ложил, из бороды  начал крошки выцарапывать.
Вроде бы и много ел, все равно голодно брюху!

     В своем  шалаше  Кузеван возился.  У  него  ужин пороскошнее был:  сало
свиное на ситном, колбаса с чесноком, каральки с маком... Богатей, что ему!

     - Значит, сызнова  в путь-дорогу?  - спросил Макар, покончив с  кашей в
очередь с Родионом. - В такой-то обутке? Хочешь, я тебе сапоги новые подарю?

     Родион только усмехнулся: про такое разве спрашивают? Хочешь - дари, не
хочешь - не дразни попусту!

     Поднялся Макар,  чтобы  в последний  раз  по покосу  пройтись,  копешки
пересчитать,  на возы их перемножить, мысленно на  скот  поделить. Набрел на
Кузевана,  одиноко помахивающего литовкой. Не литовка  уже стала, а перышко!
Ей  не  то, что траву косить, картошку  уже чистить нельзя  - сточилась вся.
Новую не купит! Жаден.

     - Может, свою литовку дашь завершить косьбу?

     - Да куда тебе хватать-то? И так больше моего наворочал!

     - У меня и скотинки поболее...

     Да, жаден Кузеван... До безбожия жаден!

     - Уйдет этот бродяг? - спросил тот, не бросая работы.

     - Его воля.

     - А ты не пускай!

     - К ноге  привязать, что ли? - рассердился Макар. - Как он сам порешит,
так  и будет. Чего ему тута? С голодухи ноги в зиму вытягивать? Видал я  его
капиталы - по нонешным ценам и на порты добрые не хватит...

     - Лих, бродяг! - покрутил головой  Кузеван и  взмахнул свою  источенную
литовку на плечо. - Не всяк так-то может: встал - да пошел...

     - Тебе-то что за печаль? - удивился Макар.

     - Если б не хозяйство... - вздохнул Кузеван и тут же зарделся как маков
цвет.

     У Макара враз встали уши топориком:

     - С ним бы пошел?! Да ты в уме ли, Кузеван? Только-только крепкой ногой
на земле стал, а уж в святые места тянет?

     - Тянет, Макар... - признался Кузеван. - Своими глазами на тот рай хоть
разок взглянуть!

     Махнул Макар рукой: коли уж сам Кузеван на греховную ту  сказку клюнул,
то уж в самой-то деревне Родион себе сопутчнков  и подавно  сыщет! Голи-то -
что вшей в исподней рубахе!

     Да,  не зажиться в своей заброшенной избенке Родиону. Не жилье это уже,
а развалины, годные только на дрова,  да  и то - баню топить, а не  горницу:
гниль   одна.  Потоптавшись  немного  на  когда-то   обжитом  месте,  Родион
отправился к Макару и Акулине за советом и обещанными сапогами.

     Макар жил крепко: дом, рубленный крестом, -  чистый и просторный,  полы
застланы  домотканиной,  потолки  и стены  расписаны  затейливыми узорами из
букетов  цветов  и  птиц  на  ветках. Такие  же  узоры  на полатях, скамьях,
сундуках, прялках... Акулины работа! Она у  Макара на все руки мастерица - и
кочергой, и  литовкой, и иглой. Еще в девках этим славилась! Повезло Макару,
что и говорить... Жена,  что божья  пчела  в доме  -  муж  столыко возами не
навозит, сколько хорошая жена лукошком своим берестяным натаскает!

     Встретили  его  соседи   душевно  -  самовар  выставили,  свежий  калач
раскрошила на ломти жена Макара,  медку целую чашку под нос гостю подкатила.
Пожалел Родион, что  не оженился в свое время, а теперь уж ему это баловство
без  надобности. Зиму  б отжить, а  по  весне Родион сызнова  на ту окаянную
дорогу ушел бы, каб не манила лазоревым цветом земля обетованная...

     -  Ну,  чего порешил? -  спросил Макар, протягивая обещанные  сапоги на
крепкой подошве. - Идешь аль тут зимуешь?

     - Не пошел бы,  да нужда гонит! - вздохнул Родион, примеряя обновку.  -
Домок мой  никудышный стал, ветродуйный. Да и к крепкой зиме  время летит, к
погибели. Пока до тех болотин окаянных дойдешь - зима ляжет за спиной, а там
- тепло, завсегда лето!

     - Эт - как? - удивился Макар. - Без снегу, что ли?

     - Само собой, ежли - лето!

     Встал Родион,  притопнул сапогами,  ухмыльнулся:  хорошо сидят на ноге,
крепко - не жмут и слабины нету.

     - Ну, бог  тебе  помогай, Макар! - отмахнулся Родион крестом в передний
угол, на Акулину покосился. - И тебе, хозяйка, тож.

     - К Кузевану пойдешь? - насупился Макар.

     - Мало ль? Мои пути не запечатанные!

     - К Кузевану не ходи. Не тот человек стал, хоть и в крепкой вере стоит.
Грабит всех подчистую!

     - Меня  не ограбит! - глухо уронил гордые слова  Родион.  - Мои деньги,
хоть и малые, но шибко чижолые! Для кого, может, и рупь в них видится, а для
меня - сама красненькая!  Потому - трудом большим тот рупь взят, а не с неба
упал!..

     - Хочешь, напрямик все скажу? - насупился Макар. Родион мотнул головой,
поднял лицо и с ухмылкой на губах и в глазах сказал, едва ли не в насмешку:

     - Зачем, Макар? Напрямик только ружье бьет, человек-то, если он при уме
состоит, кривулиной любит с другим человеком...

     - Возьмешь нас в свой путь с Акулиной?

     - Эх, Макар... Это ж  не на  ярманку ехать! Сиди на  месте, не суетись!
Чего тебе от той страны, которой, может, и на свете нет?

     - Зачем дразнишь его? - спросила Акулина и  осуждающе покачала головой.
- Ну, собрался мужик идти куда глаза глядят - пусть идет. Тебе-то что? Или и
у тебя, Макарушка, зачесалось?

     Удивленно взглянул на жену Макар: ишь, глазастая! Что он, старик, чтобы
на печке зад всю зиму греть? Можно и прогуляться до весны: людей посмотреть,
себя показать... Люди - не камни, мохом обрастать не любят!

     -  На ярманку-то все  равно ехать надо!  Куда лишнюю  животину  девать?
Кузевану за монету с глухим звоном*?

     * Монета с глухим звоном - фальшивая.

     - Кто тебя держит? - вздохнула Акулина. - Поезжай! Тебе же лишний мужик
при скотине!

     - Не могу я на него ярма надевать! - вспылил  Макар. - Не из тех он, не
из безгласных! Язык -  бритва,  ничего не боится...  Сам не пойму - не то из
святых он, не то из придурков...

     Макар отошел к окну, ткнулся лбом в стекло.
     Не разуверился Родион,  нет! И в свою райскую страну  верует! Может,  и
есть она где?.. Но тут прав Кузеван, выходит: не каждому человеку в  нее ход
есть... Вот  Родиону - есть, а  им с Кузеваном? Грехи-то тянут! А по-другому
если  посмотреть:  почему  бы  ему,  Макару, и не проводить Родиона  до Чуй?
Ярманка-то  там  - издавна... От Кузевана убережет ради Христа юродивого,  а
там  пусть идет,  куда хочет! Все один  грех с души  долой... А может, и  не
один!

     Порешив  с трудным  делом,  Макар повеселел. И  уже копошась  во дворе,
подумал какой-то отдаленной мыслью:
     а если  и взаправду сыщет? И  враз опустились руки,  плетями упали - не
поделится ведь  потом,  не  скажет  верной дороги.  Сходить  к  Кузевану, за
самоваром  с ним  посидеть? И  об  ярманке сговориться,  чтоб  поодиночке со
скотом не хлопотать...

     "А Родион с нами пойдет! Погонщиком, а?"

     И сам себе ответил:

     - Вот и ладно. Все лишнего человека не нанимать!

     Погода  ломалась, то  обещая ровное  тепло бабьего  лета,  то попугивая
ледяными дождями  и  уже ослабевшими  грозами. Отчетливая  рыжинка пошла  по
лесам и полям, но травы было  еще  вдосталь,  и  скот не  приходил с пастбищ
голодным.  Но  грядущая  слякотная осень  и  тяжелая зима пугали  не  только
Родиона,  но и крепких хозяев. Летняя жара  и  сушь  подломили  их  надежды,
заставили подумать о сокращении поголовья убоиной или продажей. Те, кто имел
свободные деньги и  запасся сеном, могли по этой  тревоге  и дешевого  скота
подкупить, и мясом запастись на всю зиму, хотя бы и в солонине.

     У Макара, как и у Кузевана, концы с концами сводились, и на ярмарку они
собирались только ради денег и  товаров, которых  не доставало в их справных
домах. Акулина мечтала  о сепараторе и  лавошной  посуде, о новых  тряпках и
фабричных обутках, а сам Макар надежду о  ружье держал с патронным припасом.
Зима долгая, зверя окрест хватает, почему бы и охотничьей удачи не попытать?
Кузеван  же  смотрел  еще  дальше:   лаковую  коляску  хотел  себе  завести,
коней-чистокровок!

     Собирался  в   путь-дорогу   и   Родион.  Из  двора   в  двор   шмыгал,
друзей-приятелей для дальней дороги  подбирал, да немного  их  находилось, а
когда  срок  подоспел  - совсем  не осталось.  Всем  хотелось  на  Беловодию
посмотреть, да никому не хотелось ноги на длинной и тяжелой дороге бить! Вот
если бы  она  сама  по  себе  под  окна  их изб  подкатилась!  Макар  первый
изготовился к  дороге,  к Кузевану заглянул. Тот на  широком крыльце  стоял,
расставив ноги, и глаза в небо пялил.

     - Ты чего, Кузеван? - изумился Макар. - Али в ангелы метишь?

     - Да вот, гадаю: быть ведру аль не быть?

     - Сентябрь уж на закате! Какое тебе ведро!

     - По всякому случается, - вздохнул Кузеван. - Рано приедешь - в большом
убытке окажешься, прохарчишься. Поздно - того  хужей... Мало ли там мастаков
цены сбивать?

     -  Смотри!  -  пригрозил  Макар. -  За  пятаком  погонишься,  а полтину
обронишь: в дороге достанет непогодь, всю скотину переморишь!

     -  И так случается, - охотно  согласился Кузеван, - с  недельку обожду.
Скот-то и по снежку гнать можно...

     -  Ну, Кузеван,  больше я тебе в рот не заглядчик! Завтра же выхожу  на
тракт!

     Кузеван вздохнул и снова задрал бороду к небу.

     Обратным   счетом   теперь  Родион  поляны  да  лесные   колки  считал:
один-единственный лесок по левую руку, до озерка - степь, потом  три леска с
двумя полянами кряду, речушка...

     Родион, как знаток этих мест, головным шел. За ним - Акулина, хвостом -
стадо с Макаром и еще двумя одно-деревенцами - Фролом и Кузьмой. Узнали, что
Макар со скотом  на ярмарку к Чуе пошел, Родиона взяв в погонщики, к  ним со
своими котомками пристроились, заявили:

     - На своем  харче мы,  своей  силой. Ни вы  нам, ни мы  вам помешкой не
станем. А в гурте идти не так боязно...

     Макару  -  что?  Пусть идут, дороги  не жалкой  Кузевана не  дождались,
сызнова все отложил. И с Акулиной - смех. Только они выгнали с Родионом скот
на дорогу, как и жена Макара за ними бегом. Зашелся было он от злости:

     - А хозяйство, коров, кур на кого кидаешь?

     - Сговорилась  с соседками, приглядят! Развел  Макар руками:  баба, что
твой репей - прицепилась ежли, сразу не отдерешь! Махнул рукой:

     - Ладно уж!

     А Родион больше Макара понял, что к чему: не в тряпках ярманкиных дело,
а боится Акулина, как  бы  ее беспутный мужичонка и вправду с беловодцами на
край света не убег!

     Так и двинулись  в дальний путь  впятером. Одно и не нравилось  им, что
темноверцы  припутались.  Идут  - вроде бы  люди, а  в  лицо  им заглянешь -
увидишь  пустые глаза,  как  от нечистой силы  отшатнешься! Они не  только в
душе, но  и в жизни такие же темные - во всем  и  везде у них - тайна!  И  в
хлебе, что втихомолку жуют; и в воде, что только  своими кружками черпают из
ручья; и в молитве, что кладется лишь на свою иконку,  а  та в  голбце-ларце
хранится  от  чужих глаз. Взглянет  кто  на нее  по нечаянности -  испортил,
осквернил! Крошку после  трапезы  темноверца склюнула птичка какая  -  беда,
утробу  святую опоганила!  Потому  и  едят одной  рукой, а другую под нижней
губой держат, как бы не оскоромиться...

     - Ниче! - успокоил Родион  Макара.  -  Знаем  их! Дорога-то вылечит  от
любой дури,  не  до  строгих  толков будет в  болотах  да горах! А  в  самой
Беловодии - никакой вере чести нет!

     Высветлился день, ушло  в  голубую высь небо, потянув  за собой высокие
горы.  И засияли,  засверкали они белыми,  серыми,  золотистыми  и  голубыми
головами,  радуя глаз и веселя  сердце. Хорошая погода  идет, любому путнику
шелковый путь стелет!

     Показался  знакомый  Родиону  каменный истукан.  Такой же молчаливый  и
строгий, но доброприветливый - чашу  к  людям тянет и за ремень держится, на
котором - каменный меч в ножнах. Не поменялся: значит, не  виновен перед ним
недавний ходок! С миром пришел в Курайскую степь, с миром из нее и уходит...

     Родион остановился возле каменного хозяина степи и снова снял перед ним
шапку, удивив не только темноверцев, но и Макара с Акулиной.  Не тронулся ли
бродяга бездомный, не переметнулся ли в другую веру, когда дома не был?

     - Прощай! - сказал Родион тихо. - Сторожи степь!

     И низко поклонился каменному человеку.

         Глава вторая
     ИСХОД ОТЦА НИКАНДРА

     Любили  алтайцы  окрестным  горам,  рекам  и озерам,  долинам  и  лесам
загадочные названия давать!  И ко всякому  такому  месту легенду или  сказку
придумывали.

     Вот  течет  по  Катунскому хребту  небольшая быстрая  речонка,  похожая
своими  крутыми  струями  на  шкуру  ягненка. Спроси, как  называется, глаза
отведут:  тайна Синего Быка.  А  называется она  - Кураган,  что и  значит -
ягненок.  А почему  ее так назвали?  Легенда  есть.  И в ней  говорится, что
холодно  стало горному  духу Ту-Эези  в зимнюю стужу, вот  он  и превратил с
согласия Су-Эези речку в шкуру ягненка, которой накрывается всю зиму. Потому
и не видать речку подо льдом, что нет ее там! Отсюда и тайна.

     Или еще легенда. Тек в Чергинских горах ручей. Самый обычный, каких  на
Алтае  -  тысячи. Но  ступила  в него  ногой ханская дочь и  превратилась  в
Золотую Змею, которая теперь лишь по зову ночной звезды может подниматься со
дна ручья и смывать его водой золотую змеиную кожу с себя. Но коротка летняя
ночь, и не успевает ханская дочь закончить работу, а с восходом солнца снова
превращается в Золотую Змею и падает на дно. Так и ручей теперь называется -
Змеиный.

     А Яконурское озеро! В переводе его название означает Двойное. А легенда
гласит, что утонули в нем когда-то два быка-сарлыка. Долго их искал хозяин -
не нашел.  А потом  поехал в гости, видит  -  пасутся быки на берегу другого
озера. Посмотрел тавро - его. Оказывается, в том озере они утонули, а в этом
- выплыли! Вот и стало оно озером двух быков, двойным1, значит...

     Много  таких легенд  и сказок вписано  в  толстенную тетрадь настоятеля
Чулышманского монастыря отца Никандра. Да  и шутка сказать:  пока до игумена
дослужился, миссионером  едва ли не все  горы  обошел, в  язык местный вник,
обычаи  язычников изучил  доподлинно.  По  знанию Алтайских  гор  протоиерею
Василию Вербицкому не уступал, что здесь едва ли не сорок лет отслужил  и не
только обратил  многих  алтайцев в православие, но  и учеными трудами своими
зело  знатен   стал  -  словари  да  грамматики  местных  речений  составил,
пчеловодство  утвердил, как должно. А уж обычаи язычников расписывал в таких
красках, что  и читать  их истинно верующему христианину греховно! По стопам
самого архиерея Макария2 шел, а тот ученостью на всю Россию славен был!

     Не завистлив отец Никандр,  а  обида гложет: сливки-то другие  сняли, а
ему, как  и священнослужителям других худых и нечтимых мест, одно и осталось
-  не сетью улов  таскать,  а удочкой. Помяли окаянных язычников, а до конца
так  и не смяли!  Хлопотное  дело архиерей Макарий затеял, неприбыльное. Сам
влез по уши во всю эту суету и других за собой потянул... Ему-то что теперь?
Чуть не в святых состоит, хоть и сгнил давно, а идущим за ним следом каково?
Что оставил-то после себя? Два  миссионерских стана - один в Улале, другой в
Чемале да призыв звать нехристей к престолу господню...

     Этим  летом  отец Никандр к  своему  собрату  отцу  Севастьяну в Минусу
ездил. Живет пастырь  припеваючи, хоть и  жалуется  на  судьбу окаянную свою
поминутно... И  золотишко,  сказывали,  у  него водится, и с местным мирским
начальством на  короткой ноге. С  их  помощью и  с  обращенцев  мзду  тянет.
Грозен! Ослушайся кто его, сейчас  же к полицейским чинам с поклоном: грешат
зело антихристы! А у полиции тамошней разговор один - кулак да плеть... Отец
Севастьян  еще и чайку не попьет в свое  удовольствие, а  перед храмом уже -
толпа провинившихся... Такие бы  силы ему, отцу Никандру! Да, где там!.. Это
только  считается,  что  полицейских  чинов  на  Алтае  больше  числом,  чем
священнослужителей, а толк какой? В своих заботах сидят, как в грязи!

     Теперь, однако, зашевелятся полицейские  и  жандармские чины! Уж больно
крепок в горах слух, что сам  хан Ойрот вернулся в свою страну на белом коне
и привез справедливые законы старого их бога Бурхана! Да и бандит Техтиек не
дремлет - повсюду его молодчики снуют, с головы до пят обвешанные оружием!..

     Что-то затевается среди язычников, какие-то новые силы  к ним прилились
недавно. Уж не удумали  ли  монголы  да  китайцы  сызнова прочность  русских
крепостей  пытать?  А тут еще и с японцами что-то затевается  в Маньчжурии -
большой войной пахнет;  англичане ползут из Индии на  север,  новые страны к
рукам прибирая, к русским границам принюхиваясь... Тоже - к войне!

     Давно уже обеспокоился всем  этим отец Никандр. Потом подумал крепко на
досуге, да и  решил в Чемал съездить.  Может,  там поболее его знают про все
это? И  хоть  неблизок  путь,  а ехать-надо! И ехать  нескорым  ходом,  а  с
остановками и разговорами по пути, чтобы прибыть в Чемал или в сам Бийск уже
с ворохом новостей, а не с одной только  тревогой в душе, которую могут и не
принять в расчет: мало ли что схимнику в его глухомани таежной померещилось!

     Столько гостей  хозяин  аила не  ожидал и  потому несколько растерялся.
Отвечая на приветствие "эзен", добавил, обескураженно разведя руками:

     - Ок, пуруй! Чем же я вас угощать буду?

     Отец Никандр отозвался на родном языке Сабалдая:

     - Тем, что земля и небо тебе послали, старик!

     И протянул хозяину аила пятирублевую ассигнацию.

     Сабалдай бережно спрятал деньги и сделал знак жене.
     Тиндилей вышла из аила, села на лошадь и помчалась на
     пастбище к сыновьям.

     - Какие новости в горах? - спросил гость, отхлебывая чегень из пиалы. -
Что люди говорят?
     Старик ответил уклончиво:

     - Скот  пасем, детей  растим,  внуков. В гости не ездим, и  сами гостей
давно не  встречали. Как узнаешь  о  новостях,  если  дома  сидишь, в  огонь
смотришь?

     Отец Никандр усмехнулся и отодвинул пиалу:

     - И о боге предков Белом Бурхане ничего не слышно?

     - Болтали люди. Еще летом.

     - А сейчас что болтают про хана Ойрота?

     - Ноги болят, старый уже. Дома сижу, в огонь смотрю. Ничего  не говорит
От-Эне!

     "Вот и пойми его!-рассердился отец Никандр. - Ни "да", ни "нет"! Ох уж,
эта азиатская хитрость! Ничего, ты у меня все равно заговоришь! Заставлю".

     Сабалдай уже рассмотрел гостя, и по рассказам тех, кто виделся с ним на
Чулышмане,  на  больших стойбищах и в собственных домах,  он без труда узнал
"черного попа" - главного начальника всех русских монахов.

     Раскурив трубку, Сабалдай протянул ее  отцу Никандру. Но тот отмотнулся
бородой, не скрыв усмешки:

     -  Дым не глотаю. Грудь болит.  Сабалдай кивнул: и среди  алтайцев есть
люди, что никогда не берут трубку в рот.

     - Может, араку пить будешь, поп?

     -  У меня своя арака! - хохотнул тот.  - Эй, кто там? Корзину  из моего
возка! Да не всю, олухи! Двух бутылок хватит, себе можете пяток взять...

     Половину русских слов Сабалдай не  понял, но суть распоряжения "черного
попа" уловил,  а скоро появилось и подтверждение его догадки - две больших и
длинных бутылки темного стекла.

     Кабак-араку  Сабалдай  не  любил - крепкая.  Но,  если  гость  надумает
угостить, не откажется.  Другое тревожило  его  сейчас: этот поп никогда  не
уезжал из  аила или  юрты,  пока мелкими  козявками  красивый и белый лист в
своем  садуре не  испачкает - сказки любит, легенды, песни... Хорошо, что  у
Сабалдая  свой кайчи  есть! Только не  хочется  гостю Курагана  показывать -
вдруг уговорит глупого парня, на Чулышман увезет?

     - Как зимовать думаешь, хозяин? Где?

     - Изба есть, - пробормотал Сабалдай, - в русской деревне. Хорошая изба.
И аил теплый...

     - А соседи кто у тебя, друзья?

     Трудный  вопрос Сабалдаю задал  "черный  поп"! Р