ї                           Леонид МЕДВЕДОВСКИЙ

                            ЗВОНОК НА РАССВЕТЕ

                                 Повесть

     ________________________________________________________________

                               ОГЛАВЛЕНИЕ:

                      1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

     ________________________________________________________________


                                    1

     Очнулся  Михаил  Носков  в  машине  "Скорой помощи".  Рядом,  пытаясь
прощупать его пульс,  сидела женщина в белом халате.  У изголовья -  Алла.
Едва  заметные при  дневном  свете  коричневые пятна  на  ее  лице  сейчас
проступали особенно отчетливо.  Ни  голоса,  ни  даже шепота Аллы не  было
слышно.  Лишь по движениям побелевших губ Михаил уловил:  "Миша, Мишенька,
как же это?.. Ведь у нас скоро маленький будет..."
     Михаил устало прикрыл глаза, прислушался к боли. Она затаилась где-то
внутри,  изредка давая о  себе знать короткими злыми укусами.  Не  ждал он
того подлого удара, не заметил...
     Носков подошел к придорожным кустам,  где прятался незнакомый парень,
крикнул:
     - Эй, малый, ты что там затаился? А ну вылазь!
     Молчание.   Только   тлеющий  огонек   сигареты  выдавал  присутствие
человека.
     - Кому говорят - выходи!..
     И сразу после этого удар -  предательский,  подлый...  Нет, не сразу.
Вышла мать,  он что-то крикнул...  Что же он крикнул?.. "Мама, зови скорей
отца... пусть принесет воды..." Воды!.. Воды!! Воды!!!
     Михаил  облизал  шершавым  языком  сухие  губы,  умоляюще взглянул на
медсестру. Та медленно покачала головой: нельзя.
     ...Словно огромное жало гигантской осы внезапно впилось в  его живот.
В  первое мгновение Михаил даже не понял,  что произошло.  Но преступник с
силой  рванул  рукоятку ножа  кверху,  и  только  крепкий армейский ремень
помешал сделать рану еще шире...
     Носков  бежал  к  дому  согнувшись,  неловко зажав  живот  руками,  и
чувствовал,  как  горячая и  липкая  кровь  просачивается сквозь судорожно
сжатые пальцы.  У  него еще хватило сил взобраться на крыльцо,  но открыть
дверь Михаил уже не смог.  Перед глазами поплыли огненные круги,  ударил в
уши тугой набатный звон,  и он, задыхаясь, рухнул на ступеньки лицом вниз,
жадно хватая посиневшими губами ставший почему-то разреженным воздух...
     - Считайте!  Считайте дальше!  -  слышится над головой требовательный
мужской голос.
     - Шесть... семь... восемь...
     Удушливо-сладкий запах  эфира  мягко обволакивает голову,  невыносимо
хочется спать.
     - Считайте! Считайте! - твердит тот же голос.
     - Одиннадцать... двадцать три... четырнадцать...
     - Приготовить зажимы!  Скальпель!  -  Это было последним, что услышал
Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон...


                                  * * *

     Меня будит длинная заливистая трель звонка,  я открываю глаза и слышу
деликатно приглушенный голос  нашего шофера Геннадия Спирина:  "Вы  уж  не
сердитесь, Анна Викентьевна, срочно нужен, меня дежурный послал..."
     Мать  впускает  Спирина  в  квартиру,  ворчливо предлагает раздеться,
затем говорит:
     - Как хотите,  Гена,  но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда
ваши преступники от вас не денутся!..  -  Она отправляется на кухню варить
кофе, а я приоткрываю дверь своей комнаты.
     - Гена, заходи! Что там стряслось?
     - Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера в двадцать
три часа на Гончарной.
     - Грабеж? - невольно вырывается у меня.
     - Непохоже. Пиджак с деньгами не тронут.
     - Свидетели есть?
     - Мать таксиста. Видела преступника издали...
     - Значит, таксист заезжал домой?..
     Тихонько вошла моя старушка,  стараясь не греметь посудой, расставила
на  столе  чашки с  кофе,  тарелки с  бутербродами.  Видимо,  она  слышала
последние  слова  Гены  -  остановилась у  дверей,  заинтересованно ожидая
продолжения.
     Я оглядываюсь.
     - Ты прости,  мама,  но у нас чисто служебный разговор. Обещаю: когда
раскрутим это дело, доложу во всех подробностях.
     Она обидчиво поджимает губы и выходит,  плотно прикрыв дверь. Я сыплю
сахар в чашку, придвигаю сахарницу Геннадию.
     - Давай дальше! Кто осматривал место происшествия?
     - Следователь и Волков. В его дежурство случилось...
     - Приметы преступника?
     - Очень слабенькие. Среднего роста, худощавый, волосы русые. Был одет
в светлый плащ...
     Я  раздумываю,  о  чем бы еще спросить.  Воспользовавшись наступившей
паузой, Гена налегает на бутерброды.
     М-да,  приметы,  как  говорится,  среднеевропейские,  по  таким можно
заподозрить чуть ли  не треть человечества.  Начинать,  видно,  придется с
нуля... Первым делом в больницу к потерпевшему.
     На пороге мать сует Спирину пакет с  провизией.  Безусое мальчишеское
лицо сержанта заливается помидорным румянцем: есть такая у него слабинка -
любит  поесть.  И  самое  удивительное,  что  при  всем  своем богатырском
аппетите Гена тощ, как кошелек перед зарплатой.
     Я  впервые в  реанимационном отделении,  но  нашел его  быстро -  оно
расположено у  самых больничных ворот.  Здесь все продумано:  когда решают
секунды,  на  пути к  операционной не должно быть лишних метров.  На двери
лаконично-суровая табличка:  "Посторонним вход  воспрещен!"  Посторонним я
себя не считал и  потому,  не колеблясь,  нажал на кнопку звонка.  Щелкнул
замок, в меня пальнул любопытствующий взгляд молоденькой медсестры.
     - Я из угрозыска. Мне нужно срочно повидать раненого таксиста.
     - Минуточку, я позову врача...
     Медсестра ушла,  не забыв захлопнуть дверь. Минут через десять, когда
я  уже  собрался звонить второй раз,  в  дверях показался сухопарый парень
примерно  моего  возраста.   Солидней  и   старше  его  делала  аккуратная
шкиперская бородка,  закрывающая верхнюю  пуговицу  серого  с  голубоватым
оттенком халата. Он ни о чем не спрашивал, только смотрел вопросительно. Я
протянул свою книжечку.
     Он долго и, казалось, тщательно изучал мое удостоверение, но я по его
отсутствующим глазам видел, что мысли врача там, с больными, что мой визит
не ко времени и вообще он с трудом понимает, кто я и зачем здесь.
     - Агеев,  из уголовного розыска,  - представился я, пытаясь пробиться
сквозь чащобу забот и тревог, обступивших врача.
     Он встрепенулся.
     - Сеглинь, лечащий врач. Чем могу быть полезен?
     - Доктор, мне нужно видеть раненого таксиста!
     Его губы непримиримо сомкнулись.
     - Это невозможно! Носков в крайне тяжелом состоянии.
     - Жить будет?
     Он помедлил с ответом.
     - Трудно сказать. Потеряно много крови...
     Я корректно,  но настойчиво оттеснял Сеглиня в коридор,  пока входная
дверь не захлопнулась за моей спиной.
     - Доктор,  вы должны понять,  этот разговор нам очень важен. Носков -
единственный, кто видел преступника в лицо.
     Сеглинь покачал головой:
     - Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?
     - Доктор,  дорога каждая минута!  Преступник на  свободе,  кто знает,
каких бед он может натворить...
     - Хорошо!  -  наконец решился он.  - В порядке исключения даю вам две
минуты. Наденьте халат, я вас провожу.
     Раненый лежал в  одиночной палате,  окруженный сложной аппаратурой из
стекла и никеля.  Он дышал тяжело и прерывисто,  на лбу серебрились мелкие
бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:
     - Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?
     Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.
     - Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.
     Я  понял,  какого труда стоит ему каждое слово,  и растерялся,  забыв
заготовленные вопросы.  И  тогда  он  начал  рассказывать сам.  Шептал  он
быстро,  бессвязно,  спотыкаясь на трудных буквосочетаниях.  Ему,  видимо,
необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов,
засевших в воспаленном мозгу.
     - Я  чинил машину...  поломался рядом с домом...  а этот,  в плаще...
приставал к девушке...  замахивался...  Пьяный такой... злобный... Я хотел
помочь...  пошел к  ним...  Они ссорились...  он  ее  обвинял в  измене...
Потом...  потом...  они убежали...  Я хотел его... в милицию... вытащил из
кустов... И тогда... тогда... он...
     Лицо раненого исказила мучительная гримаса,  он  застонал,  заскрипел
зубами,  заново  переживая случившееся.  Сеглинь встревоженно приподнялся,
движением бровей указал на часы.
     Я заторопился.
     - Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?
     - Нет... кажется, нет...
     - Может,  запомнили его лицо? Ведь вы шофер, у вас должен быть цепкий
глаз. Что вам запомнилось в его внешности?
     Он ответил сразу,  видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его
памяти:
     - Баки на щеках... И глаза... Холодные, острые... как буравчики...
     Михаил  сцепил  зубы,   подавляя  готовый  вырваться  стон.   Сеглинь
поднялся, сказал сердито:
     - Все! На сегодня хватит!
     - Последний вопрос,  доктор!  Миша,  быть может,  во время ссоры было
названо какое-то имя. Вспомните...
     Носков закрыл глаза, и было не понять: то ли он снова впал в забытье,
то ли обдумывал мой вопрос.
     Между тем Сеглинь тормошил меня:
     - Идемте, идемте, ему нужно отдохнуть.
     Я медлил.  Я все еще надеялся получить ответ на очень важный вопрос и
клял себя за то,  что задал его так поздно.  Врач вежливо,  но твердо взял
меня за руку и повлек к выходу. У дверей я оглянулся: Михаил слабо шевелил
пальцами, как бы подзывая к себе. Я вернулся почти бегом.
     - Вспомнили?
     - Девчонка повторяла:  "Не надо, не надо..." Имя называла... - Тонкая
морщинка пролегла на гладком юношеском лбу. - Не помню... забыл...
     Я легонько пожал вялую ладонь.
     - Припомни,  Миша,  это очень важно.  Вспомнишь, скажи доктору, я ему
оставлю свой телефон. Счастливо, Миша, выздоравливай!
     Он обхватил мою руку холодными негнущимися пальцами, прошептал:
     - Увидите маму...  передайте...  пусть не волнуется...  И Алле...  ей
нельзя...   скоро  маленький  будет...   А  я...  я...  выбак...  выкаб...
выкарабкаюсь...
     Наша работа не  для слабонервных,  но к  подобным сценам иммунитета у
меня  еще  не  выработалось.  Да  и  вряд  ли  это  когда-нибудь случится.
Сострадание к страданию,  злость против зла.  Если нет в душе этих чувств,
трудно, даже невозможно работать в милиции...


                                    2

     Я  выхожу из отделения реанимации в  преотвратнейшем настроении.  Что
толку хитрить с самим собой? Я могу играть роль многоопытного сыщика перед
погруженным в  больничные заботы Сеглинем,  но  сам-то я  в  тихой панике,
внутри у  меня все  дрожит и  трепыхается.  Ну  где,  где мне искать этого
подлого юнца?..
     - Куда поедем,  товарищ лейтенант? - спрашивает меня Спирин, открывая
дверцу машины. - В отдел?
     - Что нам там делать? Рули на Гончарную!
     - Есть на Гончарную! - четко повторяет сержант, круто забирая влево.
     Мы мчимся, обгоняя троллейбусы, по безлюдным в этот ранний воскресный
час  улицам Задвинья.  По  дороге Геннадий снова коротко рассказывает все,
что  знает.   Кроме  дежурного  следователя,   на   происшествие  выезжали
участковый  инспектор  Алексей  Волков,   эксперт-криминалист,  кинолог  с
собакой.  Однако по  горячим следам преступника найти не  удалось.  Ничего
существенного не дал и осмотр места происшествия.
     Машина  останавливается  напротив  деревянного  двухэтажного  дома  с
застекленной верандой.
     - Мы  сейчас  стоим  на  том  месте,  где  таксист  ремонтировал свою
"Волгу", - говорит Спирин, - а само происшествие произошло вон там, - и он
показывает на кусты неподалеку от уличного светильника.
     Я распахиваю дверцу, выпрыгиваю из машины.
     - Сержант,  я  остаюсь здесь,  а  вам нужно доставить сюда участковых
Волкова и Рябчуна. Срочно!
     Геннадий смотрит на часы, говорит:
     - Девять ноль пять. Наверно, еще ухо давят. Воскресенье все же...
     Машина срывается с места, а я направляюсь к кустам на противоположной
стороне улицы. Трава на газоне в темных пятнах - действительно много крови
потерял Носков.  Круглые,  звездчатые пятна переходят на  асфальт,  по ним
можно четко проследить путь Михаила к  дому.  Вначале он  еще шел,  дальше
капли стали принимать форму эллипса - значит, побежал...
     По узкой,  завитой спиралью лестнице я поднялся на второй этаж. Дверь
мне  открыла  женщина  с  глубоко  запавшими  от  бессонной ночи  глазами.
Ошибиться немыслимо -  это могла быть только мать Михаила Носкова.  Те же,
что у сына, волнистые, вразлет брови, тот же тонкий острый нос.
     - Агеев, инспектор уголовного розыска, - представился я.
     - Проходите,  пожалуйста,  -  тихо сказала женщина и  первая пошла по
коридору.
     В  комнате  я  увидел  невысокого худощавого парня,  который стоял  у
придвинутого к  стене  стола  и  выкладывал из  авоськи бутылки с  соками.
Оглянувшись на звук шагов, он вежливо со мной поздоровался, сказал:
     - Ксения Борисовна,  вот все, что было в магазине. Взял каждого сорта
по паре:  две -  сливы,  две - абрикосы, две - персики, две - вишни, две -
"Мичуринки",   две   -   грушевый   нектар.   Всего   двенадцать  бутылок.
Виноградного, правда, не было.
     Ксения Борисовна вынула из сумки кошелек.
     - Пока хватит, Рома, спасибо тебе за хлопоты. Сколько ты потратил?
     Парень смущенно взлохматил старательно уложенную прическу.
     - Пять шестьдесят,  но мне не к спеху.  Виноградного достану, тогда и
рассчитаемся... Я пойду, Ксения Борисовна, если что понадобится, передайте
через Ивана Николаича, ладно?..
     Парень попрощался и вышел из комнаты.
     - Друг вашего сына? - спросил я.
     - Нет, что вы, он даже незнаком с Мишей. Это Рома Фонарев, они с моим
мужем в одном цехе работают.  И куда столько соков накупил? Да их за месяц
не выпить!
     С  чего  начать разговор?  Как  найти  верный тон?  Убитая горем мать
единственного сына,  и она же единственный пока свидетель... Сейчас все ее
мысли заняты Михаилом,  вопросом:  "Выживет ли?"  Она явно не  ждала моего
прихода.  Вон  и  сумка с  продуктами приготовлена,  и  сама она  украдкой
поглядывает на часы.  Нет,  нет,  в  таком тревожно-нетерпеливом состоянии
нужного  разговора  не  получится.   Если  сейчас  сразу  спросить  ее  об
обстоятельствах происшествия,  она  в  спешке может упустить многие важные
детали.  А мне нужны именно детали,  общее представление о том,  что здесь
произошло, у меня есть.
     - Вчера со  мной  уже  беседовал один следователь.  Вряд ли  я  смогу
добавить что-нибудь новое... - наконец говорит она.
     - Ксения Борисовна,  я был в больнице. Ваш сын просил передать, чтобы
вы не волновались...
     Женщина рванулась ко мне,  заговорила отрывисто,  заглядывая в глаза,
ища в них правду:
     - Вы у него были?..  У Мишеньки?..  Как он?..  Умоляю вас,  ничего не
скрывайте!
     - Врачи обещают поставить его на ноги...
     По-видимому,  что-то в  моих словах ее встревожило,  она засуетилась,
засобиралась беспорядочно.
     - Вы  извините...  я  совсем готова была...  думала,  дождусь Аллу  и
мужа...  они уже там,  в  больнице...  Вы  извините...  я  пойду...  а  вы
подождите... или в другой раз...
     - Ксения Борисовна, к нему никого не пускают.
     - Мать обязаны пропустить!
     - Ксения Борисовна, никого.
     - Как же так? Я хотела отнести ему поесть...
     - Ему пока ничего нельзя.
     - Даже соков?
     - Ничего!
     Она бессильно опустилась на  стул,  коротко всхлипнув,  вытерла глаза
платком, решительно повернулась ко мне.
     - Вы хотели что-то узнать. Спрашивайте!
     Я помолчал, собираясь с мыслями.
     - Вы кого-нибудь подозреваете? У Михаила могли быть враги?
     Ксения Борисовна протестующе замахала руками.
     - Какие враги,  вы  что!  Миша  -  добрейший парень,  очень честный и
справедливый.  Его всегда все любили и в школе, и в армии, и в таксопарке.
Сколько у него благодарностей от пассажиров!..
     Я  слушал  взволнованный,   сбивчивый,  многословный  рассказ  Ксении
Борисовны и думал о своем.  Конечно,  кому,  как не матери,  знать родного
сына и  кому,  как не ей,  добросовестно заблуждаться в его достоинствах и
недостатках?
     - Помню, едем мы однажды в троллейбусе. Входят на остановке несколько
подростков.  Шумят,  ругаются,  ведут  себя  безобразно.  Взрослые мужчины
сидят,  будто и  не  слышат ничего.  Миша стоял у  водительской кабины,  а
подростки ехали сзади. Верите - он к ним через весь салон протиснулся. Чем
уж он их стреножил,  не знаю, а только сразу посмирнели, притихли... А еще
был  случай  -  вооруженного бандита в  милицию доставил.  Садился к  нему
пассажир,  и во внутреннем кармане Миша увидел крестообразную ручку. Потом
оказалось - кинжал.
     - Когда это было?
     - Года три назад...
     Делаю в блокноте пометку:  "Сдал в мил.  гр-на с хол. ор. Проверить!"
Так, так, значит, возможна версия мести.
     Мы спускаемся вниз,  я прошу Ксению Борисовну подробно рассказать обо
всем, что она видела. Жестокая все же у меня профессия! У человека горе, а
я его растравляю, заставляю вновь и вновь переживать случившееся.
     - ...Я вывела Альфу на прогулку,  смотрю, Миша ремонтирует машину. Те
двое стояли метрах в тридцати... о чем-то громко спорили. Темно было, да я
особенно и не присматривалась. Знать бы, что понадобится... Собака почуяла
чужих,  стала рваться с  поводка.  Они загораживали весь тротуар...  Я  не
решилась пройти  мимо,  боялась -  Альфа  бросится.  Не  доходя нескольких
метров, повернула обратно...
     - Парня в светлом плаще не разглядели?
     - Темно было,  да и стоял он как-то боком...  Сейчас,  подождите... -
Она  провела рукой по  глазам.  -  Подбородок его мне запомнился.  Длинный
такой, массивный... С таким подбородком только в колонии и сидеть...
     - Вы думаете, он из ранее судимых?
     - Даже не сомневаюсь!  Кто другой бросится с ножом на человека?! И за
что?..
     - Ваш сын хотел защитить девушку...
     - Стоит ли она тех мук, что Миша принял?
     - Может, вам что-нибудь запомнилось в ее внешности? Фигура, прическа,
одежда?
     Ксения Борисовна задумалась.  И снова характерный жест, будто сгоняет
с глаз все лишнее, чтобы сосредоточить внутреннее зрение на самом важном.
     - Худенькая,  небольшого роста. Волосы черные, распущены по плечам...
Одета была в куртку из жатой кожи...
     - Как думаете, они были знакомы?
     - Они ссорились.  Он был очень взвинчен,  кричал,  размахивал руками,
наскакивал на девушку с угрозами...  Я отвела собаку домой,  возвращаюсь с
бутербродами для Мишеньки. Смотрю, девчонки уже нет, а тот мерзавец и Миша
стоят друг против друга,  и Миша крепко держит его за руку. Вот тогда он и
крикнул:  "Зови отца,  надо  этого типа сдать в  милицию!"  Я  побежала за
Ваней, а когда вернулась...
     Ксения Борисовна вынула платок и  стала отирать непрошено появившиеся
слезы.
     - Как вы думаете, эти молодые здешние или из центра?
     - Тот мозгляк, что Мишу поранил, не дальний.
     - Почему вы так считаете?
     - Уж очень быстро он скрылся. Муж пробежал всю улицу из конца в конец
- никого...  Все произошло в одно мгновенье. Я даже наверх не поднималась,
только крикнула:  "Ваня,  спустись!"  Вернулась,  а  сын бежит навстречу и
живот руками зажал.  У  меня и  в мыслях не было,  что он ранен,  думала -
просто ударил тот  негодяй...  Муж  выскочил,  я  ему кричу:  "Ваня,  беги
скорей, задержи парня в светлом плаще!.."
     - Сколько это заняло времени?
     - Минуту,  от силы полторы...  Потом я бросилась к Мишеньке, смотрю -
он лежит весь в крови.  Я крикнула невестке:  "Останови машину! Любую!" На
счастье,  мимо шла "Скорая",  она и увезла Мишеньку...  Потом прибыла ваша
машина.  Участковый  Волков  попросил  меня  подъехать  со  следователем в
райотдел,  чтобы запис