сились у меня  в мозгу, как маленькие серые  кролики. Что помешает
мне неожиданно рвануть, забежать  в аллею, или в  театр, или  в бар,  пли  в
секс-шоп, или даже нырнуть в жандармерию, мимо которой мы как раз проходили?
Я  с сожалением отбросил  эту мысль. Черные лебеди осторожности  вернули мне
здравый  смысл.  Любое внезапное движение могло вызвать у  этого  центуриона
неизвестной мне  вражеской  армии  приток  адреналина  в кровь и  обострение
соответствующих рефлексов.  Если его настороженный палец лежит  на спусковом
крючке, то резкое  движение  с  моей  стороны может заставить его выстрелить
раньше, чем он поймет, что этого делать не стоит. И, конечно, после этого он
вполне мог скрыться,  потому что в Париже никто не обращает внимания на шум,
если он  не  такой  громкий, как  взрыв средних  размеров бомбы, и не  такой
дробно-назойливый, как автоматная очередь.
     Так  я  и  шел. И  пока я шел,  я  думал.  Одно из преимуществ вечерней
прогулки  с  пистолетом, упирающимся  в ребра, в том,  что  она способствует
истинно  высокой  оценке  даже  самых  незначительных радостен.  Таких,  как
появление на тротуаре старого друга с белым раскрашенным лицом, имитирующего
походку прохожих.
     -- Привет, Арне, -- бросил я, когда  мы поравнялись с ним.  Я надеялся,
что он уловит в моем голосе ноту отчаяния.
     Арне  сделал преувеличенно низкий поклон, засунул правую руку в карман,
подражая  моему  похитителю, и сбоку  чуть  позади пристроился к  нам. Самое
время разыгрывать дурака! Лицо Арне приняло озабоченно-злое выражение. Глаза
бегали  взад-вперед. Он в совершенстве изображал вороватую подозрительность,
и моему похитителю  это не понравилось. Он  сделал угрожающий жест в сторону
Арне. Арне с преувеличением повторил его.
     Вот  он, мой шанс.  В те несколько  мгновений, пока  разыгрывается  это
двойное представление, я сумею улизнуть.
     Или, вернее, я бы  сумел улизнуть, если бы не заметил в толпе бесспорно
представительную фигуру  в темно-синем  костюме с красной  гвоздикой. Мистер
Тони Романья.
     Я решил, что тут слишком много загадок и будет лучше, если я немедленно
разгадаю хотя бы одну из них.
     --  Уберите этот дурацкий пистолет, -- бросил  я  своему похитителю. --
Ведите, куда вам приказано меня доставить.
     -- Вы хотите сказать, что я могу доверять вам?
     -- Конечно.
     Он иронически посмотрел на меня, но вынул правую руку из кармана.
     -- Знаете, мне говорили, что раньше вы были немного другим.
     -- Полагаю, что я совсем не изменился.
     -- О чем они не упомянули, так  это  о  том, что вы ужасно глупый. Меня
зовут Этьенн. Пошли, ребята уже заждались.
     И мы  зашагали  дальше в ночь, полную тонкой иронии и легких прозрачных
экстазов, в парижскую ночь звуков аккордеона и запахов жареных каштанов.

        "18. ЭТЬЕНН"

     Этьенн  немного  нервничал.  Наверно,  это  было  его первое  похищение
человека. Но он изо всех сил старался оставаться спокойным.
     --  Пошли,  -- бросил  он, -- мы возьмем такси.  И не пытайся шутить со
мной. У меня все еще есть пистолет.
     Такси  остановилось,  мы  сели,  и  Этьенн  назвал  водителю*  адрес  в
тринадцатом  округе, недалеко от  Порт д'Итали.  Но только мы отъехали,  как
услышали с переднего пассажирского сиденья какое-то рычание. Оказалось,  там
сидит  большой  черный  французский полицейский пудель. Он недоброжелательно
смотрел на нас собачьими глазами, в которых сверкала готовность к нападению,
и издавал  пугающие звуки,  как  это  делают  собаки,  когда оттягивают губы
назад,  обнажают  зубы  и становятся  похожими  на  Кинг-Конга,  схватившего
жертву.
     -- Что с собакой? -- спросил Этьенн.
     --  Наверно, -- объяснил водитель, -- у  кого-то из  вас,  джентльмены,
есть оружие.
     Собака между тем довела себя до такой истерики, что у нее изо рта пошла
пена.   Шерсть  встала  дыбом,   будто  наэлектризованная,   желтые   капли,
выглядевшие  как  средство для очистки  ржавчины, сбегали  с  клыков,  глаза
вспыхивали то зеленым, то красным огнем, точно светофор дьявола.
     Этьенн быстро принял решение и сказал:
     -- Да, у меня есть пистолет, и что дальше?
     -- Мне все равно, -- ответил водитель и пожал плечами, -- но собака, ей
это не нравится.
     -- Вы не можете объяснить ей? Человек имеет право носить оружие, собаке
до этого нет дела. Понимаете? -- рассердился Этьенн.
     -- Это умная собака, мсье,  --  вступился за пуделя  водитель.  --  Мне
очень  жаль, но я должен признать,  что, хотя ваши  доводы  имеют смысл, ваш
подход,  в  сущности,  несовершенен. Собаку  нельзя  осуждать.  При всем  ее
очевидном упрямстве  она абсолютно верно реагирует на требования беспощадной
окружающей среды. Чтобы упростить  дело, скажем  так, собаке  будет приятно,
если вы  осторожно положите свой пистолет  на переднее  сиденье. Я верну вам
его в конце поездки, и все будут удовлетворены.
     Этьенн так не считал, но ему нечего было возразить, особенно парижскому
таксисту с полицейским пуделем.
     Этьенн отодвинулся  от  ощетинившейся  клинообразной  собачьей  головы,
однако  сверкающие дикие  глаза  все  время  следили  за его рукой,  и мягко
положил  пистолет  на  переднее  сиденье.  Он  откинулся  назад,  но  собака
по-прежнему не спускала с него глаз.
     Этьенн терпел  сколько  мог, но  в конце  концов  не выдержал и спросил
таксиста:
     -- Я  все сделал, как  вы  предложили, она  что, должна  все  время так
смотреть на меня?
     -- Не обращайте внимания,  мсье, -- успокоил  таксист. -- Она ничего не
имеет в виду, просто у нее такая манера.
     Пока мы  ехали по  освещенным  ночным  улицам города парадоксов, Этьенн
напряженно смотрел прямо перед собой и чуть покачивал головой. Я слышал, как
он бормотал: "Долбанная собака, черт ее возьми. А как насчет этого?"
     Наконец  мы  приехали по  нужному адресу. Этьенн расплатился и  получил
назад свой пистолет. Мы стояли на тротуаре, а такси уехало.
     Этьенн смотрел ему вслед даже  тогда, когда машина скрылась из  вида. Я
еще немного подождал, потом спросил:
     -- Ну а сейчас что случилось?
     --  Не знаю.  --  Этьенн  уставился на  меня, как  человек,  только что
пробудившийся ото сна или, может, только что погрузившийся в сон.
     -- Что вы имеете в виду под "не знаю"?
     -- Я имею в виду, что не могу вспомнить адрес. Давайте  пойдем  выпьем.
Мне надо прийти в себя
     Мы  нашли бистро недалеко  от Тольбьяка.  Там я взял  Этьенну коньяк, а
себе джину с апельсиновым  соком.  На  самом деле Этьенн не забыл,  куда  мы
идем.  Просто  он  хотел  таким  образом  выиграть  немного  времени,  чтобы
успокоиться и привести в порядок нервы.
     В  сигаретном  дыму  "галуазок"  ,  в бистро,  наполненном  смехом и  звуками аккордеона,  я немного
узнал о нем. Он  корсиканец, но  в отличие от  многих своих соплеменников не
жестокий. Благодаря  его  внешности  и  репутации острова  ему  всегда  дают
задания вроде этого. Сам он такого бы не выбрал, но, впрочем, у кого из  нас
большой выбор в подобных вопросах?
     Мы миновали  несколько домов на рю  Массена,  затем повернули налево на
авеню де Шуази, прошли еще  несколько  домов и вступили в Чайнатаун, который
расположен  внутри  этих  кварталов. Позади  ряда  высоких домов,  названных
именами композиторов и художников -- Пуччини, Пикассо, Рембрандт, Сезанн, --
расползлись бесчисленные  маленькие лавчонки и рестораны, где можно отведать
вьетнамскую, лаосскую и камбоджийскую кухню  Правда, там почти  у  всех блюд
вкус, как  в китайском ресторане, в  особенности если добавить рыбьего жира.
По  соседству с ними  маленькие  рынки под  открытым небом завалены  овощами
странных очертаний  и  невероятного цвета  фруктами.  А высокие  современные
здания заполнены  "лодочным  народом"  (людьми,  живущими в своих джонках на
реках и в заливах Индокитая). В "высотки", как  я слышал,  французы помещают
тех,  кто  имеет право  требовать французское подданство, потому что  раньше
жили во французских  колониях  Говорят,  что  полиция держится в стороне  от
этого района. Индокитайцы (или  есть какой-то  другой общин родовой  термин,
каким их называют) сами себе полиция. Иногда тело падает с одного из верхних
этажей, обычно  жертва -- игрок-неплательщик.  В  Чайнатауне  это называется
Правосудие небоскреба.
     Мы прошли переулками  к  авеню д'Иври, миновали скопление забегаловок с
восточной кухней  и ресторанчиков,  где подают кускус,  алжирские  и  вообще
арабские блюда. Потом Этьенн  провел меня аллеей в узорно выложенный камнями
двор. Двери квартир  выходили на три стороны двора Мы направились к одной из
них, и Этьенн постучал.
     Дверь  с размаху распахнулась. На  пороге стояла фигура, освещенная  со
спины. И после десяти лет даже по силуэту я узнал Жан-Клода.
     -- Были какие-нибудь неприятности? -- спросил Жан-Клод.
     -- Да, кое-какие, -- ответил Этьенн -- Но не по его вине.
     -- Входи,  Об, -- пригласил Жан-Клод -- Нам нужно поговорить Я рад, что
ты не пытался бежать.
     -- Ты мог бы  не  прибегать к  театральным выходкам. Фактически  я  сам
пытался найти тебя.
     -- Конечно, пытался, Об, -- проговорил Жан-Клод -- Проходи, садись.
     Мы  были в  студии  скульптора,  среди  материалов самого всевозможного
рода: ведер с  глиной  и  кусков  мрамора разной величины. На стенах  висели
аккуратные коробки с инструментами, которыми пользуются скульпторы: кувалды,
зубила,  долота, всякие другие  режущие  и колющие штуковины Жан-Клод жестом
показал мне на стул и сел сам.
     --  Ну,  Об, --  проговорил он,  и улыбка искривила его узкое  лицо, --
много времени прошло.
     Костюм  на  Жан-Клоде  был   синий  в   белую  узкую   полоску,  покрой
превосходный, скорее  итальянский,  чем  наш  американский с  неподложенными
плечами. Маленькие,  тщательно  подщипанные  черные  усики тоже могли многое
рассказать  о  нем.  Они совершенно не  походили  на  большие  пушистые усы,
которые носят  мачо  и  которые  так  любят  отращивать  многие  американцы,
соревнуясь со своими обожаемыми футбольными нападающими. Внешне Жан-Клод был
антимачо, но  по его  виду у  вас не  возникало  мысли,  что он игнорируемый
женщинами человек.
     Мы немного поговорили о старых  и новых  временах. Жан-Клод только  что
прилетел из Каира, где провалилась сделка,  в которой фигурировало небольшое
количество  смолистой субстанции. У него тоже дела шли не слишком успешно. В
прошлом  месяце в Биаррице его жизнь  потерпела крушение Он порвал с Сьюзан,
ушел  от нее  в порыве раздражения, не подготовив заранее почвы, то  есть не
найдя женщины, с которой мог бы жить.
     Я заметил в бутоньерке его пиджака маленькую черную ленточку и спросил,
кто умер. Оказалось, его дядя Гаспар. На прошлой неделе  его выловили в Сене
у  моста  Александр. Гаспара завернули  в длинный  черный  плащ  с  норковым
воротником Руки ему связали впереди, а сзади на затылке обнаружитесь пулевое
отверстие  Гангстеры,  убивающие  в  Париже, имеют склонность к  плюмажам  и
перьям.
     У современного французского преступника самое развитое  в  мире чувство
стиля. Шик парижского "дна" скопирован  с романов Уита Барнетта и Джеймса М.
Кэйна.  Большинство  костюмов  --  прямое  подражание  тому, что Эдвард  Дж.
Робинсон носил в своих фильмах тридцатых годов. Каждый уважающий себя бандит
на Монмартре или  в  Бельвиле  одет в соответствии со  стилем. Если  человек
становится capo  mafioso, начальником мафиози, пли, не знаю, как  называется
его корсиканский эквивалент, стиль становится особенно важным. Ходили слухи,
что дядя Гаспар превысил собственные полномочия.
     Жан-Клод  ростам  пяти футов девяти дюймов, весит примерно сто двадцать
фунтов,  носит  вытянутые в  ниточку усы  и  коротко стрижет черные курчавые
волосы.    По    вашим    представлениям    он    являет    собой    типично
франко-итальяно-испанского тип мужчины, безусловно нервный, легковозбудимый,
несомненно  умный,  особенно в запутанных, таинственных  вопросах,  и полный
множества  маленьких  причуд. Этот тип не  сравним с прямолинейно  мыслящими
гражданами Северной Америки, включая и Мексику.
     --  Об, -- наконец приступил к главному Жан-Клод,  -- какого черта, что
ты опять делаешь в Европе?
     -- А почему мне не быть в Европе? Я не сделал ничего постыдного.
     -- Об, ты продал нас в Турции. Я долго ждал, чтобы расплатиться с тобой
за это.
     -- Черта с два, ничего подобного, -- возразил я. -- В тот День я увидел
в  аэропорту  Яросика,  повернулся  и  ушел.  У  меня  не  было  возможности
предупредить тебя или Найджела.
     -- А я слышал по-другому. Ты подставил нас. Продал Яросику и туркам.
     --  Это  неправда.  Когда я вернулся  в Париж, я  сделал все, что  мог.
Нанимал адвокатов, организовывал взятки...
     --  Велико  дело,  --  фыркнул  Жан-Клод,  скривив губы  в  характерной
ухмылке. -- Сколько тебе заплатили турки?
     --  Если бы  я  это сделал, разве я  бы сидел сейчас  здесь? Ведь я  не
сопротивлялся, когда шел на встречу с тобой, --  убеждал  я его. -- Спроси у
Этьенна.
     Этьенн в подтверждение кивнул.
     --  Мы  взяли  такси,  и там была  собака... Жан-Клод жестом  велел ему
молчать.
     --  Какого  черта,  откуда мне знать, почему ты сейчас здесь? Может,  у
тебя еще больше поехала крыша, чем обычно?
     -- Говорю тебе, я  не подставлял тебя и  Найджела.  Я сижу  здесь перед
тобой и говорю все как было. Если ты мне не веришь, тут уж я ничего не  могу
поделать. Тебе решать, Жан-Клод.
     Он уставился на меня и долго не отводил глаз. Наконец проговорил.
     -- Проклятие, Об, ты поставил меня в дурацкое положение. Все знают, что
ты нас  продал, и  все ждут, когда я отомщу Теперь  ты  пытаешься сыграть на
моей симпатии к тебе. Из этого ничего не выйдет, Об.
     -- Ты так думаешь?
     -- Да, именно так я думаю.
     --  Ну и прекрасно, --  согласился я. --  Тогда убей меня,  если ты так
решил, только прекрати эту смертельно скучную бодягу.
     -- Все тот же прежний Об, -- он чуть улыбнулся.
     Я тоже чуть улыбнулся. Я был тем же прежним  Хобом.  Но теперь  я лучше
знал себя.
     -- Что это за история о том, что ты ищешь Алекса?
     --  Мне нужно  найти  его  для  клиента.  Я  пытался  разыскать тебя  и
Найджела. Я хочу, чтобы в этом деле вы работали со мной.
     -- Это правда, Об? Ты серьезно хочешь, чтобы мы работали с тобой?
     -- Ты знаешь мое правило, -- начал я. -- Все мои старые друзья -- часть
моей  организации.  Когда  вы  помогаете  мне  в деле,  вы  получаете  часть
гонорара. Конечно, до тех пор, пока не убьете меня. Тогда все меняется.
     -- Там и вправду есть какие-то деньги? -- спросил Жан-Клод.
     Я сел поудобнее и  приготовился к небольшой приятной беседе. Как только
он заговорил о деньгах, немедленная опасность миновала.

        " * ЧАСТЬ ПЯТАЯ * "

        "20. КЛОВИ"

     -- Ах, доброе утро, мистер Дракониан, -- приветствовал меня Жерар Клови
На нем были серые твилловые  бриджи
для верховой езды, ботинки "Фрай", клетчатая рубашка сзади на кокетке, как в
вестернах, с пуговицами из природного жемчуга. Позже я узнал, что это костюм
в стиле  американского  режиссера  Джона Хэстона. У Клови есть костюмы  и  в
стиле многих других режиссеров. В том числе Федерико Феллини, включая черную
шляпу с отвислыми полями.
     Было всего  лишь четверть  восьмого. Мы стояли перед большим  складским
помещением в районе  Кремлэн-Бисетр тринадцатого  округа,  недалеко от  того
места,  куда  меня прошлой  ночью привел Этьенн. Вблизи  припарковались  два
грузовика с реквизитом. Над одним возвышалась стационарная камера на кране и
пара  переносных  Большую  часть  прожекторов  и  реквизита  уже  внесли   в
помещение. Нас окружало совсем немного людей, несколько техников и актеров.
     -- Мне не надо взять копию сценария? -- спросил я.
     -- Сценария вообще нет, -- ответил Клови  и постучал себя по голове. --
Все здесь. Генеральный план. Общая концепция.
     -- Это потрясающе, -- согласился я. -- Но что,  предполагается,  должны
делать актеры? Копаться у вас в уме?
     -- Все, что вам надо знать, скажут потом, -- объяснил он. -- Мне важно,
чтобы  вы представляли себе  только  общую идею.  Тогда вы  даете  мне  ваше
собственное толкование момента, вашу реакцию. Я хочу, чтобы вы -- вы все  --
что-то добавляли к сцене, действуя  спонтанно. Не беспокойтесь о диалоге, мы
будем его дублировать потом в итальянском стиле.
     Клови  сказал, что  я должен  войти  в склад и подняться, на платформу,
образующую  вроде как второй этаж. Я  так и сделал. Склад  --  это  огромное
помещение с отдельными кладовками, пли комнатами (не знаю,  как их назвать),
построенными над  полом. Часть  его  заполняли мешки с  овощами. Вдоль одной
стены штабелями лежали деревянные подпорки, а на них  стояли ровными  рядами
упаковочные клети. Немного пахло  дизельным маслом и  картошкой.  На  втором
этаже я обнаружил  огороженное  пространство для  офиса, вошел  и  обменялся
рукопожатиями с командой операторов. Потом меня повели к будке с костюмами и
представили  Иветт.  Она оглядела меня с головы  до ног  и посоветовалась  с
леди, занимавшейся гардеробом.  После краткого  совещания  они придумали, во
что меня одеть. Белый полотняный костюм и шляпа-панама, ковбойские сапоги  в
стиле  героя  вестернов,  будто  бы  отделанные  кожей  ящерицы,  рубашка  в
коричневую клетку, тоже как носят в вестернах, и коричневый платок.
     --  Иветт, -- начал я, -- насколько мне известно, вы знаете моего друга
Алекса Синклера?
     -- Да, мсье, --  ответила она с очаровательной интонацией,  которая так
шла ее  аккуратной фигурке,  черным чулкам и  крестьянской юбке.  Прелестная
малышка, темноволосая и темноглазая, с природным дружелюбием, которое больше
обещало, чем, похоже, давало. Но, конечно, никогда нельзя быть уверенным.
     --  Когда  вы  видели Алекса последний раз?  -- спросил  я. Она приняла
задумчивый вид, еще одно выражение, которое хорошо у нее получалось.
     -- Мсье  Об,  -- проговорила она со  своим восхитительным акцентом,  --
Алекс просил меня  никому не рассказывать о  его делах. Понимаете, я  должна
оправдать его доверие.
     -- Да, понимаю, -- согласился я, -- и одобряю. Алекс говорил мне то  же
самое. Это  его  манера. Хотя,  естественно,  по  отношению  ко мне  он  сам
неоднократно нарушал свое правило.
     --  Ах, вы  говорите слишком сложно  для  меня, -- пролепетала Иветт  с
самым обворожительным смехом, какой  я в жизни слышал.  Фантазия моментально
нарисовала картину: я живу в студии вдвоем с этой маленькой гризеткой, у нас
много вина и достаточно денег.
     -- Я имею в виду только одно, -- объяснил я. -- Дело в том, что  у меня
деньги для Алекса. Очень много денег. И я хотел бы отдать их ему.
     -- Как только Алекс позвонит, -- лицо ее прояснилось, -- я могу связать
вас с ним.
     Мне  пора  было  отправляться  в  местный  "Голливуд",  я нахмурился  и
заговорил более грубым тоном.
     -- Вы не понимаете, бэби.  Алексу необходимы эти  деньги,  а  мне нужны
быстрые ответы. Что-то может обломиться и вам, крошка.
     Она вытаращила на меня глаза. Я понял, что попал в какую-то цель.
     -- Мсье Дракониан, вы нужны нам немедленно, -- донеслось с улицы.
     -- Мне  надо об этом подумать, -- пробормотала Иветт. Глаза вытаращены,
полные  губки  чуть   раздвинулись   и  открыли   маленькие   белые   зубки,
предназначенные для того, чтобы  в  ближайшем будущем нежно покусывать меня.
По крайней мере, я надеялся.
     -- Об! Какого черта?  Где вы? --  В этот раз  кричал сам Клови, и голос
звучал раздраженно.
     Я зашагал к выходу, чтобы начать свою актерскую карьеру.

     21. ОПАСНЫЕ СЪЕМКИ

     Когда  я  вошел в коридор, где-то за спиной раздались  отдаленные звуки
барабана, которые перешли  в стаккато.  Кто-то всунул  мне в руку  пистолет,
кажется,   я  изображал   какого-то  полицейского,  но   труд