рит на меня. Терпеливо же  наше  начальство:
другой давно выгнал  бы  меня  не  только  из  кабинета,  а  и  вообще  из
уголовного  розыска,  -  действительно,  столько  идиотских  вопросов   за
несколько минут может задать лишь полная бездарь.
     Но полковник знает, что инспектор Хаблак не такой уж простачок, каким
прикидывается.
     - Не разбился, - усмехается  Каштанов,  -  это  мы  можем  утверждать
категорически, потому что  на  четвертый  день  после  отъезда  Бабаевский
продал "Волгу" через комиссионный магазин. Это мы установили вчера. Снял с
учета в автоинспекции и продал.
     Дело начинает принимать совсем неожиданный оборот, и теперь, конечно,
огоньки любопытства поблескивают у меня в глазах.
     Каштанов поднимает палец:
     - Знаешь, сколько стоит новая "Волга" на черном рынке? -  спрашивает.
- Почти вдвое дороже. Сомнительно, чтобы Бабаевский взял  такие  деньги  с
собой. Кроме того, никому на работе, а также отцу - он живет с отцом -  не
говорил, что хочет продать автомобиль. Значит, поехал  на  юг  на  машине.
Отец даже помогал поставить чемодан в багажник. Отбыл двенадцатого июня, и
ни одной весточки.
     Я уже  давно  понимал:  если  этот  Бабаевский  сам  не  объявится  в
ближайшие  дни,  дело  может  оказаться  запутанным  и  малоперспективным.
Кажется, такого же мнения придерживается и  Каштанов,  потому  что  вызвал
именно меня: знал мою любовь к самым запутанным делам.
     Полковник посмотрел на часы и сказал:
     - Подождем еще  пять  -  десять  минут.  Дело  в  том,  что  вчера  в
автоинспекцию  ездил  Чижов.  Ознакомиться  с  документами,  на  основании
которых "Волгу" Бабаевского сняли с  учета.  Ну,  знаешь,  у  Чижова  глаз
наметанный: ему почему-то не понравилась подпись Бабаевского в документах.
Вчера взяли  образец  подписи  Евгена  Максимовича  и  вот  сейчас  должны
принести результаты экспертизы. Мне лично  на  девяносто  процентов  ясно:
преступление.
     - Имеется в виду, что машину продал не Бабаевский, а кто-то другой?
     - Правильно.
     - Ничего сложного... - похлопал  я  ладонью  по  картонной  папке.  -
Выясним, кто приобрел машину, и через покупателя выйдем на преступника.
     - Давай, давай, - задумчиво говорит Каштанов. -  Раз  плюнуть!  -  Но
смотрит остро, и я опускаю глаза.
     Правда, проявил петушиный норов, а я, слава богу,  скоро  уже  десять
лет в уголовном розыске, и Каштанов считает меня  одним  из  лучших  своих
учеников. Ну, может, и не лучшим, просто  учеником,  и  этого  достаточно,
такая  уж  у  него  "фирма":  Каштанов  в  послевоенные   годы   занимался
ликвидацией вооруженных банд, и в том, что у  нас  сейчас  фактически  нет
бандитизма, его немалая заслуга.
     Для  меня,  да  разве  только  для   меня,   Каштанов   -   профессор
криминалистики, он не только знает все, что  полагается  знать  начальнику
угрозыска, - просто чувствует преступника, как гончий пес  зайца.  У  него
чертовская интуиция, которая  редко  подводит  его.  Кое-кто  считает  это
талантом, но  я  и  некоторые  старые  работники  угрозыска  знаем,  какой
колоссальной работой воспитан этот талант, какой  опыт  стоит  за  плечами
Каштанова.
     Итак, я смутился и говорю:
     - Конечно, не раз плюнуть, но все же, на мой взгляд, и мороки большой
не будет.
     Каштанов только пожал плечами: мол, поживем -  увидим.  В  это  время
задребезжал телефон, полковник снял трубку, выслушал сообщение,  лаконично
поблагодарил и, положив трубку на рычаг, повернулся ко мне:
     - Все ясно, товарищ капитан, подпись Бабаевского подделана.  Довольно
ловко, но  подделана.  Стало  быть,  преступник  воспользовался  паспортом
Бабаевского. Без паспорта он не мог снять машину с  учета  и  продать  ее.
Точнее, без двух паспортов: личного паспорта Бабаевского и технического  -
на его машину.
     Да,  ситуация  для  нас  сразу  прояснилась:  вариантов  может  быть,
конечно, только три.
     Первый:  Бабаевский  погиб,  и  кто-то   умело   воспользовался   его
документами, чтобы продать машину.
     Второй:  преступники  убивают  Бабаевского,   чтобы   завладеть   его
документами, и продают машину.
     Третий: Бабаевский пребывает неизвестно где и неведомо с кем,  в  это
время у него крадут машину и документы.
     Лично я почти убежден,  что  инженер  убит.  Действовали  бандит  или
банда. Чувствуется рука опытного рецидивиста.
     Почему?
     Очень просто. Надо заманить Бабаевского в западню, убрать без шума  -
иначе  теряется  весь  смысл  аферы.  Далее:  требуется   квалифицированно
подделать документы инженера, - ведь для снятия машины с учета  необходимо
обратиться в милицию, а дешевая "липа" там не  пройдет.  Наконец,  следует
вообще  до  тонкостей  изучить  правила  продажи   автомобилей,   детально
продумать план операции, учесть возможные препятствия.
     - Да, тут нужна голова!
     Я думаю, и Каштанов не торопит меня.
     - Вероятно, убийство, - наконец нарушаю я молчание.
     - Да, - кивает полковник. -  Если  убийство,  то  произошло  оно  две
недели назад.  Представляешь,  сколько  времени  было  у  бандитов,  чтобы
замести следы? Я тебя поэтому и лишил выходного. Извини, сам понимаешь, мы
должны поторапливаться. Кстати, Марина  сильно  ругалась?  -  сочувственно
заглядывает он в глаза.
     - Не очень. - Я не отвожу глаз,  потому  что  говорю  правду.  -  Уже
привыкла.
     - Это плохо, что привыкла, - вздыхает Каштанов. - Моя и  до  сих  пор
ругается, и это, скажу я тебе, правильно. Если б не  ругалась,  совсем  не
было бы у меня выходных. Иди, Сергей, работай, а я еще посижу немного.
     Я смотрю на седую бороду Михаила Карповича, вспоминаю, что  года  два
назад седина только еще пробивалась в ней, и мне совсем  не  завидно,  что
полковник через час или два вернется к своей Наталье Петровне.
     Голова уже занята делом Бабаевского. Уточняю у Каштанова:
     - Я правильно понял, что инженер холостой-неженатый?
     - Холостой, - подтверждает полковник. - И уехал в Крым один.  Побывай
сейчас у его отца, квартира Бабаевских на Кловском спуске.  Скажи  Миколе,
пусть подбросит, мне машина все равно сейчас не нужна.
     Дом  на  Кловском  спуске   фундаментальный,   правда,   послевоенной
постройки, но квартиры еще с высокими  потолками  и  довольно  просторными
коридорами. Отец Бабаевского стоит в этом  длинном  коридоре  в  полосатой
пижаме; не  видно,  чтобы  спал:  глаза  незаспанные  и  причесан  гладко,
вероятно, просто ему удобно в пижаме и никуда не собирается идти.
     Старик смотрит на меня с надеждой и  тревогой,  конечно,  переживает,
даже руки трясутся. Он еще не знает  о  машине  сына,  и  мне  не  хочется
наносить ему этот удар.
     Проходим в комнату, в которой, очевидно, жил сын: одну стену занимают
стеллажи с  книгами,  на  письменном  столе  сувениры  из  Алжира,  тахта,
застланная гуцульским покрывалом.
     Старик садится на тахту, а я устраиваюсь на стуле за  столом.  Теперь
мне надо разговорить его, чтобы  держался  непринужденно,  -  осматриваюсь
вокруг и говорю:
     - Удобная квартира, уютная. Дом арсенальский?
     Мне не следовало  об  этом  спрашивать,  потому  что  уже  знаю,  что
арсенальский: Микола, шофер  Каштанова,  живет  в  этом  районе,  и  успел
проинформировать меня.
     - Арсенальский, - кивает дед, и морщины на его  лице  разглаживаются.
Сразу видно, что воспоминание о заводе ему приятно. - После войны строили,
и редко кому давали отдельные квартиры, но нам!.. Еще мой отец был жив,  а
он на "Арсенале" с начала века.
     - А вы?
     - Всю жизнь. Вот ушел на пенсию.
     - Арсенальская династия?
     - Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло...
     - Конструктор - это перспективно.
     - Будто на "Арсенале" конструкторы не нужны! - не соглашается со мной
старик. - А он - в Алжир, теперь - институт. Скоро на заводе некому  будет
работать.
     - Позовут пенсионеров, - шучу я, но старик не принимает этой шутки.
     - А что! - он выпятил грудь. - Мы еще можем!
     - Не надо, - засмеялся я, - отдыхайте, молодых у нас еще ого-го!
     - Легкомыслие одно, - пробормотал он. - Вот и мой Женька... Однако, -
забеспокоился, - что-нибудь случилось?
     Я не стал успокаивать его. Спросил:
     - Ваш сын давно из Алжира?
     - С полгода.
     - Машину купил на сертификаты?
     - Да.
     - Новенькая?
     - Еще обкатывает. Три тысячи наездил.
     - Уехал двенадцатого июня?
     - Утром. В Алушту.
     - Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
     - Не так уж и часто, одно-два письма в месяц...
     - И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
     - Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
     - Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился...  Была  куда-нибудь
путевка или просто так?
     - Нет, дикарем. Женя хотел  поездить  по  Крыму:  интересно,  знаете,
машина новая.
     - Какого цвета?
     - Белая-белая, как снег.
     - А вы просили его писать?
     - Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
     - В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
     - Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в
Ялту или в Севастополь.
     - Много вещей взял с собой?
     - Не очень. Ну, чемодан да еще магнитофон... Японский у  него,  -  не
удержался, чтобы не похвастаться, - там, за границей, купил.
     - Никуда не собирался заезжать?
     - Говорил: на следующий день - в Крыму.
     - А может, девушка?..
     - Если бы так... - махнул рукой Максим  Сидорович.  -  Жене  уже  под
тридцать, а не женат. Я ему:  так  всю  жизнь  прозеваешь,  вон  какие  по
Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
     - А Женя их?
     - Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою  видный,
весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано  померла,
когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
     Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться  сыном  или
пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок,
будет невероятной. Спросил:
     - Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына  никаких  ценных
вещей не было?
     - Одежда, - ответил  старик,  -  летняя  одежда,  всякие  там  трусы,
майки... Ну, свитер на всякий случай...
     - Какой фирмы магнитофон, не помните?
     - Почему не помню, я все помню. "Соня" - вот как! Женя  еще  говорил:
один из лучших магнитофонов в  мире,  но  что  же  это  за  лучший,  когда
испортился?
     - Что же с ним случилось?
     - Я в этом не очень... Со звуком что-то. Женя хотел  в  Крыму  где-то
починить.
     Я попросил Максима Сидоровича показать  фотографии  сына.  Он  охотно
засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом  с  аккуратно  заправленными
снимками.  Их  было  тут  много,  начиная  от  голого  младенца  и  кончая
алжирскими: Евген Максимович в  шортах  и  расстегнутой  рубашке  на  фоне
какой-то  экзотической  растительности,   потом   в   трусах   на   берегу
Средиземного моря.
     Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их  нам  -  нужны
для розысков его блудного сына; как только найдется, вернем.
     Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался
с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
     Следующий  визит  -  в  районную  автоинспекцию.   Здесь   начинаются
операции, связанные с продажей автомобилей,  здесь  машины  должны  пройти
технический осмотр,  после  чего  их  владельцы  получают  соответствующий
документ  для  городской  ГАИ.  Итак,   две   недели   назад,   а   точнее
четырнадцатого июня,  здесь  видели  Евгена  Максимовича  Бабаевского  или
человека, снимавшего с учета его "Волгу". Я даже знаю,  кто  именно  видел
этого человека: на  справке,  которая  хранится  в  городской  ГАИ,  стоит
подпись автоинспектора - младшего лейтенанта Павла Харченко.
     Младший лейтенант предупрежден о моем посещении и, хотя  сегодня  ему
тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными
столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
     Мы здороваемся, и младший  лейтенант  предлагает  мне  самое  удобное
место  в  комнате:  кресло  за  столом,  очевидно,   начальника   районной
автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на  стуле  напротив  него,  не
потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
     Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может  припомнить,
а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует
какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди
друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
     Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
     - Две недели назад у вас снимали с учета белую "Волгу" номерной  знак
"КИФ 22-35". Помните этот случай?
     Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня настороженно:
     -  У  нас,  знаете,  каждый  день...  Снять  с  учета,   поставить...
Круговорот...
     Я понимаю Харченко: черт его  знает,  зачем  это  появился  настырный
капитан из угрозыска. Может, они  что-нибудь  прозевали,  и  самая  лучшая
позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
     - Конечно, круговорот, - соглашаюсь я, - и  черта  с  два  что-нибудь
запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас - дай бог  каждому,  да  и
"Волга" заметная - белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал ее с
учета не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
     Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца - это  серьезно,  и  он
тотчас же сам  становится  серьезным,  нагибается  ко  мне  через  стол  и
говорит:
     - Кажется, припоминаю... Хорошая машина, три тысячи на спидометре,  я
еще подумал: спекулянт проклятый, сдерет за нее ого сколько!
     Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом  три  фотографии,  в
том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
     - Один из них - владелец этой "Волги", - говорю.
     Харченко отрицательно качает головой.
     - Нет, с учета снимал совсем другой.
     - И вы хорошо запомнили его? - с надеждой спрашиваю я.
     - Конечно, - отвечает он и без напускной скромности  добавляет:  -  У
меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
     - И что же подсказывает вам  эта  фотопамять?  -  Не  удерживаюсь  от
иронии, но тут же понимаю, что  полностью  завишу  от  этого  веснушчатого
младшего лейтенанта,  и  сразу  поправляюсь:  -  Устный  портрет,  товарищ
Харченко, я очень прошу: устный портрет!
     Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его,  понимая,  с  каким
напряжением работает сейчас его мозг.
     - Так... - начинает он наконец. - Мужчина лет сорока или чуть меньше.
Мешки под глазами, и морщины от носа  до  кончиков  губ.  Лысый,  осталось
совсем  мало  волос,  зачесывает  остатки  слева  направо.  Лоб   высокий,
морщинистый, нос с горбинкой,  большой,  а  глаза  ввалившиеся,  темные  и
пронизывающие.  Губы  бледные,  узкие,  уши  хрящеватые.  Рост  около  ста
восьмидесяти. Кадык все время шевелится.
     Я   благодарно   киваю:   устный   портрет   выразителен   и   сделан
профессионально.
     - Как держался? - уточняю.
     Харченко едва заметно улыбается.
     - У нас - машины... - говорит он неопределенно. - А в  каждой  машине
можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьезные, мы  находим.
Ну,  знаете,  как  люди  держатся...  Одни  благодарны,  другие  угодливы,
улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот  тоже  -  слащавый,  угодливый,  в
звании меня повысил, лейтенантом называл. Я еще подумал:  у  тебя  "Волга"
только обкатку прошла, зачем  же  льстить?  По  закону  все  сделаем.  Еще
спросил: "Продаете?" Немного смутился, руками развел: мол, что  поделаешь,
обстоятельства. "Дачу, - отвечает, - хочу купить, и деньги нужны..." Врет,
конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают... Однако  все  документы  в
порядке - подписал, и катись ко всем чертям.
     - А у вас и правда хорошая память, - говорю  я,  потому  что  помнить
через  столько  дней  такие  детали  сможет  не  каждый.   -   Припомните,
пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?
     - Один, - ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. - Кстати,
- обрадовался, - еще одна  деталь:  если  будете  искать  этого  пройдоху,
пригодится.  На  подбородке  у  него  ямочка,  знаете,  такой  раздвоенный
подбородок...
     - Брюнет или блондин?
     - Лысый... - разводит руками. -  Хотя  брюнета  запомнил  бы,  точно,
блондин, я же говорил, совсем мало волос осталось, но блондин.
     - Паспорт его смотрели?
     - Это вы на предмет фотографии?  -  догадывается.  -  Паспорт  был  в
ажуре. Все документы хорошие, не придерешься. Кстати, а  что  с  настоящим
владельцем?
     - Если бы знал...
     - Ищете?
     - Начали.
     - Но ведь его нет уже две недели! - До  младшего  лейтенанта  наконец
дошла суть того, что случилось. - Значит...
     - Все может быть, - ответил я уклончиво. - Прощай, младший лейтенант.
Ты мне очень помог.
     Вышел на улицу, взглянул на часы. Половина третьего,  и  сегодня  уже
нечего делать.
     Теперь  первое  -  магазин:  установить,  кому  продана   белоснежная
красавица. Покупатель общался  с  лысым,  снимавшим  машину  с  учета,  по
крайней мере два дня: на автомобильном базаре,  где  договаривались,  и  в
магазине, где оформляли продажу. Да и сам автомобиль надо осмотреть. Почти
две недели, как он у нового владельца, да чего на свете не бывает,  может,
что-нибудь и сохранилось.
     Магазин сегодня выходной, раньше, чем завтра  в  десять,  в  него  не
попадешь.  Я  огляделся  и  направился  к   ближайшему   телефону-автомату
позвонить Марине.



                                    2

     "Волгу" могли  продать  в  Узбекистан,  в  Грузию,  куда  угодно,  но
оказалось, что новый ее владелец живет в  Быковне,  на  окраине  Киева,  и
добраться к нему можно автобусом за полчаса.
     Я немного постоял перед домом  Микиты  Власовича  Горобца.  Это  было
впечатляющее зрелище: двухэтажный кирпичный красавец с широкими  окнами  и
большой стеклянной верандой, он  словно  гордился  собой,  выставлял  себя
напоказ - усадьба была обнесена не сплошным, глухим деревянным забором,  а
оградой из высоких металлических прутьев, заостренных вверху. За прутьями,
правда, густо,  плотно  друг  к  другу  росли  подстриженные  елочки,  они
образовывали еще одну, в человеческий рост, вечнозеленую ограду - это было
действительно красиво и удобно, и я удивился вкусу хозяина дома. Наверное,
профессор или отставной полковник, почему-то подумал я: деньжата  водятся,
захотелось шикануть, поездить  на  "Волге",  -  официально  приобрести  ее
трудно, вот и отправился на базар.
     Честно говоря, мне стало немного жаль Микиту Власовича: должно  быть,
"Волгу" придется пока что, до выяснения всех обстоятельств, отобрать, да и
потом дело решит суд - приятного мало.
     На мой стук в калитку откликнулся пес. Лаял злобно  и  звенел  цепью,
однако никто не шел отворять.
     Я постучал еще  раз  и  только  тогда  увидел,  как  открылась  дверь
стеклянной веранды, и на высоком крыльце появился пожилой седой мужчина  в
синих спортивных брюках и белой  майке.  Не  спеша  спустился  с  крыльца,
загнал пса в конуру и отпер калитку. Но не пропустил  во  двор.  Стоял  на
бетонированной дорожке, загораживая вход, и вопросительно смотрел на меня.
     Я молча вынул удостоверение, он внимательно рассмотрел его  и  сделал
шаг в сторону.
     - Прошу... - наконец улыбнулся,  но  улыбка  получилась  неискренней,
вымученной. - Входите, пожалуйста, но не знаю: уголовный  розыск  -  и  ко
мне...
     Рядом  с  бетонированной  дорожкой  к  веранде  пролегала  еще  одна,
значительно шире, к большому кирпичному гаражу, построенному не  один  год
назад: масляная краска на железных воротах кое-где облупилась  и  выгорела
на солнце.
     - По поводу покупки вами машины у г