ым  охотничьим  духом,   которые
повышает  ее  ценность  как  крысолова.  Руководствуясь своим
изумительно   хорошо   сохранившимся   чувством  направления,
кошки  упрямо   возвращаются  в   прежние  жилища,   покрывая
немыслимые расстояние.  И найти  дорогу домой,  это вовсе  не
означает,  что  она  приживется  там,  -  такая  кошка вполне
способна проявить полную  независимость и вернуться  к дикому
образу   жизни.      Поэтому    сначала   кошка,    вероятно,
распространялась  вовсе  не  потому,  что  покорно  позволяла
людям продавать себя, - нет,  она перебиралась из дома в  дом
и из  деревни в  деревню, пока  не завладела  постепенно всем
континентом.


        ДВА ИСТОЧНИКА ПРЕДАННОСТИ


    Все, кому приходилось  иметь больше одной  собаки, знают,
насколько  различными  бывают  собачьи  индивидуальности. Нет
двух абсолютно похожих  друг на друга  собак, как нет  и двух
абсолютно  одинаковых  людей  -  даже  среди  близнецов.  Но,
выявляя  конкретные  черты   каждого  данного   человеческого
характера  и  объединяя  их  в  категории, можно до известной
степени  объяснить  различные  темпераменты,  хотя   подобный
анализ из-за  бесконечного разнообразия  изучаемого материала
никогда   не   достигнет   статуса   точной   науки.  Собачья
индивидуальность  много  проще,  а  потому  нам гораздо легче
объяснить  особенности  различных  характером,   рассматривая
развитие  определенных   "характерологических"  черт   и   их
сочетания у данного индивида.
    Конечно, я  не собираюсь  проводить в  этой книге научное
исследование  характерологических  черт  домашней  собаки, но
тем   не   менее   попробую   показать,   как  взаимодействие
некоторых врожденных  особенностей поведения,  и в  частности
двух  из  них,  создает  чрезвычайно  широкую  гамму собачьих
характеров,  на  первый   взгляд  кардинально   различающихся
между  собой.   Именно  эти  два  выделенных  мною свойства в
первую очередь  определяют отношение  собаки к  ее хозяину, а
потому  они  представляют   большой  интерес  для   любителей
собак.   Преданность   собаки  хозяину   возникает  из   двух
совершенно  разных  источников.  Во  многом  она  объясняется
теми узами, которые связывают  дикую собаку с матерью  только
в детском возрасте,  а у домашней  собаки сохраняется на  всю
жизнь и  вместе с  рядом других  моментов способствует  тому,
что некоторые  детские черты  характера не  исчезает и  когда
животное  становится  взрослым.  Другой  корень   преданности
заложен в  той верности,  которая связывает  рядовую собаку с
вожаком  стаи  или  же  возникает  из привязанности, питаемой
отдельными  членами  семьи  друг  к  другу. У собак с волчьей
кровью  этот  корень  уходит  гораздо  глубже, чем у потомков
шакала,  и  по  очевидной  причине:  сохранение  стаи  играет
гораздо большую роль в жизни волка, чем в жизни шакала.
    Если  взять  в  дом  щенка  неодомашненного представителя
семейства  собачьих  и  растить  его  как собаку, легко можно
вообразить,  будто  потребность  дикого  детеныша  в заботе и
уходе равнозначна той  пожизненной связи, которая  существует
между  большинством  наших  домашних  собак  и  их хозяевами.
Пленный волчонок  обычно бывает  робким, предпочитает  темные
углы и  явно боится  пересекать открытые  пространства. Он  в
высшей степени  недоверчив к  незнакомым людям  и, если такой
человек  попробует  его  погладить,   может  яростно  и   без
предупреждения  вцепиться   в  ласкающую   руку.  Он   уже  с
рождения  весьма  склонен  кусаться  от  страха   (по-немецки
таких  животных   называют  "ангстбайсер"),   но  к   хозяину
волчонок привязывается  и полагается  на него  точно так  же,
как щенок.   Если речь идет  о самке, которая  при нормальном
ходе  событий,  вырастая,  начинает воспринимать самца-вожака
как "хозяина", опытным  дрессировщикам иногда удается  занять
место   такого   вожака   в   тот   период,   когда   детская
зависимость   самки   сходит   на   нет,   и   таким  образом
обеспечить  себе  ее  привязанность  и  в  дальнейшем.   Один
венский  полицейский  сумел  добиться  такой  преданности  от
своей  знаменитой  волчицы  Польди.  Но того, кто воспитывает
волка-самца,  ждет  неминуемое  разочарование  -  как  только
волк становится взрослым,  он внезапно перестает  подчиняться
хозяину и держится абсолютно  независимо. В его поведении  по
отношению  к  бывшему  хозяину  не  проявляется  ни злобы, ни
свирепости -  он по-прежнему  обходится с  ним как  с другом,
но  ему  больше  и  в  голову  не  придет  слепо повиноваться
хозяину, и, возможно, он  даже попытается подчинить его  себе
и стать вожаком. Учитывая  силу волчьих зубов, не  приходится
удивляться,  что  эта  процедура  иногда приобретает довольно
кровавый характер.
    То же произошло  с динго, которого  я взял на  пятый день
его  жизни,  подложил  к  кормящей  собаке  и  воспитывал, не
жалея времени и сил.  Эта дикая собака не  пыталась подчинить
меня себе  или искусать,  но, став  взрослой, она  постепенно
утратила прежнюю послушность,  причем происходило это  весьма
любопытным образом. Пока мой динго был щенком, его  поведение
ничем не отличалось  от поведения обыкновенной  собаки. Когда
я наказывал его за какую-нибудь провинность, он выражал  свое
раскаяние  на   обычный  собачий   манер,  то   есть  пытался
умиротворить разгневанного  хозяина выражениями  покорности и
мольбы, причем  успокаивался, только  когда добивался  ласки,
означающей прощение.  Однако, когда  ему исполнилось  полтора
года, его поведение коренным образом изменилось - он все  еще
без  сопротивления  принимал  наказание,  даже побои, но едва
все  кончалось,  как  он  встряхивался,  дружески  вилял  мне
хвостом и  убегал, приглашая  меня погоняться  за ним.  Иными
словами, наказание  никак не  влияло на  его настроение  и не
производило на  него ни  малейшего действия,  вплоть до того,
что он мог тут  же повторить преступление, за  которое только
что понес  справедливую кару,  например, вновь  покуситься на
жизнь одной из самых ценных  моих уток. В том же  возрасте он
утратил всякое  желание сопровождать  меня во  время прогулок
и просто  убегал, куда  хотел, не  обращая никакого  внимания
на  мои  команды.  Тем  не  менее  я  должен подчеркнуть, что
пользовался самым  теплые его  расположением, и,  когда бы мы
ни встречались, он  приветствовал меня с  соблюдением полного
собачьего церемониала. Не  следует ждать, что  дикое животное
будет  обходиться  с  человеком  иначе,  чем с особями своего
вида.  Мы  еще   вернемся  к  этому   вопросу,  когда   будем
рассматривать отношения  между людьми  и кошками.  Мой динго,
совершенно несомненно,  питал ко  мне самые  горячие чувства,
но покорность и послушание тут просто ни при чем.
    Одомашненные  собаки,  в   которых  преобладает   шакалья
кровь,  всю  жизнь  остаются  в  той же зависимости от своего
хозяина,  в   какой  находятся   молодые  дикие   собаки   от
взрослых.   И это  не единственная  детская черта,  которую в
отличие  от  дикой  собаки  они  сохраняют  до  конца  жизни.
Коротка  шерсть,  хвост  кольцом  и висячие уши, свойственные
многим  породам,  а  главное,  укороченная морда и выпуклость
черепа,  которые  мы  уже  видели  у  торфяной  собаки (Canis
familiaris  palustris),  -  эти  черты  характеризует у диких
форм  только   молодых  животных,   но  у   домашней   собаки
сохраняются на протяжении всей ее жизни.
    Как    и     большинство    характерологических     черт,
инфантильность  может  быть  и  достоинством  и недостатком -
все зависит от степени.  Собаки, полностью ее лишенные,  хотя
и интересны своей  независимостью, хозяину особой  радости не
доставляют, так  как они  неисправимые бродяги  и лишь  время
от  времени  снисходят  до  посещения  дома  своего владельца
(слово  "хозяин"  тут  явно  не  подходит). С возрастом такие
собаки  часто   становятся  опасными,   так  как,    лишенные
типичной собачьей покорности,   они могут искусать или  сбить
с ног  человека, словно  другую собаку.  Однако, осуждая  дух
бродяжничества  и  сопутствующее   ему  отсутствие   верности
хозяину или месту, я  должен добавить, что избыток  юношеской
зависимости может, как  ни странно, привести  почти к тем  же
результатам, к каким приводит полное ее отсутствие.
    Хотя  у  большинства  наших  домашних  собак  истоки   их
преданности  лежат  именно  в  этой,  до  известной   степени
сохраняющейся     инфантильности,     избыток     ее     дает
противоположную  картину.  Такие  собаки  чрезвычайно ласковы
со своими хозяевами - а  заодно и со всеми другими  людьми. В
"Кольце царя  Соломона" я  уже сравнивал  этот тип  собак   с
избалованными  детьми,  которые   каждого  мужчину   называют
"дядей"  и  любому   незнакомому  человеку  навязывают   свою
непрошеную дружбу.  И дело  не в  том, будто  такая собака не
знает своего  хозяина, -  наоборот, она  радуется его приходу
и  приветствует  его  более  восторженно,  чем  других, после
чего   охотно   убегает   с   первым   встречным.    Подобная
неразборчивая  дружелюбность  ко  всему  роду  человеческому,
несомненно,  порождается  сильнейшей  инфантильностью  -  это
доказывается  всем  строем  поведения  подобных  собак.   Они
всегда излишне склонны к  игре, и много времени  спустя после
того, как  им исполнится  год и  все их  нормальные ровесники
успеют  давно  остепениться,  они  все  еще  грызут хозяйские
шлепанцы и наносят смертельные  раны занавескам, а главное  -
сохраняют  рабскую  покорность,  которая  у  других собак при
взрослении  быстро  сменяется  здоровой  уверенностью в себе.
Полаяв  из  чувства  долго  на  незнакомого  человека,  такая
собака  угодливо  валится  перед  ним  на  спину,  стоит  ему
строго заговорить с  ней. И тот,  кто держит ее  поводок, для
нее уже грозный и всемогущий хозяин.
    Счастливая  середина  между  слишком  зависимой и слишком
независимой  собакой  -  это  и  есть идеал истинно преданной
собаки. Этот идеал встречается далеко  не так часто и уж,  во
всяком случае, гораздо  реже, чем кажется  среднему владельцу
собаки.
    Определенная    степень    непреходящей    инфантильности
необходима, чтобы  собака питала  к своему  хозяину любовь  и
преданность, но ее избыток  заставляет собаку так же  покорно
обожать  всех  людей  без  разбора. Поэтому лишь относительно
немногие собаки будут  действительно защищать своего  хозяина
от хулигана: хотя они вовсе не остаются равнодушными к  тому,
что на  хозяина кто-то  напал, однако  человек вообще внушает
им  благовейное  почтение,  и  они   не в состоянии причинить
ему вред.
    Преданность собак, принадлежащих  к тем породам,  в жилах
которых  течет  какая-то  для  волчьей  крови,  принципиально
отлична  от  преданности  наших центрально-европейских пород,
ведущих, по-видимому,  свое происхождение  непосредственно от
шакалов.  Вряд  ли  существуют  породы,  восходящие  прямо  к
волкам:  есть  все  основания  считать,  что  человека  в  то
время, когда  он начал  селиться в  арктических областях, где
вошел   в   соприкосновение    с   тундровым   волком,    уже
сопровождали  собаки  шакальей  крови.  Скрещивание  волков с
домашними  собаками  северных  народов  произошло,  очевидно,
сравнительно  поздно   и  уж,   во  всяком   случае,  гораздо
позднее,  чем  первое   приручение  шакала.  Поскольку   волк
сильнее  и   выносливее,  могла   возникнуть  потребность   в
породах  со  значительным  преобладанием  волчьей  крови,   а
свирепость и неукротимость,  вероятно, не слишком  беспокоили
обитателей  Крайнего  Севера  -  прирожденных дрессировщиков,
умеющих   справляться    с   самыми    независимыми    псами.
Непосредственным  результатом  этого  большого и сравнительно
недавнего   прилива   волчьей   крови   явилось   значительно
ослабление  в  "волчьих"  породах  черт  одомашненности,  и в
частности,  непреходящей   инфантильности.   Она   заменяется
зависимостью  совсем  иного   типа,  которая  обязана   своим
происхождением   специфически   волчьим   особенностям.  Если
шакал в  основном ест  падаль, то  волк -  настоящий хищник и
зимой  нуждается  в  помощи   своих  собратьев,  охотясь   на
крупных травоядных - его единственный корм в эту пору года.
    Чтобы  обеспечить  себя  достаточным  количеством   пищи,
волчья  стая  вынуждена   покрывать  большие  расстояния,   а
результаты охоты зависят от  взаимной поддержки в те  минуты,
когда ее членам  удается затравить дичь.  Строгая организация
стаи,  беззаветная   преданность  вожаку   и   безоговорочная
взаимная  выручка   -  вот   необходимые  условия   успешного
выживания  этого  вида  в  тяжелой  борьбе  за существование.
Такие волчьи  свойства полностью  объясняют сущность   весьма
заметных различий  в характере  "шакальих" и  "волчьих" собак
- различий,  очевидных для  всех, кто  по-настоящему понимает
собак.   Первые   относятся   к   своим   хозяевам   как    к
собакам-родителям, вторые видят в  них скорее вожаков стаи  и
ведут себя с ними соответственно.
    Покорности  инфантильной   шакальей  собаки   у   волчьей
собаки соответствует гордая  "мужская" лояльность, в  которой
подчинение  играет  весьма  малую  роль, а рабская покорность
-  никакой.  Волчья  собака  в  отличие  от шакальей вовсе не
видит в  хозяине чего-то  вроде помеси  отца и  бога, для нее
он  скорее  товарищ,  хотя  ее  привязанность  к нему гораздо
прочнее  и  не  переноситься   с  легкостью  на   кого-нибудь
другого.  Это  "однолюбие"  развивается  в  молодых   волчьих
собаках весьма  своеобразно -  в определенный  момент детская
зависимость   от   родителей    четко   сменяется    взрослой
преданностью вожаку стаи,  причем это происходит,  даже когда
щенок   растет    в   изоляции    от   себе    подобных,    а
"собака-родитель" и "вожак стаи" воплощены в одном человеке.


        СОБАЧЬИ ЛИЧНОСТИ


    В  этой   главе  я   попытаюсь  на   конкретных  примерах
проиллюстрировать,   каким    образом   упоминавшиеся    выше
характерологические   черты   проявляются   в  индивидуальных
особенностях отдельных  собак. При  этом я  буду исходить  из
общего  деления  собак  на  две  противоположные  группы   по
признаку либо  полного сохранения  детской зависимости,  либо
столь   же   полного    ее   отсутствия    в   сочетании    с
соответствующей   степенью   преданности   вожаку   со  всеми
вытекающими отсюда последствиями.
    Я  начну  с  рассказа  о  собаке,  чья  на  первый взгляд
трогательная  детская  привязанность   к  хозяину   принимала
настолько преувеличенные  формы, что  это был  уже не  пес, а
какая-то  пародия.  Речь  пойдет  о  таксе  по  кличке Кроки,
которую  подарил  мне  добрый  дядюшка, плохо разбиравшийся в
животных.  Я  был  тогда  еще  совсем маленьким мальчиком, но
уже  заядлым   натуралистом.  Кличку   Кроки  песик   получил
потому,     что     мой     добрый     родственник    сначала
облагодетельствовал  меня  крокодильчиком,  но  тот   наотрез
отказывался есть  (мне не  удавалось нагревать  мой террариум
до нужной  температуры), и  мы обменяли  его в  зоологическом
магазине  на  животное,  наиболее  напоминавшее его внешне, -
на  аристократическую  таксу  с  очень  длинным  туловищем  и
очень  короткими  лапами.   Этот  кобелек  действительно  был
похож  на  крокодила,  его  отвислые  уши  подметали  пол   в
буквальном смысле слова.
    Его  отличало  ласковое  дружелюбие:  и  при  первой   же
встрече  он   приветствовал  меня   как  давно    потерянного
хозяина. Конечно, это мне  очень льстило, пока я  не заметил,
что Кроки точно так же  встречает всех и каждого. Его  томила
бурная  любовь  ко  всему   роду  человеческому  без   всяких
исключений.  Он  никогда  ни  на   кого  не  лаял  и,   хотя,
возможно,  я  и  мои  близкие  нравились ему больше остальных
людей,  без  колебаний  следовал  за  первым  позвавшим   его
человеком, если  нас не  оказывалось поблизости.  С возрастом
Кроки  не  избавился  от  своей  страсти,  и  нам   постоянно
приходилось  уводить  его  из  соседних  и не соседних домов,
куда   он   отправлялся   погостить.   В   конце  концов  моя
двоюродная сестра, питавшая  слабость к этой  красивой таксе,
взяла  ее  к  себе,  и  Кроки  обосновался  к нее в Гринцинге
(пригороде  Вены),  где  продолжал  вести  тот  же рассеянный
образ жизни. Он на самые  разные сроки поселялся то у  одних,
то у других знакомых, и  несколько раз его крали и  продавали
простодушным  людям,  которых   пленяла  его   "преданность".
Возможно,  крал   Кроки  один   и  тот   же  вор,    который,
ознакомившись  с  его  привычками,  сделал  из  него   статью
постоянного и довольно приличного дохода.
    Диаметральной противоположностью этой  такте я назвал  бы
Волка,  одну  из  двух  собак,  которые  живут  у нас сейчас.
Впрочем, вряд  ли можно  сказать, что  он "живет  у нас". Это
типичная  независимая  волчья  собака,  в  характере  которой
нет  ни  капли  инфантильности,  и  она  никому не подчинена;
собственно  говоря,  Волк  явно  считает  себя  вожаком нашей
"стаи".  Объяснение  его  характера  кроется  в  истории  его
жизни.
    Период,   когда   волчья   собака   навеки   отдает  свою
привязанность    одному     какому-то    человеку     (период
"запечатления"),  наступает   у  нее   сравнительно  рано   -
примерно на пятом месяце  жизни.  Мне как-то  пришлось дорого
заплатить за  свою неосведомленность  в этом  вопросе. Первую
нашу суку чау-чау я купил  в подарок жене ко дню  рождения и,
желая  сделать  ей  сюрприз,  попросил  мою двоюродную сестру
подержать  щенка   (которому  было   около  шести    месяцев)
оставшуюся  неделю  у  себя.  Хотите  верьте,  хотите нет, но
этих  семи   дней  оказалось   достаточно,  чтобы   маленькая
чау-чау раз и  навсегда отдала свою  любовь моей кузине,  что
несколько  снизило  ее   подарочную  ценность.  Хотя   кузина
бывала  у  нас  редко,  упрямая  чау-чау  явно  считала своей
законной  владелицей  ее,  а   не  мою  жену.   Правда,   она
постепенно   привязалась   к   жене,   но,   несомненно,  эта
привязанность была бы  куда более горячей,  если бы я  принес
ее  из  питомника  прямо  домой.  Даже  много  лет спустя она
охотно ушла бы от нас к своей первой "хозяйке".
    Период,  во  время  которого  такая  собака выбирает себе
хозяина, может миновать бесплодно, если она будет  оставаться
в питомнике  слишком долго  либо по  какой-то другой  причине
для нее не найдется подходящего  хозяина. И в том и  в другом
случае  складывается   своеобразный,  абсолютно   независимый
собачий характер,  олицетворенный, в  частности, в  Волке. Он
родился вскоре  после окончания  второй мировой  войны, когда
остро  ощущалась   нехватка  продовольствия,   но  моя   жена
сохранила его,  чтобы сделать  мне подарок,  так как  думала,
что я вот-вот вернусь  домой. К несчастью, вернулся  я далеко
не так скоро,  и Волку в  период запечатления не  к кому было
привязаться. Его маленькая сестра  жила (и до сих  пор живет)
в  соседней  деревне   у  трактирщика,  страстного   любителя
собак,  особенно  чау-чау.  Волк  довольно скоро отыскал свою
сестру  в  роскошном  новом  доме  и  в возрасте семи месяцев
переселился  туда.  Одновременно,  используя свойственное ему
надменное обаяние,  он втерся  минимум в  два других  дома, и
было  время,   когда  четыре   семьи  наивно   считали   себя
единственными  хозяевами  этого  великолепного  пса.  Когда я
наконец вернулся домой,  Волку исполнилось уже  полтора года.
Держась с ним тактично  и ненавязчиво, я сумел  завоевать его
доверие настолько, что он  по доброй воле сопровождал  меня в
далеких   прогулках,    хотя    я,   безусловно,    не    мог
гарантировать,   что   ему   вдруг   не   взбредет  в  голову
расстаться  со  мной  и  отправиться  по каким-то другим свои
делам. Он  послушно бежал  за моим  велосипедом, только  если
мне  удавалось  заманить