Артуро Перес-Реверте.
    КЛУБ ДЮМА,  или тень Ришелье


     Arturo Perez-Reverte. El club Dumas
     o la sombra de Richelieu

     ------------------------------------------
     Перевод с испанского Н.Богомоловой
     OCR Anatoly Eydelzon
     ------------------------------------------


     Кале,
     которая вдохновила меня на этот бой

     Сверкнула вспышка, и на стену упала тень повешенного. Он висел в  самом
центре гостиной, на крюке от люстры, и по мере того как фотограф,  кружа  по
комнате, делал снимки, тень перескакивала с картин на фарфор в  застекленных
витринах, с книжных полок на полураздвинутые портьеры. За  огромными  окнами
лил дождь.
     Молодой  судебный  следователь  с  еще  не  просохшими    взъерошенными
волосами, не сняв мокрого плаща, диктовал секретарю  протокол  осмотра.  Тот
печатал, сидя на диване  и  пристроив  портативную  машинку  на  стул.  Стук
клавиш крепкими стежками прошивал и монотонный голос  следователя,  и  тихие
комментарии полицейских, сновавших по гостиной.
     - ... пижама, сверху - халат. Пояс от халата явился  орудием  удушения.
Руки трупа связаны спереди галстуком. На левой ноге тапок, правая - босая...
     Следователь  дотронулся  до  обутой  ноги  покойника,  и  тело,    чуть
колыхнувшись, начало медленно  поворачиваться  на  туго  натянутом  шелковом
шнуре слева направо, а потом в обратную сторону, но  уже  быстрее,  пока  не
застыло в прежнем положении, - так магнитная стрелка,  немного  пометавшись,
опять и опять упрямо указывает на север. Следователь отошел от  покойника  и
при этом постарался не задеть полицейского в форме, который  искал  на  полу
отпечатки пальцев. Прямо под повешенным валялись  осколки  разбитой  вазы  и
лежала книга, открытая на странице с  жирными  красными  пометами.  Это  был
старый том "Виконта де Бражелона" - дешевое издание в матерчатом  переплете.
Заглянув через плечо агента, следователь сумел прочесть отчеркнутый отрывок:
     - О, я предан! Известно все, решительно все!
     - Все в конце концов делается известным, - заметил Портос,  который,  в
сущности, ничего не знал.
     Следователь велел секретарю занести эту  деталь  в  протокол,  а  книгу
включить в опись вещественных доказательств,  затем  направился  к  высокому
мужчине, который курил у открытого окна.
     - Ну и что вы обо всем этом думаете? - спросил он, пристраиваясь рядом.
     Высокий был одет в кожаную куртку с полицейским значком на кармане.  Он
докурил сигарету, потом через плечо, не оглядываясь, швырнул окурок  в  окно
и только тогда ответил:
     - Когда бутылка содержит  нечто  белое,  легко  предположить,  что  там
молоко.  -  Фраза  звучала  несколько  загадочно,  но  по  ответной   улыбке
следователя можно было судить, что для  него  тут  никакой  загадки  нет.  В
отличие от полицейского, он стоял к окну  лицом  и  смотрел  на  улицу,  где
продолжал  лупить  дождь.  Кто-то  открыл  дверь  в  противоположном   конце
комнаты, и в лицо следователю вместе с порывом ветра полетели крупные капли.
     - Эй, дверь закрывайте! - крикнул он, не глянув назад. Потом  обратился
к полицейскому: -  Ведь  бывает,  что  преступники  маскируют  убийства  под
самоубийства.
     - И наоборот, - спокойно заметил высокий.
     - Ну а руки? Зачем понадобилось связывать их галстуком?
     - Самоубийцы порой боятся, что в последний миг им не  хватит  решимости
довести дело до конца... Убийца связал бы ему руки за спиной..
     - Но ведь это бессмысленно, - возразил следователь. - Взгляните,  какой
тонкий и прочный пояс. После того как несчастный потерял опору,  у  него  не
было шансов на спасение - руки ему не помогли бы.
     - Кто знает? Подождем вскрытия.
     Следователь еще  раз  посмотрел  на  труп.  Агент,  искавший  отпечатки
пальцев, поднялся с пола с книгой в руках.
     - Любопытная страница. Высокий пожал плечами.
     - Я мало читаю, - сказал он. - Портос - это ведь один  из  этих...  Как
их?.. Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, - он считал, загибая  пальцы  левой
руки большим пальцем правой. Потом  задумался  и  добавил:  -  Забавно...  Я
никогда не мог понять, почему книга  называется  "Три  мушкетера",  хотя  на
самом деле их было четверо.



     I "Анжуйское вино"
     Читатель должен приготовиться к тому,
     что он станет свидетелем самых жестоких сцен.
     Э. Сю. "Парижские тайны"
     Меня зовут Борис Балкан. Когда-то я перевел "Пармскую  обитель".  Кроме
того, я пишу статьи и рецензии, которые знает  пол-Европы,  читаю  лекции  о
современной литературе на летних университетских курсах  и  являюсь  автором
нескольких книг о популярных романах XIX века.  Боюсь,  правда,  что  ничего
особо выдающегося я пока сделать не успел. Ведь нынче  настали  совсем  иные
времена: самоубийства маскируют  под  убийства,  романы  пишет  врач  Роджер
Экройд, и всякий  норовит  опубликовать  сотню-другую  страниц  с  описанием
захватывающих впечатлений, которые он испытал, разглядывая себя в зеркало.
     Но не станем отвлекаться.
     Я познакомился с Лукасом Корсо, когда он явился  ко  мне  с  "Анжуйским
вином"  под  мышкой.  Корсо  был  своего    рода    наемным    солдатом    у
генералов-библиофилов, то  есть  промышлял  охотой  за  книгами  по  заказам
клиентов. А что требуется от человека, который  занимается  таким  ремеслом?
Он не должен быть слишком разборчивым в средствах,  зато  ему  нужны  хорошо
подвешенный язык, быстрая реакция, терпение и, разумеется, большое,  везение
- это в первую очередь. А также отличная память, чтобы  вовремя  сообразить,
где, в каком пыльном закутке, в  какой  лавке  старьевщика  лежит-полеживает
томик, за который некто готов заплатить  бешеные  деньги.  Корсо  обслуживал
узкий круг избранных клиентов: пару десятков букинистов из  Милана,  Парижа,
Лондона, Барселоны и Лозанны - тех, что берут в работу всего полсотни  книг,
не более. Их можно назвать  аристократами  букинистического  мира,  ибо  они
торгуют инкунабулами,  антикварными  экземплярами  и  понимают:  если  книга
переплетена в пергамен, а не в телячью кожу и поля у нее на  три  сантиметра
шире обычного, это может поднять цену на тысячи долларов.  Они  -  шакалы  в
царстве Гутенберга; пираньи, снующие вокруг  ярмарок  антиквариата;  пиявки,
присосавшиеся к аукционам. Они способны продать собственную мать -  лишь  бы
заполучить экземпляр первого  издания;  правда,  клиентов  они  принимают  в
гостиных с видом на Домский собор или Боденское озеро и сидят  при  этом  на
кожаных диванах. И еще: они никогда не пачкают рук и не пятнают совести.  На
то существуют такие типы, как Корсо, которые ничем не брезгуют.  Тем  они  и
полезны.
     Корсо сдернул с плеча холщовую сумку и бросил на пол, к  ногам,  обутым
в  нечищеные  английские  ботинки;  потом  уставился  на  портрет    Рафаэля
Сабатини{1} - он стоит в рамке у меня на столе рядом с  авторучкой,  которой
я правлю статьи и типографские гранки. Это  мне  сразу  понравилось,  потому
что обычно посетители не балуют портрет вниманием - они  принимают  Сабатини
за моего, престарелого родственника. Краешком глаза я наблюдал  за  реакцией
Корсо  и  заметил,  как  он  ухмыльнулся,  усаживаясь  в  кресло;    гримаса
получилась какой-то ребячливой; он стая похож  на  кролика  из  мультфильма,
когда  тот  впервые  показывается  в  конце  улицы  и   сразу    завоевывает
безоговорочную любовь зрителей.
     Со временем я узнал, что Корсо умеет улыбаться и  совсем  иначе  -  как
жестокий,  изголодавшийся  волк.  Вернее  сказать,  умеет  выбирать   маску,
соответствующую обстоятельствам. Но, повторяю, это я узнал много позже. А  в
тот миг он произвел на меня впечатление человека  искреннего,  и  я  рискнул
подвергнуть его, маленькому испытанию.
     - "Он родился на свет с обостренным чувством смешного,  -  процитировал
я, кивнув на портрет, - и врожденным ощущением того, что мир безумен..."{2}.
     Я увидел,  как  он  неспешно  и  уверенно  качнул  головой,  и  во  мне
проснулась симпатия к нему, чувство, что нас роднит принадлежность к  общему
делу, и что  чувство,  несмотря  на  все,  что  случилось  в  дальнейшем,  я
сохранил и до сих пор. Корсо достал откуда-то сигарету без фильтра  -  такую
же мятую, как его старый плащ и вельветовые  брюки.  Он  вертел  сигарету  в
пальцах и рассматривал меня сквозь очки в  железной  оправе,  которые,  косо
сидели у него  на  носу,  глядел  из-под  упавшей  на  лоб  пряди  уже  чуть
седоватых волос. Другую руку он по-прежнему держал в кармане, словно  сжимал
там  рукоятку  пистолета.  Замечу,  кстати,  что  карманы  его    напоминали
бездонные ямы - чего там только не было! Книги, каталоги и документы, а  еще
- о чем я тоже узнал позже - там непременно лежала фляжка с джином "Болс".
     - "... И в этом заключалось все его достояние", - с  ходу  закончил  он
цитату, потом поудобнее устроился в кресле и снова улыбнулся. -  Хотя,  если
не кривить душой, мне больше нравится "Капитан Блад".
     Я поднял вверх ручку, готовясь прочесть ему суровую отповедь.
     - И тут вы не  правы.  "Скарамуш"  для  Сабатини  -  то  же,  что  "Три
мушкетера" для Дюма, - я отвесил почтительный поклон в сторону  портрета.  -
"Он родился на свет с обостренным чувством  смешного...  "  За  всю  историю
романов-фельетонов не было начальной фразы, равной этой.
     - Что ж, спорить не стану, - согласился  Корсо  после  паузы  и  тотчас
выложил  на  стол  папку  с  какой-то  рукописью,  каждая  страница  которой
помещалась в отдельном пластиковом конверте. - Знаете,  а  вы  очень  кстати
упомянули Дюма.
     Он пододвинул папку ко  мне,  но  прежде  повернул  так,  чтобы  я  мог
ознакомиться с ее  содержимым.  Все  листы  были  исписаны  по-французски  и
только с одной стороны; бумага была двух видов: белая,  уже  пожелтевшая  от
времени, и бледно-голубая в мелкую клеточку -  тоже  очень  старая.  Каждому
виду бумаги соответствовал свой  тип  почерка.  На  голубой  писали  черными
чернилами. И вот что интересно: теми же чернилами и  тем  же  почерком  была
сделана правка  на  белой  бумаге  -  поверх  текста,  написанного  мелкими,
вытянутыми вверх буквами. Всего в папке лежало пятнадцать  страниц,  из  них
одиннадцать - голубые.
     - Занятно. - Я поднял глаза на Корсо. Тот терпеливо переводил взгляд  с
меня на папку и с папки на меня. - Откуда это у вас?
     Он потер переносицу, явно прикидывая, до какой степени  та  информация,
ради которой он  ко  мне  явился,  обязывала  его  быть  откровенным.  Потом
скорчил новую гримасу - уже третий вариант - и стал  похож  на  невинного  и
простодушного кролика. Да, Корсо, несомненно, был профессионалом.
     - Да так... От клиента моего клиента.
     - Понятно.
     Он  выжидательно  помолчал.  Ведь  приметы  хитрости  -    не    только
предусмотрительность и расчетливость, но и осторожность. И  мы  оба  отлично
это знали.
     - Разумеется, - добавил он, - я готов, если вам будет  угодно,  назвать
имена.
     Я заверил его, что нужды в  том  нет,  и  он  сразу  успокоился,  потом
поправил очки и спросил мое мнение о манускрипте. Я не спешил  с  ответом  и
принялся перелистывать страницы в  обратном  порядке  -  пока  не  дошел  до
первой. Название было выведено заглавными буквами, жирно: "Анжуйское вино".
     Я прочел вслух первые строки:
     Apres  de  nouvelles  presque  desesperees  du  roi,  le  bruit  de  sa
convalescence commencait a se repandre dans le camp...{3}
     Я невольно улыбнулся. Корсо жестом  показал,  что  хочет  услышать  мое
суждение.
     -  Нет  никаких  сомнений,  -  сказал  я.  -  Это  рукопись  Александра
Дюма-отца. "Анжуйское  вино",  насколько  могу  припомнить,  сорок  какая-то
глава "Трех мушкетеров".
     - Сорок вторая, - подтвердил Корсо. - Сорок вторая глава.
     - И это - оригинал? Подлинная рукопись Дюма?
     - Ради этого я к вам и пришел - чтобы вы дали свое заключение.
     Я пожал плечами, желая показать, что  не  готов  взять  на  себя  такую
ответственность.
     - А почему именно ко мне?
     Это был глупый вопрос - из тех, что  помогают  потянуть  время.  Корсо,
видно,  подумал,  будто  я  решил  пококетничать.  На  лице  его  отразилось
нетерпение.
     - Вы ведь специалист, - буркнул он раздраженно. - Вы  не  только  самый
влиятельный  в  нашей  стране  литературный  критик,  вы  все    знаете    о
романе-фельетоне девятнадцатого века.
     - Вы забыли о Стендале.
     - Не забыл. Я читал ваш перевод "Пармской обители".
     - Надо же! Вы мне льстите.
     - Боюсь, что нет. Мне больше нравится перевод Консуэло Берхес.
     Мы обменялись улыбками. Он мне решительно нравился,  и  я  уже  начинал
привыкать к его манерам.
     - А книги мои вам знакомы?
     - Только некоторые. "Люпен",  "Раффлз",  "Рокамболь",  "Холмс"...  Или,
скажем, работы о
     Валье-Инклане, Барохе  и  Гальдосе{4}.  Кроме  того,  "Дюма,  или  След
гиганта". Потом - ваше исследование, посвященное "Графу Монте-Кристо"...
     - И вы все это прочитали?
     - Нет. Я, конечно, работаю с книгами, но не обязан их читать.
     Он лгал. Или, по крайней мере, сгущал краски. Он принадлежал  к  породе
людей основательных и добросовестных; прежде чем нанести визит, он  разузнал
обо мне все, что мог, полистал все мои работы, которые сумел добыть. Он  был
из числа  тех  запойных  читателей,  что  с  самого  нежного  детства  алчно
проглатывают  любой  печатный  текст.  Правда,  я  до   сих    пор    считаю
маловероятным,  что  хоть  в  какой-то  период  детство  Корсо   заслуживало
названия "нежное".
     - Понимаю, - сказал я, только чтобы не молчать.
     Он наморщил лоб, соображая, не забыл ли чего, потом снял очки,  подышал
на стекла и протер их  мятым  платком,  извлеченным  из  бездонных  карманов
плаща. Упомяну, кстати, что его не по размеру большой плащ, кроличьи зубы  и
миролюбивое выражение  лица  создавали  обманчивое  впечатление  слабости  и
безволия. На самом деле Корсо был крепок и упрям, как кирпич. Черты  лица  у
него были тонкими и резкими, словно оно состояло из острых  углов,  а  глаза
смотрели очень внимательно, хотя начинали лучиться простодушием, как  только
Корсо угадывал, что собеседника можно подсечь именно на  простодушии.  Порой
он  выглядел  даже  неуклюжим  и  вялым,  особенно  когда   позволял    себе
расслабиться. Есть такие беспомощные и бесприютные на вид  существа-знакомые
угощают их куревом,  официанты  наливают  им  лишнюю  рюмку,  женщины  горят
желанием немедленно  взять  их  под  опеку.  До  окружающих  слишком  поздно
доходит, что их одурачили. А лицемер уже во весь опор скачет прочь,  добавив
на рукоять своего кинжала новые победные зарубки.
     - Вернемся к Дюма, - предложил Корсо, указывая на рукопись. -  Человек,
написавший про него пятьсот страниц, должен с  ходу  почувствовать  знакомую
ауру - такую способен источать только  подлинник.  Довольно  прикоснуться  к
рукописи... Не так ли?
     Я положил  руку  на  покрытые  пластиком  листы  -  жестом  священника,
прикасающегося к церковным реликвиям.
     - Боюсь разочаровать вас, но я абсолютно ничего не чувствую.
     Мы дружно расхохотались. Корсо смеялся по-особенному, сквозь зубы,  как
человек, не вполне уверенный в том,  что  они  с  собеседником  смеются  над
одним и тем же. Иначе говоря, это был злой и  холодный  смех,  и  даже  чуть
нагловатый, он надолго зависает в воздухе и рассеивается нередко лишь  после
того, как смеявшийся покинул комнату.
     - Давайте по порядку, - сказал я. - Рукопись принадлежит вам?
     - Повторяю, нет. Один мой клиент только что приобрел ее, и  его  мучает
вопрос: как могло случиться, что до сей поры  никто  слыхом  не  слыхивал  о
существовании полного рукописного оригинала этой  главы  "Трех  мушкетеров"?
Он желает получить формальное подтверждение  подлинности...  И  поручил  это
дело мне.
     - Знаете, меня удивляет, что вы занялись такой мелочью. - Тут я  должен
добавить, что тоже знал  кое-что  о  Корсо.  -  Откровенно  говоря,  Дюма  в
нынешние времена...
     Я  не  договорил  и  горько  улыбнулся,  приглашая  его  разделить  мои
чувства, но Корсо подыгрывать мне не стал и продолжал гнуть свое.
     - Этот клиент - мой друг, - пояснил он спокойно. - Я хочу  оказать  ему
личную услугу.
     - Понимаю, но не уверен, что смогу быть вам полезен. Я  видел  рукописи
Дюма, и эта вполне похожа  на  подлинную,  но  дать  официальное  экспертное
заключение - дело иное. Тут нужен хороший графолог... Готов  порекомендовать
одного такого, он живет в Париже -  это  Ашиль  Репленже,  владелец  книжной
лавки, где продают автографы и  исторические  документы.  Лавка  расположена
неподалеку  от  Сен-Жермен-де-Пре.  Он  отлично  знает  французскую  историю
девятнадцатого века, к  тому  же  -  очаровательный  человек  и  мой  добрый
приятель. - Я указал на стену, где в рамке висел некий документ: -  Вот  это
письмо Бальзака  я  купил  у  него  несколько  лет  назад.  Естественно,  за
огромные деньги.
     Я взял в руки записную книжку, чтобы найти  нужный  адрес,  и  протянул
Корсо визитную карточку. Он спрятал  ее  в  видавший  виды,  плотно  набитый
бумажник, потом вытащил из кармана плаща блокнот и карандаш  с  ластиком  на
конце. Ластик был обкусан, совсем как у школьника.
     - Я могу задать вам несколько вопросов?
     - Разумеется.
     - Вы знали о существовании полной рукописи хоть  одной  из  глав  "Трех
мушкетеров"?
     Прежде  чем  ответить,  я  отрицательно  покачал  головой,  потом  снял
колпачок с ручки "Монблан" и опять надел его.
     - Нет. Роман печатался частями  в  "Сьекль"  с  марта  по  июнь  тысяча
восемьсот сорок четвертого года... Как только  наборщик  заканчивал  работу,
рукописный вариант  отправляли  в  мусорную  корзину.  И  все  же  кое-какие
фрагменты уцелели. Сведения о них вы можете найти  в  Приложении  к  изданию
Гарнье{5} тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года.
     - Четыре месяца  -  срок  небольшой.  -  Корсо  задумчиво  грыз  кончик
карандаша. - Дюма писал быстро.
     - В ту пору все писали быстро. Стендаль управился  "Пармской  обителью"
за  семь  недель.  К  тому  же  у  Дюма  были  помощники  -   "негры",    на
профессиональном жаргоне. Того, кто работал с ним над  "Тремя  мушкетерами",
звали Огюст Маке...  Сотрудничество  продолжалось  и  позже:  "Двадцать  лет
спустя" и  "Виконт  де  Бражелон"...  А  также  "Граф  Монте-Кристо"  и  еще
несколько романов... Их-то вы, конечно, читали.
     - Конечно. Кто их не читал!
     - Следует уточнить: ваше "Кто  их  не  читал!"  относится  ко  временам
минувшим. - Я почтительно полистал рукопись. - Та эпоха, когда подпись  Дюма
множила тиражи и обогащала издателей, канула в Лету. Почти  все  его  романы
печатались именно так -  частями,  и  внизу  последней  страницы  значилось:
"Продолжение в следующем номере". А публика умирала  от  нетерпения,  ожидая
новую главу... Но зачем я это рассказываю? Вы же сами все знаете.
     - Не важно. Продолжайте.
     -  Что  еще  добавить?  Причина  успеха    традиционного    романа    с
продолжением, иначе  говоря,  романа-фельетона  проста:  герой  или  героиня
обладают  такими  достоинствами  и  чертами  характера,  которые  заставляют
читателя; отождествлять себя с литературным персонажем...  Сегодня  по  тому
же принципу строятся  телесериалы.  Но  вообразите,  какой  эффект  в  былые
времена, когда не знали  ни  радио,  ни  телевидения,  производили  подобные
сочинения на обывателей, жадных до неожиданностей  и  развлечений  и  весьма
нетребовательных в том, что касается художественного качества  или  хорошего
вкуса... Гениальный Дюма все это понял  и  с  хитроумием  алхимика  сотворил
некий лабораторный продукт: капля того, крупица другого - плюс  его  талант.
В итоге получился наркотик, создававший своего рода зависимость, - я не  без
гордости ткнул себя пальцем в грудь. - И продолжающий ее создавать.