наружу, и показал автомобиль в дальнем конце дорожки. Нортон пошел к машине,
недоумевая, какое известие могло так потрясти филдса.  Для  скверных  вестей
вечер был неподходящим. Он слышал музыку и смех, доносившиеся от бассейна, а
небо  над  ним  сверкало  множеством  звезд.  Потом,  когда  они  подошли  к
"империалу", человек за его спиной сделал какое-то движение,  и  все  звезды
погасли.
   9
   Восход в пустыне представлял собой  неторопливую  симфонию  пурпурного  и
розового. Нортон прекрасно видел его из канавы, в которой очнулся.  Едва  он
пробовал шевельнуться,  в  затылке  начинали  взрываться  бомбочки,  поэтому
казалось разумнее просто лежать на теплом песке и смотреть, как  новый  день
разливается по небу. Когда Нортон  в  конце  концов  выполз  из  канавы,  то
оказался недалеко от  шоссе.  Вскоре  в  пикапе  "шевроле"  появился  добрый
самаритянин, оказавшийся фермером, везущим салат, и довез Нортона до  отеля.
Вместо объяснения с дневным администратором Нортон злобно посмотрел на  него
и поплелся в номер принять горячий душ и основательно поразмыслить. Душ  был
принят успешно; раздумья не пошли дальше  решения  проститься  со  сказочным
ПалмСпрингсом.
   Нортону пришла было мысль снова наведаться к Филдсу, но он побоялся,  что
в итоге будет та же канава  или  еще  что  похуже.  Единственное,  чего  ему
действительно хотелось, - это вернуться в Вашингтон. Там никто не бил его по
голове и не бросал в канаву. Но сперва нужно было посетить еще одно место  в
Калифорнии.

   В кофейне аэропорта Нортон обнаружил Пенни, угрюмо глядящую в свою чашку.
Когда он подсел к ней, она даже не подняла глаз.
   - Что случилось на вечеринке? - спросил он.
   - А, привет, - равнодушно сказала она. - Не знаю, что там случилось.  Все
веселились, потом вдруг Джефф всех нас выпроводил.  И  сам  тоже  укатил.  Я
спросила  его  про  тебя,  а  он  ответил,  что  ты  уже   уехал.   Сплошное
сумасшествие. Я думаю, его преследует мафия или что-то в этом роде.
   - Почему ты так решила?
   - Одна девушка захотела  позвонить  своему  приятелю,  поднялась  наверх,
сняла трубку и услышала чей-то голос:  "Сукин  сын,  мы  раздавим  тебя,  ты
больше не снимешься ни в одном фильме" - и еще кое-что  в  том  же  духе,  а
Джефф только ловил ртом воздух.  По-моему,  мало  кто,  кроме  мафии,  может
говорить подобным тоном с таким видным человеком, как Джефф.
   - Та девушка не слышала, кто это говорил?
   -  Нет,  испугалась  и  положила  трубку.  Она  хотела  только  позвонить
приятелю.
   - Куда ты сейчас, Пенни?
   - Наверно, в Лос-Анджелес. Слушай, хочешь, летим вместе?
   - Мне нужно вернуться в Вашингтон. Извини.
   - Ничего. Слушай, я  все  же  хочу  встретиться  с  тобой  в  Вашингтоне,
поиграем в теннис, и ты просветишь меня насчет политики.
   Нортон ответил, что больше всего на свете хотел  бы  увидеться  с  ней  в
Вашингтоне, и это, казалось, немного улучшило ее настроение. Она походила на
увядшую фею, но одарила Нортона своей лучшей улыбкой, чмокнула его в щеку  и
побежала к своему самолету; несколько минут спустя Нортон  пошел  к  своему,
летящему на север, в Кармел.

   - Держу пари, дружище, ты считал, что меня уже нет в живых?
   - Да, пожалуй, сэр, - признался Нортон.
   - Что ж, по вашингтонским понятиям меня в живых нет, - сказал  старик.  -
Мой конец настал двадцать с  лишним  лет  назад,  когда  Джо  Маккарти  стал
преследовать меня и я оказался побежденным на перевыборах. В Вашингтоне  нет
ничего безжизненнее бывшего сенатора. Какое-то время я еще пожил там, считая
себя по-прежнему полезным членом общества, но оказалось,  что  я  набивка  в
политической подвесной груше. Поражение как проказа: все  очень  сочувствуют
твоему несчастью, но никто не пригласит к обеду.
   Старика звали Гарри  Нолан,  лет  сорок  назад  он  носил  прозвище  "Лев
прерий". Нортон читал про него в книгах о "новом курсе".  В  некоторых  были
снимки Нолана с Рузвельтом. Теперь Нортон нашел его в  нескольких  милях  от
Кармела, в коттедже на склоне холма, глядящего на ярко-голубые  воды  Тихого
океана.
   - Как ты нашел меня, парень? Она почти никому не сообщала, где живет.
   - Донна однажды написала мне. И указала обратный адрес.
   - Это ты уезжал в Париж?
   - Да.
   Старик неодобрительно посмотрел на него.
   - Не так ты повел себя, парень. Нужно было не отступать и драться. Но  ты
суетился без толку и упустил ее.  А  теперь  она  мертва.  Скверно,  парень,
скверно. За эту девушку драться стоило. Жаль,  что  я  не  встретил  ее  лет
тридцать - сорок назад.
   - Как вы познакомились с ней, сенатор?
   - Она поселилась рядом и сперва жила замкнуто, читала, или писала, или не
знаю что, но однажды щенок ее вырвался и забежал ко мне во двор, она  пришла
сюда, мы разговорились, а потом разговоры у нас почти не кончались.
   - О чем вы говорили?
   - В основном о политике. Как  все  вы,  молодежь,  она  совсем  не  знала
истории, и я взялся  ее  просвещать.  Она  очень  возмущалась  скандалами  и
коррупцией - господи, началось это вовсе не с Никсона. Еще  худшие  скандалы
были при Гранте и Гардинге, может, и при других, только они  не  попадались.
Люди ничуть не меняются. Только вот  появилось  телевидение  и  разбалтывает
многое, чего им лучше бы не знать.
   И конечно, говорили мы о "новом курсе", то есть говорил я, а она слушала.
Она была  хорошей  слушательницей.  Я  рассказал  ей  и  как  мы  образовали
администрацию в Теннесси, и как прижали типов  с  Уолл-стрита,  и  что  Джек
Гарнер все восемь лет клял свое вице-президентство и с утра до ночи  молился
о смерти ФДР4. Господи, задумывался ты хоть  раз,  что  было  бы,  умри  ФДР
раньше? Тогда президентом мог бы стать Джек Гарнер. Или Генри  Уоллес,  этот
набитый болван. Да и я мог бы, черт  возьми.  Франклин  хотел  сделать  меня
вице-президентом в сорок четвертом, но я отказался.
   - Были здесь еще друзья у Донны, сенатор?
   - Знаешь, о чем ей больше всего хотелось узнать? О Люси  Резерфорд  и  ее
так называемой любовной истории с ФДР. Да черт возьми, как я  и  рассказывал
ей, они только и делали что катались по Рок-крик-парку, будто дети, удравшие
с уроков. Несколько раз я составлял им компанию, а этим уже больше никто  не
может похвастаться. Мы говорили с ним о делах, а она молча  слушала,  иногда
поглаживала его по руке, когда в разговорах о войне мы  начинали  спорить  и
горячиться. Рта она почти не  раскрывала,  а  когда  и  говорила,  то  лишь:
"Красивые цветы, правда?" или "Смотри, какие золотистые  листья"  -  и  тому
подобные пустяки. Но Донна не отставала от меня, пока  я  не  рассказал  ей.
Черт, что мне было до Люси Резерфорд? Мы старались выиграть  войну,  а  Люси
тут ничем не могла помочь. Правда, Донна говорила, что она помогала  -  тем,
что была рядом, поглаживала его руку и обращала внимание на цветы и  прочее.
Возможно, она и права. Раньше я над этим не  задумывался...  Хочешь  выпить,
парень? Я думаю, что где-то в мире солнце сейчас находится над реей.
   - Конечно, сенатор.
   - Тогда принеси все, что нужно. Стань полезным членом  общества.  Бутылка
на полке, и я пью только неразбавленное виски.
   Нортон налил виски в два стакана и вернулся к старику.
   - Ты связан с политикой, парень?
   - Я три года работал в Капитолии.
   - Три? Господи, да за три года там не  узнаешь,  где  нужду  справить.  Я
провел там двадцать лет, и все равно, когда меня  турнули,  чувствовал  себя
ребенком в лесу. Политик - это существо особой породы, парень. Иногда ко мне
наезжают профессора поговорить о науке политики. Науке? При чем  тут  наука?
Политика - это искусство, а человек либо рождается  талантливым,  либо  нет.
Хочешь, парень, расскажу тебе о политиках?
   - Хочу, сенатор.
   - Так вот, главное, что ты должен уразуметь, - они все мерзавцы, к  какой
бы партии ни принадлежали, то есть любой из них перережет тебе  глотку  ради
грошовой выгоды. Вся разница между ними лишь в том, как  они  режут  глотки.
Возьмем ФДР. Предположим, он хочет перерезать тебе глотку. Сидишь ты с  ним,
он всеми порами тела источает очарование, смешивает тебе мартини, показывает
свой новый кораблик в бутылке, а едва ты прикроешь глаза или глянешь в  окно
всего на секунду, Франклин промчится в своей каталке и резанет  тебе  глотку
от уха до уха, ты даже и не заметишь этого, пока опять не повернешь  голову,
а она скатится на пол.
   Гарри Трумэн был не  таким,  как  большинство.  Он  тоже  мог  перерезать
глотку, но больше в его стиле было стукнуть тебя по носу или дать пинка в то
самое место. Айк, болван с младенческим  личиком,  сперва  помолился  бы  за
тебя. Губерт плакался бы, как жаль, что он должен так поступить, пока ты  не
попросил бы его кончать поскорее. Линдон произнес бы длинную слезливую речь,
что это для твоей же пользы. Джек Кеннеди выступил бы с какой-нибудь байкой,
что лучше резать глотки, чем брить бородки или топить лодки или что-нибудь в
этом духе, а пока он говорил, Бобби подкрался  бы  сзади  и  полоснул  тебя.
Потом появился этот паршивец Никсон. Знаешь, как он резал бы тебе глотку?
   - Как?
   - Не стал бы сам, вот как. Слишком был труслив. Он бы уполномочил на  это
кого-нибудь из тех живодеров, что охраняли его  дверь,  те  бы  уполномочили
какого-нибудь болвана из правых, а тот испортил бы все дело. Главное правило
политики, парень, - не поручай ничего никому, если хочешь, чтобы  дело  было
сделано как надо.
   - А президент Уитмор? - спросил Нортон. - Как бы повел себя он?
   - Уитмор? О, это ловкий тип. Будь он порешительнее, мог бы  стать  вторым
ФДР. Я ему так и сказал. Посоветовал забыть о Кеннеди, обаянии  и  прочем  и
брать пример с Франклина. Обращаться к людям просто, как в беседе у  камина.
Выступать по телевидению без уверток, говорить людям правду, они это оценят.
Люди не дураки. Их легко сбить с толку, но они не дураки.
   Старик отхлебнул виски, и Нортон спросил как можно мягче:
   - Когда вы говорили это президенту Уитмору, сэр?
   - Что?
   - Когда вы виделись с ним?
   - А, черт, не помню. Месяца три-четыре назад, может, пять. Перед тем, как
он принял присягу.
   - Накануне инаугурации?
   - Да-да. Он был в Лос-Анджелесе по каким-то делам, потом заглянул сюда, к
ней. Провел ночь, а наутро она привезла его познакомиться со мной.  Сказала,
что мы самые замечательные люди, каких она только знала. Тем хуже. Мы с  ним
немного поговорили, а потом он уехал туда,  где  ему  полагалось  быть.  Она
взяла с меня клятву никому не рассказывать, но,  по-моему,  сейчас  это  уже
неважно.
   - Говорили вы об этом еще кому-нибудь, сенатор?
   - Парень, помнишь, что сказал Джек Гарнер о должности вице-президента?
   - Кажется, что она не стоит и плевка.
   - Вот-вот, только он сказал не плевка, но этого никто бы не напечатал.  И
то же самое можно сказать о старости. Удовольствия  никакого.  Единственное,
что хорошо, - когда не хочешь отвечать на вопрос, можно уставиться вдаль,  и
от тебя скоро отстанут. Не надо даже лгать, если не хочешь.
   - Но кто-то спрашивал?
   - Только один болван вчера. А ему я не хотел рассказывать ничего. Я сразу
же приметил в нем фальшь.
   - Кто это был?
   - Назвался каким-то  особым  агентом.  Я  решил,  что  он  псих.  Поэтому
уставился вдаль, понес какую-то чушь, и он скоро уехал.
   - Сенатор, она не говорила вам, зачем едет в Вашингтон?
   - Не говорила. Но каждый, даже с куриным умишком, мог бы догадаться.
   - Что вы хотите сказать?
   - Хочу сказать, что три или четыре месяца назад  он  приезжал  к  ней,  и
теперь настал ее черед ехать к нему. Конечно, я  могу  ошибиться.  Возможно,
она поехала полистать какие-то книги в библиотеке конгресса, или посмотреть,
как цветут вишни, или что-нибудь в этом роде. Но если это так, то со  времен
моей молодости все изменилось. Влюбленные никогда не думают. Черт возьми,  я
сказал ей, чтобы не ездила туда, чтобы осталась здесь, где она счастлива,  и
пусть Вашингтон идет ко всем чертям. Это  опасный  город,  молодой  человек.
Если ты пробудешь там долго, тебя убьют так или иначе, можешь  быть  в  этом
уверен.
   10
   По возвращении в  Вашингтон  Нортона  ждала  работа.  К  такой  работе  в
колледжах не готовят. Для нее требовалось не договорное и гражданское право,
которое Нортон зубрил в студенческие дни, а более сложный и доходный  закон,
который он изучил за годы, проведенные в Вашингтоне. Ему было  ясно,  почему
Уитни Стоун взял его на работу  и  платил  щедрое  жалованье.  Стоун  первым
изобрел расчетливую систему привлечения молодых юристов.  Многие  фирмы  вот
уже  три  десятилетия  вербовали  тех,  кто  прежде  работал  на  политиков,
занимавших в данное время Белый дом, и, предположительно,  сохранил  с  ними
связи. Уитни Стоун, неизменно азартный игрок, повел этот  процесс  дальше  и
стал вербовать людей, имевших связи  с  потенциальным  президентом.  В  этом
случае они обходились дешевле, а если их покровитель  оступался  по  пути  в
Белый дом, от них всегда можно было избавиться. Нортон  полагал,  что  он  -
одна из удачнейших ставок Уита Стоуна, поскольку, когда Стоун пригласил  его
к себе, сенатор Уитмор был еще темной лошадкой. И Стоун  оказался  в  высшей
степени  покладистым.  Он  пошел  навстречу  желанию   Нортона   уехать   из
Вашингтона,  хотя  явно  считал,  что  молодому  юристу  глупо  уходить   от
потенциального президента. Нортон знал, что  хорошо  поработал  на  фирму  в
Париже. Но теперь, когда его прежний босс стал  президентом,  настало  время
хорошо поработать на фирму в Вашингтоне. Для того Уит Стоун и взял его.
   Нортон понимал эту систему и почти смирился с ней.  Эта  игра  называлась
"связи". Суть была в том, чтобы использовать их как надо, ходить  по  узкой,
иногда почти незаметной грани между дружбой  и  покровительством,  и  Нортон
считал, что справится с этим не хуже любого другого. Его  связи  с  Уитмором
могли открыть ему в Вашингтоне многие закрытые двери, а останется за ними он
в конечном счете благодаря своему мастерству и честности. По  крайней  мере,
он на это надеялся.
   И вот на другой день после возвращения из Калифорнии он вылез из такси  и
подошел к мощной крепости, в которой размещалось министерство  юстиции  США,
надеясь выяснить, как некоторые служащие антитрестовского отдела  среагируют
на   то,   что   собравшийся   сделать   политическую   карьеру    техасский
нефтепромышленник и  издатель  газеты  приобретет  четырнадцать  захолустных
радиостанций на юге  Техаса.  Каким  будет  ответ,  Нортон  догадывался,  но
жалованье ему платили не за догадки.
   Он вошел в здание и оказался лицом к лицу с заспанным охранником.  Нортон
помнил время, когда в министерстве юстиции охранников не было.
   - Я мистер Нортон, - сказал он стражу.  -  У  меня  назначена  встреча  с
Алленом Джиллспаем.
   Охранник равнодушно взглянул на него и потянулся  за  голубым  телефонным
справочником.
   - Это специальный помощник министра юстиции, -  сказал  Нортон.  Охранник
продолжал листать справочник, пока не нашел номер. Потом  позвонил,  объявил
"мистер Мартин" и после минутного замешательства передал трубку Нортону.
   - Мистер  Нортон?  Мистер  Джиллспай  просит  вас  встретиться  с  ним  в
кафетерии, - сказала секретарша. - Он спустится туда, как только сможет.
   Нортон  нахмурился  и  направился  к   маленькому   темному   подвальному
кафетерию. Он подумал,  что  его  миссия  началась  не  лучшим  образом.  Эл
Джиллспай мог бы принять старого друга в личной столовой  министра  юстиции.
Но друзьями они, в сущности, не были. Оба юристы, они  около  года  работали
вместе в штате Уитмора, в определенном смысле были соперниками, и Нортону не
верилось, что Джиллспай был очень  огорчен  его  уходом.  Но  Эл  был  умен,
обладал политическим чутьем, и Нортон  считал,  что  нужные  сведения  легче
будет получить от него,  чем  от  бывшего  профессора,  ныне  возглавляющего
антитрестовский отдел.
   Джиллспай спустился в кафетерий через пятнадцать минут. Это  был  пухлый,
самодовольный молодой человек, чувствовалось, что  у  него  есть  голова  на
плечах.  Они  поздоровались  за  руку.  Джиллспай  сел  и  стал  нетерпеливо
помешивать кофе.
   - Как дела, Бен? - спросил он.
   Нортон сказал, что отлично.
   - В какой ты фирме?
   Нортон ответил, хотя не сомневался,  что  Джиллспай  прекрасно  знает,  в
какой.
   - Ты выбрал неудачное время, чтобы уйти от нас.
   - Я всегда поступаю наоборот. Когда все лезут на колесницу победителя,  я
слезаю.
   - Говорят, что, возможно, влезешь снова.
   - Кто говорит?
   - Говорят. Это правда?
   - Сомневаюсь.
   Судя  по  взгляду,  Джиллспай  решил,  что  его  бывший  коллега  лишился
рассудка. Однако  Нортона  это  мало  тревожило.  Его  интересовало,  откуда
Джиллспай узнал, что Эд Мерфи  соблазнял  его  работой.  Может,  Эд  поручил
Джиллспаю найти вакантную должность  в  министерстве?  Он  подумал,  что  их
беседа может оказаться сложнее, чем ожидалось. В Вашингтоне еще шли смещения
и назначения, и, возможно, Джиллспай думал, что  он  и  Нортон  могут  снова
стать коллегами. Ну и пусть себе думает.
   Нортон решил подыграть ему. Он спросил Джиллспая о работе  и  внимательно
слушал его хвастовство о многочисленных  достижениях  нового,  возрожденного
министерства юстиции. Нортон делал вид, что вдохновлен этой  литанией,  хотя
не  раз  слышал  ее  от  других   блестящих   молодых   людей   при   других
администрациях. Потом Джиллспай внезапно изменил тему разговора.
   - Жаль Донну, - сказал он.
   Нортон кивнул.
   - Вы, кажется, собирались пожениться?
   - Нет.
   - Как по-твоему, что произошло?
   - Не знаю.
   - У тебя нет никаких версий?
   - Я не полицейский, Эл.
   - Знаю. Я считал, что ты станешь разбираться в этом.
   - Никаких версий у меня нет.
   Джиллспай глядел недоверчиво. Нортону стало интересно, что он знает, но у
таких, как Джиллспай, этого не выяснить.
   Они поговорили  еще  о  министерстве  юстиции,  допили  кофе.  Пора  было
расходиться, но никто из них даже не намекнул, что  это  не  просто  встреча
старых друзей. Потом Джиллспай снова удивил Нортона.
   - Каким делом ты занимаешься, Бен?
   Нортон понял, что это не случайный вопрос.
   Джиллспай облегчал ему задачу.
   - - Да так, разными пустяками. - Он бросил на стол несколько монет, и они
пошли к выходу. - Есть один  любопытный  антитрестовский  аспект.  Некто  по
фамилии  Бакстер,  издатель  газет  в  Техасе,  хочет  приобрести  несколько
радиостанций, но никто не знает, как отнесется к этому ваш отдел.
   Они  шли  по  коридору  мимо  большого  панно  с  изображением  фермеров,
трудящихся на каменистом поле. У лифта  Джиллспай  повернулся  к  Нортону  с
отсутствующим выражением лица.
   - Радиостанции? - сказал он, словно отвечая на свои мысли. Скривил лицо и
пожал плечами. Жест этот для Джиллспая был вовсе не характерен.
   - Рад был встрече, Бен, - сказал он и нажал кнопку лифта.  Лифт  с  шумом
пошел вниз.
   - Я тоже, Эл.
   - Шинные компании не представляешь?
   - Нет.
   - Тебе повезло. - Дверцы лифта раздвинулись,  Джиллспай  вошел  и  поехал
наверх.
   Минуты три спустя Джиллспай звонил из своего кабинета, находящегося рядом
с кабинетом министра, в Белый дом, однако Нортону это было невдомек.  Выходя
из  министерства,  Нортон  знал  лишь  одно:  он.  готов  поставить  все  до
последнего доллара на то, что, если Харви Бакстер скупит все радиостанции  в
Техасе, антитрестовский отдел закроет на это глаза.
   Пожатия плеч было вполне достаточно.  Нортон  прекрасно  знал  Джиллспая,
чтобы истолковать его жест примерно так: "Идиот, неужели ты считаешь, что мы
будем заниматься радиостанциями в Техасе?" И на тот случай, если  Нортон  по
тупости не поймет, он сказал о шинных компаниях, после  чего  Нортону  стало
совершенно ясно, на чем  вечно  недоукомплектованный  антитрестовский  отдел
сосредоточит свою энергию в ближайшие месяцы.
   Нортон понял все, что