Москве.

Л. Толстой.

        "62. 1894 г. Октября 11."

11/X, 94. СПб. Фуршт., 50, 4.

  Покорно благодарю  Вас,  Лев  Николаевич,  за  Ваши  ответные  строки и за
присланную книжку Манассеиной.  Вполне согласен с Вами, что возражать на эту
книжку  не  следует,  но  сама  по  себе она мне интересна и знакома.
Некогда что-то очень на это похожее сочинял Гречулевич, познаниями которого,
кажется, воспользовался Саблер, и, вероятно, таким образом вышло это "merci".
Надо думать,  что это и есть те  громы,  которые  они  выдвинули  бы  против
неприятных им толкований,  если бы их высокое о себе понятие допустило их до
состязания с разумом.  Теперь я не сомневаюсь в происхождении этой книги,  и
она мне интересна как образец того, на чем думают укрепиться враги истинного
учения Христова.  Что Вы пишете о тщете доказательств, то тоже вполне верно,
и  я  давно уже наскучил себе этими разговорами и бегу от них,  но они всюду
слышатся,  и отмалчиваться от них иногда невозможно.  Но,  однако,  всячески
надо  воздерживаться  и  не  разводить  рацей  ни  с  кем  из тех,  кто ищет
"разглагольствий",  а не пользы душевной немедленно. Те и другие люди всегда
ясно видны,  и их можно узнать и различить. Книгу Вам возвращаю. Писали Вы о
ней в самом деле,  может быть,  напрасно:  это заставило говорить  о  ней  в
литературных  кружках  и  содействовало  ее  известности.  За  просьбу мою о
катехизисе,  пожалуйста,  простите меня:  я бываю часто очень спешлив и хотя
после о том часто сожалею,  но исправить себя не могу. Конечно, Вам неудобно
давать мне читать столь важное сочинение в недовершенном виде. Сочинение это
самое важное из всего, что Вы написали, и его надо совершить в неспешности и
покое.  Я жду его и удивляюсь, как Вы с этим делом справитесь! Должно
быть,  это можно выразить словами,  и всех лучше можете сделать это Вы, но и
Вам это не легко придется. Но только не пренебрегите и стилем. Тут это будет
иметь  большое  значение.  В  "Царстве Божием" и еще негде в последних вещах
чувствуются дописки,  сделанные на маржах и внесенные  в  текст  "силом".  В
катехизисе,  вероятно,  этого  не  будет,  ибо  это вредит силе впечатления.
Помоги Вам Бог сделать это сочинение самым лучшим образом. Повидаться с Вами
и  побеседовать  не  наспех,  для моей душевной пользы,  я чувствую огромную
потребность,  и так как мне теперь несколько  лучше  и  я  сделал  кое-какие
работки,  то  могу  дозволить себе душевный праздник.  Если позволит Бог,  я
думаю просить друзей нанять мне 2 комнаты на все святки и  хочу  приехать  в
Москву  с  моею  воспитанницею,  как только начнутся зимние каникулы в Annen
Schule, где она учится. Без нее я боюсь ехать, а у нее есть знакомство с Ив.
Ив.  Горбуновым и с Пошей. Я бы хотел пожить в Москве недели две и отдохнуть
с единомысленными людьми,  но сбудется ли это - еще не знаю,  а только очень
этого желаю, и время для этого самое удобное есть святки, когда свободна моя
провожатая, знающая припадки моей предательской болезни (грудной жабы). Если
можно  будет  дать  мне  тогда  познакомиться  там с катехизисом,  то Вы мне
дадите;  а если нельзя,  то я  просить  не  буду,  и  Вам  мне  не  придется
отказывать.  Знаю,  что у Вас был гр. Орлов, в доме тетки которого я живу, и
видел Варвару Николаевну Мак-Гахан, которая была у меня два раза и привозила
Ваше  письмо.  Она  очень  искренно усиливается "понять Ваше учение",  и,  к
сожалению,  это ей никак  не  удается.  Она  ищет  не  "разглагольствий",  а
"репортицы"  и,  вероятно,  будет  сбивчиво  изъяснять  то,  что без нее уже
известно в Америке.  Здесь она все заправлялась у  Саблера  и  очень  хотела
"изучать о.  Иоанна". Был у меня Петр Николаевич Ге и с женою своею, которая
читала мне то,  что она написала для  Стасова  о  Н.Н.Ге.  Мужу  ее  это  не
нравится,  и  он  не  хотел  бы,  чтобы  это  печаталось,  но  я  не мог его
поддерживать,  потому что это все-таки хоть  содержательно  и  воспроизводит
жизнь Ге,  а не счеты посторонних лиц между собою.  Простите меня, что я Вам
докучаю, и не лишайте меня своей нравственной поддержки.

Преданный Вам Николай Лесков.


        "Примечания"

  В примечаниях использованы следующие сокращения:
  Летописи - Летописи литературное музея кн. 12. М., 1948
  Лесков - Н.С.Лесков. Собрание сочинений в 11-ти т., М., 1956-1958
  Жизнь Лескова - Андрей Лесков. Жизнь Николая Лескова. В 2-х т., М., 1984
  Толстой - Л.Н.Толстой. Полное собрание сочинений в 90 томах.
  ЯПб - Яснополянская библиотека Толстого

  В обширном эпистолярном наследии Лескова (полностью еще не опубликованном)
переписка  с  Львом  Толстым  занимает  исключительное  место.   Подавляющее
большинство  корреспондентов писателя - издатели, редакторы журналов и газет
самых разных направлений,  публицисты,  критики,  богословы,  и меньше всего
среди  них  собратьев  по перу.  Так,  например.  А.С.Суворину Лесковым было
отправлено 75 посланий,  а Достоевскому - 3.  публицисту,  критику, издателю
П.К.Щебальскому - 46,  а Гончарову всего 4, В.А.Гольцеву - 13 а Писемскому -
6.  Но даже эта немногочисленная переписка посвящена в основном издательским
делам,  за исключением,  быть может, переписки с Писемским, в которой Лесков
касается его романов. С Толстым все было иначе. С ним, пожалуй, единственным
велся  подлинно  профессиональный диалог,  затрагивающий множество проблем -
писательских, религиозных, жизненных, экзистенциальных.
  Первое письмо  Толстому  Лесков написал 18 апреля 1887 года,  где высказал
свое "горячее желание видеться" с ним "в этом  существовании"  (желание  это
осуществилось:  спустя  два  дня  в Москве,  в Хамовническом доме писателя и
второй раз - в январе 1890 г.  в Ясной Поляне). Последнее было отправлено им
11  октября  1894  года.  До  нас  дошло  51  письмо  Лескова и 10 ответных,
московских  и  яснополянских.  Не  найдены  6  лесковских   посланий   и   7
толстовских.
  Настоятельная потребность в личном и эпистолярном общении с "высокочтимым"
выдающимся  современником  ощущалась  Лесковым  давно.  Он  как-то признался
Суворину: "Я люблю и почитаю этого писателя и слежу за его делом страстно...
Мне все приходится пробираться и побираться,  где бы можно сказать о Толстом
не банальное,  шаблонное слово" (*).  И в самом  деле  следил  пристально  и
неустанно,  и  неоднократно говорил нешаблонное слово,  выступая в печати со
статьями,  заметками  в  защиту  Толстого  от  его   несведущих   хулителей,
пристрастных,  бесконечно  далеких от постижения сути толстовских свершений,
его алчущего истины беспокойного духа.
  Впервые Лесков заявил о себе как стороннике идей Толстого, их защитнике, в
"отчете" под названием "Герои  отечественной  войны  по  гр.  Л.Н.Толстому",
посвященному  выходу  в  свет  пятого  тома  "Войны и мира",  и в дальнейшем
продолжал внимательно следить за "высокочтимым" мастером,  почти  на  каждую
его публикацию отзываясь в печати, и всякий раз не "шаблонно". "Власти тьмы"
посвящены Статьи "О драме Л.Н.Толстого и  ее  варианте".  "По  поводу  драмы
"Власть тьмы" ("Петербургская газета", 1887, No 38, с. 62). Он откликнулся и
на появление толстовского "Календаря с пословицами  на  1887  год",  на  его
народные рассказы и повесть "Смерть Ивана Ильича". Уже после смерти писателя
был  опубликован  его  очерк  "Рассказы  кстати"  ("По  поводу  "Крейцеровой
сонеты") ("Нива",  1899,  No 30).  Толстовиана, созданная Лесковым, отразила
всю сложность и многогранность его  восприятия  творчества  русского  гения.
Автор "Войны и мира" и "Исповеди" стал Лескову необыкновенно близок, дорог и
душевно необходим. "О Л.Н. мне все дорого и несказанно интересно, - писал он
В.Г.Черткову.  - Я с ним всегда в согласии,  и на земле нет никого,  кто мне
был бы дороже его.  Меня никогда не  смущает  то,  чего  я  с  ним  не  моту
разделять;  мне дорого его общее, так сказать, господствующее настроение его
души,  и страшное проникновение его ума.  Где есть у него слабости,  - там я
вижу его человеческое несовершенство и удивляюсь,  как он редко ошибается, и
то не в главном,  а в  практических  применениях,  что  всегда  изменчиво  и
зависит от случайностей" (**).

  (* Лесков. T. 11, с. 301. *)

  (** Там же, с. 356. **)

  Лесков вошел  в жизнь Толстого как духовный единомышленник,  благодарный и
искренний его почитатель,  в отличие от остальных собратьев не коривший  его
за "уход" от искусства, за небрежение своим призванием.
  Лесков пишет часта,  пространно, взволнованно, явно стремясь выговориться,
сказать многое о себе, о своем душевном состоянии, о своей работе, начатой и
завершенной,  о трудной издательской судьбе своих произведений.  Он  делится
своим    мнением   о   недавно   увидевших   свет   легально   и   подпольно
религиозно-философских трактатах Льва Толстого,  ни  разу  не  вспомнив  при
этом,  что  его  корреспондент  -  еще  и  замечательный прозаик и романист.
Толстой  пишет  реже,  сдержанней,  короче,  без  интимной  доверительности,
которой  проникнуты  послания  его  корреспондента.  На  эту  особенность их
переписки обратил внимание сын Лескова:  "С Толстым  бралась  чуждая  натуре
умягченность  тона.  Случались сбои.  Вообще же чувствовалась напряженность,
калейдескопичность  сообщаемых  злободневных  вестей,  слухов...  Неустанная
хвала  утомляла хвалимого.  Равновесие переписки утрачивалось.  Одна сторона
засыпала своими пространными письмами  другую.  Обнажался  письменный  крен"
(*).

  (* Жизнь Лескова. Т. II, с. 410. *)

  Л.Я.Гуревич так   разъяснила  возникшие  по  этому  поводу  у  А.Н.Лескова
недоумения:  "Отношение его к Толстому у меня на глазах.  Что  не  все  было
ладно  в  нем,  мне ясно.  И Толстой,  несомненно,  чувствовал это.  Толстей
говорил:  "Да,  он мне пишет иногда...  Только иногда дан тон какой-то... уж
слишком...  Неприятно бывает" (*).  А в дневнике 12 ноября 1890 года Толстой
записал: "получил вчера неприятно льстивое письмо Лескова" (**).

  (* Там же. *)

  (** Толстой. Т. 51, с. 104. **)

  На протяжении почти всей своей жизни Лесков страдал от одиночества,  чужой
среди литераторов,  чужой и демократической интеллигенции,  и консерваторам.
Толстой  -  писатель,  религиозный  философ,  родственный  по  "настроению",
духовными  исканиями  - помог осмыслить все то,  что тревожило,  наводило на
размышления,  но не оформилось,  не сложилось в концепцию. "Я сам подходил к
тому, что увидел у Вас, - не таясь, заявлял Лесков Толстому, - но у меня все
было в хаосе - смутно,  неясно, и я на себя не полагался, когда услыхал Ваши
раэъяснения,  логичные и сильные,  и все понял, будто как "припомнив", и мне
своего стало не надо,  а я стал жить в свете,  который увидал от  Вас...  Он
несравненно  сильнее  и ярче того,  в каком я копался сам своими силами".  И
прочтет яснополянский старец строки,  что благодаря ему  отправитель  письма
"утвердился  в  том,  до  чего  доходил,  но  на  чем  боялся остановиться".
Безусловно,  прав  его  биограф  -  "хвала  утомляла  хвалимого".   В   роли
наставника,  пророка,  провозвестника Толстой чувствовал себя неловко,  и от
этого ему было не по себе.  Но и Лесков прав. Многое из того, что он вычитал
в  трактатах  Толстого,  совпадало  с  тем,  что  роилось  в  его  сознании,
отражалось в картине русского быта,  воссозданного им  в  его  замечательной
прозе,  большой  и  малой.  Оба  писателя  не принимали официальную церковь,
мракобесие  ее  служителей.  Лесков  верил,  что   толстовское   "гениальное
истолкование  христианства"  способно  "соскрести  пометы и грязь купующих и
продающих".  Вот почему он так настойчиво убеждал Толстого продолжать работу
над новыми сочинениями такого рода,  как его трактат "Критика догматического
богословия".  "Мы даже слышали, что вы занимаетесь катехизацией христианской
веры...  это как раз есть то самое,  что нужно сделать и что нынче только вы
одни можете сделать".
  И тем  не  менее  громадное уважение,  с которым относился Лесков к своему
великому современнику,  никогда не  переходило  в  фанатическое  поклонение.
Лесков  никогда  не  был  толстовцем-догматиком.  "Он  последователь,  но не
слепой" (*), - заметил как-то Толстой.

  (* Фаресов А.И. Против течения, - СПб., 1904, с. 70. *)

  Лесков оспаривал  в  письмах  интерпретации  евангельских  текстов,  очень
критически относился к толстовцам,  к их общинам. "Я замечаю: в этом течении
опять преобладание теоризма,  - заявил он Черткову.  - От практики вашей  не
жду  никакого  прочного  успеха  и  в  деле  переустройства  общественного и
житейского сознания...  Я опасаюсь,  что все это движение  не  оставит  даже
следа   и   будет   приравнено  к  "наивным  затеям"  (*).  Лесков  не  стал
ортодоксальным приверженцем "очищенного христианства",  он относился к  нему
критически,  проявляя  во  всем  независимость и самостоятельность суждений.
Корил он и Толстого,  за то, что "для полноты своего нравственного облика не
отдал своего имения крестьянам". Pro и Contra слышатся в его высказываниях.

  (* Жизнь Лескова, Т. II. с. 404. *)

  Яснополянские ответы  Лескову  носят совсем иной характер,  они светские и
литературные.  После первого свидания с  петербургским  гостем  хозяин  дома
вынес такое благоприятное для него впечатление:  "Какой умный и оригинальный
человек" (*). Толстой пишет Черткову, прочитав лесковское "Сказание о Федоре
христианине  и  Абраме  жидовине":  "Статья  Лескова кроме языка,  в котором
чувствуется искусственность, превосходна. И по мне, ничего в ней изменять не
надо,  все  средства  употребить,  чтобы ее напечатали у нас как есть" (**).
Толстой сразу распознал в Лескове незаурядный  талант,  самобытную  личность
художника.  Он  внимательно,  вдумчиво читает тексты опубликованные и новые,
полученные от автора.  Почти все  рассказы  и  повести  его  восхищают,  ему
импонируют,  но в своих поэтических разборах он обязательно отметит языковые
погрешности, "излишества", "манерность", "кудреватость".

  (* Толстой. Т. 86, с. 49. *)

  (** Там же, с. 49. **)

  Годы сближения  с  Лесковым  отмечены  повышенным  интересом  Толстого   к
проблемам искусства,  раздумьями о его настоящем и его перспективах. Тревогу
у  Толстого  вызывало  снижение  уровня  некоторых  современных   писателей,
"безсодержательность",  "внимание к бессовестным пакостям".  В письме своему
корреспонденту Толстой констатировал;  "Вся  наша  беллетристика  всех  этих
Потапенок  положительно  вредна".  И для Толстого была очень важна встреча с
писателем такого уровня, как создатель "Полунощников".
  Переписка двух великих писателей - неотъемлемая часть нашей культуры, а их
долгий диалог,  уважительный,  бескомпромиссный,  доброжелательный, без дани
"низкой прозе",  мелочам бытия,  - поучительный урок для тех,  кто осознает,
что "гладким, жуирующим" писатель быть не должен.
  Печатается по изданию:  Толстой Л.Н. Переписка с русскими писателями в 2-х
т., т. II. М., Худ. лит., 1978, с уточнениями и дополнениями.

        "1"

  Вы на днях будете в Москве. - Толстой вернулся из Ясной Поляны в Москву 18
апреля.
  Он и Владимир Григорьевич Чертков...  - С Чертковым и Бирюковым Лесков был
знаком и находился с ними в переписке.
  Бирюков Павел Иванович - один из близких друзей Толстого.  После окончания
Морской  академии  служил  морским  офицером.  Под  влиянием учения Толстого
бросил службу,  "опростился", изменил образ жизни. Принимал активное участие
в  работе  издательства "Посредник".  Лесков познакомился с ним в конце 80-х
годов, когда он стал автором этого издательства и вначале относился к нему с
симпатией,  но  иронически  -  к его толстовству.  "В способность Бирюкова к
пахоте не верю. Если он пашет, то я жалею его бедную лошадь" (Жизнь Лескова.
Т. II. с. 413).
  Чертков Владимир Григорьевич - из знатного аристократического рода, служил
в  конногвардейском полку.  Увлеченный идеями Толстого,  изменил свою жизнь,
стал их активным  пропагандистом,  создателем  издательства  "Посредник",  а
затем  в  Лондоне  организовал  бесцензурное  издание  запрещенных  в России
сочинений Льва Толстого - "Свободное слово",  "Листки свободного слова". Был
убежденным   толстовцем,   преданным  и  близким  другом  писателя.  Лескова
связывали с ним деловые  отношений,  которые  впоследствии  изменились  (см.
письмо 17 и примеч. к нему). Сохранилось 49 писем Лескова к Черткову.
  Когда я могу у Вас быть...  - Свидание Толстого с  Лесковым  произошло  20
апреля.  "Какой  умный и оригинальный человек!" - заметил Толстой в письме к
Черткову (Толстой. Т. 86, с. 49).

        "2"

  Лекции Филиппа Алексеевича Терновского - вероятно,  речь идет о книге "Три
века христианства", Киев, 1877 (см. примеч. к письму 4).
  Здесь нет ни "Прологов,  ни Четьих Минеи... - У Толстого имелись "Пролог",
1875,  и  "Книга  житий святых",  5-е изд.  (ЯПб).  "Четьи Минеи - это стало
любимым моим чтением... Чтение это открывало мне смысл жизни", - признавался
Толстой в "Исповеди" (Толстой, Т. 23, с. 52).
  Севастийские мученики - христиане IV в.,  отказавшиеся от военной службы в
римских легионах.
  Нет ли у Вас церковной  истории  Гизелера  и  Гагенбаха   -  В  библиотеке
Толстого книг этих богословов нет.
  Профосами называли в  XVIII  в.  военных  парашников,  убиравших  в  месте
расположения  войск все нечистоты.  Они же - военные полицейские служители и
полковые палачи,  прозванные "прохвостами".  Официальные  документы  ("копий
казенной    переписки")    использованы   Лесковым   в   рассказе   "Антука"
(первоначальное название "Обозный палач". - "Книжки "Недели". 1888, No 10).
  Примусь писать "Прохвоста" - рассказ "Антука".

        "3"

  Благодарю за письмо Ваше от 17 июля... - Письмо неизвестно.
  Совестно мне перед девицами... - дочерьми Толстого - Татьяной и Марией.
  Ив. Косолапов.  Месяцеслов православной кафолической церкви. Казань, 1874;
изд.  2-е - Симбирск,  1880.  Здесь даны сведения о севастийских мучениках и
указана литература о них. (В ЯПб. книги нет.)
  Таков мой плач и моя затея...  - Лесков  излагает  первоначальный  замысел
рассказа   "Обозный  палач"  ("Антука").  Окончательный  текст  рассказа  не
совпадает с настоящим изложением.

        "4"

  Терновский Филипп  Алексеевич  "за  направление,   несогласное   с   духом
православия,  и  склонность к мнениям протестантским историкам" был по указу
Синода 16 ноября 1883 г.  уволен из  Киевской  духовной  академии.  Доцентом
Киевского  университета  по  кафедре церковной истории оставлен.  Лесков был
дружен с Терновским,  переписывался с ним,  ценил  его  труды.  В  письме  к
Черткову от 4 ноября 188. г. так о нем отозвался: "Это был человек огромного
ума,  дивного сердца и поразительных познаний" (Лесков.  Т.  11,  с. 356). О
каком отзыве Толстого идет речь, неизвестно.
  Меделянов - так Лесков иронически именует министра  народного  просвещения
И.Д.Делянова,  известного  своей реакционностью.  До того,  как Делянов стал
министром, Лесков посещал его. Такое прозвище, данное Лесковым, произошло от
меделянской  собаки  или  медиоланского  дога,  использовавшегося для травли
медведей (Жизнь Лескова. Т. II, с. 528).
  Лампадоносцев -   Лесков  так  именует  обер-прокурора  Священного  синода
К.П.Победоносцева,  по  чьему  указу  Терновский  был  изгнан  из   духовной
академии.
  Теперь читайте,  что  сталось...   -   В   письмо   вклеена   вырезка   из
"Петербургской   газеты"   (1888,   29   июля)   с  некрологом,  посвященным
Е.М.Крыжановскому, в котором восхвалялась его деятельность "для дела русской
народности  и  православия".  В  противовес  столь  апологическому освещению
значения Крыжановского Лесков написал заметку "Важный  пропуск",  в  которой
коснулся  вообще  всей  деятельности  Крыжановского,  а также и его роли как
автора записки "О вредном направлении" в  травле  Терновского.  Заметка  при
жизни Лескова не была опубликована.

        "5"

  Не от