бки быть не может, она  уже
почти у моей комнаты. Но вместо того чтоб войти ко мне, она поднимается по
лесенке наверх, я это слышу, она карабкается на чердак, в  каморку  Глана,
о, я это очень даже слышу. Я распахиваю свою дверь настежь, но  Магги  уже
поднялась. За ней захлопывается тростниковая дверца, и больше я  не  слышу
ничего. Это все было в десять часов.
   Я вхожу к себе, беру ружье, сажусь и заряжаю его, хоть дело уже к ночи.
В полночь я поднимаюсь наверх и подслушиваю у Глана под дверью,  я  слышу,
что там Магги, что они поладили, и  я  снова  спускаюсь.  В  час  я  снова
поднимаюсь, но все уже тихо. Я жду под дверью, когда же они проснутся. Три
часа, четыре. В пять они проснулись. "Хорошо же", - подумал я, и больше  я
ни о чем не думал, только о том, что вот, мол, они проснулись  и  как  это
хорошо.  Но  тут  донесся  шум  из  комнаты  хозяйки,  и,  опасаясь   быть
застигнутым, я  поспешил  вниз.  Глан  и  Магги  проснулись,  мне  бы  еще
послушать, но вот пришлось уйти.
   Внизу я подумал: "Тут она прошла, она задела за мою  дверь  плечом,  но
она ее не открыла, она поднялась по лесенке, вон она, эта лесенка,  четыре
приступочки, и она по ним ступала". Постель моя была не смята, и я не стал
ложиться, я сел у окна и занялся ружьем. Сердце  у  меня  не  билось,  оно
дрожало.
   Через полчаса я снова слышу шаги Магги по ступенькам. Я приникаю к окну
и вижу, как она выходит из дому. На ней была ситцевая юбочка, которая даже
и до колен-то не доходила, а на плечах шерстяной шарф Глана. Больше на ней
ничего не было, а юбочка вся измялась. Она шла медленно,  она  всегда  так
ходила, и даже не оглянулась на мое окно. Так и ушла.
   Скоро вниз сошел Глан, с винтовкой, в полном  снаряженье  для  охоты  и
мрачный. Мне он не поклонился. Одет он был  как-то  особенно  тщательно  и
нарядно. "Нарядился, как жених", - подумал я.
   Я тут же схватился и пошел за  ним,  и  мы  оба  молчали.  Первых  двух
курочек мы нещадно разорвали в клочья, потому что стреляли из винтовок, но
все же кое-как зажарили их под деревом и  съели,  и  все  это  молча.  Так
подошло к полудню.
   Глан крикнул:
   - А вы точно зарядили? Вдруг на что нападем!
   - Я зарядил! - крикнул я в ответ.
   Тут он на мгновенье  исчез  за  кустами.  О,  с  каким  бы  счастьем  я
пристрелил его сейчас, как собаку! Но куда спешить, пусть  его  походит  с
такими вот мыслями, ведь он отлично же понимал, что у меня на уме,  оттого
и спросил, зарядил ли я. И хоть бы сегодня, хоть  сегодня  не  носился  со
своей гордыней, ведь как нарядился, и новую рубашку надел; и физиономия  в
высшей степени высокомерная.
   В час дня, злой, бледный, он смотрит мне в лицо и говорит:
   - Нет, это невыносимо! Да проверьте вы наконец, заряжено ли у вас, есть
ли там патроны?
   - Лучше потрудитесь проверить собственное ружье, - ответил я. Но я ведь
прекрасно знал, отчего он все спрашивает про мое ружье.
   И он снова отошел в сторону. Я достаточно ясно указал ему его место,  и
он притих и повесил голову.
   Час спустя я подстрелил голубя и снова зарядил ружье. Пока  я  заряжаю,
Глан стоит за деревом и смотрит, смотрит, действительно ли  я  зарядил,  и
вскоре после этого  он  громко  и  отчетливо  затягивает  псалом  и  даже,
представьте, свадебный. "Поет свадебный псалом, нарядился, -  думал  я,  -
видно, считает, что сегодня он  особенно  неотразим".  И  он  пошел  прямо
передо мной, свесив голову, тихим шагом, и все пел.  Он  опять  шел  прямо
перед самым моим дулом, видно, думал - ну вот сейчас,  сейчас  это  должно
произойти, оттого  я  и  пою  свадебный  псалом!  Но  ничего,  однако,  не
произошло, и, когда он кончил, ему пришлось-таки оглянуться.
   - Этак мы сегодня  не  много  настреляем,  -  сказал  он  и  улыбнулся,
извиняясь передо мной за то, что пел на охоте. И даже тут улыбка его  была
прекрасна, словно бы сквозь слезы, а губы у него в самом  деле  дергались,
хоть, конечно, и здесь была рисовка - вот, мол, улыбаюсь в такой  решающий
час.
   Я ему не баба,  и  он  отлично  понял,  что  меня  такими  штучками  не
проймешь, он стал нервничать, кружил вокруг меня,  то  справа  зайдет,  то
слева, а то остановится и поджидает. В пять часов я вдруг услыхал выстрел,
и над левым моим ухом просвистела пуля.  Я  поднял  глаза,  Глан  стоял  в
нескольких шагах и смотрел на меня не отрываясь, его ружье  дымилось.  Что
ж, он хочет, что ли, пристрелить меня? Я сказал:
   - Вы промахнулись, вы плохо стали стрелять.
   Но он стрелял отнюдь не плохо, он не промахивался никогда,  просто  ему
хотелось взбесить меня.
   - О черт, так отомстите же! - крикнул он в ответ.
   - Всему свое время, - сказал я и стиснул зубы.
   Так мы стоим и смотрим друг на друга, и вдруг Глан пожимает  плечами  и
кричит мне: "Трус!"
   Ах, вот как, он еще  будет  меня  называть  трусом!  Я  вскинул  ружье,
прицелился ему прямо в лицо и выстрелил.
   Что посеешь, то и пожнешь...


   И нечего семейству Глан продолжать розыски этого человека.  Меня  давно
бесит  дурацкое  уведомление  о  таком-то  и  таком-то  вознаграждении  за
сведения о покойнике. Томас Глан умер от несчастного  случая,  от  шальной
пули на охоте в Индии. Суд занес  его  имя  и  дату  кончины  в  протокол,
протокол подшили в папку, и в этом протоколе  значится,  что  он  умер,  -
слышите вы! - умер, и умер именно от шальной пули.