адь.
     Войдя  в  здание, он  понял, что  все  уже  в курсе;  он  понял это  по
выражению  их  лиц,  по  неуловимому  изменению  взглядов  и  поведения.  Он
направился  прямо  в  кабинет  Мастона. Когда  он  вошел,  секретарша быстро
подняла голову.
     - Советник у себя?
     - Да, он вас ждет. Он один. На вашем месте я бы постучала и вошла.
     Но Мастон сам открыл дверь и пригласил Смайли. На нем был черный пиджак
и  полосатые  брюки.  Вот  и  пришел конец  безвкусной элегантности, подумал
Смайли.
     - Я пытался с  вами  связаться.  Вы  получили  мое сообщение?-  спросил
Мастон.
     - Да, но я не имел возможности вам ответить.
     - Не понимаю.
     -  Так вот, я думаю, что Феннан не застрелился. Я  уверен- его убили. Я
не мог вам это сообщить по телефону.
     Мастон снял очки и ошарашенно посмотрел на Смайли.
     - Убит? С чего вы взяли?
     - Феннан написал письмо  в  десять тридцать вчера вечером, если  верить
времени, указанному на письме.
     - Ну?
     - Так вот, в девятнадцать пятьдесят пять он звонил в центральную, чтобы
заказать звонок на сегодняшнее утро. На восемь тридцать.
     - Откуда, черт возьми, вы это знаете?
     - Я  был в  доме,  когда звонили  с центральной.  Думая,  что звонят из
управления, я снял трубку.
     - Откуда у вас такая уверенность в том, что разговор заказывал Феннан?
     -  Я  проверял.  Телефонистка  из  центральной  прекрасно  знает  голос
Феннана. Она утверждает, что вчера вечером, в без пяти восемь, звонил именно
он.
     - Они что, знали друг друга?
     - Да нет же, они по случаю просто обменялись когда-то любезностями.
     - И из этого вы делаете вывод, что его убили?
     - Я разговаривал с его женой по поводу этого звонка...
     - И?..
     - Она  солгала.  Она  сказала, что сама  его  заказывала. Она, дескать,
чрезвычайно рассеянна и иногда звонит  в центральную,  чтобы ей напомнили...
так  же,  как другие  завязывают  узелок на  память... когда  у нее  срочное
свидание. И еще одна деталь: перед тем как пустить себе пулю в висок, Феннан
приготовил какао. Он так его и не выпил.
     Мастон молча слушал, потом улыбнулся и встал.
     -  Мне кажется, между  нами  произошло  недоразумение,- сказал  он.-  Я
отправил вас  туда только затем,  чтобы узнать, почему  Феннан  застрелился.
Сейчас вы  утверждаете,  что он  не покончил  с  собой.  Мы не  полицейские,
Смайли.
     - Нет. Иногда я задаюсь вопросом, кто же мы.
     - Вы узнали что-либо такое, что может отразиться на нашей деятельности?
Или  что  могло  бы  объяснить  его  поступок?  Какой-нибудь  факт,  который
увязывается с его письмом?
     Смайли колебался, прежде чем ответить. Он предвидел вопрос.
     -  Да.  Если  верить  миссис  Феннан,  наш  разговор  вывел  Феннана из
равновесия. (Пожалуй, придется все выложить.) Его  это  преследовало,  он не
мог заснуть. Она  дала ему снотворное.  То, что она мне сказала о настроении
Феннана  после нашего  с ним разговора,  полностью  соответствует  письму...
(Мгновение он помолчал, с глупым видом моргая глазами.) Я вот к чему веду: я
не думаю, что она говорит правду. Я не верю ни в то, что Феннан на писал это
письмо, ни в то, что он хотел умереть.
     (Он повернулся  к  Мастону.)  Мы  не должны  отвергать априори все  эти
противоречия.  И  еще. Я не обращался к  экспертам,  но существует  сходство
между анонимным письмом и запиской Феннана.
     Складывается  впечатление, что  они  напечатаны  на одной  машинке. Это
кажется нелепым, но это так.
     Мы должны предупредить полицию... и представить им факты.
     - Факты?- повторил Мастон.- Какие факты?
     Допустим,  что  она  лжет.  Конечно,  эта  женщина  довольно  странная.
Иностранка. Черт ее  знает, что у нее в голове. Мне говорили, что она многое
перенесла  во  время  войны,  что она  подвергалась преследованиям,  и  тому
подобное.  Может  быть,  она увидела  в  вас  угнетателя,  инквизитора.  Она
почувствовала,  что  вы  вынюхиваете  что-то.  Ее  охватила  паника,  и  она
рассказала вам первое, что пришло в голову. И из-за этого она преступница?
     -  В таком  случае почему Феннан  звонил  в  центральную? Зачем готовил
какао?
     -  Кто   может  вам   ответить?  (Мастон   говорил   теперь  звонче   и
убедительнее.) Если,  к примеру, вы или я, Смайли, дойдем до этой крайности,
если решимся уйти из жизни, кто может знать наши последние мысли? Так же и с
Феннаном.  Он  видит, что его  карьера  кончена, жизнь теряет всякий  смысл.
Разве мы не можем понять, что он хотел в момент слабости или нерешительности
услышать человеческий голос,  почувствовать  еще  раз перед  смертью теплоту
человеческого  общения?  Может  быть, это  абсурдно, сентиментально, но  это
понятно в человеке, доведенном до отчаяния, решившем покончить с собой.
     Смайли обнаружил в нем новое качество: Мастон хорошо играл комедию. И в
этой  области  Смайли  был  не  в состоянии  соперничать  с  ним.  Вдруг  он
почувствовал, что в нем нарастает паника рожденная невыносимым обманом.  И в
то же время им овладела неудержимая ненависть к этому льстивому  лицемеру, к
этому омерзительному  франту с  его седеющими волосами и заученной  улыбкой.
Паника и  ярость пробежали как  зыбь, охватив его с ног до головы.  Его лицо
побагровело, очки  затуманились, слезы подступили к  глазам, что еще  больше
унизило его.
     Мастон, к счастью, ничего не заметивший, продолжал:
     -  Вы  не  должны  настаивать, чтобы  я внушил министру внутренних дел,
опираясь на  подобное заявление, что полиция  идет по  ложному следу;  вы же
знаете, насколько наши отношения деликатны. С одной стороны, у нас есть ваши
подозрения,  которые  вдвух  словах  сводятся  к  тому,  что  вчера  вечером
поведение Феннана не соответствовало намерению покончить  с собой. Очевидно,
жена Феннана вам лгала. С другой стороны, мы получили заключение полицейских
экспертов, которые не нашли ничего подозрительного в обстоятельствах  смерти
Феннана. И, кроме  того, из показаний миссис Феннан следует, что ее  муж был
потрясен разговором с вами. Я очень сожалею, Смайли, но это так.
     Наступила полная тишина.  Смайли медленно  овладел собой, и  это усилие
отобрало у него ясность мысли и дар речи; Его близорукие глаза часто мигали,
толстощекое  морщинистое лицо было  все  еще багровым,  рот глупо приоткрыт.
Мастон ждал, когда он заговорит, но Смайли чувствовал  себя уставшим, и  вся
история сразу же перестала его интересовать. Не глядя на Мастона, он встал и
вышел.
     Он добрался  до своего кабинета  и сел  за стол. Машинально  просмотрел
бумаги. На подносе для писем не было ничего интересного: несколько служебных
циркуляров  и   письмо,  адресованное  лично  Джорджу  Смайли,  эсквайру,  в
министерство обороны. Почерк был незнакомый. Он вскрыл конверт и прочел:

     "Уважаемый Смайли,
     Мне крайне необходимо встретиться с вами завтра в кафе "Комплит Энглер"
в  Марлоу. Очень  прошу,  обязательно приходите в  час. Я должен вам кое-что
сказать.

     Искренне ваш, Сэмюэл Феннан".

     Письмо было написано от руки и датировано вчерашним числом: вторник,  3
января. Его бросили в ящик в Уайтхолле в шесть вечера.
     Держа письмо  кончиками пальцев, Смайли несколько минут пристально  его
разглядывал.  Потом  он  положил его на стол и вытащил  из ящика чистый лист
бумаги.  В  кратком  послании  он  просил  Мастона принять  его  отставку  и
присоединил письмо Феннана  к рапорту.  Затем он вызвал секретаршу,  оставил
письмо на  подносе для  отправки и направился к лифту. Но,  как всегда, лифт
стоял в подвале, занятый тележками для чая, и, подождав несколько  минут, он
пошел  пешком.  На  полпути  он  вспомнил, что  оставил  в  кабинете  плащ и
кое-какие вещи. Неважно, подумал он. Все это мне пришлют.
     На  стоянке, сев  в машину, он  стал пристально смотреть через  лобовое
стекло,  по  которому  катились  капли  дождя.  Ему  было  все  безразлично,
абсолютно все. Конечно, он был удивлен. Тем, что  чуть не сорвался. Беседы с
людьми играли значительную роль в работе Смайли, и он считал,  что давно уже
привык к разговорам особого рода. Они вселяли в его скрытую натуру страх; он
ненавидел их давящую близость, их неизбежную реальность. Он вспомнил веселый
вечерок  с  Энн  в  "Куаглинос".  Во  время  ужина  он  объяснил ей  систему
хамелеона-броненосца,  задуманную,  чтобы развить в  допрашиваемом  комплекс
неполноценности.
     Они ужинали при свете свечей; белая кожа и натуральный жемчуг. Они пили
коньяк. Влажные,  чуть навыкате глаза Энн смотрели только  на  него.  Смайли
изображал страстного  влюбленного, и это  ему прекрасно  удавалось. Энн была
нежна и взволнована их полной гармонией.
     - ...Вот как я научился быть хамелеоном.
     - Ты хочешь сказать, что ты был похож на этакую злую жабу?
     - Нет. Это вопрос цвета. Хамелеоны меняют цвет.
     - Ах да, верно! Когда они сидят на листьях, они зеленеют. И ты зеленел,
жаба?
     Его пальцы легко прикоснулись к руке Энн.
     -   Послушай   меня,   ехидина.   Я   тебе   сейчас   объясню   технику
хамелеона-броненосца,   разработанную  Смайли   специально   для  любопытных
наглецов.
     Лицо Энн было совсем близко от  лица Смайли, и она с обожанием смотрела
на него.
     - Ты напыщенная жаба. Но умный любовник.
     - Тихо. Случается, что  этот метод терпит неудачу  из-за идиотизма  или
недоброжелательности твоего собеседника. В таком случае- превращайся в
     броненосца.
     - Так что, надо выставлять защитный панцирь, жаба?
     - Нет. Ты ставишь его в такое неудобное положение,  что сам становишься
выше.  Я был подготовлен к  конфирмации одним  бывшим  епископом. Его паства
состояла  лишь  из меня  одного. И за половину каникул  я получил достаточно
советов, чтобы руководить епархией. Созерцая лицо епископа и представив, что
под моим взглядом он покроется шерстью, я сохранил свое  влияние  на него. С
тех  пор  мое  умение только увеличивалось.  Я мог  превратить  его  в пыль,
подставить  под нож  гильотины, заставить его появиться  совершенно голым на
масонском собрании, пресмыкаться как змею...
     - Злая жаба!
     С  этим проблем не было. Но в течение недавних разговоров с Мастоном он
потерял способность к защите; он слишком глубоко  был втянут в это дело. Как
только  Мастон  перехватил инициативу,  Смайли почувствовал  слишком большую
усталость и отвращение,  чтобы возражать. Он предполагал,  что  Эльза Феннан
убила своего мужа, что у  нее были на это веские причины. И вследствие этого
обстоятельства  он  потерял  всякий   интерес  к  делу.  Загадка   перестала
существовать: подозрения, опыт, восприятие, здравый смысл- все это Мастон не
расценивал как факты. Для  него  неоспоримыми  фактами были бумаги, указания
министров и, в частности, министра внутренних дел. Смутные подозрения одного
функционера   не  принимались  во  внимание,  когда  шли  вразрез  с  линией
департамента.
     Смайли  устал. Это  было  глубокое  тягостное  утомление.  Он  медленно
направился домой. Этим вечером он  собирался  поужинать в городе, чтобы хотя
бы  ужин не был заурядным. Но было  только время обеда.  Он проведет остаток
дня, как  Олеарий  в своем "Ганзейском путешествии по  русскому континенту".
Потом он поужинает в "Куаглинос"и поднимет бокал за убийцу, которому удалось
сделать свое дело и которым, возможно, являлась Эльза Феннан; и поблагодарит
его за то, что тот прервал карьеру Джорджа Смайли, убив Сэма Феннана.
     Он  не  забыл забрать  свое белье в  прачечной  на Слоун-стрит, наконец
повернул на Байсуотер-стрит, где оставил машину в трех кварталах от дома. Он
вышел  из  машины, держа  завернутый  в коричневую  бумагу пакет  с  бельем,
тщательно закрыл дверцы и по привычке обошел машину, чтобы проверить  замки.
Все еще  моросил дождь. Он с раздражением отметил, что кто-то опять поставил
машину перед его домом. Слава Богу, что миссис Шейпл догадалась закрыть окно
его комнаты, иначе бы дождь...
     Внезапно он насторожился. Что-то  промелькнуло в гостиной. Свет,  тень,
человеческий силуэт- в любом случае что-то  было. Он увидел это или сработал
инстинкт? Отпечаток его  профессии? Может  быть,  его  предупредило какое-то
неуловимое чувство, какой-то нерв, и он это уловил.
     Не  колеблясь, он  положил  ключи в  карман,  поднялся по  ступенькам и
позвонил в свою дверь.
     По дому  разнеслось пронзительное эхо.  Тишина. Затем Смайли  отчетливо
услышал шаги, тяжелые и уверенные,  приближающиеся к двери. Скрежет цепочки,
щелканье замка, и дверь открылась быстро и уверенно.
     Смайли никогда раньше не видел этого человека.  Крупный, светловолосый,
симпатичный, около  тридцати  пяти лет. Светло-серый костюм,  белая рубашка,
серый с  отливом галстук.  Прямо  дипломат.  Немец  или швед. Рука  небрежно
опущена в карман пиджака.
     Смайли посмотрел на него, как будто бы хотел извиниться.
     - Здравствуйте. Извините, мистер Смайли дома?
     - Да. Вы зайдете?
     Долю секунды он колебался.
     - Нет, благодарю. Не могли бы вы передать ему вот это?
     Он протянул пакет с бельем, спустился по ступенькам, сел в  машину.  Он
знал, что за ним наблюдают. Он тронулся, повернул и поехал по улице, ни разу
не  обернувшись. Он нашел  стоянку на  Слоун-сквер, припарковался  и  быстро
записал в блокнот семь номеров машин, стоявших возле его дома.
     Что делать? Сообщить в полицию? Но к тому времени его уже там не будет.
Кроме  того, возникли другие проблемы.  Смайли вновь  закрыл  дверцу машины,
пересек  улицу  и вошел в телефонную  будку.  Он  позвонил  в  Скотланд-Ярд,
связался со спецслужбой  и  попросил  позвать инспектора Менделя. Оказалось,
что  инспектор   написал  рапорт   суперинтенданту  и   чуть  раньше   срока
воспользовался  радостями отставки.  Смайли,  наврав  с три  короба, получил
наконец его адрес и снова сел за руль.
     За мостом Альберт он заказал сэндвич и большую рюмку  виски в маленьком
кафе на  берегу реки и  полчаса спустя выехал на  мост,  ведущий в Митчем. А
дождь по-прежнему хлестал по его непримечательной машине. Он был взволнован,
необычайно взволнован.


     Глава шестая

        "ЧАЙ И СИМПАТИЯ"


     Смайли приехал,  все  еще  шел  дождь.  В  саду  он  заметил Менделя  в
необыкновенной  шляпе, каких  Смайли  никогда  и не  видел.  Она  напоминала
одновременно  анзакскую шапку и головной  убор канадского полицейского,  что
придавало  Менделю  вид  гигантского  гриба.  Мендель,  с  угрожающим  видом
согнувшись над колодой, держал в жилистой руке большой топор.
     Мгновение он  пристально вглядывался в  Смайли, затем его лицо медленно
расплылось в улыбке, и, протягивая руку, он произнес:
     - У вас неприятности?
     - Да.
     Смайли пошел за ним в уютный дачный домик.
     - В гостиной света нет. Я только что  вселился. Может, мы выпьем чаю на
кухне?
     Они вошли туда. Смайли с улыбкой отметил безукоризненную чистоту, почти
женский порядок, царивший вокруг него. Лишь  полицейский календарь, висевший
на  стене,  разрушал это  впечатление. Пока  Мендель ставил чайник на плиту,
искал чашки и блюдца, Смайли беспристрастно рассказывал о том, что произошло
на Байсуотер-стрит. Когда он закончил, Мендель долго молча смотрел на него.
     - Почему вам предложили войти?
     Смайли моргнул и слегка покраснел, - Я уже задавался  этим вопросом. На
секунду меня это поставило в тупик. К счастью, у меня был пакет.
     Он отхлебнул чаю.
     - Учтите, я не думаю, что пакет сбил его с толку. Это возможно, но было
бы удивительно.
     - Вы полагаете, что этот фокус с пакетом ничего не дал?
     -  Я  бы  все равно не зашел.  На  его месте я бы не  поверил.  Простой
развозчик белья,  приехавший  на  "Форде". Это было  подозрительно...  Кроме
того,  я  спросил  Смайли, а  затем  отказался  войти... Это, наверное,  ему
показалось странным.
     - Но что он искал? Что бы он вам сделал? За кого вас принял?
     -  В этом-то и весь вопрос. Я думаю,  что он поджидал меня, но, конечно
же, не предполагал, что я позвоню. Я застал его врасплох. Я  полагаю, что он
намеревался  меня  убить.  Вот из-за  чего  он  приглашал  меня  войти;  без
сомнения, он узнал меня по фотографии, но  не до конца был уверен. Некоторое
время Мендель смотрел на него.
     - Черт возьми,- произнес он.
     -  Допустим, что я прав  по всем статьям,- сказал Смайли.- Предположим,
вчера вечером Феннан был убит и что этим утром наступила моя очередь. Но моя
профессия, в отличие от вашей, как правило, не выдает по трупу в день.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Ничего. Совсем ничего. Не могли бы вы  прежде  всего собрать сведения
об этих машинах? Утром они стояли на Байсуотер-стрит.
     - Почему бы вам самому этим не заняться?
     Смайли  растерянно посмотрел  на  него,  потом вспомнил,  что он еще не
сказал, что подал в отставку.
     - Извините, я забыл вам сказать. Утром я подал в отставку. Я сделал это
вовремя, не дожидаясь,  пока меня выставят за  дверь. Итак, я  свободен, как
ветер, без настоящего и будущего.
     Взяв у него список с номерами, Мендель пошел в прихожую звонить. Спустя
две минуты он вернулся.
     - Они перезвонят  через час. Пойдемте, я покажу  вам  мои владения.  Вы
разбираетесь в пчелах?
     -  Немного  разбираюсь.  В свое  время  в  Оксфорде я  был  помешан  на
естественных науках.
     Он  собирался  рассказать  Менделю,  как  он  штудировал  тексты  Гете,
осмысливая превращения растений и животных в надежде открыть, как Фауст, "то
самое тайное, на чем держится мир".
     Он  хотел   ему  объяснить,  почему   было   невозможно  понять  Европу
девятнадцатого века, не имея познаний  в  естественных науках. Он чувствовал
себя  распухшим от откровений и  от важных идей, зная,  что в глубине  этого
состояния чрезмерного нервного возбуждения покоятся события дня, которые его
мозг, не переставая, переваривал. У него вспотели ладони.
     Мендель  провел его  через  заднюю  дверь:  три  хорошо ухоженных  улья
возвышались  у низенькой  кирпичной  стены  в глубине сада.  Они  стояли под
дождем, и Мендель сказал:
     -  Мне  всегда  хотелось  их разводить,  наблюдать  за  ними.  Я прочел
множество вещей об этом. Забавные козявки.
     Он несколько раз покачал головой, чтобы придать  больше значения  этому
заявлению, и Смайли снова посмотрел на него с  интересом. У него было  худое
жесткое  лицо  молчуна;  его  серо-стальные  коротко   подстриженные  волосы
щетинились,  как колючки. Он, казалось,  так  же  мало обращал  внимания  на
время, как  и время  на него. Смайли в точности  знал,  какую  жизнь  провел
Мендель.  Он видел у всех полицейских мира эту обветренную кожу, один  и тот
же  запас терпения,  горечи и  гнева.  Он угадывал  долгие бесплодные  часы,
проведенные  в  засаде  при  любой погоде в ожидании того, кто,  может быть,
никогда и не  придет... А если и придет, то уйдет слишком быстро. И он знал,
в  какой мере Мендель и другие были во власти эгоистичных, странных, угрюмых
и  беспокойных личностей,  редко  проявлявших понимание и здравый  смысл. Он
знал, как умный человек может быть нейтрализован глупостью своего начальства
и как недели терпеливой  напряженной работы- двадцать четыре часа  в  сутки-
сводятся на нет такого рода людьми.
     Мендель провел  его  по  каменистой  дорожке  к  ульям,  все  такой  же
безразличный к дождю, и принялся разбирать один, не переставая объяснять. Он
говорил  отрывистыми,  обрубленными фразами  с длинными  паузами, его тонкие
пальцы двигались медленно и точно.
     Наконец  они  вернулись  в  дом, и  Мендель показал  гостю  две  нижние
комнаты. Гостиная  была  похожа  на  цветок: цветущие  коврики  и занавески,
цветущие  накидки на  мебели. В маленьком стеклянном шкафу находились пивные
бокалы  и  пара  очень  неплохих  пистолетов  рядом с  кубком  за  победу  в
соревнованиях по стрельбе.
     Смайли прошел за инспектором на второй этаж. Печка распространяла запах
керосина