ее  родителями,  потом  в  одной комнате с
маленькими сыновьями и  няней вдобавок. Аня фанатично предана своей работе и
не мыслит даже, как можно отдаться целиком детям.
     Чувствам оставалось  совсем  немного  места и  времени. Они  были почти
всегда взаперти.  Больно было  сознавать, что молодость уходит, и  так  и не
удастся в полной мере познать друг друга.
     "А может быть, -  Володя неожиданно повернул  ход своих мыслей, - это и
есть высшее счастье, если дорога к любви нескончаема. Пожалуй,  даже страшно
подумать, что движение к желанному может когда ни будь остановиться".
     В первый день отпуска, когда Рая увезла детей в деревню, а они остались
дома вдвоем, Аня решила в отсутствии детей привести дом в порядок. В легком,
коротком,   плотно   облегающем  ее   фигуру,  сарафанчике   она  непрерывно
курсировала по дому. А он ходил за ней  по пятам и, забегая вперед, старался
с подчеркнутой смешной поспешностью выполнять любое ее желание.
     Его волновало каждое ее движение, жест, голос.  Даже ее узкие, упругие,
слегка румяные пятки со  смешной  единственной  морщинкой наискосок вызывали
умиление и  желание  поиздеваться.  С каждым ее  плавным  шагом  они  слегка
бледнели у основания, сохраняя свою удлиненную округлую форму.
     - Слушай, Ань, - говорил он ей, поймав ее на ходу за плечи, - то, что я
сейчас вспомнил, это просто поразительно.
     - И что  же? - Обрамленные  частоколом длинных, черных ресниц, огромные
веки,  словно  театральный  занавес,  наполовину открывали  сказочную бездну
голубых ее глаз.
     -  Какой же  у  меня был прозорливый комбат,  который  каждый раз после
тяжелого  боя повторял с тяжелым  вздохом: "Ничего,  Володька.  Вот кончится
война, и я тебя женю на Катерине с порэпанными пятками".
     В ответ в ее взгляде мелькнул острый луч.
     - На кухне стоит таз с бельем.  Айда вниз и развешивай. И поаккуратней,
пожалуйста.
     Она освободилась от его рук и исчезла за дверью.
     Сконфуженный, он оставался стоять на  том  же  месте.  Надежда смягчить
слишком  деловое  сердечко  провалилась.  Оно,  это  самое  сердечко,  и  не
догадывалось об истинном своем предназначении.
     Домашние  хлопоты  длились  до  позднего  вечера, даже  после того, как
Володя лег в постель. Наконец, погашен был везде свет. Аня раздевалась, стоя
на коврике рядом.
     Вот  согнутые пальцы маленькой  руки касаются  кончиками  ногтей  одной
пуговицы, затем - второй.  Дотрагиваются плавно, размеренно,  только слегка,
самую малость. И этого  достаточно, чтобы заключенная в  них магическая сила
нежного прикосновения выполнила волю хозяйки.  Он слышит и чувствует  шелест
шелка,  спадающего  с  ее тела,  видит ее  волнующий силуэт в слабом  лунном
освещении, лучи которого проникали через открытую  на  балкон дверь. Сарафан
расстегнут, руки расправляются словно крылья, обнажают высокую упругую грудь
и... вместе с этим выпускают на волю жгучий, радостный огонь надежды, жарким
пламенем  охватившим его гулко  громыхающее  сердце  и затуманенный  мозг. И
вдруг, словно от  мгновенного  удара молнии, незримый жгут в  одно мгновение
соединяет их в единый узел дикого безумия...
     В  эту ночь  они долго лежали  молча, без  сна,  остро  ощущая тишину и
пустоту своего  дома, и скрытую неловкость  за беззаботность  своих  чувств.
Иллюзорность существования  их, и только  их, собственного мира,  постепенно
рассеивалась...

     Сон, овладевший  Володей, прервал воспоминания. Живительный деревенский
воздух  увлекает все живое в  бесконечную череду столь  приятных сновидений,
что хотелось бы отстрочить возврат в реальный  мир. Но  наступает рассвет, и
он безжалостно отнимает это сладостное блаженство.
     На этот раз виноватым оказался лучик раннего солнышка, который заглянул
к ним через маленькую прореху в крыше.  Он коснулся своим нежным теплом лица
Володи, и уполз дальше. Володя лежал неподвижно прислушивался к счастливому,
ровному  дыханию  Ани, стараясь  ее  не  разбудить.  Наблюдал за  солнечным,
зайчиком,  загадывал:  "  Если  луч  коснется  ее губ,  тогда  и я  тихонько
присоединюсь к его теплу и нежности".
     Однако глупый  лучик заблудился и прошел мимо. А счастье досталось лишь
тому, кто страстно этого желал... "



        "Данная тебе в ощущении"






 Первым  в  доме проснулся Полкан,  внушительного роста длинношерстный
кобель.  К восходу  он уже успевал изрядно потрудиться.  Ведь не было такого
события в деревне, которое можно было пропустить и не отметить громким лаем,
собственным  или  в хоре с другими собаками.  Петухи,  заливаясь  по очереди
бойким кукареку, благословляли  наступление нового  дня. Они совершали  свой
обряд с неистовой фанатичной преданностью.  Особенно  старались  молоденькие
петушки, по смешному  вытягивая вперед  свою тонкую  шейку. Солнце  уверенно
вставало над горизонтом, посылая на землю все больше тепла и света. Пора уже
было начаться трудовому дню. Небольшое стадо коров направилось вдоль деревни
на  пастбище.  Но  это  было  настолько уже  привычно,  что Полкан  спокойно
поприветствовал их доброжелательным лаем. Большое беспокойство доставлял ему
дородный бык, по кличке "Жених". Содержался он в загоне по соседству. Полкан
никак  не мог  примириться с  его существованием.  Малейший звук со  стороны
этого соседа приводил  его  в ярость  дикого зверя. Пес был наделен солидным
ростом и  незаурядной силой. Не  зря  хозяева посадили его на весьма  мощную
цепь  и на всю его жизнь. Единственное, что ласкало его слух, это были трели
воробьиной ватаги,  которая  временами налетала на ближайшую, высокую осину.
Это  была  стартовая площадка для  нападения на  владения быка, где было чем
поживиться.  Под птичий перезвон  Полкан ложился  на бок,  косил  глазами  в
сторону,  откуда  доносился  звонкий птичий щебет,  и водил  ушами  в разные
стороны, наслаждаясь звонкими голосами крылатых существ.
     Аня  проснулась  чуть позже  хозяев  и подошла к Макару, который в  это
время подливал  воду в  старую посудину для Полкана. Последний спокойно пил,
не обращая внимания на гостю, которую он уже успел вчера признать.
     Отец  Раи,   плотного  телосложения  среднего  роста  мужик,  отличался
завидной общительностью и деревенской склонностью поразмыслить в разговоре.
     -  Вам  не жалко постоянно держать на цепи этого  красавца? -  Спросила
она, рукой поправляя свой сарафан на обнаженных круглых плечах.
     - Оно так и человека пожалеть впору, - все  время ведь под ярмом. Может
в  городе  иначе,  а у нас в деревне он, человек - то,  до самой смерти, как
ломовая лошадь.
     - И все-таки, при всем при том, даже в деревне, немало выпадает радости
для человека.
     - Столько ж, сколько собаке. Вот сейчас, поел,  попил и, - радость. Раз
в  год невесту к  нему  привожу. Иногда его на  ночь  выпускаю. А вот, чтобы
пожалеть,  подарить  ему  больше  свободы,  значить,   он   положенное   ему
предназначение не выполнит. Должна быть злость. Вот он и на цепи. Нет злости
и  нет надежного  сторожа. Да оно  и у человека без этого  никакого дела  по
настоящему  не   будет.  Гнев,  ярость  человека  -   великое  дело,   богом
придуманное, хотя об этом ни в каких священных писаниях не отмечено.
     Доброе расположение между Аней и  Макаром завязалось еще  тогда,  когда
отец приехал к ним в Москву, чтобы удостовериться в том, что его дочь хорошо
устроилась. Аня ждала его приезда с некоторым беспокойством. По  словам  Раи
отец  пьет,  и  именно  поэтому  она  решилась  уехать  из  деревни.  И  Аня
настроилась  встретить человека, опустившегося  в  беспробудном пьянстве. Но
каково же было ее удивление, когда к ним домой заявился Макар с мужественным
в  глубоких морщинах,  совершенно  трезвым  на вид лицом, и прямо  с  порога
завязал  оживленный разговор о дороге, деревне, дочери своей. Весь вечер они
с Аней говорили  о  зерновых  культурах,  как  они  убираются,  сохраняются,
оцениваются.
     А на днях, когда они с Володей  приехали на станцию,  Макар их встретил
на   повозке  и  проявил  исключительную   заботливость,   приготовив   даже
заблаговременно  одежку  для  своих  пассажиров,  дабы  предохранить  их  от
утренней прохлады.
     Когда Макар ушел на огород, Аня присела  на  корточки к Полкану,  стала
его гладить и приговаривать:
     -  Какой  же  ты завидный  красавец.  Глаза,  уши, шерсть.  Ну,  просто
загляденье.
     Пес  лежал спокойно. Водил только  своими ушами со стороны  в  сторону,
подтверждая, таким образом, свою благодарность за ласку.
     - Ты  с  ума  сошла!!! Не трогай его!- Раздался тревожный  крик Володи,
появившегося из-за угла дома.
     - Разве ты не видишь, - это же настоящий...
     Он  не успел  договорить. Со звериным ревом Полкан молниеносно рванулся
вперед и  так,  что, натянутая, как  струна,  тяжелая цепь, поставила его на
дыбы и разъяренная пасть оказалась  в полуметре от побледневшего Володи. Аня
вскочила  на  ноги,  секунду  стояла  неподвижно,   потом  вдруг  неожиданно
протянула руки в сторону Полкана.
     - Постой, дружек! Ты напрасно так злишься. - Аня стала медленно гладить
его вдоль спины и продолжала ласковым тоном:
     - Ну, вот так то лучше. Успокоился? Присядь  и порычи еще  чуть - чуть.
Это будет  на  пользу  и тебе  и ему. -  Она одарила Володю  снисходительной
победной  улыбкой.  -  Я  прекрасно,  ушастый,  понимаю,  что  именно  могло
всполошить  тебя  в  этой  трусливой  мужской  душе.  Просто  завидую  тебе,
ершистому,  как  это  ты  смог  сразу  его  пронюхать. А  я вот, сколько лет
пытаюсь...
     - Перестань фиглярничать и отойди от него!
     -  Собаки меня любят, -  она продолжала гладить  смирившегося Полкана,-
потому, что я их истинный друг. Они это чувствуют. Правда, серый?
     Володя стоял в стороне, бледный, прикованный к тому, что еще продолжало
оставаться в его испуганных глазах, - звериный оскал и ее руки... Руки, чудо
прикосновения  которых  может  остановить  дыхание,  мгновенно взорвать  или
погасить  страсть! В этом  он убеждался не раз.  Но в противостоянии с диким
зверем?!
     Аня выпрямилась во  весь рост  и стала прислушиваться к шуму со стороны
дороге.
     - Слышишь - мотоцикл. Это - Павел.
     Из-за  небольшой  возвышенности  выросла  крупная  фигура мотоциклиста,
восседающего на легкой двухколесной машине.
     - Привет милой семейке! - Павел заглушил двигатель и спросил: - Как оно
живется без повседневного героического труда?
     - Терпим. Пока не сдаемся. - Аня шла навстречу гостю. - И далеко  живут
твои родственники?
     На  загорелом  лице  высокого  и  широкого  в  плечах   Павла  заиграла
приветливая улыбка.
     -  Да нет  же, рукой  подать. Соседняя деревня. Километров пять - шесть
всего. С  трудом  отпустили. Обиделись. Говорят, ты их там  в своей Москве и
так часто видишь. Еле отпросился.
     Павел  стоял, широко расставив ноги. Каштановые волосы, спускающиеся из
под стоячей крестьянской  кепки, обрамляли верхнюю часть лица, и добавляли к
выражению мужества черты мягкости и добродушия.
     На крыльцо  вышли дядя Макар, тетя Надя, Рая  и поприветствовали Павла,
как старого, доброго знакомого.
     - И чего там долго раздумывать. Заходи, - гостем будешь.
     - Спасибо,  дядя  Макар.  Хочу  им  показать  красоты наши деревенские.
Как-то расхвастался я перед  ними, рассказывая, где родился, и  какая  здесь
красота.  А  теперь должен  доказать им,  что  не  пустая это была болтовня.
Останется  время - зайду. А  сейчас,  хочу  спросить у  Раечки,  как вот эти
коммунисты  - эксплуататоры  не  замучили тебя?  А  то я  все-таки  чувствую
ответственность, после того, как предложил им тебя.
     Но,  небольшого роста  хозяйка,  худенькая, маленькая с  мозолистыми от
крестьянского труда руками и темным  обветренным  лицом, тетя Надя, не  дала
дочери ответить на вопрос Павла и заговорила о другом.
     -  Ты  бы промолвил хоть пару  слов о твоих сродственниках,  а то давно
никого не видели, и не слышали, хотя рядом живут.
     - Спасибо, тетя Надя. Живут как все. Слава богу, живы - здоровы.
     Гость  целиком  привлек на  некоторое время внимание  взрослых, и никто
даже не  заметил, как Алеша и Стасик,  заспанные, взъерошенные,  оказались у
мотоцикла.  Черное  чудище с  колесами на блестящих спицах, с никелированным
рулем, фонарем, и сиреной .... А, скорость то какая!? Строчит, как пулемет -
тру-ту-ту, тру-ту-ту... Явь и  фантастика мелькали в широко открытых, сонных
еще, родниково - ясных мальчишеских глазах.
     Павла, который перед отъездом из своей деревни перекусил, и голодным не
был, все-таки уговорили войти в дом и усадили за стол, где все  собрались за
завтраком. Тетя Надя угостила его мочеными яблоками.
     Возвращенные  к  столу мальчишки, как никогда  уминали  завтрак,  чтобы
быстрее  вернуться  к заветному  мотоциклу,  однако строгий  Раин  голос  не
умолкал:
     -  Ты  чего  хребтину  гнешь? Сиди,  как  положено,  когда  кушаешь,  -
приказывала она маленькому Стасику, который временами  косил глаза в сторону
мамы,  напрасно  ища у  нее  защиту. Женщины  были  едины  по части строгого
воспитания детей.
     Рая проявляла строгость не только по отношению к детям. С ее приходом в
доме воцарился исключительный порядок, а с Аней сразу сложились отношения на
равных.   Было   удивительно   видеть,  с  какой  врожденной  горделивостью,
уверенностью  и чувством собственного  достоинства  вела  себя  эта  немного
полная, румянолицая  девушка, вся двадцатидвухлетняя жизнь  которой прошла в
далекой, глухой русской деревне.
     - Рассказывайте, дорогие гости, что вы там делаете хорошего для деревни
в своем  институте зерна.  -  Макар, продолжая  свой  завтрак,  посмотрел  в
сторону Павла.
     - Ты бы,  отец, не встревал не в свое дело, - забеспокоилась дочь. Чего
доброго,  отец  может  предстать  в  неприличном  свете.  -  Трудятся  люди.
Государство подсобляет деньгами, значит на пользу.
     -  Зря ты, Раечка  прервала отца. -  Павел кинулся  защищать Макара.  -
Деньги - то у государства, откуда берутся? Тот, кто  их делает своим трудом,
тот и вправе спросить.
     - То- то, - благодарно пробубнил Макар.
     - Тем более вправе, - вмешалась, как  бы мимоходом, Аня, -  что  всякая
наука, как сказал один знаменитый  академик, подобна  крокодилу,  который на
своем пути все начисто пожирает, а сам еле ползет.
     Шутка  понравилась  всем, взрослые  весело  смеялись и  даже  Алешка  и
Стасик, постукивая по столу своими ложками, громко хохотали, повторяя:
     - Крокодил ползет  и  все по-жи-рает! Стра-шный  такой  очень, боль-шой
кро-ко-дил!
     Они все больше и больше распалялись, пока Володя не утихомирил их.
     - А, вообще, если признаться, то всякое у нас бывает, дядя Макар. Как и
у вас, в колхозе.
     - Как в колхозе, говоришь? Оно у нас у каждого начальства червь зависти
в  голове  сидит,  и  мозги ему точит. То и  дело следит, как  бы кто  да не
выделялся  сверх меры,  не сделал чего  без  его указаний. Как же? Иначе оно
получается, что есть головы поумнее.
     - Ну вот, дядя Макар, Вы как бы в воду смотрели. Вот эта милая женщина,
- Павел повернул голову в сторону  Ани  и встретил  ее удивленный  взгляд, -
будучи еще студенткой, вместе с одним видным ученым разработала новый способ
хранения зерна.  Начальство сначала было  против, потом,  смекнув, что может
прозевать  выгодное  для  них  дело,  примкнуло  и  даже  задумало  получить
государственную премию. Вместо дела стали составлять списки  на ее получение
и  туда  кого  только из руководителей  не включили?! А  вот Аню, одного  из
главных исполнителей - совсем упустили.
     - Ладно тебе, Павел, кому это интересно. Дело прошлое.
     В ответ Павел засмеялся и продолжал.