Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   Домашний очаг
      Сухомлинский В.А.. Сердце отдаю детям -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
уг, не смогу прийти сегодня в лес, ибо озноб объял меня. Через несколько дней приду к тебе. А пока будь здоров и благословен. Я лежу в постели. Я рада, что смогу весь день без помех думать о тебе. -- И велела я Киле послать письмо. И взяла Киля письмо и спросила: кому? Учителю? -- И я ей в гневе ответила: прочти и узнаешь, -- а Киля читать и писать не умеет. И заговорила Киля: не гневайся, пташка моя, он же стар, а ты молодая да свежая, только что от груди отнятая, не ревматизм бы мой, я бы тебя на руках носила. Но ты подумай, что делаешь, и вообще зачем тебе мужчины? -- Ладно, ладно, ладно, -- воскликнула я со смехом, -- поспеши послать письмо, потому что время не терпит. -- И сказала она: ведь ты еще чаю не пила, сейчас принесу тебе теплой воды, и умоешь ручки и горячего попьешь. -- И принесла Киля воды. Озноб почти прошел, одеяла согрели тело, и мои усталые члены как увязли в простынях. Голова горела, и жар был приятен, и глаза пылали, горели в орбитах. И все же хорошо было на душе, и мысли ублажали меня. -- Смотри, вода остынет, -- воскликнула Киля, -- а я нарочно принесла горяченького. И все это от раздумий твоих и сердечных волнений. -- Засмеялась я, и приятная усталость приумножилась. Успела я воскликнуть: письмо не позабудь, -- как приятный сон сковал мои веки. День склонился к закату, и Минчи Готлиб пришла и сказала: слыхала я, что приболела ты, вот я зашла тебя проведать. -- Знала я, что отец послал ее, и скрыла я свои мысли и сказала: простыла я, но уже прошло. -- И вдруг взяла я ее за руку и глянула ей в глаза и сказала: почто молчите, госпожа Готлиб? -- И сказала Минчи: да мы же говорим без умолку. -- Хоть говорим без умолку, но главного не сказали. -- Главного? -- воскликнула Минчи в изумлении. А потом сердито сказала: думаешь, пришла я сюда поздравить тебя с помолвкой? -- Положила я руку на сердце, а другую протянула к ней и воскликнула: почему же не поздравите меня с помолвкой? -- И Минчи нахмурила лоб и сказала: ты же знаешь, Тирца, что очень дорог мне Мазал, но ты юная барышня, а ему под сорок. Но хоть молода ты, но сердцем понимаешь, что через несколько лет он будет как сухой дуб, а прелесть твоей юности лишь умножится. -- Услышала я ее речи и воскликнула: знаю, что вы собираетесь сказать, но я свой долг выполню. -- Долг? -- воскликнула госпожа Готлиб в растерянности. -- Долг верной жены, любящей своего мужа, -- ответила я и последние слова выделила. На миг смолкла госпожа Готлиб, а потом отверзла уста и спросила: когда вы встречаетесь? -- Взяла я часы и сказала: если не дошло до него мое письмо, значит, ждет он меня сейчас в лесу. -- И сказала она: в лесу он не ждет, так как наверняка и он простудился. Кто знает, может, и он лежит в постели. И впрямь как малые дети вы себя ведете, я просто ушам своим не поверила. -- Испугалась я и воскликнула: он болен? -- И сказала она: откуда мне знать, болен ли. Думаю, что болен, ведь вы как дети малые себя ведете, в летнем платье ты вышла в лес в зимний день. -- Нет, -- воскликнула я, -- весеннее платье в весенний день надела я. -- И сказала она: не хотела я тебя обидеть, говоря, что летнее платье надела в зимний день. Удивилась я, что и Минчи, и отец говорили намеками. И все же не прошла моя радость. Я все еще витаю в мыслях своих, а госпожа Готлиб сказала: странная у меня роль, дружок, роль злой тетки. Но что поделаешь. Я думала, что дурь молодой девчонки тебя дурит. Однако... -- И Минчи не договорила фразы, и я не спросила, что "однако". Еще с полчаса сидела со мной Минчи и, уходя, поцеловала меня в лоб. И новый вкус был в этом поцелуе. Сжала я госпожу Готлиб в своих объятиях. -- Ах ты, проказница, -- воскликнула Минчи, -- растрепала мне прическу. Отпусти, поправлю. Взяла Минчи зеркальце и как расхохочется. -- Что вы хохочете? -- спросила я с обидой. И дала мне Минчи зеркало. И вижу я, что все зеркало исцарапано, потому что выцарапала я на серебре имя Акавии Мазала бессчетное число раз. Неделя миновала, а Мазал не пришел меня проведать. То гневалась я на него за его трусость, что отца моего он боится, то боялась, что болен он. Не спрашивала я отца и не хотела говорить с ним об этом. И вспомнила я легенду о дочери графа, что влюбилась в простого человека, а отец запретил ей. И заболела дева до самой смерти, и увидели лекари, что тяжела ее немочь, и сказали: немочь ее смертельна, и нет ей исцеления, ибо изнемогает от любви она. И тогда пришел отец ее к любовнику и умолял, чтобы тот взял его дочь в жены. Так я лежала в постели, и разные сцены увлекали мое воображение. И лишь повернется дверь на петлях, как спрашиваю: кто это? Сердце заходится, и голос мой как голос мамы в дни ее болезни. И однажды сказал мне отец: врач говорит, что вернулись к тебе силы. -- Завтра выйду, -- сказала я. Сказал он: завтра? -- И нахмурил лоб. -- Повремени еще два-три дня, а потом уж выходи, кто знает, не повредит ли тебе, не дай Бог, свежий воздух. А через три дня нам есть куда идти, подожди тут до годовщины смерти матери, и тогда вместе пойдем на ее могилу. И господина Мазала там встретишь. -- И повернулся отец, чтобы уйти. Ошеломлена я была и изумлена, услышав сие: откуда ведомо отцу, что Мазал будет там? Неужто встречались? А если встречались, то миром ли? И почему не приходит Акавия проведать меня? И что будет? Я расчувствовалась так, что зубы застучали, и испугалась я, что снова заболею. -- Почему не ответил Акавия на мое письмо? -- крикнула я. И вдруг замерло сердце, не думала я и не рассуждала, укрыла свое горящее тело и закрыла глаза. Подумала я: тот день еще далек, высплюсь покамест, а милостивый Господь сделает так, как Ему угодно. Что было со мной потом, не ведаю, ибо много дней лежала я на смертном одре. А потом открыла я глаза и вижу: Акавия, сидит он на стуле, и лик его озаряет светлицу. Засмеялась я в смущении, и он засмеялся добрым смехом. В этот миг отец вошел в спальню и воскликнул: благословенно Имя Господне. И подошел ко мне и поцеловал меня в лоб. Простерла я руки и обняла и расцеловала его и сказала: отец, отец, милый отец, -- но отец остановил меня и сказал: успокойся, зеница ока моего, успокойся, Тирца, подожди несколько дней, а потом уж говори, сколько заблагорассудится. После полудня пришел старый врач. Увидел меня, погладил по щеке и сказал: молодчина. И впрямь выкарабкалась, и теперь все лекарства на свете ей вреда не принесут. И Киля воскликнула с порога спальни: да будет благословенно Имя Господа. Миновала зима(39), и я обрела избавление. В канун субботы Утешения(40) в августе праздновали мою свадьбу. С десяток человек позвали на венчание. Только с десяток пришло, но весь город гудел, потому что таких 39 ...Миновала зима, и я...-- парафраза-перевертыш слов Исремии (8:20): "Миновало лето, а мы не обрели избавления". 40 Суббота Утешения -- суббота после 9-го дня месяца Ава, когда в синагогах читают слова Исаии, 40: "Утешьте народ мой". Так завершается грустный полутраурный летний период еврейского календаря, соответствующий дням осады Иерусалима при Навуходоносоре (586 до н.э.) и при Тите (в 71 г. н.э., через полтысячелетия, но в те же дни) и завершающийся датой разрушения Храма -- 9 числа месяца Ава. Храм подобен кольцу, которым Господь Бог обручился с Израилем, говорят экзегеты, и Утешение -- намек на мессианское утешение, когда возвратится кольцо-Храм. Наш рассказ можно понимать (и для этого есть основания) и как притчу о мессианском утешении и избавлении, где однажды нарушенный обет обручения восстанавливается в новом поколении. Тема нарушенного обета обручения часто встречается у Агнона, и она обычно связана с образом Храма и Страны Израиля -- кольца между Господом и Израилем. Неслучайна и суббота -- каббалисты совокуплялись со своими женами в субботнюю ночь, ночь соития небесных сфер. Намеки рассеяны повсюду -- тема матери Мазала, возвращающейся к Богу Израиля после поколений иноверия, стремление юного Ландау к Земле Израиля напоминают нам о другом плане рассказа. Ибо, видимо, не суждено (а может, и не нужно) человеку приблизиться к мессианскому утешению на земле паче того, как приблизился герой Агнона Акавия Мазал. простых свадеб не бывало в нашем городе. А по исходе субботы уехали мы из города на дачу. Поселились в дому у вдовы, она нам готовила завтрак и ужин, а обедали мы у молочника в деревне. Трижды в неделю приходило письмо от отца, и я много писала. Где ни увижу открытку с видом -- пошлю отцу. Акавия не писал, не считая приветов. Но в каждом привете был новый нюанс. Пришло письмо от Минчи Готлиб, мол, нашла нам новый дом. И на листе нарисовала она вид дома и расположение комнат. И спросила Минчи, снять ли дом для нас, чтобы он был готов к нашему приезду. Два дня прошло, а мы не отвечали ей. А на третий день с утра были гром и молния и сильный ливень. И спросила нас хозяйка, не затопить ли печку. Рассмеялась я и сказала: ведь не зима же на дворе. И сказал Акавия женщине: коль забрало солнце свой жар, трижды сладостен свет печи. И сказал Акавия: ответим сегодня госпоже Готлиб на ее письмо. А что ответим? -- спросила я. -- Что ответим? -- воскликнул муж и сказал: давай поучу тебя логике, и поймешь, что ответить. Вот письмо написала госпожа Готлиб, что нашла нам дом, и мы не удивились письму, потому что нужен нам дом, а дом, она говорит, красивый, а она женщина со вкусом, да и друг нам, а значит, можно положиться на ее мнение. -- Если так, напишу я ей, что дом нам подходит. -- Погоди, -- сказал Акавия, -- я слышу стук. И вот пришла хозяйка разжечь печку и рассказала нам, что и она, и ее отцы и деды родились в этом селе и что никогда она не оставит родное село, тут она родилась, тут выросла и тут умрет. Не может она умом дойти, как нормальный человек уедет из родного города и пустится бродить по свету. Есть у тебя дом -- вот и живи в нем. И сказала она: нравится тебе сад соседа -- посади себе такой же. Неужто воздух у соседа лучше, чем у твоей околицы? Муж улыбнулся ее словам и сказал: верны ее речи. Дождь кончился, но земля еще не просохла. У нас в комнате пылал огонь в печурке, сидим мы в комнате, и тепло нам. И сказал мне муж: от удовольствия мы совсем про дом забыли. Выслушай мой совет и скажи, по вкусу ли он тебе. Мой дом ты знаешь, а если он мал, пристроим еще комнату, и будет нам где жить. И сейчас напишем Минчи Готлиб письмо с благодарностью за ее заботы. И написали мы письмо с благодарностями Минчи, а отцу я сообщила насчет дома. Но не понравилась отцу наша задумка, потому что дом Акавии -- крестьянская изба. И все же починил отец этот дом и пристроил нам еще одну комнату. Прошел месяц, и мы вернулись. Дом пленил меня. Хоть он такой же, как все избы, но дух в нем иной. Пришли мы домой, а там цветок в горшке и свежий пирог на столе благоухают: принесла их Минчи к нашему приезду. И комнаты красивые, добротные, видно, что руки хорошей хозяйки прошлись здесь и все украсили. И горенку для прислуги пристроили, хоть нет пока прислуги в доме. Послал нам отец Килю, а я отослала ее обратно. Обедали мы у отца, пока не нашлась прислуга, -- в полдень придем, а к вечеру возвращаемся домой. А после Кущей поехал отец в Немецкую землю -- рассчитаться с сотоварищи и к врачам зайти. Поселился он в Висбадене, как посоветовали ему врачи. А Киля перешла к нам -- помочь мне по хозяйству. А потом нашлась девица в услужение, и Киля вернулась в дом отца. Только на два-три часа в день приходила служанка, а не на весь день. И подумала я: как мне в одиночку справиться с домашними заботами. Но потом поняла я, что лучше приходящая прислуга, чем прислуга на весь день, потому что она окончит работу и уйдет, и никто не мешает мне говорить со своим мужем, когда заблагорассудится. Пришла зима. А у нас в дому дрова и картошка. Муж писал книгу об истории евреев нашего города, а я стряпала вкусные и полезные кушанья. А после еды мы гуляли или читали книжки. И радовалась я, что у меня -- свой дом. Но неровен час. Надоела мне стряпня. Намажу хлеб маслом и подам мужу на ужин. А если прислуга не сготовит обеда -- остаемся без обеда. Даже легкую еду и то трудно мне стало готовить. И раз в субботу не пришла прислуга, а я сидела в мужниной светлице, потому что только одну печь натопили мы в тот день. Сидела я недвижно, как камень. Знала я, что не будет работать муж, пока я сижу с ним, привык он работать, когда никого нет в светлице, и все же не встала я и не вышла и с места не сдвинулась, потому что сил встать не было. У мужа в светлице разделась я и ему велела сложить одежду. Дрожала я от страха, что подойдет он ко мне, так я стыдилась. А госпожа Готлиб сказала: пройдут первые три месяца, и тебе полегчает. А я не ведала покоя, мужняя беда томила меня, ведь он прирожденный холостяк, и зачем я украла его спокойствие. И хотелось мне умереть, что я так подвела Акавию. И молилась я днем и ночью, чтобы послал мне Господь дочь, и она бы позаботилась о муже после моей смерти. Вернулся отец из Висбадена. Дело он свое оставил, только два-три часа в день проводил с человеком, что купил его торговый дом, чтобы не томиться от безделья. А по вечерам приходил он к нам, только в дождливые вечера не приходил, потому что запретили ему врачи выходить в дождь. И с собой он приносил апельсины или бутылку вина или книжку из шкала в дар мужу. И рассказывал нам последние известия, потому что читал отец много газет. Иногда спрашивал он мужа, как продвигается его труд. Смущался отец говорить с ним. Иногда расскажет отец о больших городах, где он бывал в своих поездках, а Акавия слушает как деревенщина. Тот ли это студент, что пришел из Вены и рассказывал маме и ее отцу о всех чудесах стольного града? Как я радовалась, что беседуют они. И на память приходили беседы Иова с друзьями. Этот говорит, а тот отвечает ему. И так каждый вечер. А я стояла на страже, чтобы, не дай Бог, не разразилась словесная война между отцом и мужем. И ребенок в чреве моем растет со дня на день. И о нем все мои помыслы. Распашонки сшила младенцу и колыбельку купила я. И повитуха приходит время от времени проведать меня. Я уже почти мать. Стужа ночи кружит прелесть света. А мы сидим в дому, и в дому свет и жар. Акавия отложил записи, подошел и обнял меня. И замурлыкал колыбельную. И внезапно как облачко пробежало по его лицу, и стих он. Не спросила я, почему облачко. Обрадовалась я, что пришел отец и принес туфельки и красный чепец в дар младенцу. -- Спасибо, деда, -- пропищала я детским голосом. Сели мы к столу и поужинали. И отец соизволил отведать моих кушаний. И говорили мы о младенце. Гляну я в лицо мужа, гляну в лицо отца, увижу этих двух мужчин, и хочется мне рыдать, рыдать в маминых объятиях. Дело ли в облаке мужа или в духе женщины? А отец и муж привечают меня, в любви и сочувствии подобны друг другу. У лиха семьдесят лиц, у любви один лик. Вспомнила я о ребенке Готлибова брата: пришел Готлиб в дом к брату, а жена его сидит с сыном, и взял Готлиб ребенка на руки и стал забавляться с ним, и тут вошел его брат в комнату. Посмотрел ребенок на него и на его брата, отвернулся, обхватил маму ручонками и зарыдал. Завершилась летопись Тирцы. В опочивальне по ночам, пока работал мой муж над своим трудом, а я боялась помешать ему, сидела я одиноко и писала эту летопись. И иногда говорила я себе: о чем я пишу летопись, что нового я увидела и что следует мне поведать другим? И сказала я, что нашла я успокоение в писании своем и написала я все, что написано в этой книге.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору