Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
а, не надо, - сказал он мягко. - Возьми себя в руки и объясни, что
случилось. Меня вызывали в милицию, что-то рассказали, но я до сих пор не
могу толком понять...
- Что ты не можешь понять?! Ну, что ты не можешь понять?! Я не хотела
зависеть от тебя, ясно?! А мальчики очень тебя любят! И они хотят, чтобы
ты с ними какое-то время жил в Москве в квартире. А куда мне деваться? Я
мечтала купить себе половину какой-нибудь дачи, чтоб уезжать туда и быть
там, непонятно разве?!
Они сказали, что уйдут из дома, если я решу устроить свою жизнь! Отцам
можно все, только матерям ничего нельзя!
- Лида...
- Что "Лида"?! Ну, что?! Дед подарил мне это колье, разве непонятно?! И
это была моя надежда, единственная надежда! Мне сорок семь, жизнь прожита,
у тебя дело, а у меня было одно дело - растить мальчиков, а теперь они
выросли и им нужен ты, а что ж мне теперь делать? Что?!
- Лида...
- Что "Лида"?! Что?!
- Эту штуку найдут, только ты не плачь, не рви сердце мальчикам...
- А мне можно?!
- Лида, не надо так... Я готов тебе помочь, чем только могу... Я завтра
поговорю с Митей Степановым, у него много друзей в уголовном розыске, он
позвонит, я обещаю тебе... Лида, пусть это будет самым большим горем в
твоей жизни. Мальчики здоровы, это ведь главное... Представь себе только,
если бы что-нибудь случилось с Васькой или Димкой, ты только представь
себе на минутку...
Лида перестала плакать, долго сморкалась, потом спросила:
- Кому будет звонить Митька?
- Генералу Усову, -солгал Писарев, -это самый большой человек в
розыске. Он завтра едет к нему с утра...
- Ты объясни Митьке, что я отдала эту проклятую штуку моей подруге,
оттого что в магазине не брали на комиссию, только оценили...
- Неужели ты не могла откладывать каждый месяц из тех денег, что я тебе
давал, на эту самую дачу?
- Ты на рынок ходишь? Так сходи посмотри, сколько стоит зелень! И
позвони по объявлениям в газете, спроси, сколько стоит дача. Откладывая, я
б ее смогла купить в девяносто лет!
Писарев засмеялся и услышал, что Лида тоже смеется сквозь слезы; на
сердце у него полегчало; он увидел ее очень явственно, и сердце его
сдавила жалость.
- Как у тебя с деньгами? - спросил он. - Что-нибудь осталось? -- Я
одолжила у Любы.
- Сколько?
- Двести.
- Я достану... Я вышлю тебе телеграфом сегодня же... Дай мне,
пожалуйста, мальчиков.
Они, видимо, стояли рядом с матерью, потому что он сразу же услыхал
Васькин голос:
- Пася, ну как ты?
- Прекрасно, Вась! Мне дали театр!
- Да ну?!
- Честное слово!
- Значит, ты теперь худрук и главный режиссер?
- Выходит, так...
- И будешь ставить, что придумали?
- Да.
- Поздравляю, пася... А у мамы видишь что вышло...
- Как это произошло?
- Дине "куклу" сунули... Сверху деньги, а внутри бумага... Ты поможешь
маме?
"Он считает, что я все могу, - подумал Писарев. - Но я ведь тоже считал
папу всемогущим. Потому у отцов и рвутся сердца, что они не могут
выполнить все желания детей".
- Конечно, помогу, Вась... Только ты объясни маме, что это быстро не
делается.
Милиция должна работать постепенно, чтобы не спугнуть вора... Это
вопрос месяцев, а не дней. Постарайся успокоить маму...
- Хорошо, пася... Как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно. Димка далеко не плавает?
- Я не позволяю...
- Он рядом?
Димка очень любил мать, к отцу относился особо, с каким-то недетским
интересом; ревновал ко всем актрисам; больше всего любил животных, кормил
всех собак и кошек во дворе; подбирал на улицах больных голубей, приносил
их домой, лечил, потом отпускал; ворона, у которой было перебито крыло,
прилетала потом на балкон месяца два кряду. ' • - Але, - услыхал
Писарев писклявый Димкин голос и представил его себе - толстого,
конопатого, голубоглазого, маленького еще, а потому принадлежного ему
телесно; потного, пахнет детством, если прижаться лицом к его шее; мальчик
не любил этого, стыдился, можно было целовать его, только когда спал. Вася
утешал отца: "Это пройдет, пася, я был таким же, правда, у него возраст
такой, он только за маму боится, ты для него мужчина, он считает, что ты
сильный, поэтому он и не беспокоится о тебе..."
- Димуля, как ты?
- Знаешь, у Джульки, соседской собаки, щенки открыли глаза на десятый
день, это невероятно, я веду наблюдение, правда, не начал еще записывать в
тетрадку, дядя Коля сказал, что катранов в море больше нет, но и барабуля
тоже отчего-то перевелась, а в горах уже пошли грибы, дядя Коля обещал
отвезти на мотоцикле, у него теперь "Ява" с коляской...
Он всегда выпаливал новости через запятую, словно боясь, что отец
задаст вопрос, главный для него вопрос, и на него надо будет однозначно
ответить...
Поди ж ты, пятнадцать лет, а уже выработал стратегию защиты от вопроса
про развод, которого не по-детски страшился, не хотел про это слышать,
заранее отталкивал от себя придуманной самообороной...
Потом снова трубку взяла Лида, попросила прислать не двести, а триста
рублей, и это, как ни странно, успокоило Писарева: все вернулось на круги
своя; конечно, пришлет, как не прислать... Да, конечно, попросит Митьку
поторопить, да, убежден, что найдут, главное, чтоб все было хорошо у
мальчишек, да, перезвонит...
Писарев вздохнул, поднялся с дивана, пошел в ванную, долго чистил зубы,
потом надел тренировочный костюм, который устроил ему Володя из
спортмагазина, прекрасно гонит пот, очень теплый, до ноября можно бегать,
и отправился трусить от инфаркта... (В Одессе он снял в одном из подъездов
табличку: "Трусить в подъездах воспрещается". Бабеля нет, а жаргон
остался. Митька рассказывал, что в Японии известный переводчик, "знаток"
русского, в одной из наших книг объявление "сорить воспрещается",
вывешенное на танцплощадке, перетолмачил как "драться нельзя". Все очень
просто, объяснил Митяй, "сорить" показалось японцу производным от слова
"ссора"; а наш Пастернак, чтобы найти истинное значение пустячного слова
(впрочем, есть ли такие?!), перелопачивал все британские словари и
литературу по Шекспиру, только б понять истинный смысл, вложенный великим
англичанином в эти строки, ибо коль слово само по себе безжизненно, то оно
делается взрывоопасным, когда соседствует с другими словами.)
На улицах было пусто еще; только метро пульсирующе выбрасывало людей,
которые работали в Боткинской; они начинали в семь и шли через скверик
возле Беговой; Писарев ужасался тому, как много мужчин курили на ходу,
чаще всего "гвоздики", раньше эти папиросы называли "Норд", потом
переименовали на "Север", в то как раз время, когда в футболе старались
избегать слова "тайм" и вместо этого Вадим Синявский, самый наш великий
комментатор, говорил "период", очень, конечно, русское слово, не то что
космополитический "тайм"; тогда нельзя было говорить "форвард", лишь
"нападающий"; только никак не могли придумать, чем заменить в боксе
"брэк"; одно время пытались привить "разойтись", но это звучало, словно в
фильмах про то, как царские жандармы разгоняли рабочие демонстрации.
...Воздух был ранним, только в Москве бывает такой особый воздух в
начале июля; когда Писарев пробегал мимо пешеходов, он особенно остро
ощущал сухую горечь табака, и думал, какая же это гадость - курево, и
клялся себе каждый раз, что с сегодняшнего дня завяжет, но возвращался в
квартиру, залезал под душ, растирался докрасна шершавым полотенцем, ставил
себе кофе, засыпал овсянку в кипящую воду, завтракал и, составляя план
дня, машинально закуривал, испытывая при этом острое чувство счастья и
безвозрастности: раз курю, - значит, еще не старый, все впереди...
Когда на висках и на лбу появился пот, Писарев отчего-то представил
себя бегуном на дальнюю дистанцию - он еще не потерял способности видеть
себя со стороны - и потрусил быстрее, а потом вдруг вспомнил, что завтра
можно звонить к Кириллу Владимировичу, а послезавтра придет приказ из
управления, и звенящая легкость родилась в нем, и он высоко подпрыгнул,
вытянув над собою руку, и дотронулся до холодного кленового листа, и
подумал, что только если человек не разучился верить и радоваться, он
может прыгать, несмотря на то что ему сорок восемь...
..."В "Уроке политеса", -подумал он, -сцена должна быть забита
актерами. Каждый человек, а еще лучше каждая пара обязаны быть поначалу
разобщенными; движения всех при определенной пластике пар вызовут ощущение
хаоса. Организация гармонии, которая совсем не идентична понятию
"порядок", станет тем фоном, на котором можно разыграть действо о
традициях и новациях, о высоком смысле "пропорции", которая вовсе не
обязательно берет свой отсчет из геометрии... Весь задник сцены должен
быть организован узнаваемыми плакатами и объявлениями: "Запрещено рвать
цветы", "Не разрешается ходить по газонам", "нельзя", "запрещено", "нет",
"нет", "нет". Сколько еще таких объявлений, бог ты мой! И какая
поразительная изобретательность, когда дело касается того, чтобы не
позволить! Наш спектакль - бой этому бессердечию, порочащему величие наших
идеалов. А какими должны быть костюмы? Каждая культура смогла, точнее,
была обязана сформировать свою собственную науку; этика - одна из ключевых
позиций знания... Как же угодно проникновение этики в повседневность!
Тогда объявления могли бы звучать иначе:
"Спасибо, что вы не пошли по клумбе" или: "Цветам тоже больно!" Костюмы
актеров обязаны нести громадную идейную нагрузку, ибо они сколок истории
культуры. За нею просматривается то, как было раньше, в чреде веков, когда
творчество угасало, ибо исчезновение данной конкретной культуры есть
исчезновение созидающего ее творческого элемента; в моменты пика с и м в о
л и с у т ь соединяются воедино; в годины спада остаются схемы, царствует
безжизненность...
Кто же сможет нарисовать нам эскизы декораций и костюмов так. чтобы
через них проследить закономерность развития? Надо разбить сцену на две
половины...
Антика, царство обнаженной натуры, философия статики, ясности,
близости; и устремленность нашей культуры, нетерпеливый рывок в науку, то
есть превращение бесконечности в конечность, подход к венцу знания. И это
через костюм и задник сцены. Как? Не знаешь, Писарев, еще не знаешь..."
Он посмотрел на часы. Восемь. Степанов наверняка спит. Его вчера не
было до двух. Пьет димедрол, вот счастливец, такое легкое снотворное... А
вдруг сегодня вскочит раньше обычного и унесется?
..."Надо придумать одну из декораций так, чтобы это была огромная доска
в университетской аудитории. Пусть будет слышно, как крошится мелок, когда
академик пишет формулы. Кадр в кино только тогда кадр, когда в нем
работает и первый план и пятый. Доска с формулами не просто формальный
изыск... Если бы уговорить академика выйти на мизансцену и начать диалог с
поэтом или режиссером?.. Экспромт как выражение таланта... Стихи Пушкина в
альбомах...
Талант расточителен, суверенен и сам назначает себе цену..."
Пробегая мимо длинного барака, где обосновалось строительно-монтажное
управление, Писарев увидел возле двери бачок для питьевой воды; кружка
была привязана к нему металлической цепью. В каждом хозяйственном магазине
таких кружек полным-полно, и красная им цена сорок копеек.
"Можно было б при нашей любви к объявлениям вывесить табличку:
"Спасибо, что вы не вор", - подумал Писарев. - Впрочем, этично ли это? А с
другой стороны, если каждый день какой-нибудь скот будет эту кружку
уносить, начальнику придется платить из своего кармана рублей пятнадцать в
месяц, все-таки деньги. А еще хуже, если станут вычитать деньги у
уборщицы; хоть им позволяют совместительство, на трех работах некоторые
вкалывают, больше инженера или врача получают, но ведь пол мести и окурки
собирать не сахар... Вообще объявление может быть либо злобным
надсмотрщиком, либо добрым воспитателем, наделенным чувством юмора...
Разумное "можно" больше способствует воспитанию человека в человеке,
нежели чем слепое и постоянное "нельзя"... Мы постоянно говорим про
культуру поведения, а хамство тем не менее не убывает... Значит,
неубедительно говорим. Надо опереться на науку и провести ряд бесед по
телевидению, в которых бы ученые, в первую голову медики, доказали людям,
что улыбка способствует продлению жизни, а хамство, резкость, рявканье
делают больным, истериком не только тех, кого обижают, но и того, кто
лает, вместо того чтобы говорить...
Отчего у американцев во всех учреждениях на столе стоят таблички
"смайл" - "улыбайся"? А оттого, надобно доказать с цифрами в руках, что
хитрые американцы просчитали прямую выгоду для здоровья людей,
следовательно, для богатства общества, они без выгоды ничего не делают,
прагматики заокеанские, все на деныу переводят..."
Навстречу Писареву шла девушка; видимо, она приехала не на метро,
очередной пульсации пассажиров еще не было; она шла быстро, на тоненьких
каблучках, стройная, словно козочка; Степанов свою дочку Дуню называет
Бэмби, круглоглазая и стройненькая.
Писарев поймал себя на том, что прибавил шагу и поднял плечи, чтобы
казаться более спортивным; девушка, словно бы поняв его, улыбнулась; а
что, подумал Писарев, Татьяна говорила, что нынешние девушки к мужикам
моего возраста относятся лучше, чем к сверстникам, те, говорила она,
какие-то маниловы, нет борцовских качеств, хотя мускулы накачали, будто
терзаны; даже чахоточный, если он борец духом, более привлекателен для
женщины, чем избалованный атлет...
- Алло, Митяй, ты спишь?
- Уже нет.
- Слушай, мне театр дали...
- Нет...
- Клянусь!
- Почему сразу не позвонил?
- Тебя до двух не было.
- А в три не мог?
- В три я спал.
- А я только начал заниматься любовью.
- Так уж светло было...
- Темнота - друг молодежи, а мы ж с тобой старики, доживаем последнее...
Подожди, дай я закурю... Ты был в управлении?
- Да. Первый заместитель принял, Назаров... Завтра надо звонить,
передадут приказ...
- Поздравляю, главный режиссер!
- Поздравляю, член худсовета...
- Уволь, я уж и так в двух числюсь.
- У меня будешь работать, а не числиться...
- Посмотрим.
- Слушай, приезжай в театр к десяти.
- Не могу, Сань. Я веду своего режиссера, гада, в бассейн "Москва".
Подъезжай, а? Будем как римляне, все там и обсудим.
- Приеду. А потом ко мне, да?
- Решим.
Писарев опустил трубку и только тогда вспомнил: о Лидином деле так и не
сказал; ничего, в бассейне расскажу, да и потом что Митька может? Ну,
переговорит с кем, ну, попросит помочь, а разве и так не помогают? Капитан
этот - прекрасный парень, только в России есть такие прозрачные люди,
когда сам получает двести и нет в нем ненависти к тому, кто имеет в
двадцать раз больше, сострадает, будто сам зарплату потерял... Конечно,
дедушкино колье стоит деньги огромные, только эта потеря ничто в сравнении
с той, когда дядя Алик потерял в сорок втором карточки на всю семью. Где
было достать продуктовые карточки, черт?! Детскую и иждивенческую... Там
так и было написано "иждивенческая", прямо хоть и не отоваривайся, от
стыда сгоришь... Бабушка была "иждивенка", а она ведь просто работать уж
не могла, совсем старенькая, еле двигалась. Спроецировать слово на всю
сцену... И на этом фоне суметь поставить пантомиму домашней работы, то
есть по тогдашним понятиям иждивенческую... Или спроецировать на задник
рабочую карточку, кажется, шестьсот граммов хлеба на нее давали, и на фоне
этой карточки показать лабораторию с окнами, заклеенными крест-накрест
бумагой, чтоб не выбило взрывной волной во время бомбежек, и работу
мыслителя, человека в белом халате, который недвижим, ибо он думает. В
каком же мы долгу перед людьми науки! А на фоне доски с формулами можно
как раз дать образ труда рабочего, Сталинградский тракторный, когда возле
входа в цех шел бой, а на выходе ремонтировали танки...
Придумать бы что-нибудь про сварку... Это будет грандиозно: фонограмма
боя и встык - рождение формулы сухой сварки... Черт, есть ли такая?
Срочно, сегодня же позвонить в институт сварки... Красивое сочленение
понятий: "сухая сварка"...
Выборочность памяти, чертовски интересно... Я не мог придумать этой
самой сварки, наверняка где-то слышал или читал... А почему запомнил?
Неужели потому, что мой визит к Назарову был заложен в каком-то
таинственном коде? Как это у Борева в "Анализе "Медного всадника"?
"Внимательное чтение"? Он говорил мне, что академик Щерба рекомендовал
студентам читать строфу Пушкина полгода, а то и год... "Только в этом
случае, - говорил он, - вы сможете приблизиться к пониманию Пушкина, его
гения..." А вообще-то страшно... Эдак можно подменить Пушкина своими
видениями, а еще хуже - представлениями... А может, именно толкователь -
гарант вечности? Не будь у Христа апостолов, его учение не дожило б до
наших дней...
Первый звонок раздался ровно в девять; Писарев был убежден, что звонит
администратор Ирочка; звонила конечно же она.
- Александр Игоревич, сколько мы просили штатных единиц?
- А что? Звонили из управления?
- Нет, пожарники пришли, спрашивают, кто будет подписывать акт, у них
тут много замечаний, а со мной говорить не хотят, интересуются, кто у нас
есть штатный.
- Скажите, что я приеду...
- Нет, им главный режиссер не нужен, им директор нужен или заместитель.
- Заместителя нам пока не дают, Ирочка, а единицу директора мы делим на
две:
главный администратор, то есть вы, и главный художник.
Ирочка зажала трубку ладонью и начала ворковать с пожарниками; Писарев
при этом быстро писал расписание на завтра: "9.00 - Кирилл Владимирович;
9.15 - звонок в АН СССР, Ин-т сварки; 9.30 - Дом моделей, переговоры о
костюмах; 9.45 - звонок или поездка в мастерские Худфонда, разговор о
заднике и занавесе, утверждение эскизов..."
- Александр Игоревич, ни в какую...
- Давайте им трубку...
Ирочка сказала кому-то:
- С вами будет говорить главный режиссер театра, заслуженный артист
Александр Писарев, пожалуйста...
- Здравствуйте, - услыхал Писарев низкий бас, - это лейтенант
Жаворонков.
- Доброе утро, товарищ Жаворонков, что там у нас приключилось?
- А приключилось вот что, Александр Писаревич... - Жаворонков басисто
откашлялся. - Мы акт подписать не можем, потому что нет у вас тут ни
одного ответственного человека. Нам общественность только тогда нужна,
когда мы нарушителей правил пожарной безопасности привлекаем. Так что
придется склад опечатать...
- У нас есть решение исполкома, товарищ Жаворонков.
- Оно у вас есть. У нас его нету. Нас исполком и прислал... Так что мы
своей печатью вас запечатаем, пока не будет уполномоченного подписать и
принять ответственность...
"Тащить и не пущать, - вспомнил Писарев слова Щедрина. - А у нас
начальников за это костят... При чем здесь бедные начальники!"
- Товарищ Жаворонков, давайте сговоримся так... Я приеду вместе с
начальником отдела нежилых помещений Лаптевым к семи часам; поговорим
по-людски, все обсудим ладом, а? Потом я должен передать для вашего
коллектива три билета на творческий вечер Андрея Митрохина, он очень
хотел, чтобы лично вы пришли.
...В одиннадцать тридцать Писарев был в райплане - надо загодя
обговорить все вопросы, связанные с выделением фондов на оцинкованное
железо (крыша склада все-таки протекала во время ливневых дождей); а еще
Ирочка сказала, что можно выбить стеклянные панели, это вообще прекрасно,
свет на сцену падает с потолка, как в ателье хорошего художника ("Или в
хорошем ателье плохого художника", - весело поправил себя Писарев),
плановики отнеслись к просьбе нового главного режиссера доброжелательно,
однако посетовали на бюрократию и попросили принести официальное письмо от
строителей, которые бы гарантировали выполненные работы в плановый период;
поехал к строителям, те узнали Писарева, долго жаловались на то, как мало
выходит хороших фильмов, просили помочь достать томик Высоцкого, обещали
посодействовать.
...Писарев поглядел на циф
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -