картины  внутренне
непротиворечивы, и не вполне понятно, какого рода  факты могли бы разубедить
каждого из нас..."
     --   Что   это   вас   развеселило,   барон?   --   надменно   вопросил
статс-секретарь.
     --  Да  так,  пришла  на  ум  одна  забавная логическая  конструкция...
Впрочем,  мы  с  вами  заболтались;  вам, вероятно,  пора уже возвращаться в
присутствие  --  скромному  путешественнику, вроде меня, не следует  подолгу
отвлекать от дел  столь ответственную персону. От  души благодарю за  весьма
содержательную  беседу.  И,  если  вас не  затруднит,  передайте  дражайшему
Алькабиру следующее  --  только,  если  можно, дословно  и  без  отсебятины.
Скажите,  что я-то в полной мере оценил  его решение возложить переговоры со
мною  именно  на  статс-секретаря  Гагано,  но  вот  ребята,  что  сидят  на
Приморской, 12, -- они  слишком  уж просты  и незатейливы  и,  боюсь,  таких
изысков не оценят...
     Тут Тангорн внезапно осекся, ибо при упоминании о гондорском посольстве
его  собеседник затравленно  огляделся  по  сторонам  (можно подумать  -- он
ожидал  узреть за ближайшим столиком пару-тройку  сотрудников  тайной стражи
Его Величества в черной парадной униформе, разложивших уже прямо на скатерти
свой пыточный  инструментарий) и, бормоча невнятные извинения,  устремился к
выходу.  Сидевший  по  соседству  с  ними  одинокий   джентльмен  купеческой
наружности, вдумчиво лакомившийся икрою морского ежа, в свой черед воззрился
на  барона, и на  лице его  смешались  -- во  вполне естественной для такого
казуса пропорции --  смущение, недоумение и испуг. Тангорн в ответ улыбнулся
и, кивнув в направлении удаляющегося  статс-секретаря, вполне искренне пожал
плечами и сокрушенно  покрутил пальцем у виска. Затем придвинул к себе блюдо
с  подостывшими устрицами  (не  пропадать  же добру!),  привычным  движением
извлек  моллюска  из  его  неприступной  на  вид  фортеции  и  погрузился  в
размышления.
     Внушительный  особняк  на   Приморской  улице,  где   с   недавних  пор
обосновалось посольство Воссоединенного  Королевства  (правильнее,  впрочем,
было   бы  назвать  его  "Умбарским  территориальным  департаментом   тайной
стражи"),  заслуженно пользовался  среди горожан самой зловещей  репутацией.
Скорая  аннексия Умбара была для Минас-Тирита  делом решенным, и его  теперь
именовали не иначе как "пиратская гавань на исконных землях Южного Гондора".
Посол,   не  утруждая  себя  особыми  церемониями,  готовился  приступить  к
обязанностям  наместника,  а  люди из гондорской резидентуры уже сейчас вели
себя в городе как хозяева.  Они почему-то величали себя "разведчиками", хотя
в действительности  были обыкновенными  мокрушниками;  Тангорн глядел на эту
публику с теми же примерно чувствами,  как.  благородный бандит классической
школы -- на стаю малолетних отморозков.  Исчезновения людей  и всплывающие в
каналах трупы со следами пыток  стали последнее время обычным делом; до  сих
пор  умбарцы могли  успокаивать себя  тем,  что  все  эти  ужасы касаются  в
основном  эмигрантов из  Мордора, однако  недавнее покушение  на знаменитого
адмирала Карнеро развеяло и эти иллюзии.
     Словом, Арагорново посольство -- контора серьезная,  спору нет, но чтоб
одно   лишь   упоминание   о   нем   ввергло   в   такую   панику   крупного
правительственного чиновника,  находящегося "при  исполнении"... "Что-то тут
не так. Разве только...  разве  только этот хмырь сам работает на гондорцев!
Ага, значит, он с перепугу решил, будто я его расколол и собираюсь сдать. Эк
я удачно пошутил  -- воистину, дуракам счастье... А  вот у Арагорновых людей
нервы  что-то  совсем  ни к  черту.  Любопытно, кстати:  а кому  можно сдать
изменника в  этом городе, где  вся полиция либо  куплена с  потрохами,  либо
запугана до дрожи в коленках, а гондорское  посольство при желании могло  бы
уже   сейчас  рассылать  исходящие  циркуляры  чиновникам  правительственной
администрации? Правда, тут  есть еще секретная  служба  и военные,  но  они,
странным  образом,  тоже  ведут  себя  так,  будто все  происходящее  их  не
касается... Впрочем, черт бы  с ним, с этим Гагано,  --  у меня сейчас своих
проблем выше крыши! Хватит и  того,  что  моя скромная  персона  успела  уже
ненароком заинтересовать гондорскую резидентуру.
     Вот ведь дьявол, -- думал он, отхлебывая как-то  разом  утратившее вкус
вино,  -- ну  почему  все  они  решили, будто  я  привез  с собою  зашитый в
подштанники мандат чрезвычайного и  полномочного посла княжества  Итилиен  и
предложения    об   оборонительном   союзе?   Ладно,   будем   считать    --
соотечественники меня пока лишь упреждают:  не заводи, мил-друг, официальных
контактов с властями республики, не надо!.. Ну что же, такое предостережение
я готов свято выполнять -- ведь моим планам  это ничуть  не  противоречит. А
забавно, черт возьми, было бы довести до  всеобщего сведения правду,  чистую
правду  и ничего, кроме правды: поймите, ребята, я действительно ни с какого
конца  не  собираюсь лезть  в  эту  вашу  гондорско-умбарскую  кашу! У  меня
совершенно иная задача: я обязан за  три недели выйти на серьезный контакт с
конспиративными  структурами  эльфов,   не  зная   о   них   ничего,   кроме
одного-единственного  имени, почерпнутого из захваченного нами письма Элоара
-- "Эландар"..."
     Тангорн допил вино, бросил на стол последнюю свою умбарскую  серебряную
монетку  с  надменным  профилем  Кастамира  (Шарья-Рана  дал  им  координаты
нескольких  резервных  денежных  захоронок,  но  расплачиваться  мордорскими
золотыми дунганами он  избегал) и,  чуть  прихрамывая, направился  к выходу.
Любитель морских  ежей  из-за соседнего столика  тем временем  тоже завершил
свою трапезу и  неторопливо обтер  платком сперва пальцы,  а  затем  губы --
тонкие и будто бы сморщенные множеством мелких шрамиков: сигнал "Внимание!".
За   столиком  прямо  у  дверей  расположилась  компания  из  трех  моряков,
сосредоточенно   поглощавших  суп  из  моллюсков:  правый  из  них  небрежно
отодвинул на край  стола початую бутыль барангарского --  "Готовы!". Тангорн
должен был  достичь дверей харчевни через шесть-семь секунд, и именно за эти
секунды лейтенанту тайной стражи Мангусту следовало принять решение:  то  ли
пойти  на экспромт  и  брать  барона  прямо  сейчас, то  ли  действовать  по
первоначальному -- тщательно проработанному -- плану. Ну кто мог предвидеть,
что его агент Гагано так по-дурацки проколется?..
     Всего  и  дела-то  было  --  прозрачно  намекнуть  Тангорну  от   имени
умбарского МИДа на несвоевременность официальной его  аккредитации (похищать
дипломата чужой -- причем вроде как союзной -- державы лейтенанту совершенно
не улыбалось), и с  этой задачей статс-секретарь справился вполне успешно. К
сожалению, тот вообще был трусоват  (его  и завербовали-то, шантажируя сущей
чепухой), так что Мангустово требование держать  встречу в тайне  от  своего
постоянного куратора  из  резидентуры  повергло  умбарца в полный  ужас:  он
отлично понимал, что на  Приморской такую "забывчивость" наверняка сочтут за
двурушничество  --  со  всем  отсюда вытекающим. Гагано  боялся  обоих своих
гондорских хозяев до дрожи и в итоге после Тангорнова выстрела наугад просто
развалился на куски...
     "Нет,  --  сказал   себе  Мангуст,   --  только  не   дергайся.  Ничего
непоправимого пока что не  случилось: барон, ясное дело,  сообразил, что его
собеседник связан с гондорской разведкой, но почти наверняка усмотрит в этом
лишь   стремление   Минас-Тирита   окоротить    дипломатическую   активность
Эмин-Арнена...  Ладно,  решено:  пускай себе  уходит, действуем по исходному
плану".  Лейтенант  спрятал платок в карман -- вместо того чтобы уронить его
на стол,  -- и Тангорн беспрепятственно миновал компанию моряков за столиком
у  входа.  Он смешался  с уличной толпой  и не торопясь направился в сторону
набережной; дважды проверился, но слежки не обнаружил.
     Ее и вправду не было: Мангуст здраво рассудил, что главное сейчас -- не
спугнуть ненароком их подопечного. Через несколько часов подготовка операции
будет   полностью  завершена;  последний  штрих  --  они  получат   в   свое
распоряжение пару комплектов  подлинной формы умбарской полиции.  Сегодня же
вечером за  Тангорном  явится  в  "Счастливый якорь" полицейский  наряд; они
предъявят исполненный по всей форме ордер и попросят его проследовать с ними
в  участок для дачи показаний... А умереть барону позволят не раньше, чем он
выложит все о достижениях итилиенской разведслужбы в ее охоте за мордорскими
технологиями.

        ГЛАВА 37

      Наверное, никто  уже не  узнает, когда люди  впервые стали селиться  на
этом  удлиненном  гористом  полуострове  и  на  плоских  болотистых островах
замыкаемой  им  лагуны.  Во  всяком  случае,  если   жители  Воссоединенного
Королевства  произносят "Нуменор" с  непременным  придыханием,  закатыванием
глаз  и воздеванием к небу  указательного пальца, то умбарцы вполне искренне
чешут в затылке: "Как-как?  Нуменорцы? Да  нешто всех этих варваров упомнишь
--  их  тут через  нас  знаете  сколько прошло?" Судьбу  Умбара как  великой
морской  державы  предопределили два  обстоятельства:  великолепная закрытая
гавань и  то,  что высшая точка полуострова имеет  отметку  5.356  футов над
уровнем моря -- единственные настоящие горы на всем побережье к югу от устья
Андуина.  В  этих  засушливых  широтах слово  "горы"  означало  "лес", "лес"
означало  "корабли", а  "корабли" --  "морскую  торговлю",  каковая торговля
естественным  образом  сочетается  с  каперством  и  (что  греха  таить!)  с
откровенным пиратством. Плюс фантастически  выгодное  расположение  на стыке
всего  и  вся:  истинный  перекресток  Мира,  идеальная  перевалочная   база
транзитной торговли и конечный пункт караванных путей из стран Восхода.
     Сплошная  линия  укреплений  на   Чевелгарском  перешейке,  соединяющем
полуостров  с  материком,  и отличный  военный  флот (гарантия от  вражеских
десантов), делали Умбар совершенно неприступным;  тем удивительнее было  то,
что  на  протяжении всей истории его завоевывал всяк, кому  не лень.  Вернее
сказать --  умбарцы каждый раз, не  доводя до  греха,  признавали над  собою
протекторат соответствующей континентальной державы и платили ей отступного,
разумно  полагая, что война --  даже победоносная --  обойдется их  торговой
республике во всех смыслах дороже. Их положение  можно сравнить с положением
предпринимателя,  который без всякого  удовольствия,  но спокойно  отслюняет
рэкетиру  за  "охрану",  загодя закладывая  эти  деньги  в стоимость  своего
товара; ему  абсолютно  наплевать, к какой именно из  преступных группировок
принадлежит его "крыша", важно  лишь,  чтобы "братва" не затевала автоматной
пальбы друг по дружке прямо перед зеркальными витринами его заведения.
     На  материке грандиозные  сражения  сменялись многомесячными осадами, а
прославленные короли  (вечно озабоченные тем, чтобы завоевать  новые  земли,
взамен того, чтобы  толково управлять теми, что у них уже есть) в который уж
раз мысленно отрубали голову своим министрам финансов, взявшим моду обрывать
горний полет стратегической мысли венценосца своим пошло-торгашеским: "Казна
пуста,  сир.  а жалованье  войску не плачено с прошлого сентября!"  -- одним
словом, жизнь била ключом... Умбарцы  же тем временем, сидя за чевелгарскими
укреплениями,  знай  себе  обустраивали  свои  топкие  острова, соединяя  их
системой дамб и мостов и прорезая  каналами. Мегаполис, поднявшийся прямо из
бирюзовых вод лагуны, по  праву  считался  прекраснейшим городом Средиземья:
денег  у  местных   купцов  и  банкиров  было  несчетно-немерено,   так  что
прославленные архитекторы и скульпторы вот уже четвертый век кряду трудились
тут не покладая рук.
     Последние  лет  триста  Умбар  вошел  в такую силу,  что почел излишним
откупаться данью  от  кого бы то ни было. Безраздельно господствуя на морях,
он перешел к тактике временных оборонительных союзов -- то с Мордором против
Гондора, то с Гондором против Мордора, то с Кхандом против них обоих. Однако
за последний год ситуация радикально изменилась: Мордор  рухнул в небытие --
не  без  помощи  Умбара,  предоставившего  в  решительный  момент   Арагорну
десантный  флот (дабы  раз и навсегда избавиться от конкурента по караванной
торговле), Кханд,  раздираемый религиозной войной, утратил всякое влияние на
прибрежные области, а  с юга надвигалась новая сила, с которой, похоже, каши
не сваришь, --  харадримы. В  итоге  выбор у республики оказался еще тот  --
между южными дикарями и северными варварами. Сенат выбрал последних, надеясь
защититься от харадримского нашествия мечами  Арагорна, хотя  было ясно  как
день:  на  сей  раз платой за союз будет  прямая  оккупация страны  "великим
северным  соседом".  Так  что  хватало  тут  и  тех,  кто  полагал умбарскую
независимость  вкупе с гражданскими свободами вполне достойными  того, чтобы
положить жизнь, защищая их с оружием в руках.
     Большинство  горожан, впрочем, об  этих печальных материях не думали --
или  по  крайней мере старательно  отгоняли от себя подобные мысли.  Веселый
космополитичный  Умбар  с  его  простецкими и  как-то по-свойски  продажными
властями   вел  свою  обычную   жизнь  "Главного  перекрестка  мира".  Здесь
действовали храмы всех трех мировых и множества местных религий, а  купец из
любой  страны, заключив  сделку, мог отметить ее  в  ресторанчике  со  своей
национальной кухней. Здесь собирали, выменивали и крали информацию дипломаты
и  шпионы  из таких стран,  о которых  в Воссоединенном Королевстве  никто и
слыхом  не  слыхивал  --  и  где  в  свой  черед  ничуть  не  интересовались
заснеженным медвежьим углом по ту сторону Андуина. Здесь можно было отыскать
любой  товар, какой только  рождали  земля,  воды и недра Арды или создавали
руки и головы ее обитателей: от экзотических фруктов до редчайших лекарств и
наркотиков,   от   дивной   красоты   платиновой   диадемы  со   знаменитыми
вендотенийскими изумрудами до мордорского булатного  ятагана,  которым можно
разрубить камень, а потом обернуть клинок  вокруг пояса  на манер  ремня, от
невиданных  окремнелых  зубов   (якобы  драконьих,   обладающих  магическими
свойствами)  до рукописей  на  утраченных ныне  языках;  известный  анекдот:
"Существует ли на самом деле Кольцо Всевластья? -- Нет: иначе его можно было
бы купить на умбарском базаре". А как тут тасовалась кровь, и какие красотки
выныривали из этой бурлящей вселенской мешанки! Во всяком случае, Тангорн по
пути от  Рыбного  рынка  до набережной Трех  звезд насчитал  по меньшей мере
полдюжины таких метисочек, что просто "держите меня четверо".
     На  набережной он  заглянул  в знакомый по  прежним  временам  погребок
выпить  своего любимого золотистого муската. Сладость и горечь  в нем  столь
тонко уравновешивают друг друга, что  вкус будто бы исчезает  вовсе,  и вино
обращается  в овеществленный аромат -- вроде бы простой и даже грубоватый, а
в  действительности   сотканный  из   неисчислимого  множества  оттенков  --
многозначностей и недосказанностей. Задержи глоток  на языке  --  и  увидишь
наяву  горячие  от  солнца  топазовые ягоды,  чуть припудренные  известковой
пылью, и ослепительно  белую каменистую  дорогу через виноградник, а  потом,
просто из дрожания полуденного марева, сами собою родятся в душе упоительные
ритмы умбарских шестистиший-такато...
     Странное  дело,  думал  он,  подымаясь  по  выщербленным ступенькам  из
прохладного подвального сумрака (еще одна  проверка  --  слежки  по-прежнему
нет),  странное  дело,   но  когда-то  ему   всерьез  казалось:  прочувствуй
по-настоящему, до конца, вкус этого волшебного напитка -- и постигнешь самую
душу  города, где  он  рожден. Чудесный,  проклятый,  нежнейший,  капризный,
насмешливый,  порочный,  вечно  ускользающий от подлинной близости  Умбар...
Стерва  немыслимой  красы  и  шарма,  напоившая тебя  приворотным зельем  --
специально, чтобы флиртовать на твоих глазах с каждым  встречным-поперечным,
-- когда есть  лишь один выбор: либо убить ее, либо махнуть  рукой и принять
такой,  какова она  есть.  Он --  принял  и  вот  теперь,  вернувшись  после
четырехлетней  разлуки,  понял  наконец  с  полнейшей  определенностью:  вся
гондорская   жизнь  барона  Тангорна   была   не   более  чем   затянувшимся
недоразумением, поскольку настоящий его дом -- здесь...
     Он  остановился  у  парапета,  опершись   локтем  о  теплый   розоватый
известняк,  окинул  взором  величественную  панораму  обеих  умбарских бухт.
Хармианской и Барангарской, и вдруг сообразил: да ведь именно здесь, на этом
самом  месте,  он тогда встретился с бароном Грагером -- в самый первый день
своего пребывания  в Умбаре!  Резидент выслушал  Тангорново  представление и
холодно отчеканил: "Плевать  я хотел на Фарамировы рекомендации! К настоящей
работе, юноша,  я  вас допущу не  раньше, чем через полгода.  К  концу этого
срока  вы обязаны знать город лучше, чем местная  полиция, говорить на обоих
здешних языках  без  следов  акцента и располагать кругом знакомств во  всех
слоях  общества  -- от  уголовников до  сенаторов. Это  --  для  начала.  Не
справитесь  --  можете   отправляться  обратно:  займитесь   художественными
переводами, это у вас и вправду выходит неплохо". Воистину, все возвращается
на круги своя...
     Сумел ли он стать  здесь  своим? Вряд ли это вообще возможно... Но, как
бы то ни было, он научился слагать  весьма ценимые  знатоками такато, вполне
сносно  разбираться  в   оснастке   судов  и   непринужденно  изъясняться  с
хармианскими  контрабандистами  на их фигурной  фене: он и сейчас  сумеет  с
завязанными глазами провести гондолу  по  лабиринту каналов Старого города и
по сию пору держит  в памяти не менее дюжины проходных  дворов и  иных мест,
где можно оторваться от слежки, даже если его "зажмут плечами" -- примутся в
открытую  вести  целой  бригадой...  Он  сплел тогда  здесь весьма  неплохую
агентурную сеть, а потом  у него появилась Элвис --  человек, для которого в
этом городе не существовало тайн... Или, может быть, это он появился у нее?
     Элвис была самой блестящей куртизанкой Умбара;  от  матери  -- уроженки
Белфаласа, содержавшей  в  порту непритязательное  заведение  под  названием
"Поцелуй сирены",  --  она  унаследовала  сапфировые  глаза и  волосы  цвета
светлой  меди, мгновенно  сводящие  с  ума  любого  южанина,  а  от  отца --
корсарского шкипера, угодившего на нок-рею, когда девочке не исполнилось еще
и  годика, -- мужской  склад ума, независимость характера  и  тягу  к хорошо
просчитанным  авантюрам. Это сочетание и  позволило  ей  подняться из трущоб
припортового  квартала, где она родилась, в собственный  особняк на  Яшмовой
улице,  в  котором собирался на приемы высший  свет республики. Наряды Элвис
регулярно  вызывали  разлитие желчи  у жен  и  официальных  любовниц  высших
сановников,  а  тело  ее послужило  моделью для трех  живописных  полотен  и
предметом для дюжины дуэлей. Провести с  нею ночь стоило целого состояния --
либо не стоило ничего, кроме, к примеру, удачного стихотворного посвящения.
     Именно так это и случилось однажды с Тангорном, заглянувшим "на огонек"
в ее  салон: ему необходимо  было завязать контакт с  регулярно появлявшимся
там  секретарем   кхандского  посольства.  Когда  гости  стали  расходиться,
красотка остановилась  перед забавным  северным  варваром и  с  возмущением,
которое  никак не вязалось с  ее искрящимися  от смеха глазами,  произнесла:
"Говорят, барон, вы давеча утверждали, будто бы у меня крашенные волосы,  --
(тот открыл было  рот, дабы опровергнуть  сей  чудовищный поклеп, да вовремя
сообразил  -- от него  ждут вовсе  не этого). --  Так  вот  -- я натуральная
блондинка. Хотите убедиться?" "Что, прямо  сейчас?"  "Ну  а  когда же! -- И,
взяв его под