провождали по крайней
мере пятьдесят вооруженных людей, взявших зал в  кольцо.  Четверо  из  них
встали за спиной Ябрила, четверо других  остановились  на  террасе  позади
американцев. На пожелтевшем лице султана были написаны изумление  и  ужас,
глаза широко раскрыты.
     - Джентльмены, - запинаясь, произнес он, - господа, вам это покажется
невероятным,  как  и  мне.  Конгресс  аннулировал  свое   голосование   об
импичменте Кеннеди, и последний объявил военное положение. - Он замолчал и
положил руку на  плечо  Ябрила.  -  И  в  настоящий  момент,  джентльмены,
самолеты американского шестого флота разрушают мой город Дак.
     - Дак бомбардируют? - почти радостно спросил Артур Викс.
     - Да, - ответил султан. - Акт варварский, но убедительный.
     Все они  посмотрели  на  Ябрила,  к  которому  вплотную  приблизились
четверо вооруженных охранников. Ябрил зажег сигару и задумчиво произнес:
     - Наконец-то я увижу Америку, о чем всегда мечтал, -  он  смотрел  на
американцев, но обращался к султану. - Я думаю,  что  буду  иметь  большой
успех в Америке.
     - Без сомнения, - согласился султан. - Требования  включают  условие,
что я должен передать тебя живым. Боюсь, я обязан  отдать  соответствующие
распоряжения, чтобы ты не причинил себе вреда.
     - Америка цивилизованная страна, - произнес Ябрил. - Надо мной учинят
судебный процесс, который продлится  очень  долго,  поскольку  меня  будут
защищать лучшие адвокаты. Зачем же я причиню себе вред?  Это  будет  новый
опыт и кто знает, что может Америка слишком цивилизованна, чтобы применять
пытки, кроме того, меня пытали израильтяне, так что меня ничем не удивишь.
     Он улыбнулся Виксу.
     - Как вы только что заметили, - спокойно сказал  Артур  Викс,  -  мир
меняется. Вы не добились успеха и не будете выглядеть героем.
     Ябрил радостно рассмеялся и вскинул руки.
     - Я добился успеха, - почти выкрикнул он. - Я сшиб ваш мир с оси.  Вы
что же думаете, ваши сладкоречивые идеалисты будут слушать вас после того,
как ваши самолеты разрушили Дак? Да разве  мир  когда-нибудь  забудет  мое
имя? И вы полагаете, что я уйду со сцены  сейчас,  когда  все  лучшее  еще
впереди?
     Султан хлопнул в ладоши и отдал приказ солдатам. Они схватили Ябрила,
надели на него наручники и накинули веревку ему на шею.
     - Осторожнее, осторожнее,  -  распорядился  султан.  Потом  он  нежно
коснулся рукой лба Ябрила. - Я прошу  у  тебя  прощения,  но  у  меня  нет
выхода. Я должен продавать нефть и  заново  отстроить  город.  Желаю  тебе
всего лучшего, дружище. Успеха тебе в Америке.
     В то время, когда конгресс  незаконно  выносил  импичмент  президенту
Фрэнсису  Ксавье  Кеннеди,  когда  мир   ожидал   разрешения   кризиса   с
террористами, для сотен тысяч людей в Нью-Йорке все это было совершенно не
интересно. Они жили своей жизнью  и  собственными  проблемами.  В  четверг
вечером многие  из  этих  тысяч  гуляли  по  Таймс-сквер,  месту,  которое
когда-то было сердцем величайшего города в мире  и  где  пролегал  Великий
Белый Путь, Бродвей, тянувшийся от Сентрал Парк до Таймс-сквер.
     У  этих  людей  были  самые   разнообразные   интересы.   Грубоватые,
ограниченные, тоскующие неизвестно о чем,  представители  среднего  класса
толпились в магазинчиках, торгующих  всевозможной  порнографией.  Любители
кино смотрели бесконечные пленки, на которых обнаженные мужчины и  женщины
предавались  откровенным   сексуальным   атакам.   Банды   подростков   со
смертоносными,  но  не  запрещенными  отвертками  в  карманах,   одержимые
юношеским желанием развлечься, прогуливались  с  воинственным  видом,  как
средневековые   рыцари,   готовые   сражаться   с   драконами.   Сутенеры,
проститутки, грабители, убийцы появлялись здесь с наступлением темноты, им
даже не приходилось платить за яркие неоновые  лампы,  освещающие  Великий
Белый Путь. Стада простодушных туристов забредали сюда,  чтобы  посмотреть
Таймс-сквер, куда обычно опускался воздушный шар,  возвещающий  о  приходе
Нового счастливого года. На большинстве домов  на  площади  и  примыкающих
грязных улицах висели плакаты,  на  которых  красовалось  большое  красное
сердце с надписью "Я ЛЮБЛЮ НЬЮ-ЙОРК" - любезность Луиса Инча.
     В этот четверг ближе к полуночи  Блейд  Букер  околачивался  в  барах
"Таймс-сквер" и в "Синема-клуб", выискивая клиента. Блейд Букер был  негр,
обладавший незаурядной энергией. Он мог  достать  вам  кока-колу,  героин,
обширный ассортимент наркотических пилюль, а также оружие, но не  крупное:
пистолеты, револьверы 22-го калибра, но после этого он уже не имел с  вами
никакого дела. Он не был сутенером, и с женщинами  поддерживал  прекрасные
отношения,  болтая  с  ними  о  всякой  чепухе  и  являясь   замечательным
слушателем. Он мог провести ночь с женщиной, слушая ее мечты. Даже у самой
грязной шлюхи, которая умеет выделывать  с  мужчинами  такое,  что  у  них
перехватывает дыхание, есть свое царство  грез.  Блейду  Букеру  нравилось
выслушивать их, и  он  хорошо  себя  чувствовал,  когда  женщины  начинали
фантазировать. Он любил эту чепуху. О, она еще вытянет  счастливый  билет,
гороскоп предсказывает, что в наступающем году ее полюбит мужчина,  у  них
будут дети, которые вырастут и станут докторами, адвокатами,  профессорами
в колледжах, работниками телевидения, смогут петь и танцевать на сцене  не
хуже Ричарда Прайора, а может, станут новыми Эдди Мэрфи.
     Блейд Букер ждал, когда зрители выйдут из Шведского дворца кино после
фильма. Многие из этих любителей кино задержатся, чтобы выпить  стаканчик,
съесть гамбургер и подцепить какую-нибудь киску. Они  ходят  вразброд,  по
одиночке, но вы спокойно можете  определить  их  по  рассеянному  взгляду,
словно  они  решают  сложную  научную  проблему,  и  по   меланхолическому
выражению на лице. Как правило, это одинокие люди.
     Повсюду крутились  проститутки,  но  у  Блейда  Букера  имелась  своя
собственная, занимающая стратегически удобный угол  в  баре  за  маленьким
столиком, который ее большая  красная  сумка  почти  закрывала.  Это  была
крупная блондинка из штата Миннесота, с голубыми  глазами,  остекленевшими
от героина. Блейд Букер спас ее от участи, худшей, чем смерть, а именно  -
от жизни на ферме, где холодной зимой ее сиськи замерзали  до  окоченения.
Он всегда был к ней внимателен и оказался одним из немногих, работавших  с
ней.
     Звали ее Кимберли Ансли и шесть лет назад она зарубила топором своего
сутенера, когда  тот  спал.  Букер  всегда  говорил:  будьте  осторожны  с
девушками, которых зовут Кимберли или Тиффани. Ее тогда арестовали, судили
и  признали  виновной,  правда,  в  непредумышленном  убийстве  в  порядке
самозащиты, поскольку у нее на теле нашли многочисленные синяки и она  "не
могла  отвечать  за  свои  действия"  из-за  пристрастия  к  героину.   Ее
приговорили к исправительным работам и лечению, потом признали вменяемой и
выпустили на нью-йоркские улицы. Она поселилась в трущобах  около  Гринвич
Вилледж, где ей предоставили квартиру в одном  из  выстроенных  городскими
властями домов, откуда бежали даже бедняки.
     Блейд Букер и Кимберли были партнерами. Он выступал и как сутенер,  и
как защитник, он гордился такой ролью. Кимберли  подцепляла  какого-нибудь
любителя кино в баре "Таймс-сквер" и вела  клиента  в  дом  около  Девятой
авеню для короткого совокупления. Тут Блейд выступал из темноты  и  ударял
мужчину по голове полицейской дубинкой. Оказавшиеся в бумажнике деньги они
делили, но Блейд забирал себе кредитные карточки и  драгоценности.  Не  из
жадности, а потому что не верил, что Кимберли сумеет их оценить.
     Самое замечательное заключалось в том, что мужчина обычно  оказывался
заблудшим мужем и совершенно не хотел сообщать  о  случившемся  полиции  и
отвечать там на вопросы, что он делал в темном доме на Девятой авеню в  то
время, как жена ждет его в  местечке  Меррик  (Лонг  Айленд)  или  Трентон
(Нью-Джерси). Безопасности  ради  Блейд  и  Ким  неделю  не  появлялись  в
"Синема-баре" на Таймс-сквер и  на  Девятой  авеню,  а  перекочевывали  на
Вторую авеню. В таком городе, как Нью-Йорк, это было все равно как улететь
на другую звезду в галактике. Вот за это Блейд Букер  любил  Нью-Йорк.  Он
ощущал себя здесь невидимым, как Тень, как Человек с тысячей лиц. И  кроме
того, он был как те  птицы,  которых  он  видел  по  телевизору,  меняющие
окраску в зависимости от  окружающей  местности,  или  насекомые,  умеющие
зарыться в землю и укрыться от  хищников.  Короче  говоря,  в  отличие  от
большинства своих сограждан Блейд Букер  чувствовал  себя  в  Нью-Йорке  с
безопасности.
     В этот четверг вечером по части клиентов было плоховато, но  Кимберли
выглядела в вечернем освещении великолепно, ее  светлые  волосы  блестели,
белые напудренные  груди,  как  половинки  луны,  откровенно  выпирали  из
низкого выреза зеленого платья. Джентльмен с легким шармом, сквозь который
только временами просвечивала  похоть,  подошел  к  ее  столику  со  своей
выпивкой и вежливо спросил, может ли он присесть. Блейд наблюдал за ним  и
дивился выкрутасам судьбы.  Перед  ним  был  хорошо  одетый  мужчина,  без
всякого сомнения  что-нибудь  вроде  адвоката  или  профессора,  а  может,
какой-нибудь политик невысокого ранга -  городской  советник  или  сенатор
штата, подсаживался к убийце, зарубившей топором мужчину, а на  десерт  он
получит дубинкой по голове. И все только из-за полового члена,  в  котором
таятся все неприятности. Мужчины проходят по жизни, используя из-за  члена
только половину своих  мозгов,  что  очень  плохо.  Может,  позволить  ему
засунуть член в Кимберли и спустить в нее, прежде чем вдарить по голове? И
выглядит он как настоящий джентльмен. Зажег Кимберли сигарету, заказал  ей
выпивку, не торопил ее, хотя видно  было,  что  весь  исходит  от  желания
засунуть ей поскорее.
     Блейд допивал свою рюмку, когда Ким подала ему сигнал. Он увидел, что
она собирается встать, возясь со своей  сумкой  и  Бог  знает  что  в  ней
разыскивая. Блейд вышел из бара на улицу. Стояла ясная  весенняя  ночь,  и
запахи горячих сосисок, гамбургеров и лука, жарившихся в гриле на открытой
террасе ресторана, пробудили у  него  чувство  голода,  но  с  этим  можно
подождать, пока не будет сделано дело. Он пошел по 42-й  улице.  Хотя  уже
наступила полночь, люди  здесь  все  еще  толпились,  их  лица  освещались
бесчисленными неоновыми огнями кинотеатров, ресторанов, гигантских реклам,
лампами, освещавшими входы в отели. Он любил пройтись от Седьмой авеню  до
Девятой. Блейд зашел в дом и занял свою позицию  на  лестничной  площадке.
Отсюда ему было удобно выйти, когда Кимберли  обнимет  клиента.  Он  зажег
сигарету и вытащил дубинку, спрятанную в футляре под пиджаком.
     Он слышал, как они вошли в холл, как захлопнулась входная дверь,  как
позвякивает  что-то  в  сумке  Кимберли.   Потом   раздался   голос   Ким,
произносившей условленные слова: "Тут всего  один  пролет".  Блейд  выждал
минуты две прежде чем шагнуть из своего укрытия,  и  приостановился  перед
открывшейся ему прелестной сценкой - на первой ступеньке  лестницы  стояла
Ким, раздвинув ноги, ее красивые  ляжки  были  обнажены,  а  тот  приятный
мужчина вытащил свой член и пихает его в  Кимберли.  На  мгновение  Блейду
показалось, что Ким взлетает в воздух, а затем он с ужасом увидел, что она
взлетает все выше, и ступеньки взлетают вместе с ней, потом  он  увидел  у
себя над головой чистое небо, словно  всю  верхушку  дома  срезало.  Блейд
пытался найти какую-нибудь дыру, чтобы спрятаться от камней, сыпавшихся  с
неба.  Он  поднял  руку  с  дубинкой,  чтобы  просить,  молить,   призвать
свидетелей, что его жизнь не может вот так оборваться. Все  это  произошло
за какую-то долю секунды.
     Сесил Кларксон и Изабел Домейн вышли  из  бродвейского  театра  после
представления  прелестного  мюзикла  и  прогуливались  по  42-й  улице   в
Таймс-сквер. Они были черными, как и большинство людей на здешних  улицах,
но ни в коей мере не походили на  Блейда  Букера.  Сесилу  Кларксону  было
девятнадцать и он учился в Новой  школе  социальных  исследований.  Изабел
исполнилось восемнадцать, она посещала все спектакли  на  Бродвее,  потому
что обожала театр и мечтала стать  актрисой.  Они  были  влюблены  друг  в
друга, так как это бывает только в юности, и абсолютно  уверены,  что  они
одни такие во всем мире. Они шли от Седьмой авеню  к  Восьмой,  купаясь  в
слепящем свете неоновых ламп, их красота создавала вокруг  них  магический
щит, отгораживавший от  попрошаек,  пропойц,  полусумасшедших  наркоманов,
карманных воришек, сводников. Сесил был высоким и сильным парнем,  по  его
виду становилось ясно, что он убьет любого, кто прикоснется к Изабел.
     Они остановились  у  закусочной,  где  в  гриле  жарились  сосиски  и
гамбургеры, и перекусили на воздухе, не заходя внутрь, где  пол  замусорен
бумажными салфетками и тарелочками. Сесил  запивал  сосиски  и  гамбургеры
пивом, а Изабел - пепси-колой. Они глазели на  копошащуюся  даже  в  такой
поздний час толпу, невозмутимо наблюдали за возней этих людишек,  отбросов
города, и им в голову не приходило, что  грозит  какая-то  опасность.  Они
испытывали жалость к людям, у которых не было никаких надежд,  как  у  них
двоих, такого замечательного будущего и  такого  настоящего,  заполненного
нескончаемым блаженством.
     Когда людская  волна  поредела,  парочка  влюбленных  направилась  от
Седьмой авеню к Восьмой. Над разноцветным покровом неоновых  ламп  мерцало
небо. Изабел ощутила на своем лице дуновение весеннего ветерка и прижалась
к плечу Сесила, положив одну руку ему на грудь, а другой лаская шею. Сесил
испытывал в эту минуту безудержную нежность  к  ней.  Они  были  на  верху
блаженства, молодые, охваченные любовью, как и  миллиарды  людей  до  них,
переживая один из самых восхитительных моментов в их жизни.
     Внезапно, к  изумлению  Сесила,  все  ослепительные  огни  погасли  и
остался только свод неба с тусклыми звездами, а  затем  оба  они  в  своем
блаженстве превратились в ничто.


     Группа из восьми туристов, приехавших в Нью-Йорк на неделю пасхальных
каникул, шла от собора Святого Патрика, с Пятой авеню они свернули на 42-ю
улицу и не спеша брели туда, куда их зазывал свет неоновых ламп. Когда они
добрались до Таймс-сквер,  то  испытали  разочарование.  Эту  площадь  они
видели по телевизору, когда в канун Нового  года  здесь  собираются  сотни
тысяч  людей,  чтобы  попасть  в  объектив   камеры   и   поприветствовать
наступающий год.
     Однако было  так  грязно,  что  мусор  ковром  устилал  улицы.  Толпа
прохожих выглядела опасной, пьяной,  отравившейся  наркотиками,  а  может,
свихнувшейся от того, что заперта среди этих огромных стальных башен, мимо
которых они должны двигаться. Женщины были безвкусно и ярко одеты, туристы
сравнивали их с порнографическими картинками. Туристам казалось,  что  они
движутся по кругам ада, сквозь пустоту лишенного звезд  неба,  где  желтые
лампы извергают гной.
     Это были четыре супружеские  пары  из  маленького  городка  в  Огайо,
решившие совершить как бы торжественную поездку в Нью-Йорк. Они  исполнили
свой жизненный долг - вовремя поженились, вырастили детей, сумели добиться
умеренного успеха в карьере. Главную битву в своей жизни они уже выиграли,
и теперь для них открывалась новая полоса.
     Порнографические фильмы их не интересовали, этого добра хватало  и  в
Огайо. Что их действительно интересовало и пугало на Таймс-сквер, так  это
уродство людей, заполнявших улицы,  которые  в  неоновом  свете  выглядели
воплощением зла. Туристы имели на груди большие красные значки с  надписью
"Я ЛЮБЛЮ НЬЮ-ЙОРК", которые они купили в первый же день.  Сейчас  одна  из
женщин сорвала такой значок и швырнула его в канаву.
     - Уйдем отсюда, - сказала она.
     Вся группа повернулась и зашагала обратно к Шестой  авеню,  прочь  от
этого неонового коридора. Они уже  почти  завернули  за  угол,  как  вдруг
услышали отдаленный взрыв и тут же ощутили слабый порыв ветра, а потом  по
всем авеню, от  Девятой  до  Шестой,  пронесся  воздушный  шторм,  несущий
железные банки, мусорные бачки, несколько  автомашин,  которые,  казалось,
летели по воздуху. Повинуясь животному  инстинкту,  туристы  бросились  за
угол Шестой авеню, чтобы укрыться от этого вихря, но воздушный поток  сбил
их с ног. Издалека до них доносились грохот рушащихся зданий и крики тысяч
умирающих людей. Они прижались друг к другу за углом, не понимая,  что  же
произошло.
     На самом деле они только что  вышли  из  зоны  разрушений,  вызванных
взрывом ядерной бомбы. Они оказались восемью выжившими в  этой  величайшей
катастрофе, обрушившейся на мирные Соединенные Штаты.
     Один из туристов поднялся на ноги и стал помогать остальным.
     - Этот чертов Нью-Йорк, - сказал он. - Я надеюсь,  что  все  таксисты
погибли.
     Полицейская патрульная машина  медленно  пробиралась  среди  уличного
движения между Седьмой и Восьмой  авеню.  В  ней  находились  два  молодых
полицейских, итальянец и негр. Они не  имели  ничего  против  того,  чтобы
застрять здесь среди других машин, так как это было самое безопасное место
на их участке.  Дальше,  в  темноте  улиц,  они  могут  спугнуть  воришек,
вытаскивающих из  машин  радиоприемники,  грязных  сводников,  грабителей,
угрожающих мирным нью-йоркским прохожим, но не хотели ввязываться в  такие
дела. Кроме того, департамент полиции Нью-Йорка принял новую тактику -  не
преследовать за мелкие преступления. Полицейские как  бы  выдали  беднякам
лицензию на право грабить благополучных и законопослушных жителей  города.
В конце концов, разве это справедливо, что  некоторые  мужчины  и  женщины
могут  позволить  себе  иметь  автомобиль  стоимостью  в  пятьдесят  тысяч
долларов, оборудованный музыкальной аппаратурой в тысячу  долларов,  когда
масса бездомных не может купить себе еды или обеспечить  стерильный  шприц
для укола. Разве справедливо, что эти богачи  с  ожиревшими  мозгами,  эти
безмятежные, смахивающие на волов граждане,  у  которых  хватает  наглости
разгуливать по улицам Нью-Йорка без пистолета или  даже  без  смертоносной
отвертки в кармане, могут наслаждаться сказочным видом величайшего в  мире
города и не платить за это какую-то цену? И вообще, в Америке все  еще  не
погас тот давний революционный дух, который не мог устоять перед  подобным
искушением. Суды, полиция, передовицы  самых  уважаемых  газет  застенчиво
констатировали этот свободный дух  воровства,  грабежей,  насилия  и  даже
убийств на улицах Нью-Йорка. У бедняков  в  этом  городе  не  было  других
занятий, их жизнь истощалась нищетой, убожеством, самой архитектурой этого
города. Один журналист высказал мнение, что  все  эти  преступления  можно
сложить у дверей Луиса Инча, подлинного владельца земли, который  застроил
Нью-Йорк громадинами  в  мили  высотой,  стальными  вышками,  заслоняющими
солнце и небо.
     Два полицейских видели, как хорошо известный им Блейд Букер вышел  из
бара "Таймс-сквер синема". Один полицейский спросил у другого:
     - Поедем за ним?
     - Пустая трата времени, - отозвался второй, - мы можем  даже  застать
его в момент преступления, он все равно вывернется.
     Они заметили, как из  бара  вышла  крупная  блондинка  с  мужчиной  и
направилась той же дорогой в сторону Девятой авеню.
     -  Бедняга,  -  произнес  один  из  полицейских,  -  он  думает,  что
поразвлечется с ней, а вместо этого его кувыркнут.
     - Получит шишку  на  голову  побольше  своей  собственной,  -  сказал
второй, и они оба рассмеялись.
     Их машина продвигалась  медленно,  они  следили  за  происходящим  на
улице. Настала полночь,  дежурство  скоро  закончится,  и  они  не  хотели
ввязываться во что-нибудь, что может их задержать. Они видели бесчисленных
проституток, преграждающих путь пешеходам, торговцев наркотиками