Фредерик  Форсайт
   Псы войны.

   Роман
   Пер. с англ. Курляндского А. С.


   Посвящается Джорджио, Кристиану, Шлее. Большому Марку и
Черному Джонни. И всем другим в безымянных могилах. Мы делали
все, что могли...


        Воскликнув: "Сейте смерть!", спускайте псов войны.
                                        Вильям Шекспир

   Пусть... не судачат о моей кончине, И не скорбят по мне
лишь оттого, Что не в святой земле меня зароют, Что не ударит
в колокол звонарь, Что не придет никто со мной проститься,
Что не пойдут скорбящие за гробом, Что на могиле не взойдут
цветы, Что ни одна душа меня не вспомнит, Под сим
подписываюсь я...
   Томас Гарди

                     ПРОЛОГ

   Этой ночью над взлетной полосой в саванне не было ни
звезд, ни луны. Только западно-африканская тьма, окутавшая
группы людей теплым влажным покровом. Завеса облаков почти
касалась верхушек деревьев, и притаившиеся люди молились про
себя, чтобы она как можно дольше скрывала их от
бомбардировщиков.
   В конце полосы видавший виды старенький ДС-4, только что
умудрившийся приземлиться на свет посадочных огней,
включившихся лишь за пятнадцать секунд до посадки,
развернулся и, чихая, неуверенно покатил вслепую к хижинам,
крытым пальмовыми листьями.
   Федеральный МИГ-17, ночной истребитель, ведомый, наверное,
одним из шести пилотов Восточной Германии, присланных недавно
на смену египтянам, которые боялись летать по ночам, с ревом
пронесся на запад. Его не было видно за пеленой облаков, как
и пилот не видел под собой взлетную полосу. Он высматривал
предательское мигание посадочных огней, подающих сигнал
самолету, но они уже погасли.
   Не слыша рева пролетающего над ним самолета, пилот
выруливающего ДС-4 включил прожектор, чтобы осветить себе
путь. Тут же из темноты раздался бесполезный крик: "Выключи
свет!" Прожектор тотчас погас, тем не менее пилот успел
сориентироваться, а истребитель был уже за много миль от
этого места. С юга донесся гул артиллерии. Там к этому
времени уже рассыпалась линия фронта, потому что люди, у
которых не было ни пуль, ни пищи уже два месяца, побросали
оружие и ушли под прикрытие лесных зарослей.
   Пилот ДС-4 остановил свой самолет в двадцати ярдах от
бомбардировщика "Супер Констеллейшн", стоящего на площадке
перед ангаром, заглушил двигатели и спустился на бетонную
полосу. К нему подбежал африканец, и они приглушенно
переговорили. Затем оба подошли к самой многочисленной группе
людей, черным пятном выделяющейся на темном фоне пальмового
леса. Люди расступились, и белый человек, прилетевший на ДС-
4, оказался лицом к лицу с тем, кто стоял в центре группы.
Белый никогда не видел его раньше, но знал о нем, и даже в
темноте, слегка подсвеченной огоньками сигарет, узнал того,
кого хотел видеть...
   На пилоте не было фуражки, поэтому он слегка наклонил
голову вместо того, чтобы отдать честь. Ему никогда не
доводилось делать этого раньше, перед негром во всяком
случае, и он не смог бы объяснить, почему сделал это.
   - Меня зовут капитан Ван Клееф, - произнес он по-английски
с южно-африканским акцентом.
   Африканец кивнул в ответ. При этом его черная лохматая
борода словно метелка махнула по груди, обтянутой форменной
курткой пятнистой защитной окраски.
   - Опасная ночь для полетов, капитан Ван Клееф, - сухо
заметил он, - и груз слегка запоздал.
   Он говорил медленно, низким голосом. У него был скорее
акцент выпускника английской частной школы, каковым он и был
на самом деле, чем африканца. Ван Клеефу стало не по себе. и
он опять, как сотню раз до этого, пока летел сквозь тучи от
побережья, задался вопросом: "Зачем мне это нужно?"
   - Я не привез никакого груза, сэр. Больше нечего было
везти.
   Вот опять. Он же поклялся, что ни за что не обратится к
нему "сэр". Это как-то само вырвалось. Но они были правы,
другие пилоты-наемники в баре либревильской гостиницы, те,
что его встречали. Этот был ни на кого не похож.
   - Тогда зачем вы прилетели? - мягко спросил генерал. -
Вероятно, из-за детей? Здесь есть дети, которых монашки
хотели бы переправить в безопасное место, но мы не ожидали
больше самолетов миссии сегодня.
   Ван Клееф отрицательно покачал головой и вдруг понял, что
никто не видит этого жеста. Ему стало неловко, и он решил,
что темнота сыграла ему на руку. Стоящие вокруг
телохранители, сжав в руках автоматы, вглядывались в него.
   - Нет. Я прилетел, чтобы забрать вас. Если, конечно, вы
захотите.
   Наступила томительная тишина. Он чувствовал, что африканец
уставился на него в темноте. Случайно заметил отблеск зрачка,
когда кто-то из окружения поднес к губам сигарету.
   - Попятно. Вас послало сюда правительство вашей страны?
   - Нет, - ответил Ван Клееф. - Это была моя идея.
   Снова воцарилась тишина. Бородатая голова медленно
покачивалась в нескольких футах от него. Это могло быть
жестом понимания или недоумения.
   - Я очень благодарен, - произнес голос. - Это было бы
увлекательным путешествием. Но на самом деле, у меня есть
собственный транспорт. "Констеллейшн". Надеюсь, что он сможет
доставить меня в изгнание.
   Ван Клеефу стало легче. Он не мог представить себе всех
политических пертурбаций, которые последовали бы, прилети он
обратно в Либревиль в компании с генералом.
   - Я дождусь, пока вы взлетите и удалитесь, - сказал он и
снова кивнул. У него возникло желание протянуть руку для
пожатия, но он не знал, нужно ли это делать. Ему было
невдомек, что африканский генерал испытывал аналогичное
затруднение. Он повернулся и зашагал обратно к своему
самолету.
   После его ухода в группе африканцев на некоторое время
повисло молчание.
   - Почему южноафриканец, африканер к тому же, решился на
такое? - спросил у генерала один из министров.
   В темноте блеснули белые зубы. Лидер группы беззвучно
улыбнулся.
   - Думаю, что нам этого никогда не понять, - сказал он.
   Дальше, за ангаром, тоже под прикрытием пальм, пять
человек, сидя в "лендровере", наблюдали, как темные силуэты
двигаются от зарослей к самолету. Главный сидел на переднем
сиденье рядом с водителем-африканцем. Все пятеро беспрестанно
курили.
   - Это должен быть южно-африканский самолет, - сказал
главный и повернулся к остальным четырем белым, сгрудившимся
за ним на сиденье "лендровера". - Жанни, пойди, спроси у
шкипера, не найдет ли он и для нас местечко.
   Высокий, сухой, костистый человек выбрался с заднего
сиденья машины. Как и остальные, он был с головы До пят одет
в защитную форму преимущественно зеленого цвета, с
коричневыми пятнами. На ногах у него были зеленые высокие
брезентовые бахилы и в них заправлены брюки. На ремне
болталась фляжка, охотничий нож, три подсумка для магазинов
автоматического карабина ФАЛ, висящего на плече, все три -
пустые. Когда он поравнялся с передним сиденьем "лендровера",
главный снова окликнул его.
   - Оставь ФАЛ, - произнес он, протянув руку, чтобы забрать
карабин, - и, прошу тебя, Жанни, сделай все как надо, ладно?
Потому, что нас изрежут на мелкие кусочки.
   Человек, которого назвали Жанни, кивнул, поправил берет на
голове и направился к ДС-4. Капитан Ван Клееф не услышал
звука мягких резиновых подметок за собой.
   - Naand, meneer (1).
   Ван Клееф резко повернулся, услышав родной язык, и
разглядел лишь силуэт и габариты человека, стоящего за ним.
Даже в темноте нельзя было не заметить белевшую на левом
плече нашивку: череп со скрещенными костями. Он осторожно
кивнул.
   - Naand, Jy Africaans (2)?
   Высокий человек утвердительно кивнул.
   - Жан Дюпре, - сказал он и протянул руку.
   - Кобус Ван Клееф, - представился летчик, ответив на
рукопожатие.
   - Waar gaan-jy nou (3)? - спросил Дюпре.
   - В Либревиль. Как только они закончат погрузку. А вы?
   Жан осклабился.
   - Я тут застрял немного. Мы с приятелями. Если Федералы
нас накроют, то нам наверняка крышка. Не можешь подсобить?
   - Сколько вас? - спросил Ван Клееф.
   - Всего пять.
   Сам будучи наемником, хотя и летчиком, Ван Клееф не
раздумывал. Порою те, кто вне закона, нуждаются друг в друге.
   - Хорошо, садитесь. Но торопитесь. Как только этот "Конни"
взлетает, мы тоже трогаемся.
   Дюпре благодарно кивнул и рысцой отправился обратно к
"лендроверу". Четверо белых стояли кружком возле капота
машины.
   - 0'кей, нам нужно срочно садиться в самолет, - сказал им
южноафриканец.
   - Хорошо, бросаем железки в машину и двигаем, -
скомандовал главный. После того как карабины и пустые сумки
для магазинов полетели в багажник автомоби-
ля, он наклонился к черному офицеру с нашивками младшего
лейтенанта, сидящего за рулем.
   - Пока, Патрик, - сказал он. - Боюсь, что все кончено.
Забирай "лендровер" и спрячь его. Автоматы закопай и пометь
место. Сбрасывай форму и иди в лес. Понял?
   Лейтенант, который всего год назад был новобранцем в чине
рядового и получил повышение не за умение пользоваться ножом
и вилкой, а за боевые заслуги, грустно кивнул, выслушав
инструкции.
   - До свидания, сэр.
   Остальные четверо наемников попрощались и направились к
самолету.
   Главный собирался следовать за ними, когда из темноты леса
за ангаром к нему выскочили две монахини.
   - Майор.
   Наемник обернулся и узнал в первой сестру милосердия,
которую впервые встретил десять месяцев назад, когда ее
госпиталь попал в зону военных действий и ему пришлось
заниматься эвакуацией.
   - Сестра Мария-Жозеф? Что вы здесь делаете? Пожилая
ирландская монахиня начала серьезно говорить, не выпуская из
руки пятнистый рукав его форменной куртки. Он кивнул.
   - Я попытаюсь, большего я просто не могу сделать, - сказал
он, когда она закончила.
   Он вышел на площадку и направился к южно-африканскому
пилоту, стоящему под крылом своего ДС-4. Несколько минут два
наемника о чем-то переговаривались. В конце концов человек в
военной форме вернулся к ожидающим монахиням.
   - Он согласен, но вам придется поторопиться, сестра. Он
хочет поднять свою телегу в воздух как можно скорее.
   - Благослови тебя Господь,-сказала сестра и быстро отдала
указания своей напарнице. Та побежала к хвосту самолета и
начала подниматься по приставному трапу к двери салона для
пассажиров. Другая поспешно скрылась в тени пальмовой рощицы
за ангаром, откуда вскоре появились люди. У каждого в руках
был сверток. Подходя к ДС-4, мужчины передавали свертки
примостившейся на верхней ступени трапа монахине. Стоящий за
пей второй пилот сначала наблюдал, как она аккуратно выложила
первые три свертка в ряд вдоль внутренней стенки фюзеляжа,
потом включился в работу, принимая
   протягиваемые снизу свертки и передавая их внутрь салона..
   - Благослови тебя Господь,- прошептала ирландка. Один из
свертков вылил на рукав летчика несколько унций жидкого
зеленоватого кала.
   - Черт подери, - шепотом выругался он и снова принялся за
работу.
   Оставшись в. одиночестве, главарь группы наемников смотрел
на "Супер Констеллейшн", по ступеням трапа которого
поднималась цепочка беженцев, в основном родственники
руководителей побежденного народа. В тусклом свете, сочащемся
из открытой двери самолета, он заметил человека, которого
хотел видеть. Когда он подошел ближе, тот человек уже
собирался последним из очереди вступить на ступеньку, в то
время как другие, кому выпало остаться и прятаться в лесах,
ждали окончания посадки, чтобы убрать трап. Один из них
окликнул улетающего:
   - Сэр! Майор Шеннон идет.
   Генерал обернулся к подошедшему Шеннону и даже в такую
минуту выдавил из себя улыбку.
   - Ну что, Шеннон, хотите составить нам компанию? Шеннон
встал перед ним во фрунт и отдал честь. Генерал ответил на
приветствие.
   - Благодарю вас, сэр. У нас есть транспорт до Либревиля. Я
просто хотел попрощаться.
   - Да. Борьба была долгой. Теперь, боюсь, все кончилось. Во
всяком случае, на несколько лет. Я не могу поверить, что мой
народ навеки обречен на рабство. Кстати, вам и вашим коллегам
заплатили согласно контракту?
   - Да, благодарю вас, сэр. Мы в полном порядке, - отозвался
наемник. Африканец печально кивнул.
   - В таком случае, прощайте. Большое спасибо вам за все,
что вы смогли сделать.
   Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.
   - Кое-что еще, сэр, - сказал Шеннон. - Мы тут с ребятами
поговорили, сидя в "джипе". Если вдруг придет время... ну,
если мы вам снова понадобимся, только дайте знать. Мы все
прибудем. Только дайте знать. Ребята хотят, чтобы вы это
понимали.
   Генерал пристально смотрел на него несколько секунд.
   - Эта ночь полна сюрпризов, - медленно произнес он. -
Возможно, вам это пока неизвестно, но половина
   моих старших советников, самые состоятельные из них
кстати, сегодня ночью переходят через линию фронта, чтобы
встать на сторону противника. Большинство оставшихся
последуют их примеру в течение месяца. Спасибо за
предложение, мистер Шеннон. Я буду помнить о нем. Еще раз до
свидания. Желаю вам удачи.
   Он повернулся и вошел по ступенькам в тускло освещенное
нутро "Супер Констеллейшн" как раз в тот момент, когда первый
из четырех двигателей, закашляв, проснулся. Шеннон отступил и
отдал прощальный салют человеку, который пользовался его
услугами последние полтора года.
   - Желаю удачи,- сказал он, обращаясь и к себе тоже, - она
тебе здорово пригодится.
   Он повернулся и направился к ожидающему ДС-4. Ван Клееф
выровнял самолет в начале полосы и, не выключая двигателей,
наблюдал сквозь мглу, как вислоносый силуэт "Супер Конни"
загромыхал по полосе, задрал нос кверху и, наконец, оторвался
от земли. Бортовые огни самолетов не зажигались, но сквозь
стекло кабины своего "Дугласа" африканеру удалось различить
очертания трех вертикальных стабилизаторов "Констеллейшн",
мелькнувшие над кронами пальм в южном направлении, прежде чем
исчезнуть в гостеприимной пелене облаков. Только после этого
он направил ДС-4 с его писклявым хныкающим грузом вперед, к
месту старта.
   Прошел почти час, прежде чем Ван Клееф приказал своему
второму пилоту включить свет в кабине. Час шараханий из одной
гряды облаков в другую, выныриваний из укрытия и бешеной
гонки сквозь редкие перистые облака в поисках более надежной
защиты, час постоянного страха быть обнаруженными на залитом
лунным светом небосклоне каким-нибудь блуждающим МИГом
тянулся долго. Только когда Ван Клееф убедился, что летит над
заливом, оставив берег далеко позади, прозвучало разрешение
включить свет.
   Из темноты возникла загадочная картина, достойная кисти
Доре в период депрессии. Пол салона был сплошь устлан
замаранными пеленками, в которые час назад завернули их
содержимое. Само содержимое свертков копошилось двумя рядами
вдоль бортов грузового салона. Сорок младенцев, худых,
сморщенных, с выпученными от недоедания рахитичными животами.
Сестра Мария-Жозеф поднялась со своего сиденья рядом с
кабиной пилота и двинулась вдоль ряда заморышей, ко лбу
каждого из которых была прилеплена полоска из пластыря, чуть
ниже уровня волос, давно приобретших красно-коричневый
оттенок в результате анемии. На пластыре шариковой ручкой
сообщалась информация, необходимая для сиротского приюта под
Либревилем. Имя и номер, больше ничего. Побежденным большего
не полагается.
   В хвосте самолета сощурившиеся от света наемники наблюдали
за своими попутчиками. Им доводилось видеть это раньше. Много
раз за последние месяцы. Каждый испытывал неприятное чувство,
но не подавал вида. Ко всему можно привыкнуть в конце концов.
В Конго, Йемене, Катанге, Судане - везде одна и та же
история. Везде дети. И нигде ничего нельзя с этим поделать.
Поэтому, поразмыслив, они достали сигареты.
   Освещение салона позволило им рассмотреть друг друга
впервые после вчерашнего захода солнца. Форма была в пятнах
от пота и красной африканской грязи, лица измождены. Командир
сидел спиной к двери туалета, вытянув ноги вдоль фюзеляжа,
лицом к кабине пилота. Карло Альфред Томас Шеннон, тридцать
три года, светлые волосы стрижены под бобрик. Чем короче
волосы, тем в тропиках удобней - пот стекает легче, и
насекомым некуда заползти. Прозванный благодаря своим
инициалам "Котом" (4), Шеннон был родом из графства Тюрон в
провинции Ольстер. После того как отец отослал его учиться в
непрестижную, но частную английскую школу, ему удалось
избавиться от североирландского акцента. После пяти лет
службы в Королевском морском десанте он демобилизовался,
решив попробовать себя на гражданском поприще, и шесть лет
назад оказался в Уганде в качестве служащего одной лондонской
торговой компании. Однажды солнечным утром он тихо захлопнул
свой гроссбух, уселся за руль "лендровера" и покатил на
запад, к конголезской границе. Спустя неделю завербовался в
качестве наемника в Пятый отряд Майка Хоара, в Стенливиле.
   Он пережил уход Хоара и приход Джон-Джона Питерса.
Поругался с Питерсом и двинулся на север, чтобы
присоединиться к Денару в Полисе. Участвовал в стенливильском
мятеже два года спустя и, после эвакуации контуженного
француза в Родезию, пошел под начало Черного Жака Шрамма -
бельгийского плантатора, ставшего наемником, - с которым
совершил долгий поход в Букаву, а оттуда в Кигали. После
репатриации с помощью международного Красного Креста, он
быстро подписался на другую воину в Африке и в конце концов
принял под командование собственный батальон. Но слишком
поздно, чтобы победить.
   По левую руку от него сидел человек, которого можно было
назвать лучшим артиллеристом к северу от Замбези. Большой Жан
Дюпре, двадцати восьми лет, родом из Паарля в провинции Кейн,
был отпрыском обедневшего рода переселенцев-гугенотов, чьи
предки бежали на Мыс Доброй Надежды, спасаясь от гнева
кардинала Мазарини после крушения религиозной свободы во
Франции. Его продолговатое лицо с выдающимся крючковатым
носом, нависающим над тонкой полоской губ, выглядело более
изможденным, чем обычно, благодаря глубоким морщинам,
прорезавшим запавшие от усталости щеки. Бледно-голубые глаза
полуприкрыты белесыми ресницами, рыжеватые брови и волосы
запачканы грязью. Окинув взглядом младенцев, лежащих вдоль
стен салона, он пробурчал: "Bliksems" (сволочи), обращаясь к
миру наживы и привилегий, который считал виноватым в бедах
этой планеты, и попытался задремать.
   Рядом с ним развалился Марк Вламинк, Крошка Марк,
прозванный так благодаря своим необъятным размерам. Фламандец
из Остенде был ростом шесть футов и три дюйма, а весил
восемнадцать стоунов (5). Некоторые могли бы посчитать его
толстым. Но это было не так. Он приводил в трепет полицейских
в Остенде, людей в основном мирных, предпочитающих скорее
избегать проблем, чем решать их, а вот стекольщики и плотники
этого города взирали на него с любовью и уважением за то, что
он регулярно снабжал их работой. Говорили, что можно
безошибочно угадать, в каком баре Крошка Марк разыгрался
накануне, по количеству мастеров, вызванных для
восстановительных работ.
   Сирота, он воспитывался в церковном учреждении, где святые
отцы столь настойчиво пытались вколотить в мальчишку-
переростка чувство уважения к старшим, что даже Марк однажды
не вытерпел и в возрасте тринадцати лет уложил одним ударом
увлекшегося поркой наставника на каменные плиты пола, с
которых тот так и не встал.
   После этого последовала череда исправительных колоний,
потом специальная школа, тюрьма для малолетних и, наконец, ко
всеобщему облегчению, вербовка в де-антные войска. Он был
одним из тех 500 парашютистов, сброшенных над Стенливилем
вместе с полковником Лораном для спасения миссионеров,
которых местный вождь, Кристоф Гбонье, грозился зажарить
живьем на главной площади.
   Не прошло и сорока минут после того, как они приземлились
на аэродроме, а Крошка Марк уже нашел свою дорогу в жизни.
Спустя неделю он ушел в самоволку, чтобы избежать репатриации
в Бельгию, и завербовался в отряд наемников. Помимо крепких
кулаков и широких плеч, Крошка Марк славился своим
необычайным умением обращаться с базукой - своим любимым
оружием, которым он орудовал так же весело и непр