!
   Кира даже представить себе не могла, что ревность ее мужа -  да,  да,
бывшего! - доставит ей такое  удовольствие.  Раньше  он  никогда  ее  не
ревновал, даже когда следовало бы. Она считала  -  это  оттого,  что  он
равнодушный.
   Или он ревновал, только она не замечала?..
   - Я боюсь, - вдруг призналась ему  Кира.  -  ужасно  боюсь,  что  они
решат, что это... я. Даже думать об этом боюсь.
   Он бросил свою майку, которую переодевал уже в третий раз - она опять
свалилась за креслице, - подошел и обнял Киру. Он всегда ее так  обнимал
- двумя руками за голову, так что щекой она оказывалась прижатой  к  его
плечу, и мир вокруг суживался до его плеча и  рук,  которые  держали  ее
голову.
   - Разберемся, - сказал он негромко, - хотя, конечно, все  не  слишком
хорошо. Но... разберемся.
   Это было самое странное утро за последние несколько лет.
   Они даже не поссорились, когда Тим заявил, что в школу не пойдет, раз
уж все равно опоздал, и Сергей произнес  что-то  назидательное  и  очень
отцовское, содержащее выражения "балду гонять" и "репу чесать", а Тим  в
ответ рубанул "ясным перцем". Ему было очень весело. Маминого начальника
он жалел, конечно, но для  него  происшедшее  было  приключением,  кроме
того, хитроумный и тонкий план по примирению родителей и поселению их на
одной территории работал даже слишком хорошо, и Тим  страшно  озаботился
тем, чтобы нигде ничего не заело и не сбилось.
   Кира стояла уже в дверях, когда прибыла Валентина.
   В замке завозился ключ, Кира вздрогнула и уронила портфель, в котором
копалась. Портфель  грохнул  всеми  своими  внутренностями  и  повалился
набок.
   - Доброе утро! - провозгласила Валентина насморочным голосом.  В  нем
была непередаваемая театральная печаль. Когда-то Валентина занималась  в
художественной самодеятельности и блистала в роли  панночки  по  повести
Николая Васильевича Гоголя. - Какое несчастье, какое страшное, ужасающее
несчастье!.. Такой  милый,  милый  молодой  человек,  и  такая  ужасная,
кошмарная смерть! Вот оно, наше время!.. Жить страшно!
   На последних словах она сильно  вздрогнула,  повела  очами  и  слегка
прикрыла  их  лиловыми  веками.  Кире  хотелось,  чтобы   она   поскорее
захлопнула за собой дверь, не демонстрировала бы соседям свою вселенскую
скорбь!..
   - Доброе утро, Валентина. - Кира проворно подняла с пола  портфель  и
снова стала в нем копаться. Да где же этот чертов телефон!..
   - Такое утро не может быть добрым! - строго поправила ее Валентина. -
Боже мой! Бедный мальчик!..
   - Да.
   -  Как  несправедливо  и  расточительно  обходится  жизнь  с   самыми
лучшими!..
   - Да. Тима, ты не знаешь, где мой телефон?!
   - Я знаю, - сказал Сергей, - ты его вчера  сунула  в  банку  с  кофе.
Держи. Здрасти, Валентина.
   Та ахнула и зажала рот  рукой,  как  будто  средь  бела  дня  увидела
привидение.
   "Единственное в мире привидение с мотором!" - вспомнилось Кире.
   - Сергей Константинович, - воскликнула Валентина полушепотом, - вы ли
это?
   - А это вы, Валентина? - таким же полушепотом осведомился Сергей. - Я
позвоню тебе, - сказал он Кире, - если  приедет  милиция  и  ситуация...
выйдет из-под контроля, звони мне на мобильный. Обязательно. Ты поняла?
   - Поняла, - согласилась Кира. Необыкновенное утро  кончилось,  и  что
там будет дальше, она даже представить себе не могла.
   Все-таки хорошо, что Тим его вызвал и он остался  ночевать.  Если  бы
она оказалась одна этой ночью, утром ее можно  было  бы  смело  везти  в
психбольницу.
   - Сергей Константинович, вы пришли, чтобы поддержать  нас  в  трудную
минуту? - пафосно вопросила Валентина. - Ах, как все мы беззащитны перед
лицом смерти! Она находит нас в самом расцвете сил и...
   - Замолчите, - приказала Кира, - немедленно замолчите!
   Та испуганно умолкла.
   Валентина была домработницей. Она работала у Киры уже  много  лет  и,
сколько Кира помнила ее, всегда выглядела одинаково - в лиловом  берете,
с лиловыми веками и губами и в неизменном клетчатом пальтишке. Она  была
"романтической натурой" -  в  первый  день  весны  непременно  приносила
букетик "подснежников" - несколько чахлых бледнолицых  былинок,  которые
наглые продавцы выдавали за весенние цветы, - и подсовывала их всем  под
нос и требовала, чтобы вдыхали "ароматы грядущей  весны".  Все  послушно
вдыхали. Затем следовала ветка цветущей яблони, затем  кисточка  сирени,
затем астры, с декламацией: "Я пью за военные астры, за то,  чем  корили
меня..." Когда она провозглашала: "За рыжую спесь англичанок", то всегда
поворачивалась к Кире и подмигивала ей, словно подтверждая, что  она-то,
Валентина,  отлично  осведомлена  о  том,  кто  здесь  "рыжая   спесивая
англичанка", хотя Кира никогда не была рыжей, да и на англичанку  тянула
с  трудом.  Когда  Кира  и  Сергей  развелись,  Валентина   "до   ужаса"
переживала, проливала слезы над Тимом и успокоилась, только  "решив  для
себя", что Сергей - злодей и тиран и "бедной  малютке"  Кире  ничего  не
оставалось, как бросить его и "начать новую жизнь".
   Как себя вести, когда "злодей и тиран" обнаружился с утра в  квартире
"бедной малютки", она не знала и на всякий случай испугалась.
   При всем этом она была  чистюлей,  искренне  любила  Тима,  в  первом
классе даже помогала ему  учить  уроки  и  рисовать  северного  оленя  в
тетрадь по природоведению, пекла потрясающие пироги и куличи  на  Пасху,
носила их святить, возвращалась просветленная и торжественная, накрывала
стол с окороком, крошечными  пирожками,  крашеными  яйцами  и  букетиком
гиацинтов посередине и объявляла "пасхальный завтрак", а до этого самого
завтрака откусить от кулича  позволялось  только  Тиму,  и  вообще  жила
исключительно интересами семьи - семьи Сергея и Киры, когда та еще у них
была. Своей личной семьи у Валентины никогда не было.
   - Валентина, Тим  сегодня  в  школу  не  пошел,  потому  что  мы  все
проспали. Проследите, чтобы он позвонил  Илье  и  узнал  у  него  уроки.
Сергей Константинович пока остается здесь.
   - Он будет обедать? - немедленно спросила домработница, которая  даже
в трагическом пафосе не забывала о своих обязанностях.
   - Я не знаю, вы с ним это потом решите. Если будут  вопросы,  звоните
мне на работу. - Тут ей пришло в голову, что с работы ёе могут увезти  в
милицию. - Или на мобильный телефон.
   - Мам, пока, - протрубил Тим, - я уроки узнаю, не переживай!
   Кира, уже в ботинках и короткой курточке, вбежала к нему в комнату  -
он загружал компьютер, ясное дело! - быстро поцеловала и перекрестила.
   - Не смей сидеть весь день в пижаме!  -  напоследок  сказала  она,  и
каблучки истерической дробью простучали по полу.
   Все. Ушла.
   Сергею вдруг стало обидно, что она  оставила  его  одного.  То  есть,
конечно, с ним остался его сын и экзальтированная домработница,  которую
он побаивался, но Кира ушла, и он теперь один.
   Так было всю жизнь - она уходила, а он страдал, даже  если  все  было
наоборот, даже если он уезжал в командировки и на конференции, все равно
ждал, скучал, томился именно он.
   А она? Он даже и не знал толком.
   Мысль о том,  что  она  попала  в  переделку,  доставляла  ему  почти
удовольствие. Костика жаль, конечно, но Сергей слишком  мало  его  знал,
чтобы печалиться по-настоящему. А не по-настоящему  все  это  напоминало
передачу "Криминальный дневник", чувство он испытывал соответствующее  -
осторожно-зрительское.
   Кому могло прийти в голову,  что  его  жена  -  его  бывшая  жена!  -
способна выстрелить из пистолета в сердце  своему  начальнику,  а  потом
спокойно вернуться домой к Тиму и ужину?! Кира, которая, несмотря на всю
внешнюю холодность и уравновешенность, жалела  всех  бездомных  собак  и
плакала над фильмами с плохим концом!
   Марью Семеновну, "героиню дня", он нашел очень быстро. Она  сидела  в
своей стеклянной будочке на первом этаже и,  не  моргая,  смотрела,  как
отрываются пузырьки от витой пружины кипятильника. Марья  Семеновна  еще
"не сменилась с ночи, а сердце с вчера прям надвое  раскалывается",  она
объяснила Сергею.
   - А вы что, Сергей Константинович, - спросила она, скорбно  сморкаясь
в гигантский носовой платок, - как вчера приехали, так и не уезжали?
   Взгляд, которым она прошлась по Сергею поверх платка, был остреньким,
кое-где даже колющим.
   "Да, - подумал Сергей. - Не Марья Семеновна, а рентген".
   Вчера, когда он  приехал,  она  была  почти  в  обмороке,  сидела  на
ступеньках  и  обмахивалась  газетой,  а  ее  дрожащий  от   застарелого
алкоголизма и возбуждения супруг держал перед ней кружку с  кипятком.  В
том, что там именно кипяток, Сергей был совершенно уверен  -  от  кружки
шел пар.
   - Так и не уезжал, Марья Семеновна, - признался он почти весело -  ее
тигриная наблюдательность давала надежду  на  то,  что  она  сможет  ему
помочь:
   - Это ведь вы нашли... его, да?
   Марья Семеновна вынырнула из платка и взялась за сердце.
   - Я, - призналась она и повела мясистым, в  прожилках,  носом,  -  я,
Сергей Константинович! Господи, да что ж это делается, когда среди  бела
дня...
   - Почему среди дня, - быстро, пока ее  причитания  не  зашли  слишком
далеко, спросил Сергей, - ведь был уже вечер!
   - Да ведь такая жизнь, Сергей Константинович, что никогда покоя  нет,
ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером! Из дому  страшно  выйти!  Да  и
выходить не надо, вот в подъезде-то и прикончили! Совсем ведь молодой, и
такой видный мужчина! Знакомый Кирочкин, да, Сергей Константинович? Я  ж
его несколько раз видела, он приезжал, еще когда  вы  жили!  Да,  Сергей
Константинович?
   Марья Семеновна явно была не промах, и сердце, которое "раскалывалось
надвое", нисколько не мешало ей продолжать наблюдение.
   - Это ее начальник, - объяснил Сергей доверительно. - Так во  сколько
вы его нашли?
   - Да ведь милиция спрашивала у меня, а я говорю, что точно-то не могу
сказать, потому что как я глянула  на  него,  как  зашлось  у  меня  все
внутри, так и не помню, что со мной дальше было! Помню только, что  Кира
меня усадила прямо на площадке,  в  кресло  усадила,  недавно  поставили
кресла-то, когда у этого бандюгана жена забеременела, чтоб,  значит,  ей
легче ходить, а в домоуправлении мне сказали, что кресла все он на  свои
деньги купил и поставил, а они-то живут на третьем этаже,  а  кресла  по
всем площадкам, а я думаю - зачем они по всем площадкам, если  жена  его
выше третьего этажа никогда не всходит?!
   Сергей вытаращил  глаза.  К  креслам,  площадкам  и  беременной  жене
бандюгана он готов не был.
   - Какой... бандюган? - спросил он осторожно. - У нас в подъезде вроде
бы...
   - Да точно я вам  говорю,  что  бандюган  он,  -  затараторила  Марья
Семеновна, - здоровенный такой бугаище, и машина у  него  бандитская,  и
эти... - тут она энергично потыкала  двумя  пальцами  себе  в  глаза,  -
...стекла темные! Прячется он от людей, боится им в глаза смотреть! А  к
жене заботливый, кресла, вишь, купил!
   - Какой бандюган? - повторил Сергей растерянно.
   - Да этот, этот, - зашептала  Марья  Семеновна,  -  вот  этот  самый,
глядите! И на улице его то и дело поджидают! Сядют и покатют!
   По лестнице  неторопливо  и  вальяжно  спускался  широченный,  наголо
бритый атлет в черном костюме и очень темных,  почти  слепых,  очках.  В
одной руке он нес черную сумку,  а  второй  легко  касался  полированных
перил. Сергею показалось даже, что он насвистывает себе под нос.
   - Лифт не работает, - негромко  сказал  он,  чуть-чуть  не  дойдя  до
Сергея с Марьей Семеновной. - Бригаду вызвали?
   - Вызвали, вызвали, - заспешила Марья Семеновна, чуть не  кланяясь  в
пояс, - в течение часа, говорят, все исправим, приедем и все исправим.
   - Я вам позвоню, - то ли пригрозил, то ли  пообещал  бритоголовый.  -
Здорово, Серега. Ты че? Не узнаешь?
   И тут он весело сдернул свои очки.
   - Ну, ты мастер перевоплощения, - так же негромко восхитился Сергей и
с удовольствием пожал здоровенную ручищу, - не узнал  даже.  А  ты  чего
здесь? Ты же был в Канаде?
   - Я в Канаде и остался, - отозвался бритоголовый.  -  Ленка  говорит:
"Давай съездим, хочу к маме, а то потом перед родами ты ж не  повезешь!"
Беременная она у меня, Ленка-то!
   Тут он расплылся в такой улыбке, что на резиновых щеках прорисовались
очаровательные  мальчишеские  ямочки,  шевельнулись  уши.  лоб  собрался
складками, а лысина засверкала, отражая свет.
   - Мальчик у нас будет, Серега! Мальчик! Приезжай, когда  родим.  Бери
свою Киру с пацаном и приезжай! Ты че, обратно к ним вернулся?
   Сергей промолчал, и бритоголовый проявил невиданные чуткость и  такт,
да и Марья Семеновна ловила  каждое  слово,  так  что  даже  забыла  про
кипятильник, и  вода  давно  и  бурно  плескала  из  литровой  банки  на
подстеленную газетку.
   - Ну, извини, -  сказал  бритоголовый  со  слоновьим  сочувствием.  -
Слушай, ты в курсе, какой  у  нас  ночью  шухер  был?  Менты  приезжали,
"Скорая", все дела! Да это на вашем этаже  где-то!  Ленка  всю  ночь  не
спала, я уж хотел идти скандалить, блин!
   - На нашем, - согласился Сергей, -  а  ты,  часом,  ничего  не  видел
подозрительного, Данила-мастер?
   - Знаешь, как меня зовут эти козлы из НХЛ? - доверительно спросил тот
и наклонился к  Сергею,  как  будто  собирался  сообщить  некий  большой
секрет. - Дэн! А?! Ты слыхал?! Данила Пухов - Дэн!
   Тут он зашелся тяжелым смехом и стал утирать глаза,  так  весело  ему
было, что "козлы из НХЛ" зовут его Дэн.
   Сергей переждал приступ его веселья.
   - Ну, так как? Не видел?
   - Чего?
   - Ничего подозрительного не видел?
   - Да ты че, больной, Серега? Я приехал в одиннадцать, прямо  с  базы,
вижу - цветомузыка, менты, люди - какие-то! Ну,  думаю,  все,  приехали,
сейчас Ленку мне до смерти  перепугают!  Зачем,  блин,  думаю,  мы  сюда
приперлись? Лучше бы мамашу в Канаду вызвали! Ленке, конечно,  хотелось,
а  она  у  меня  беременная,  как  ей  откажешь-то...  -  Лысина   опять
засверкала,   ямочки   опять   обозначились   отчетливо,   взгляд   стал
маслено-умильным.
   "Вот черт возьми, - подумал Сергей с  тоской.  -  Ничего  он  мне  не
расскажет. Он вообще ничего не соображает, кроме того, что у него "Ленка
беременная".
   - Лифт не работал ни хрена, я пешком. Дошел до вашей площадки, просто
так, чтобы мне знать, хоть что случилось, потом  увидел  кровь  и  белый
контур тела на полу,  ну,  думаю,  все  как  в  кино  -  трупы  и  кровь
заказывали? Щас будет! Ну, и домой пошел. Ленка  все  равно  все  знала.
Насилу я ее успокоил и спать уложил. Она меня даже отпускать не  хотела,
- с неимоверной гордостью добавил Данила. -  Говорит,  не  ходи  никуда,
говорит, боюсь за тебя!
   - А она вчера целый день дома была?
   - Вроде да. А что?
   - Я хотел спросить, может быть, она видела, кто из подъезда  выходил?
Или входил? Чужой, не наш.
   - А че, - негромко спросил Данила, - менты на Киру, что ль, валят?
   - Я не знаю.
   - А ты че? Не отмажешь, что ли?
   - Я постараюсь, - пообещал Сергей, - только неплохо бы выяснить,  кто
у нас в подъезде людей убивает.
   - Да это не из  наших,  -  сказал  Данила  убежденно,  -  у  нас  тут
отморозков нет, все люди приличные, сам знаешь.
   - Знаю, - согласился Сергей.
   - Я бы тебе помог, - извиняющимся тоном добавил Данила, - да  времени
у меня нет. Мы через две  недели  обратно  отваливаем,  а  пока  я,  как
кенгуру в пампасах, скачу.
   - Ясно.
   - Ас Ленкой поговори, конечно. У Ленки  моей  глаз-алмаз,  под  землю
видит. Так вызвала ты ремонтеров, мать? Или нет?
   - Вызвала, вызвала, - запричитала Марья Семеновна, - уже должны быть!
Как не вызвать, вызвала, конечно!  Починют,  починют  они  лифт,  будьте
покойны!
   - Ну, бывай, Серега! - попрощался Данила и с размаху  стиснул  Сергею
руку. - Про Канаду - я всерьез приглашаю. Я всегда все всерьез делаю.
   - Спасибо.
   - Кире привет передавай. Вернись к ним, и пусть она тебе еще  девочку
родит!  -  Очень  довольный   своим   чувством   юмора,   Данила   Пухов
жизнерадостно захихикал и пошел к двери, помахивая черной сумкой.
   - А машина у него - страсть божья, - просвистела  из-за  спины  Марья
Семеновна, - ужасть одна, танк, а не машина, и  сам  он  как  пить  дать
бандюган! И чой-то он с вами вежливый такой, Сергей Константинович?
   - Да никакой он не бандюган! -  весело  запротестовал  Сергей.  -  Он
хоккеист. Знаменитый. Звезда мирового спорта. Вы разве его по телевизору
никогда не видели? У вас муж хоккей не смотрит? Он уехал лет семь  назад
и с тех пор приезжает сюда на несколько дней каждый год. Мы в  этот  дом
вместе въезжали, еще когда никакого элитного жилья в природе не было!
   - Да врет  он  все,  -  с  истовой  убежденностью  проговорила  Марья
Семеновна, - подделывается он! Бандюган  он!  Он  вчера  небось  и  убил
дружка жены вашей, Сергей Константинович!
   - Начальника, - поправил Сергей. Следовало непременно  убедить  Марью
Семеновну, что Костик именно начальник, а не дружок.
   - Он сказал, что в одиннадцать приехал, а ведь наврал, наврал, Сергей
Константинович! Как же в одиннадцать, когда я сама его видала в  восемь,
вот те крест!
   - В восемь? - переспросил Сергей. - Данилу?
   - Вот те крест святой, видала! Как входил, не видала, врать не стану,
а вот как выходил - видала. Сел на свой танк и покатил, покатил!.. Зачем
он наврал, если дружка не он прикончил, а?
   - Начальника.
   - Ну да, ну да, хоть бы и начальника!
   - А кто еще входил, Марья Семеновна? Или выходил?
   - Чужой никто не входил, вот  те  крест  святой!  Только  ведь  я  не
стражник, я к дверям-то не приставлена,  может,  и  пропустила  кого!  А
выходить... Да почти никто и не выходил!  Время  такое,  все  только  со
службы воротились и по  домам  сидели.  Валентина  ваша  выскочила.  "До
свиданья, - говорит, - Марья Семеновна, до завтра!" Вежливая она  у  вас
больно. Вот бандюганище этот.  А  еще...  нет,  не  знаю.  Мальчонка  из
восьмой с нянькой прошел, эти вроде на детскую площадку. Ночь на  улице,
а нянька его на улицу тащит! Конечно, когда мать с утра  до  ночи  груши
околачивает, так мальчонка и по ночам...  Бабулька  Евсеева  спустилась,
это уж после восьми, куда после!..
   - А труп вы во  сколько  нашли,  Марья  Семеновна?  -  нежно  спросил
Сергей.
   Вахтерша задумчиво бросила в банку щепотку  чаю,  и  от  банки  сразу
пошел дух, как от пропаренного веника. Чай, очевидно, был самый  что  ни
на есть натуральный.
   - Вот не скажу точно,  Сергей  Константинович,  -  призналась  она  с
сожалением, - у меня внутри как все взнялось, как от огня, Кира, значит,
усаживает меня, а жилец из одиннадцатой  квартиры,  Михаил-то  Петрович,
говорит: "Ну, я за милицией пошел", а во сколько... Нет, точно не скажу.
   - А Михаил Петрович, откуда взялся?
   - Так я закричала, со  страху-то,  -  тут  Марья  Семеновна  от  души
перекрестилась, - выскочила Кира, и Михаил Петрович за ней. Чуть мне все
нутро не отшибло, как увидала, как он  лежит,  и  кровь  вокруг  черная!
Сколько живу, такой страсти не видала! Вот в пятьдесят восьмом мне  было
двадцать лет, и пошли мы с подругой на пруд купаться.  Молодые  были,  и
все нам хотелось ночью искупаться-то. А  тогда  жизнь  другая  была,  по
ночам все спокойно, мы и пошли. А дорога мимо кладбища. Вот  так  все  в
горку, в горку, а потом...
   - Спасибо, - сказал Сергей. Слушать про молодость Марьи Семеновны  он
никак не мог, даже из соображений политеса.
   - А вам зачем знать, кто приходил, кто не приходил, - жарко  спросила
Марья  Семеновна,  -  вы,  видать,  милиции-то  не  верите,  а,   Сергей
Константинович? И я не верю, от нисколечко не верю! Я как увидала  Юрку,
участкового, ну, думаю, бог мне судья, а только этот самый Юрка еще хуже
бандюган, чем хоккеист ваш. Его, Юркина, мамаша, Зоя  Петровна,  самогон
еще тогда гнала, когда постановление ЦК вышло и по всем квартирам ходили
и аппараты искали, а они, хитрые, в эвакуации, в Мордов