я  предупредил  его,
чтобы он помалкивал.
   - Вы совершенно уверены, что он больше ни с  кем  не  говорил?  Может
быть, до того, как он поговорил с вами?
   Он нахмурился, еще больше наморщил лоб.
   - Я не могу быть в этом уверен, - признался он. - Но даже если он это
сделал, то это мог быть кто-нибудь из тех  парней,  которые  подписались
под письмом, и никто среди них не мог оказаться предателем.
   - Может быть, один из них проговорился кому-нибудь еще?
   - Нет, сэр, мистер  Стендиш,  жизнью  ручаюсь,  они  этого  не  могли
сделать.
   - Ладно. Вы их знаете, вам судить, мистер Джефферс. Я их не знаю.
   - Ox, ладно, оставьте эту чепуху с мистером Джефферсом,  зовите  меня
просто Гаром, если не хотите, чтобы я все время вздрагивал.
   Я посмотрел на  его  улыбающуюся  некрасивую  физиономию  и  смущенно
замигал. Он два раза назвал меня мистером Стендишем, это  мне  следовало
сказать "зовите меня просто по имени", но  вежливость,  этикет  не  были
моими сильными сторонами. Опомнившись от смущения, я сказал:
   - Тогда вы должны звать меня Полом.
   - Я так и буду, Пол, - сказал он, дружески мне улыбаясь. - И простите
меня, что я нарушил ход ваших мыслей.
   - Какой уж там ход, просто топтание на  месте.  Но  что  я  хотел  бы
сказать: вы ведь знаете тех других рабочих,  а  я  не  знаю,  поэтому  я
полностью с вами согласен, по крайней мере пока. Это  означает,  что  мы
должны сосредоточиться на другой  возможности,  на  том,  что  Гамильтон
засветился, когда выслеживал их. Есть ли у вас какие-нибудь  соображения
насчет того, где  он  за  ними  шпионил,  с  кем  разговаривал  и  какие
производил розыски?
   Он медленно покачал головой, глядя сквозь меня на дальнюю стенку.
   - Нет, сэр, у меня их нет. Я ведь до вчерашнего дня и не знал, что он
до чего-то докопался.
   - Тогда нам  придется  действовать  вслепую.  Попытаться  представить
себе, о чем мог думать Гамильтон, куда мог пойти и с кем бы мог захотеть
побеседовать.
   - Хорошо, сэр, - сказал он. - И в этом мне нужна помощь.  Я  даже  не
знаю, с чего начать строить предположения.
   - Если бы я работал в вашей компании, - прошептал  я,  -  и  стал  бы
собирать компромат о ней, чтобы передать их федеральному профсоюзу, куда
бы я пошел? - Я подумал немного, глядя в потолок, а затем сказал:
   - Я знаю два места, где бы я стал их искать. Во-первых,  в  профсоюзе
компании. Во-вторых, в бухгалтерии.
   - Да, сэр, вы абсолютно правы! - Он хлопнул меня  по  руке  и  широко
улыбнулся.  -  Посмотреть,  не  совершаются  ли  в  профсоюзе   компании
какие-нибудь незаконные дела, а затем  проверить,  нет  ли  каких-нибудь
махинаций с деньгами компании. Да, сэр! - Он  подался  корпусом  вперед,
его старческие глаза сияли. - И я скажу вам, мистер, и я скажу вам, Пол,
я могу вам немного помочь. Моя внучка работает в бухгалтерии. Что вы  об
этом думаете?
   - Я думаю, что это замечательно.
   - О, как вы правы! Дайте мне подумать об этом и потолковать кое с кем
и посмотреть, можно ли поговорить с кем-нибудь из нашего профсоюза.  Как
вы считаете?
   - Но вполне возможно, что мы ничего не найдем в этих двух  местах,  -
предостерег я его. - Тогда  стоит  поискать  где-нибудь  в  транспортном
отделе, или в отделе закупки сырья, или как он там у вас называется. Или
же в администрации, да и в любом другом месте. Я  бы  направился  прежде
всего именно в  те  два  места  и  поэтому  предположил,  что  Гамильтон
поступил точно так же.
   - Да. Конечно, именно туда, в этом есть здравый смысл. - Он  проворно
и энергично вскочил на ноги. - А  теперь,  Пол,  я  скажу,  что  следует
делать вам, - сказал  он.  -  Прежде  всего,  как  следует  выспаться  и
отдохнуть, а завтра утром пойдем ко мне и вы сможете поговорить  с  моей
внучкой. Последние девять лет, с тех  пор  как  ее  родители  погибли  в
автокатастрофе, она живет со мной.
   - Не думаю, что у нас есть время... - начал я, поднимаясь в постели.
   - Я знаю, что вы хотите сказать, - перебил он  меня,  -  но  человеку
необходим отдых. Работа клеится, только если хорошо выспаться.  Так  что
вы хорошенько поспите, а я приду к вам в...
   Дверь широко распахнулась, и мы  увидели  стоящую  на  пороге  Сондру
Флейш.

Глава 13

   - Не подумайте, что я пришла по собственному желанию, - заявила  она.
Она была настроена угрюмо, но было в ней что-то  еще.  Это  -  холодная,
горькая, злобная, горестная решимость древнегреческой  царицы,  решившей
убить своих родных. Она сверкнула глазами в сторону Гара и спросила:
   - Кто это, черт подери?
   Встревоженный Гар с виноватым видом направился к двери со словами:
   - Думаю, мне лучше...
   Я поднял руку, шепотом попросив его остаться:
   - Не уходите.
   - Не волнуйся, - сказала она мне ледяным от презрения  голосом.  -  Я
пришла не для того, чтобы тебя бить.
   - Увидимся утром, Пол, - сказал Гар.
   - Скажите ей, чтобы она убиралась.
   - Мне никто не может  приказывать.  -  Она  опустилась  с  размаху  в
кресло. - Я могу подождать, - произнесла она.
   Гар удивленно переводил взгляд с меня на нее.  Я  думаю,  вначале  он
решил, что она моя подружка или что-то в этом духе, но теперь он в  этом
не был уверен.
   - Вы хотите, чтобы я остался. Пол? Она была оскорблена и зла. Но если
она не хотела сюда приходить, то зачем все-таки пришла?
   - Нет, - сказал я. - Все в порядке. Ее оружие  в  борьбе  -  одно  из
местных перьев, а это не так страшно, как меч.
   Гар продолжал смотреть с удивлением, поэтому я добавил:
   - Это Сондра Флейш. Это она написала статью в газету.
   - Ох...
   - Все в порядке, - прошептал я. - Увидимся утром.
   - Отлично. - Он снова с опаской посмотрел на Сондру, а затем ушел.
   Лежа на спине, я  чувствовал,  что  нахожусь  в  невыгодной  позиции,
поэтому  заставил  себя  подтянуться  и  занять  полусидячее  положение,
опираясь на подушку и спинку кровати. Это причинило боль моему  желудку,
но не очень сильную, и  я  почувствовал  себя  в  психологически  лучшем
состоянии.
   - Ну хорошо, - прошептал я. - Чего ты хочешь? Она сморщилась.
   - Оставь это, - сказала она.
   - Что "это"?
   - Этот идиотский  шепот.  И  все  эти  гримасы  и  вздохи,  когда  ты
устраивался поудобнее.
   - Виноват, - ответил я ей, - но я вынужден говорить шепотом.  У  меня
пропал голос. И мой живот весь заклеен пластырем; когда я шевелюсь,  мне
больно. Извини, если это действует тебе на нервы, но ведь я тебя сюда не
приглашал.
   - Кто заклеил тебе живот? Этот старый идиот?
   - Врач.
   На ее лице мелькнула тень сомнения.
   - Они действительно тебя так сильно избили?
   - Сильно.
   Она покраснела и приподнялась с кресла, но затем снова села.
   - На самом деле я их  не  осуждаю,  -  сказала  она.  -  Если  кто  и
напрашивается, чтобы его побили, так это ты. Я закрыл глаза.
   - Почему ты не уходишь?
   - Я пришла сюда по просьбе отца, - сказала она.  -  Он  прислал  тебе
послание.
   Я не открывал глаз. Я ненавидел этих  людей,  всех  до  одного.  Даже
Чарлза Гамильтона, из-за письма  которого  я  очутился  здесь,  ведь  он
оказался дешевым донжуаном, если судить по словам его  жены  и  капитана
Уиллика. А  миссис  Гамильтон  оказалась  слабоумной  напуганной  дурой.
Капитан Уиллик и его молодчики, Леонард Флейш со своей дочкой -  что  за
подлая коллекция обманщиков! Мне от Сондры Флейш нужно было только  одно
- чтобы она ушла. Я не открывал глаз и ждал, когда она уйдет.
   Но она не ушла. А напротив, заговорила:
   - Мой отец хочет, чтобы ты знал, что он не приказывал тебя бить и  не
потворствовал этому. Через некоторое время после твоего  ухода  позвонил
Джерри Моска, он искал тебя, и мы сказали, что ты у нас был. Он взял тех
двух с собой и поехал к тебе по собственной инициативе. Он  не  выполнял
ничьих приказов. Мой отец очень рассердился, и капитан Уиллик тоже.
   - И было бы хорошо, чтобы я обо всем  забыл  к  тому  времени,  когда
снова вернусь в колледж. Не так ли?
   - Мне все равно, - сказала она. - Я же сказала, что меня послал отец.
И я хочу тебе сказать еще кое-что.  Вчера,  когда  вас  арестовывали,  в
"линкольне" был не отец, а я.  Мне  хотелось  посмотреть,  как  выглядят
крепкие парни из профсоюза. Ты не показался мне таким уж крепким.
   При этих словах я открыл глаза и  посмотрел  на  нее.  Она  старалась
изображать презрение, но ей это не удавалось. Наверное, впервые в  жизни
она испытала потрясение.
   - Я не крепкий парень и никогда этого не утверждал.
   - Почему ты не убрался отсюда? - спросила  она,  как  будто  ей  было
важно это знать. - Почему бы тебе не упаковать вещи и не  уехать?  Здесь
ты только нарываешься на неприятности.
   - Из того, что ты написала в газете, следует, что я как раз не должен
пытаться уехать из города. Она нетерпеливо тряхнула головой:
   - Это не имеет значения. Если ты хочешь, то можешь ехать. Я  полагаю,
капитан Уиллик стыдится того, что с тобой произошло.  Я  знаю,  что  мой
отец тоже.
   - А ты?
   - Я не знаю, - сказала она, по-видимому впервые покривив душой. -  Ты
только и знаешь, что злить меня, по не думаю,  что  ты  и  правда  такой
вредный. Наверное, у тебя просто не выдерживаю г нервы - Разумеется.
   - Почему тогда ты не уезжаешь? Так было бы лучше для тебя, Пол.
   - А как насчет Уолтера?
   - Кого? А, этого, другого.
   - Да, другого.
   - Как насчет него? Он может сам о себе позаботиться.
   - Он мой друг.
   Она покачала головой:
   - Ты находишь себе странных друзей.
   - Не тебе об этом судить.
   - Хорошо, Стендиш, - сказала она, снова ощетинившись. - Давай кое-что
выясним. Дело в том, что я должна делать свою работу.  Что,  если  бы  я
пришла к тебе и сказала: "Послушай, братишка, я член лояльной оппозиции,
и я хочу написать о тебе порочащую статью. Дай мне что-нибудь, что бы  я
смогла процитировать, ладно?" Что  было  бы,  если  бы  я  сказала  тебе
что-нибудь в этом духе?
   - Зачем тебе вообще писать порочащие статьи?
   - Это моя работа.
   - Хорошенькая работа!
   - Говори, говори. А как насчет людей, с которыми ты работаешь?
   - Не верь всему, что прочитал твой отец. Она начала что-то  говорить,
потом передумала и сказала:
   - Тебе и в самом деле кажется, что ты безупречен?
   - Это преувеличение. Но я не вижу себя  пишущим  порочащие  статейки,
если ты это имеешь в виду.
   - Ты бы прекрасно опорочил моего отца вместе с его служащим,  не  так
ли?
   - Только правдой.
   - Тебе бы не удалось много сказать, не так ли?
   - Что это должно означать?
   - Это должно означать, что ты вообразил себя поборником  правды,  сэр
Галахад.
   - Ты ничего не поняла. Мы сюда приехали не для того, чтобы  объявлять
войну. Мы получили письмо. Некоторые рабочие  хотят  организовать  здесь
местное отделение  профсоюза  АСИТПКР,  и  мы  приехали,  чтобы  изучить
положение на месте. Если большинство пожелает открыть местное отделение,
прекрасно.  Но  если  большинство  предпочтет  оставаться  в   профсоюзе
компании, это тоже прекрасно.
   - А большинство всегда право.
   - Разве это не так?
   - Ты просто дебил! -  Она  вскочила  с  места.  -  Почему  я  о  тебе
беспокоюсь? Я сказала то, что просил передать тебе мой отец, вот и  все.
Он не приказывал тебя избивать и не желал этого. И если у тебя  осталось
хоть немного здравого смысла, ты уберешься отсюда. Но он  отсутствует  у
тебя, не так ли? Дебил, - добавила она сердито.
   Подошла к двери и открыла ее, затем оглянулась на меня:
   - Говори что хочешь доктору Ридмену, - сказала она. - Для меня это не
имеет значения. Если  я  и  пытаюсь  тебе  помочь,  то  не  потому,  что
испугалась того, что ты можешь обо мне наговорить.
   - Тогда почему же?
   - Потому что ты дебил, вот почему. Потому что всем жаль  молокососов.
- И она со злостью захлопнула за собой дверь.
   Как только она ушла, я снова  попытался  принять  более  удобную  для
моего живота позу. Даже говоря шепотом,  я  перенапряг  горло  и  теперь
испытывал нестерпимую боль. Я осторожно дышал носом и смотрел в потолок,
пытаясь понять, зачем она в действительности приходила. Она сказала, что
ее послал отец. Так ли это? Поразмыслив, я пришел к выводу, что так  оно
и есть: поначалу она была угрюмой и недовольной, и я поверил в  то,  что
она пришла не по своему желанию.
   Но позже? Совет, раздражение и это ее сожаление по поводу того, что я
дебил и молокосос. Хорошенький портретец, хотелось бы верить, что он  не
особенно правдив.
   Хотя у меня все болело и я не спал уже много ночей, а в последний раз
ложем мне служила металлическая сетка, я внезапно осознал,  что  у  меня
бессонница. Нет, бессонница - это слишком слабо сказано. Я  ощущал  себя
как лошадь, тревожно переступающая  с  ноги  на  ногу  в  стойле,  когда
снаружи бушует буря. Мне хотелось подняться, встать на ноги и  оказаться
снаружи, на свежем воздухе, и бежать.
   В конце концов я не  смог  больше  терпеть.  Я  скатился  с  кровати,
морщась при каждой судороге в  животе,  и  заковылял,  пошатываясь,  как
пьяный или паралитик, к двери. Я сначала зачем-то выключил свет, а затем
открыл дверь. У меня не было причин для такой осторожности, я не боялся,
что мой силуэт будет четко вырисовываться на  фоне  дверного  проема,  я
просто не хотел портить ночь, царящую снаружи, избытком желтого света.
   Снаружи все представлялось четким и  ясным  и  почему-то  было  легче
передвигаться, хотя я так и не  смог  полностью  выпрямить  спину.  Было
прохладно, черное небо усыпано мириадами звезд, а  тишина  казалась  еще
глубже из-за голосов, доносившихся из кустов позади мотеля.  Все  вокруг
было залито бледным лунным светом. Либо мои чувства обострились, либо  в
воздухе разлилось таинственное излучение. Когда я вышел из  тени  здания
на залитую луной дорожку, тихое поскрипывание гравия у меня  под  ногами
показалось чистейшим звуком, который мне когда-либо доводилось  слышать.
Я вышел на шоссе, у дорожного знака, указывающего на поворот к мотелю, и
стоял там, глядя на бледный цемент шоссе.
   Мимо проехала машина, направлявшаяся в город. Я отступил к  дорожному
знаку и ждал, пока огни автомобиля исчезнут за поворотом. А потом побрел
вдоль грязной обочины прочь от Уиттберга.
   Я все шел и шел,  и  только  всего  две  машины  обогнали  меня.  Все
остальное время дорога принадлежала одному мне. Слева от себя  я  увидел
купы деревьев, и мне захотелось вдруг побежать, но мой живот  решительно
воспротивился этому. И я опять просто шел,  сосредоточившись  только  на
своих ощущениях, вдыхая запахи ночи.
   Через некоторое время я  вынужден  был  остановиться  из-за  дрожи  в
ногах. И только тогда я вспомнил об  Уолтере  и  осознал,  что  со  мной
происходит. Оказывается, я пытался убежать прочь. Но даже самому себе  я
не хотел в этом признаться;  я  отвлекал  себя  впечатлениями  от  своих
ощущений.
   В этом месте на обочине дороги были белые бетонные столбики. Я сел на
один из них и закурил сигарету, первую после того, как я покинул мотель.
А точнее, первую после того, как Бен избил меня. Я сделал одну затяжку и
бросил сигарету.
   Ты трус. Пол. Да, ты молокосос и к тому же дебил, но не это  главное.
Главное, Пол, в том, что ты трус. Ты пытаешься убежать от Уолтера Килли.
Ты желаешь убежать от ответственности и не пытаешься хотя  бы  отплатить
за причиненные тебе  унижения.  Ты  пытаешься  бежать  прочь  от  жизни,
которая оказалась сложнее, чем она тебе представлялась. Ты трус, Пол.
   Поняв это, я также осознал, что обречен выдержать все до конца. Да, я
трус, и к тому же редкостный, потому что не способен даже бежать  прочь.
Но моя трусость перед  грубостью  Бена  и  Джерри,  лицемерием  капитана
Уиллика, властью Леонарда Флейша и вкрадчивой аморальностью Сондры Флейш
не шла ни в какое сравнение с отвращением, которое я испытывал к себе. Я
осознал, что больше всего на свете боялся  поколебать  свое  собственное
мнение о себе. Поэтому я встал и пошел обратно.
   Обратный путь показался намного длиннее. В  конце  концов  в  темноте
показались огни мотеля и его  приземистый  силуэт,  похожий  на  длинный
индейский глиняный барак. Я  вошел  в  свой  номер,  не  зажигая  света.
Медленно разделся, потому что боли  стали  мучительнее,  чем  прежде,  и
заполз в постель. Мимо по шоссе промчалась машина. Свет ее фар скользнул
по моим окнам и исчез.
   Было совсем тихо, если не считать шум изредка  проезжающих  по  шоссе
автомобилей да чуть слышное жужжание насекомого. Горло жгло  от  сильной
боли, а белые пластыри сильно сжимали живот. Я закрыл  глаза,  и  вскоре
сон сморил меня.

Глава 14

   Проснулся я от резкого стука в дверь. Я открыл глаза  и  вгляделся  в
кромешную тьму. Стук прекратился, и задергалась ручка двери, потом снова
послышался стук.
   Меня охватил страх. В обычной обстановке я просто разозлился  бы,  но
после того, как меня избили, я не на  шутку  испугался.  Я  съежился  на
кровати, подумав о том, что стены здесь очень тонкие и не могут  служить
надежной защитой.
   И тут я услышал:
   - Проснитесь же, эй вы!
   - Кто там? - спросил я, но, как оказалось, всего лишь мысленно.
   Тот же голос пробормотал уже тише:
   - Черт его подери! - В нем слышалось раздражение, но не угроза. Ручка
двери бешено задергалась.
   Я осторожно поднялся с кровати, стараясь  двигаться  бесшумно,  надел
очки и  поплелся  к  двери.  Ручка  перестала  дергаться,  и  воцарилась
тревожная тишина. Я приложил ухо к филенке и  услышал  за  дверью  тихое
бормотание.
   - Кто там? - с большим усилием я выдавил из себя свой хриплый шепот и
закашлялся.
   - Наконец-то, - послышалось в ответ. - Это Флетчер. Откройте.
   - Одну минуту! - Я совершенно забыл о Флетчере.  Нащупав  выключатель
сбоку от двери, я зажег свет  и  открыл  дверь.  В  последний  момент  я
сообразил, что стою в одних трусах и майке.  Но  Флетчер  уже  входил  в
комнату.
   Он был среднего роста, лет  пятидесяти,  коренастый,  круглолицый.  В
добротной одежде,  он  выглядел  весьма  преуспевающим  бизнесменом.  Он
прошел в комнату, огляделся и спросил:
   - Килли еще не отпустили?
   - Нет, сэр.
   - Вы об этом мне ничего не сказали, - проговорил он, кивком указав на
мое лицо. Я потрогал бинты на щеке.
   - Это случилось уже после.
   - Местные хулиганы?
   - Полиция. Он поморщился:
   - Плохо. Голос тоже из-за этого?
   - Думаю.., думаю, да.
   - Лучше закройте дверь.
   - Да, сэр. - Я быстро закрыл ее и поставил на предохранитель.
   Когда я отошел  от  двери,  Флетчер  уже  сидел  в  кресле,  открывая
чемодан.
   - Вы лучше сядьте, - сказал он. - Вы очень бледны.
   - Да, сэр.
   - А это что такое? Вы весь в пластыре!
   - Да, заклеен живот.
   - Переломов нет?
   - Нет, сэр.
   - Слава Богу.
   Я  снова  прилег  на  кровать,  почувствовав  слабость.  Затем  вдруг
спохватился и спросил:
   - Сколько времени, не знаете? Он взглянул на часы.
   - Четверть третьего. Должны были приехать  сюда  раньше,  но  в  бюро
проката автомобилей в Сиракьюсе царит полная неразбериха. - По его  тону
я понял, что некомпетентность для него - смертельный грех, а  абсолютная
компетентность - единственная стоящая цель. Он  сразу  же  завоевал  мое
доверие, и я лежал на спине, довольный,  что  мое  представление  о  нем
подтвердилось.
   Он вытащил плоский серебряный портсигар и открыл его.
   - Полагаю, что вы сейчас не в состоянии курить. Я покачал головой:
   - Нет, спасибо.
   - Так я и подумал.
   В портсигар была вделана зажигалка,  он  закурил  и  сунул  портсигар
обратно в карман.
   - Я не хочу, чтобы вы слишком напрягали голос, - сказал он, - но  мне
необходимо знать, что здесь происходит. Расскажите в общих чертах.
   - Существовала переписка с человеком по имени  Гамильтон,  работавшим
на  здешней  обувной  фабрике.  Мы  с  Уолтером  приехали  сюда,   чтобы
встретиться с ним. Мы пошли к нему домой, он находился на фабрике, и  мы
побеседовали с его женой. Потом  нас  арестовали.  Меня  продержали