бирался
умереть?! Троепольский голову мог дать на отсечение, что не собирался!
   - Ты пей, - сказала Лера, - а я в душ.
   Он похлебал гадкого кофе и еще немного  подумал  о  завещании,  когда
дверь в ванную приоткрылась и Лера попросила интимным тоном:
   - Ты не подашь мне сумку? У меня там... ножнички.
   Почему-то она не сказала: "Дорогой!" Это было бы очень уместно.
   Троепольский поднял с пола ее сумку и сунул в щель.
   - Достань, пожалуйста. Я сейчас все вымочу!
   За дверью шумела вода, и Лера, кажется, напевала.
   Все - от первой до последней минуты, вот этой самой, когда он рылся в
ее сумке! - было невероятно фальшивым, и Арсению стало совсем скверно.
   Чертыхаясь, он принялся рыться в сумке, но  на  ощупь  не  попадалось
ничего похожего на ножницы, и тогда он зажег в  прихожей  свет  и  снова
начал копаться. Ножниц не было.
   Он вытащил записную книжку, потом кошелек, потом еще какое-то барахло
и потряс сумку, проверяя, звенит или не звенит. Что-то зазвенело,  и  он
продолжил изыскания. Что-то  вывалилось  на  пол,  он  подобрал.  Что-то
холодное, завернутое в белый листок бумаги. Троепольский развернул.
   Оказалось, что это  растреклятые  ножницы,  а  сам  листок  почему-то
показался ему знакомым. Он посмотрел.
   Сердце ухнуло вниз и закружилось в  желудке.  Троепольского  чуть  не
стошнило.
   Это был бланк его собственной конторы. На троих  у  них  были  разные
бланки - "генеральный директор Троепольский", "заместитель  генерального
директора Сизов" и "заместитель  генерального  директора  Греков".  Этот
бланк принадлежал  Сизову,  и  на  нем  было  написано  корявым  детским
почерком:  "Гриша,  спасибо  тебе  за  встречу.   Это   было   волшебно,
восхитительно! Я знаю, что ты должен был вернуться на работу и  оставить
свою девочку, хотя что можно делать  на  твоей  работе  в  девять  часов
вечера! Я не обиделась, правда. Позвони мне, когда освободишься. Твоя  Л
ера". И дата - день Фединой смерти.
   Троепольский подумал: "Черт побери" - или сказал это вслух?
   - Ты нашел мои ножницы?!
   Троепольский сунул ножницы в мокрую руку, показавшуюся из-за двери, а
записку себе в карман.
   Неизвестно,  что  Лера  делала  с  ножницами,  но  вода   моментально
перестала течь - может, она шланг перерезала?
   Он понял, что она сейчас выйдет, и ему придется с ней  разговаривать,
черт возьми!
   Несколько секунд он быстро думал.
   Телефонный звонок.  Нелепое  свидание  -  чепуха  какая-то!  Ножницы,
завернутые в записку, да не просто в записку, а в нечто такое, что ни  с
чем другим невозможно было бы перепутать. Если бы она была  написана  на
фотографии Грини Сизова, то и в этом случае была бы менее  красноречива.
Завещание, с которым было что-то не в порядке настолько, что Галя  вышла
из себя - как когда-то, когда дочь вовремя не пришла  домой.  С  дочерью
тоже неясно, в духе бразильского сериала, высший пилотаж, кто мать,  кто
отец, не разобрать ни за что на свете!
   Да еще "Смерть врагам" и диск с макетом, который они ищут  в  конторе
день и ночь и не могут найти!
   - Ты выпил кофе? Или еще пьешь?
   - Лера, я должен ехать.
   - Почему? - спросила она уже рядом.
   - Потому, - ответил он и посмотрел на нее  внимательно.  Она  была  в
джинсах и розовой кофточке, волосы абсолютно сухие.
   - Где моя рубашка?
   - Ах да! Сейчас. - Она  опять  сунулась  в  ванную,  а  Троепольский,
повинуясь скорее интуиции, чем  каким-то  связным  мыслям,  выхватил  из
книжной полки фотографию - мать и дочь на какой-то скамейке под деревом.
   Выхватил и затолкал в карман, тот самый, где была записка.
   Лера и не думала его останавливать,  и,  кажется,  Троепольский  знал
почему. Она все здорово придумала, умная девочка Лера.
   Он сунул ноги в мокрые кроссовки,  схватил  с  вешалки  свою  куртку,
думая только об одном -  ему  нужно  срочно  сделать  звонок.  Нет,  два
звонка. Один из них будет майору Никоненко.
   - Жаль, что ты уже уходишь.
   Он приостановился и посмотрел на нее:
   - Ну, конечно.
   Сбежав на два пролета, он нажал нужную  кнопку  на  телефоне,  истово
надеясь, что трубку возьмут.
   Лера, одна в пустой квартире, села было на диван, и тут же  брезгливо
пересела в кресло. Надо поменять белье. Интересно,  где  в  их  квартире
чистое белье?..
   Она посидела некоторое время,  прислушиваясь  к  дробному  топоту  на
лестнице, а потом, когда хлопнула дверь подъезда,  взялась  ладонями  за
щеки и пробормотала, глядя перед собой:
   - Все правильно. Все совершенно правильно.
 
*** 
 
   Федю похоронили. Через три дня снег, растаявший было под  непрерывным
моросящим дождем, повалил снова. На улицах стало белым-бело,  как  перед
Новым годом, детей везли на санках, дамы нарядились в шубы  и  шапки,  и
только отдельные энтузиасты, очевидно, твердо уверовавшие  в  календарь,
шли по улице в весенних куртках. Носы и руки у них были красные.
   Троепольский, приехавший на работу на своем  личном  звере  с  мордой
ягуара на капоте, никаких трудностей с погодой  больше  не  испытывал  и
очень этому радовался.
   У него осталось всего два несделанных дела. Всего два - и все  станет
ясно. С одним делом его сильно тормозил майор  Никоненко.  Троепольский,
не привыкший ни к каким бюрократическим проволочкам, только и делал, что
звонил ему, но майор  на  все  его  вопросы  отвечал  томным  и  скучным
голосом, что  ничего  пока  не  известно,  потом  сообщал,  на  чье  имя
составлено завещание, а однажды рассказал басню о зайце и  лисице.  Заяц
был нетерпелив и потому погорел, а лисица,  наоборот,  очень  терпелива,
потому и победила.
   Из  вышеизложенного  Троепольский  должен  был  сделать  вывод,   что
необходимо быть терпеливым, чтобы не погореть.
   Он старался изо всех сил, но ему нужно было точно  знать  -  кто.  По
ночам ему теперь снились кошмары, и, проснувшись в  три  часа  ночи,  он
даже не пытался засыпать, знал, что все равно ничего не выйдет. Утром на
четвертый день, когда он был в кабинете Сизова и обсуждал  с  ним  новый
проект  -  обсуждали  достаточно  мирно,  заорали  только  пару  раз   и
матерились по очереди, а не хором, - из селектора  заструился  волшебный
голос Шарон Самойленко, доложивший, что Белошеев ждет.
   - Чего он ждет?
   - Так вас.
   - Кого - нас?  -  переспросил  Сизов,  а  Троепольский  в  нетерпении
задвигал мышью по монитору.
   - Так вас же. Или Арсения Михайловича.
   - Где он ждет? - не отрываясь от монитора, спросил Троепольский.
   - Так в вашем кабинете!
   - Так почему он в моем кабинете, когда я в кабинете у Сизова?!
   - Скажу, - подумав, заявила Шарон, и оба начальника переглянулись.
   Саша Белошеев  возник  на  пороге  через  секунду,  наверное,  и  сам
догадался, куда ему идти, без Шарон.
   - Привет.
   - Привет, Саш, - ответил Сизов, а  Троепольский  промолчал,  глядя  в
монитор, и Саша вдруг встревожился.
   Троепольский мог орать, как ненормальный, материться, ругаться, но он
никогда не забывал здороваться и говорить "спасибо".
   - Арсений, мне нужно с тобой поговорить.
   - Давай, -  разрешил  Троепольский  после  секундной  паузы,  мельком
взглянул на него и опять уставился в монитор.
   - Прямо... здесь?
   - Ну, пока я здесь, значит, здесь. Или ты хочешь  пригласить  меня  в
ресторан?
   Упоминание о ресторане тоже был странным, но отступать Саше Белошееву
было все равно некуда.
   - Я от вас ухожу, - бухнул он. - Мне предложили... другую работу.
   Троепольский бросил мышь, так что она уехала по  столешнице  довольно
далеко, откинулся в кресле, а Сизов присел  на  край  стола  и  выпрямил
спину.
   Все в конторе знали - когда Сизов так выпрямляет спину, жди беды.
   "Они не могли ничего пронюхать, - пронеслось в голове у Саши. -  Если
только сука Светлова не стукнула. Но она не должна стукнуть,  он  сильно
напугал ее, он знал это точно".
   Начальники переглянулись.
   - Что за работа? - весело спросил Троепольский. - В райских чертогах?
Или в адском пламени?
   - Почему... в чертогах? Или в пламени? - опешил Саша.
   - Да потому что в этом мире ты работы себе больше не найдешь, родной,
- так же весело ответил Троепольский. - Кончилась твоя  работа.  Станция
Березай, хошь не хошь, вылезай.
   Сизов слез со стола, обогнул Белошеева и стал у двери.
   Это означало - дела плохи. Совсем. Саша был не  дурак  и  моментально
это понял.
   Значит, сука все-таки стукнула. Значит, проболталась. Напрасно он  не
убил ее в туалете!
   - Вы о чем, ребята? - спросил он и улыбнулся светлой улыбкой.  -  Вы,
часом, ни с кем меня не перепутали?
   - А ты, часом, ни с кем нас не перепутал? -  это  Сизов  спросил.  От
двери. - Или ты думаешь, мы,  канцелярские  крысы,  дальше  собственного
носа ничего не видим? Только картинки красивые рисуем?
   - Так сказать,  тонкие  художественные  натуры?  -  это  Троепольский
вступил.
   Тут Саша допустил ошибку. Нужно было все отрицать, клясться,  кричать
гневным голосом, что они оба сошли с ума, но он думал только о том,  что
Светлова выложила им все, и теперь ему придется за это поплатиться -  за
ее бабью дурость!
   - Ты что?! - закричал он и покраснел. - Ты поверил во всю  эту  чушь,
да?! Ты поверил, что я бил, да?! Ты урод, если ты поверил!  Ты  что,  не
знаешь, что бабам верить нельзя?!
   - Каким бабам?
   - Или ты думаешь, что, если ты ее трахаешь, она тебе правду  говорит,
что ли?!
   - Кто - она?!
   - Да твоя Светлова! Это она тебе... набрехала на меня, а ты  поверил,
да?! Она?!
   - Я ничего не говорила, Саша.
   Все трое, как по команде, повернулись и уставились на дверь.
   В проеме стояла Полина Светлова с голой китайской собакой  на  руках.
Лицо у нее было бледное, не сошедший синяк отливал зеленым и желтым.
   Саша Белошеев,  хороший  дизайнер  и  свой  парень,  проработавший  в
конторе много  лет,  вдруг  коротко  хрюкнул,  кинулся  головой  вперед,
опрокинул кресло, толкнул Сизова, который от неожиданности позволил себя
оттолкнуть, и вцепился Полине в горло.
   Произошло  короткое  движение,   кресло   загрохотало,   Троепольский
выбрался из-за стола, залаяла собака, и Саша вдруг вскрикнул:
   - Ч-черт!
   Он тряс изо всех сил рукой, на  которой  висела  вцепившаяся  мертвой
хваткой экзотическая собака Гуччи, а другой пытался  душить  Полину.  Та
хрипела и вырывалась. Сизов подскочил и коротко двинул Сашу  в  челюсть.
Тот охнул, отступил и привалился к стене.
   - Полька, забери свою собаку!..
   - Отпусти ее, придурок!
   - Фу, Гуччи!
   - Да заберите вы эту тварь!
   - Гуччи, отстань от него!
   Полина кашляла, и держала себя за горло, и мотала  головой  -  черные
волосы, вывалившиеся из-под заколки, взлетали вокруг бледных  с  зеленью
щек.
   Троепольский обнял ее за плечи, усадил в кресло и тут же отошел -  он
все еще не мог ее простить. Она так его обманула!
   Сизов встряхнул Белошеева, как  мешок  с  картошкой,  плюхнул  его  в
кресло и брезгливо отряхнул  руки.  Собака  Гуччи  тряслась  на  полу  и
заливисто лаяла, трясла ушами, забегала с разных сторон и  все  норовила
тяпнуть Сашу за какое-нибудь место,  неуязвимей.  Тот  брыкал  ногами  и
извивался как уж.
   - Это он тебя... бил? - спросил Троепольский, морщась.
   Полина все терла свое горло и только кивнула.
   - А мне ты опять ничего не сказала? - Потом он спросил:
   - Почему? Почему, черт тебя побери?!
   - Я не могла.
   - Почему?! Не могла она! Ты утащила у меня  из  квартиры  договор,  а
потом врала мне и про этого придурка ничего не сказала - почему?!
   - Потому что я думала, что Гришка... с ним заодно!
   - С ума сошла, - пробормотал Сизов.
   - Федя в последнее время с тобой часто  ссорился,  и  я  думала,  что
из-за... этого... Из-за Сашки.
   - Нет, - ответил Сизов. - Не из-за Сашки. Вот, черт возьми!
   - А про Сашу ты откуда узнала? - Троепольский вернулся за  стол,  ему
было противно. - Федька сказал?
   Полина горестно кивнула:
   - Он давно подозревал. Несколько месяцев уже. Это Федя  понаписал  на
всех договорах "Смерть врагам". Левой рукой. Из соображений конспирации.
   - Я не убивал его! - завизжал Саша. - Не убивал! Я только хотел...  Я
забрал макет и все! Я знал, что  он  меня  подозревает,  потому  что  он
работал с макетом!
   - Сволочь ты последняя, - сказал Троепольский угрюмо.  -  Неужели  ты
думал, что сможешь просто так меня... обокрасть?!
   - Да! - крикнул Саша, взялся руками за волосы и сильно их  дернул.  -
Да! Потому что ты ничтожество!  Никто!  Нуль!  Дутая  величина!  Я  тебя
ненавижу, ненавижу!
   - Да пошел ты!..
   - Федя как-то сказал, что у нас в конторе кто-то ведет двойную  игру.
- Полина прикрыла глаза и сразу же открыла, чтобы все не  подумали,  что
она набивается на жалость.  -  Его  это  веселило.  Он  чувствовал  себя
детективом. Он сразу знал, что это ты, Саша, только доказательств у него
никаких не было. Он  собирал  все  бумаги,  которые  имели  отношение  к
Уралмашу, и писал на них: "Смерть врагам".
   - Пугал, что ли? - спросил Сизов.
   - Ты же знаешь Федьку! - задумчиво  произнес  Троепольский.  -  Шалил
скорее, а не пугал. Такие игры ему нравились,  придурку.  Он  бы  собрал
доказательства и тогда пришел ко мне гордым победителем с этим, -  кивок
в сторону Саши, - в одной руке и  бутылкой  водки  в  другой.  Чтобы  мы
запили наши потери. Разве не так?
   Сизов сосредоточенно кивнул.  Все  помолчали,  а  потом  Троепольский
осведомился, не глядя на Полину:
   - Это он тебя бил?
   - Да.
   - Как ты узнала? Или ты с самого начала знала, только мне  врала  все
время?
   - Нет, Арсений. Я не знала. Я догадалась,  когда  нашла  карандаш  на
столе Вани Трапезникова, за которым Сашка тогда сидел и смотрел макет.
   - Какой карандаш?!
   - Простой. У нас в конторе только одни  человек  пишет  исключительно
карандашами. Саша  Белошеев.  А  наутро  у  него  все  костяшки  были  в
ссадинах. - Полина сжала руку и показала костяшки. - Но он  сказал,  что
убьет меня, если я... скажу тебе. И я побоялась.
   - Ну да. Ты побоялась. До этого не боялась, а тут побоялась.
   - Да, - вызывающе ответила она и еще крепче сжала  руку.  -  Боялась.
Тебя-то он не топил в туалете!
   - Он топил тебя в туалете?! - изумился Сизов.  Полина  сосредоточенно
кивнула. На Троепольского она старалась не смотреть.
   Тот выбрался из-за стола, постоял, словно раздумывая, потом подошел и
коротко двинул Белошееву в  зубы.  Голова  у  того  откинулась  назад  и
стукнулась о стену. Гуччи затрясся и  опять  тоненько  затявкал.  Он  не
одобрял никаких проявлений насилия.
   Саша закрыл лицо руками.
   - Ты чего дерешься?!
   - Я бы тебя, мудака, убил, - сказал Троепольский спокойно и  отряхнул
руки, как давеча Сизов.
   - Гришка, - пробормотала Полина. - Это ужасно, но я  думала,  что  ты
тоже... Федька в последнее время о тебе слышать не мог.
   - Я знаю.
   - Прости меня.
   - Не страшно.
   Троепольский  вернулся  за  стол  и   теперь   смотрел   в   монитор,
расцвеченный яркими красками.
   "Ехал Ваня на коне, - думал он уныло. -  Вел  старушку  на  ремне,  а
собачка в это время мыла фикус на окне".
   Фикус - это я. Меня все время моют на окне, так что  зубы  скрипят  и
жить не хочется, а все  только  и  делают,  что  рассматривают  меня,  и
снаружи, из-за стекла, и, так сказать, изнутри, в коллективе.
   - А с Хромовым я поговорил, - неожиданно добавил  Сизов,  -  как  раз
когда вы тут... мой стол обыскивали. Не видать тебе Уралмаша, Саша,  как
своих ушей. Они ведь тоже не мальчики, в жизни кое-что понимают. Зря  ты
так старался, макет мне подкладывал.
   - Я не подкладывал!
   - Подкладывал! Байсаров тебе рассказал, что  мы  с  Федькой  накануне
вечером опять полаялись, ты и решил, что все стрелки на меня переведешь,
а Троепольский клюнет. Точно?
   Саша вдруг начал  тоненько  скулить  и  раскачиваться  из  стороны  в
сторону.
   Полина подхватила с пола свою собаку, прижала ее к груди и  похлопала
по голой заднице, чтобы ее успокоить немного.
   - Я, кстати, тоже думал, что это ты,  -  буркнул  Троепольский  из-за
компьютера.
   - Спасибо, - поблагодарил Сизов корректно.
   - Пожалуйста. - Тут Троепольский улыбнулся, как будто оправдываясь. -
Но я всегда все представляю... немного сложнее, чем есть на самом деле.
   - Это нам известно, - пробормотал Сизов. - Давно и хорошо.
   - Я никого  не  убивал!  -  заверещал  Саша  и  даже  сделал  попытку
вскочить, но Сизов толкнул его обратно в кресло. - Я не убивал! Нет! Это
он! Он убил! Он его ненавидел, Федьку! Это он  убил  или  она!  Это  она
убила! Сука! Я знаю таких сук, как она, знаю!
   Воцарилась тишина.
   - Ребята, - вдруг спросила Полина Светлова, -  а  кто  же  убил  Федю
Грекова? Никто не знает?
   - Я знаю, - отозвался Троепольский,  и  все  на  него  посмотрели.  -
Поехали. Надо выяснить все до конца.
 
*** 
 
   На лестнице сильно дуло и чем-то пахло, довольно  сильно.  От  запаха
медленно и тошнотворно начала кружиться голова.
   Сизов звонил в дверь, а Троепольский разговаривал по  телефону,  стоя
на один пролет ниже.
   - Да что это такое! - пробормотал Сизов и еще раз позвонил.
   - Сейчас приедет, - негромко  сказал  снизу  Троепольский  и  побежал
наверх. - Ну что?
   - Нет никого. Хотя... должны быть. Полина принюхалась:
   - А что это за запах? Странный какой-то. Собака Гуччи у нее на  руках
завозилась и затрясла ушами - ей тоже не нравился запах.  Они  притихли,
стараясь расслышать, что происходит в квартире, но ничего  не  услышали.
Троепольский присел на корточки, потом встал на колени  и,  как  ищейка,
повел носом вдоль дверной щели.
   - Это оттуда пахнет, - быстро сказал он. -  Точно.  И,  кажется,  это
газ.
   Он поднялся, и они с Сизовым переглянулись. Полина замерла.
   - Ну что?
   - Да ничего. Давай!..
   - На счет "три".
   - Что вы хотите делать?! - Раз!.
   - Ребята, вы что? - Два!
   - Что вы делаете?! - Три!
   Полина взвизгнула и отскочила  в  сторону.  Гуччи  тоже  взвизгнул  и
остался у нее на руках. Арсений и Сизов разбежались и со  всего  размаху
ударились в дверь, как боевые слоны, штурмующие синайскую деревню. Дверь
дрогнула, но не открылась.
   - Еще раз, быстро!
   - Раз!
   - Хватит!! - Два!
   - Да прекратите вы!
   - Три!
   Опять удар -  такой,  что  содрогнулись  стены,  и  дверь  как  будто
подалась. Они опять разбежались - на этот раз без счета! - навалились, и
дверь провалилась внутрь, и они оба, головой вперед, влетели в квартиру.
   Тошнотворный запах здесь был гораздо сильнее,  заслезились  глаза,  и
кашель стиснул горло железными клещами.
   - Сюда! Скорее!
   Дверь в кухню была плотно закрыта, и щель аккуратно проложена розовым
халатом с фестонами и незабудками. Сизов отшвырнул халат, а Троепольский
рванул дверь.
   - Быстро, - заорал он Полине. - Быстро!! Звони в МЧС!
   Тело лежало как-то странно, и Полина не сразу поняла,  в  чем  именно
странность, и только  потом  сообразила  -  его  наполовину  засунули  в
распахнутую духовку, почти по пояс. Газ шел с тихим и  ровным  шипением,
словно ползла бесконечная змея.
   Держась за горло, Троепольский яростно поворачивал рычажки  на  белой
плите, а Сизов тащил жертву за ноги.
   - Служба спасения, - сказал Полине в ухо уверенный голос, - что у вас
случилось?
   - Переверни ее! Гришка, переверни ее! А, черт возьми!..
   Вдвоем они кое-как вытащили тело из духовки и поволокли вон из кухни.
Полина открывала окна, которые никак не поддавались.
   Распахнув все створки, она ринулась в комнату,  где  на  полу  лежала
Лера Грекова с белым лицом и  глазницами,  словно  намалеванными  синим.
Сизов стоял на коленях и тряс ее за плечи, а Троепольский поливал  водой
из какого-то кувшина, и Полина  вдруг  подумала,  что  уже  поздно.  Она
умерла.
   У Леры был совершенно мертвый вид.
   И как только она так подумала, Лера вдруг  содрогнулась,  вытянулась,
дернула рукой и начала кашлять, тяжело, страшно.
   - Что  тут  у  нас?  -  спрос