Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
как
рвались снаряды, как свистели пули. Слушать об этом Игорю не хотелось. И не
потому, что было не интересно, нет, он был мужчиной и не мог не
интересоваться войной. Но каждое Жекино слово как будто перерезало внутри у
Игоря еще один нерв, еще один кровеносный сосуд, еще одну жилу, ведь он был
виноват в том, что его товарищи попали туда, где творится кошмар, где
ежедневный и ежечасный ад выжигает остатки человеческого и оставляет только
обросший мясом скелет, одетый в камуфляж. Он виноват, потому что испугался и
добился "двойки" на экзамене, чтобы не поступить в училище. Он виноват,
потому что не признался в этом ребятам, как только они заговорили о
дружеской солидарности и о том, что заберут свои документы и тоже не будут
поступать, коль их товарищ так бесславно провалился. Он виноват в том, что
все так случилось. Виноват, виноват, виноват...
И единственным спасением от этого постоянно ноющего чувства вины была
убежденность в нужности своей работы, в правильности ее выбора, в том, что
следствие - это его призвание. Насмешливый и ехидный взгляд Жеки Замятина
преследовал Игоря днем и ночью, и когда он работал, и когда вел машину, и
когда спал, и когда занимался любовью с Верой или еще с кем-нибудь. Он не
стал поступать в адъюнктуру. Что он скажет Жеке, если вдруг окажется, что
истовый борец с преступностью, самоотверженный следователь Мащенко осел в
тихой заводи академической кафедры? Грош цена тогда будет всем его
рассуждениям об ошибках юности и выборе профессии.
"Я не виноват в том, что случилось, - через некоторое время говорил себе
Игорь. - Я же не виноват в том, что они хотели быть летчиками, а я этого
никогда не хотел. Я хотел быть юристом, я хотел заниматься расследованием
преступлений, выводить на чистую воду и предавать суду негодяев и подонков,
воров и убийц, мошенников и бандитов. Да, я поступил нехорошо, сознательно
провалившись на экзаменах, но это простительно, ведь мне было всего
семнадцать, и у меня тогда не хватило мужества начистоту поговорить со
своими друзьями. Я не хотел поступать в летное училище, я хотел стать
юристом, следователем, но я был слишком молод для того, чтобы набраться
храбрости и заявить об этом друзьям, которых я боялся потерять. Я дорожил их
дружбой, но у меня были собственные устремления и желания, с которыми они не
захотели считаться, они полностью подчинили меня себе и вертели мной, как
куклой, а я любил их, искренне любил. Они были по-юношески жестоки, и если
бы я отказался поступать вместе с ними в летное училище, они посчитали бы
меня слабаком. Отказаться я не мог, но и летать не хотел, я хотел поступать
на юридический, и для этого мне пришлось пойти на обман. Моя вина только в
этом. Все остальное они сделали сами, они сами принимали решение забрать
документы и идти служить в армию вместе со мной, они хотели подчинить мою
жизнь своим правилам. Но я отстоял свое право на самостоятельные решения, я
хотел стать юристом - и стал им. Я люблю свою работу, я считаю ее нужной и
полезной, и я буду ею заниматься, чего бы мне это ни стоило."
Сформулировав такой постулат, Игорь немного успокоился. Теперь чувство
вины стало менее острым, зато с перспективами карьеры наступил полный тупик.
Нужно оставаться на следственной работе. Не хочется, а придется. Стоит ему
согласиться на более приятную и менее хлопотную должность, как снова вылезет
и расправит крылья чувство вины - страшная хищная птица, которая начнет
долбить его мозг своим острым, пропитанным ядом крючковатым клювом.
Он отказался от адъюнктуры, потом еще от нескольких очень привлекательных
со всех точек зрения предложений. У Игоря Мащенко была явная склонность к
научной и аналитической работе, его звали и в штабные подразделения, где
всегда нужны аналитики, и в научные институты, и на преподавательские
должности, но каждый раз он, стиснув зубы, вежливо отказывался. Он -
прирожденный следователь, хорошо, что он вовремя разглядел в себе эту
склонность и правильно выбрал профессию, которую менять не собирается.
А потом приняли Закон о милиции, и все сотрудники, мало-мальски помнящие
право и знающие, что такое договор, или умеющие заниматься охраной и
организацией безопасности, валом повалили в коммерческие структуры. И снова
на Игоря посыпались предложения - на этот раз от бывших коллег, мол, давай к
нам, у тебя такие мозги, ты же собаку съел на экономических преступлениях,
ты прекрасно разбираешься в бухгалтерских документах и финансовых хитростях,
зарплатой не обидят - для начала две тысячи долларов в месяц, а там и
побольше. Две тысячи долларов в месяц по сравнению с тогдашней зарплатой
Игоря, равнявшейся в пересчете на всем понятный эквивалент сорока долларам,
выглядели просто фантастикой, о которой даже мечтать не приходится. Он до
крови закусывал губы, стискивал кулаки и ... отказывался. Он докажет, что не
струсил тогда, а поступил так, как велело сердце. Он выбирал профессию не
абы какую, не из страха перед армией, а сознательно. И отступить от этого
Игорь уже не мог.
Он ненавидел всех. Жеку Замятина - за то, что сломал ему жизнь. И еще за
то, что сам Жека сломал ему, Игорю, карьеру. Колбина-Колобашку - за его
дурацкую общительность и информированность. Свою работу - за то, что не
любил ее, но вынужден был ею заниматься. Своих женщин - за то, что они не
умели слишком долго удерживать его интерес и тем самым подвигали его на
разрыв, измены и связанную с этим нервотрепку. Он ненавидел даже своего отца
- за то, что тот настоял и отправил Игоря в Томск поступать на юрфак, потому
что в других вузах договориться о приеме документов сына не смог. Был бы
другой институт - была бы другая профессия и другая работа, может быть, не
такая тягостная, не такая ненавистная.
...В этот вечер накануне Новогодних праздников они с Женькой снова
говорили о войне и пили за упокой души погибших. Женька с интересом
расспрашивал о громких преступлениях, сообщениями о которых пестрели с
некоторого времени все газеты и о которых со смаком рассказывали
тележурналисты, Игорь со знанием дела комментировал эту информацию, и снова
пили за успехи в борьбе с преступностью и за неподкупность капитана милиции
Мащенко, который не польстился на легкие деньги, а зарабатывает свой горький
хлеб на тяжелой, нервной и малооплачиваемой работе.
Домой Игорь вернулся около полуночи, и состояние его нельзя было назвать
трезвым даже при очень большом желании и абсолютной слепоте.
Ирина
Отношение к Новому году у нее было сложным. Вообще-то она всегда любила
этот праздник, любила даже больше, чем свой день рождения, потому что день
рождения касается только тебя, а Новый год - он для всех, и все к нему
готовятся, и все люди в последнюю неделю декабря становятся веселыми, и
заботы у всех радостные - купить подарки, приобрести что-то красивое из
одежды, достать продукты к столу. Но потом, после праздника, наступало
грустное время, когда с елки потихоньку опадают иглы, и ты понимаешь, что
надо бы снять яркие переливающиеся игрушки, упаковать в коробки и спрятать
на антресоли, а саму елку, унылую и засохшую, выбросить на помойку. Сама
процедура снятия игрушек и выбрасывания елки неизменно, с самого детства,
вызывала у Иры горькие рыдания. Сейчас она уже совсем взрослая, даже замужем
побывала, а слезы все равно наворачиваются.
- Иринка, разбери игрушки, ладно? - на ходу попросила Наташа, надевая
дубленку и застегивая сапоги. - А Вадик вечером елку выбросит.
Конечно, все работают, у всех дела, на кого ж еще спихнуть горестное
мероприятие, если не на Иру? У нее сессия, она дома сидит, к экзаменам
готовится. Правда, часа в три мальчики, Саша и Алеша, придут из школы, можно
было бы им поручить разобраться с елкой, но они ведь обязательно что-нибудь
разобьют, а потом еще и порежутся осколками. Не дети, а ходячая катастрофа.
Младший, Алешка - тот поспокойнее, обстоятельный, дотошный, никогда ничего
не разбивает, но ходит за Сашей как привязанный, а тот - ураган какой-то
энергетический, песчаная буря в пустыне, носится по квартире, сшибая все на
своем пути. Если есть хоть что-нибудь на этом пути, что можно сломать или
разбить, он непременно сломает и разобьет, более того, если после такой
аварии остается хотя бы малейший осколочек, можно дать стопроцентную
гарантию, что этот осколочек окажется в Сашиной ноге или в руке. А уж если
таких осколков несколько, то и Алешке достанется, это и к гадалке не ходи.
Тяжко вздохнув, Ира решила в первую очередь выполнить грустную работу,
чтобы она не отравляла целый день. В их квартире давно уже не пользовались
ключами от дверей в комнаты, друг от друга ничего не запирали, а в случае
необходимости пользовались простенькими задвижками, ведь мальчишки такие
непосредственные, могут вломиться к Наташе с Вадимом или к Ире, когда у нее
в гостях молодой человек. Войдя в одну из двух комнат, принадлежащих
Вороновым, в ту, где стояла елка, Ира бросила взгляд на зеркальную дверцу
шкафа. И конечно же, застряла минут на двадцать. Надо худеть, черт возьми,
куда это годится - в ее возрасте иметь такие пышные формы! В Наташины вещи
не влезает, а это существенный момент, потому что тряпки у сестры-соседки -
дай бог каждому в это время повального дефицита. Наташка добрая, всегда дает
любую шмотку поносить, но ведь ее, шмотку эту, еще натянуть на себя надо.
Килограммов, пожалуй, шесть, а то и все восемь необходимо срочно убрать. Да
и в институте намекают, что будущей актрисе следует следить за фигурой. А
как следить, если Наташка такие торты вкусные печет? И картофельные пирожки
с мясом, которые постоянно делает Бэлла Львовна, тоже сбросу веса не
способствуют. Да и кавалеры Ирины не балуют девушку разнообразием кулинарных
предложений, от приглашений в ресторан Ира отказывается, там обязательно
спиртное наливать будут, а ей нельзя, совсем нельзя, ну ни капельки, Наташка
убьет, если запах учует, да и самой противно. Альтернативой ресторану может
служить только заведение, где сплошные пирожные, торты, взбитые сливки и
прочие жироотлагающие безобразия.
"С сегодняшнего дня сажусь на диету, - решила Ира, поворачиваясь перед
зеркалом и критически оглядывая бока и спину с намечающимися предательскими
складками. - Праздники закончились, теперь до 8 марта - ни-ни, ни
граммулечки сладкого. Кто сказал, что у меня силы воли не хватит? Если уж я
пить бросила, то с этим-то и подавно справлюсь."
Пить она бросила, это верно. Хотя и тянуло порой ужасно, но она приняла
решение и твердо его выполняла. За столом поднимала рюмку вместе со всеми,
выпивала несколько глотков вина - и на этом все. Но чего стоило ей принять
это решение!
Школу она закончила еле-еле. После смерти маленькой Ксюши Ира на
несколько недель впала в тяжелейшую депрессию, а потом не выдержала,
написала покаянную записку и вскрыла себе вены. Она не знала, что кровь
имеет обыкновение сворачиваться, вступая в контакт с кислородом, да и время
выбрала неудачное, бабка Полина ушла в магазин и вернулась раньше времени, в
очереди стоять не стала - силы не те. Вернулась и увидела внучку с
разрезанными руками. Поскольку бабка, да будет ей земля пухом, мозги все к
тому времени уже пропила окончательно, она и не сообразила, что на самом
деле произошло, и вместо того, чтобы вызывать "скорую", кинулась звонить
Наташе на работу. Счастье, что та оказалась на месте. И счастье, что поняла
все правильно. Очень скоро в их квартире появился Андрей Константинович со
своим саквояжиком. Крови Ира потеряла немного, больше, конечно, страху
натерпелась. Если бы бабка "скорую" вызвала, Иру бы наверняка в "психушку"
запихнули, в то время всех, кто пытался покончить с собой, полагалось
считать психически больными. А так и не узнал никто, кроме близких.
Андрей Константинович тогда записку нашел и Наташе отдал. Ира очень
хорошо помнит тот разговор, который состоялся у нее с соседкой. Узнав, что
Наташа прочла записку, в которой Ира просит прощения за смерть Ксюши и
кается в том, что сделала, девушка не стала ждать, сама пошла к соседке.
Наташа собиралась в детский сад за сыновьями, была пятница - время их
забирать. Ира поняла, что явилась невовремя, но не в ее правилах было
откладывать выполнение принятого решения. Пусть эти решения и не всегда
правильные, но уж выполнять их она считала своим долгом.
- Ты меня ненавидишь? - прямо спросила она.
Наташа подняла на нее измученные запавшие глаза.
- Нет, я просто устала от тебя. Я от тебя смертельно устала.
Только-только отплакала Ксюшу - и вот тебе, пожалуйста, еще и ты со своими
фокусами. Ты дашь мне когда-нибудь жить спокойно?
- Я не об этом.
- А о чем?
- О Ксюше. Ты читала записку, ты теперь все знаешь.
- Я и раньше это знала. Все было очевидно. Ты плохо ее одела, Ксюша
замерзла, как только ребенок переохлаждается, он мгновенно цепляет любой
вирус... Что ты от меня хочешь?
Ира растерялась. В самом деле, чего она хотела от Наташи? Чтобы та
сказала, что прощает ее? Ну, на это и надеяться нечего, такое не прощают.
Чего же тогда? Чтобы сказала в глаза все, что думает о ней? Что ненавидит ее
и видеть больше не хочет? Тоже как-то... сомнительно. Тогда зачем она
пришла?
- Я очень виновата, Натулечка, - пробормотала Ира, - я даже умереть
хотела, потому что я так виновата... Скажи мне, что я должна сделать, чтобы
загладить вину? Я все сделаю, честное слово, честное-пречестное, ты только
скажи!
- Эту вину невозможно загладить, - сухо произнесла Наташа. - Но я буду
тебе благодарна, если ты хотя бы перестанешь трепать мне нервы. Возьмись за
ум, закончи школу нормально. И не пей.
Не пей! Легко сказать. А что же делать, если на сердце такая тяжесть,
такая боль, такое невыносимое чувство вины? Она даже с Володей не может
по-человечески общаться, чуть что - начинает плакать, раздражаться, кричит
на него. Только водка немного помогает, снимает эту тяжесть и боль. Да что
там говорить, не "немного", а действительно помогает. Первое время после
неудачного самоубийства Ира пила потихоньку, у себя в комнате, с бабкой
Полиной за компанию. Потом, во время летних каникул, когда не нужно было
ходить в школу, снова прилепилась к Люле и прочим своим дружкам. Наташа
бегала за ней по всему Арбату и прилегающим переулкам, запирала на ключ,
брала честное слово, что это в последний раз, ругала, умоляла, но толку не
было. Ира упрямо молчала, требуемого "честного слова" не давала и раскрывала
рот только для того, чтобы сквозь зубы обозвать соседку "сукой". И при
первой же возможности снова напивалась. Просто удивительно, как она сумела
закончить школу. Все говорят, что мозги у нее хорошие, что она способная,
вот при такой чумовой жизни и вытянула аттестат, правда, со сплошными
"тройками", но все-таки это был именно аттестат, а не справка об окончании
средней школы, с которой ни в один институт не возьмут.
После выпускного вечера Ира загуляла аж на целую неделю. После этого
загула она долго приходила в себя, потом как-то одновременно выяснилось, что
ей нужно лечиться от венерического заболевания и делать аборт. А потом,
когда и аборт, и лечение остались позади, Наташа сказала:
- Я больше не могу этого выносить. И не собираюсь ставить тебе
ультиматумов. Завтра ты пойдешь на работу.
- На какую работу? - удивилась Ира.
О работе с момента окончания школы и речи не было, сначала гуляла, потом
опохмелялась, потом боролась с последствиями.
- На любую. На какую захочешь. Но лучше всего - на ту, которую тебе найду
я. Чтобы ты была все время у меня на виду. Если ты сама не в состоянии
справиться с собственной жизнью, то мне придется водить тебя за ручку.
Вообще-то против работы Ира ничего не имела, она понимала, что сидит
вместе со своей бабкой-алкоголичкой на шее у семьи Вороновых, и пора бы уже
начать содержать себя самой. Все работают, почему она должна жить как-то
иначе? А что до друзей и выпивки, так это как-нибудь решится, все же
устраиваются с этим делом, и она устроится.
Наташа привела ее на телевидение и устроила ассистентом звукооператора.
Ума у Иры хватало на то, чтобы не находиться на работе в подпитии, но в
свободное время она давала себе волю. Работа сменная, ведь на телевидении
звукооператоры, как и все, работают с раннего утра и до глубокой ночи,
поэтому свободное время у девушки бывало то утром, то вечером, то днем, и
далеко не всегда Наташа могла за ней проследить.
Однажды соседка взяла ее с собой на Мосфильм. Собственно, случалось это
регулярно, если Ира в это время не работала. Но в тот раз случилось то, что
перевернуло все сознание девушки. Наташа в кабинете разговаривала с каким-то
кинодеятелем, а Ира в ожидании слонялась по длинному коридору, разглядывая
фотографии-кадры из известных фильмов, которыми были увешаны все стены.
- О! - возле нее остановились двое мужчин.
В одном из них Ира узнала известного молодого кинорежиссера, недавно
прогремевшего на всю страну.
- Вот то, о чем я тебе говорил! - сказал режиссер своему спутнику,
огромного роста полному дядьке с бородой. - Теперь понимаешь, что мне нужно?
Кстати, а вы кто?
Последний вопрос был адресован Ире, которая с интересом прислушивалась к
разговору.
- Кто, я? - переспросила она. - Ира.
- С ума сойти! Ира! Это профессия или должность? - забасил бородатый и
тут же сам себе ответил: - Впрочем, это не имеет ровным счетом никакого
значения. У вас есть полчаса?
- Не знаю, надо у Наташи спросить. Она там, - девушка показала рукой на
массивную дверь.
- Кто такая Наташа? - тут же начал напирать бородатый. - Мама, сестра?
- Воронова, - только и сумела выдавить из себя Ира.
- Ах, Воронова! - почему-то обрадовался режиссер. - Наталья
Александровна?
- Ну да.
- Момент!
Он решительно потянул за ручку двери и скрылся в кабинете, а через минуту
вышел, лучезарно улыбаясь.
- Все в порядке, Наталья вас отпустила. За мной!
- Куда? - испугалась Ира, хотя сердце ее сладко замерло. Вот оно, то, о
чем грезит каждая или почти каждая девушка. Случайная встреча со знаменитым
режиссером, один острый взгляд, брошенный мимоходом, и тут же приглашение
сниматься в кино. Он сказал, полчаса? Наверное, ее ведут делать кинопробы.
Но никаких кинопроб не было. Ее сразу посадили к гримеру, молодому парню,
который почти ничего не делал, только прическу изменил и тон-пудру наложил.
И сразу же после этого ее повели в павильон, где была выстроена декорация,
имитировавшая какое-то общественное место, не то отделение милиции, не то
больница. Коридор со стульями и дверьми, на стульях сидят люди разного
возраста и по-разному одетые.
- Вы сидите вот здесь, - стал объяснять ей режиссер, - вам плохо, голова
болит или еще что-нибудь в этом роде. Мимо вас проходит мужчина, вот этот, -
он показал на стоящего неподалеку актера, болтающего с бородатым толстяком,
- вы пытаетесь схватить его за руку и говорите: "Але, мужик." Все. Поняли?
Только два слова: "Але, мужик". И за руку хватаете.
- Поняла, - послушно кивнула Ира.
- Давайте попробуем.
Они два или три раза прорепетировали сцену, Ира хватала актера за руку и
несчастным голосом произносила:
- Але, мужик...
Актер брезгливо отдергивал руку и быстро проходил дальше. Когда