дился в Москве, и ему  из  одной  столицы
придется вылететь в пригород другой и привезти документы: удостоверения,
командировочные  предписания,  пропуска  в  охраняемые  зоны.  И  первым
наладить контакт с офицером разведки в Ханкале.
   Но главная информация, которую ждал  из  Москвы  Марковцев,  касалась
Билана  Кантемирова,  индикатора,   подтверждающего   правоту   Джавгара
Аль-Шахри. Наполовину он ее подтвердил: на имя Билана  Кантемирова  было
забронировано место на борту спецрейса, вылетающего в Грозный через  три
дня в 05.15 по московскому времени.
   Существовало множество способов заставить бывшего министра МВД  Чечни
остаться в столице, но от этого ничего не изменится ни в Грозном,  ни  в
голове командира ОМОНа.

Глава 14
Треть пути

1
Чечня, Гудермес, 9 июля, вторник

   В Гудермесе тихо,  никаких  перестрелок,  город  контролируют  братья
Ямадаевы.  В  середине  1999  года  Ямадаевы  пришли  к   соглашению   с
командующим восточным фронтом  генералом  Трошевым,  который  со  своими
войсками осаждал Гудермес, и договорились о бескровной сдаче города.
   Халид-старший следил за порядком в городе, Джабраил-средний входил  в
Гудермес с бойцами восточного фронта, а Сулим-младший выводил из  города
свои вооруженные силы.
   Потом Халида  Ямадаева  назначили  заместителем  военного  коменданта
Чечни, Джабраил возглавил роту армейского  спецназа,  сформированную  по
приказу  начальника  Генштаба  Квашнина,  и  спецназ  начал   охоту   на
ваххабитов. Как-то у Джабраила спросили:  "Встанешь  на  защиту  Казбека
Надырова?" Спецназовец, подумав, ответил: "Конечно. Он же не выскочка, а
глава республики. А я не  бандит,  я  делаю  то,  что  необходимо.  Если
бандита сейчас не убрать, завтра он ко мне  домой  придет".  -  "А  если
Надыров не будет президентом?" -  "Он  будет  президентом",  -  уверенно
ответил Ямадаев.

***

   Еще засветло к дому Джабраила подъехал  "УАЗ"  с  военными  номерами.
Весь в пыли и грязи, видимо, проделал долгий путь. Из  машины  на  землю
шагнул высокий худой человек в камуфляжных брюках и черной майке, поверх
которой была надета "разгрузка" с пустыми  кармашками.  Двое  охранников
тщательно обыскали его.
   - Джабраил ждет тебя, - наконец сказал один из них - среднего  роста,
широкоплечий спецназовец, вооруженный новым "Калашниковым".
   Ямадаев  действительно  поджидал  гостя.  Он  по-доброму  рассмеялся,
пожимая руку Скумбатову и похлопывая его по спине.
   - Вот уж действительно неожиданная встреча. Честно, Саня, никогда  бы
не  подумал,  что  мы  снова  встретимся.  -  Командир  спецназа  провел
Скумбатова к столу. - Водку будешь?
   - Нет, - отказался Один-Ноль.
   - Пиво есть. Принесут холодное, из погреба.
   - Ладно, давай пивка, - согласился гость. В конце 1999 года вместе  с
ротой спецназа Ямадаева расчет Скумбатова, которым в ту пору  командовал
старший лейтенант Виктор Заплетин,  по  приказу  ГРУ  провел  масштабную
операцию и накрыл в горах довольно крупный отряд бандитов. Джабраил знал
каждого бойца расчета в лицо, но не знал по фамилиям и к какой части они
прикомандированы в Гудермесском районе.
   - Ты отошли своих людей, - попросил Один-Ноль, - нам с тобой один  на
один поговорить надо.
   - Я понял, Саня. Потому удивился, когда в Ханкале мне  сообщили,  кто
сегодня будет моим гостем. О  чем  конкретно  ты  хочешь  поговорить?  -
спросил Джабраил, когда  за  охранником  закрылась  дверь,  а  Скумбатов
сделал первый глоток ледяного пива.
   - Про Малика Абдулгамидова.
   - А что про него говорить? - Чеченец пожал широкими плечами. -  Я  не
люблю Малика, Малик не любит меня.
   - Да я не про любовь спрашиваю.
   - Давай я отвечу по-другому: мы делаем разную работу. Если хочешь,  я
покажу, какой величины подвал в моей роте - в футбол  можно  играть.  Но
там мало кто задерживается. Арестованных я отправляю  в  Ханкалу,  зачем
они мне здесь? И еще одно, Саня, - про любовь, ты  зря  меня  остановил.
Вы, русские - гражданские,  военные  -  не  любите  ментов.  Вот  и  мы,
чеченцы, ментов не любим. А Малик - мент. Но он мой земляк,  понял?  Так
что если рассчитываешь на очень откровенный разговор, не  жди  его.  Как
пиво?
   -  Отличное,  -  похвалил  Скумбатов.   -   Еще   на   бутылочку   не
расщедришься?
   Джабраил погрозил гостю пальцем, прекрасно  разобравшись  с  "пивной"
дипломатией русского спецназовца. Тот приехал за  тысячи  километров,  и
без откровенного разговора его миссия будет выглядеть длинной и  опасной
прогулкой.
   - Посиди здесь, я схожу за пивом.
   Пока командир спецназа отсутствовал, Один-Ноль успел осмотреться. Его
единственный глаз шарил по довольно дорогой мебели добротного кирпичного
дома; удивляли книги, стоящие на полках, приличная коллекция видеокассет
и лазерных дисков.
   Вернувшись, хозяин снял куртку, оставаясь, как и гость, в  майке,  но
не снял головного убора - зеленой военной кепки с длинным козырьком.
   - Договоримся так, Саня, - сказал  Джабраил,  за  компанию  с  гостем
прихлебнув из бутылки. - Если бы ты был частным лицом...
   - А я и есть частное лицо. - Один-Ноль потрогал повязку, пересекающую
его обезображенное предательским ударом ножа лицо. - Видишь, одной части
не хватает. А если серьезно, то разговор я веду от себя лично.  Я  давно
не на службе.
   - Однако о тебе мне сообщил офицер направления ГРУ.
   - Не обращай внимания. Я  скажу  так,  как  сказал  ты.  Малик  хочет
поквитаться с моим человеком, а я не хочу, чтобы Малик сделал это.
   - Ну? От меня-то ты чего хочешь, помощи?
   - Сделай в два раза больше, чем я: закрой оба глаза и послушай, что я
скажу.
   Ямадаев встал и прошелся по комнате, половицы под его  тяжелым  шагом
натужно заскрипели.
   - Про какого человека ты говоришь?
   - Ты видел его однажды. Малик считает его своим кровником. Но с таким
же успехом он может считать таковым и меня.  Раз  уж  пошел  откровенный
разговор, то и я приложил руку  к  тому,  чтобы  один  из  родственников
Малика больше не встал с земли. Честней некуда, Джабраил, сам понимаешь.
Я прошу за русского у тебя,  чеченца,  спецназовца.  Мы  вместе  долбили
ваххабитов, ты вспомни. А разве братья Малика не были ваххабитами?
   - Они были его братьями, - возразил Ямадаев.
   - Значит, мы не договорились?
   - Я этого не говорил. - Командир спецназа хотел помочь  товарищу,  но
не знал чем. С Маликом договариваться  бесполезно.  Он  может  поставить
жесткие условия главе нынешней администрации Чечни  в  духе  Скумбатова:
или вы закрываете глаза, или я бросаю работу. Куда он денется - уедет  в
Москву,  в  Питер  -  неважно.  Важно,  что  не  будет  авторитетного  и
преданного  человека  у  Казбека  Надырова.  Человека,  относящегося   к
ведомству, которому пророчили будущее в Чечне и на него же рассчитывали,
человека из УВД.
   Надырову  нужно  укреплять  свой  "трон",  и  он  уже  окружает  себя
надежными людьми. Кого-то покупает, кого-то ему  отдают  на  откуп.  Ему
нужен порядок, а порядок военный свое отжил,  чекистский  не  годился  в
корне. Как  глава  города  подбирает  себе,  или  под  себя,  начальника
милиции, так и Надыров уже  подобрал  человека,  который  станет  не  по
правую его руку, но позади. А это очень важно. И если он  потеряет  его,
потеряет тыл и в тот же момент - власть. Аксиома.
   А вообще для Надырова власть сомнительна, пока федеральные  войска  в
республике.
   Еще немного, и Малик, которому Надыров не видел  замены,  приберет  к
рукам разрозненные банды боевиков; некоторые по его призыву спускаются с
гор и идут служить в милицию. Будет ли двоевластие в Чечне? Вряд ли.  Но
вот из двух громких голосов правом вето будут обладать двое. А  это  уже
анархия.
   Джабраил - военный, он поступил мудро, когда,  одевшись  в  камуфляж,
спасал жителей Гудермеса и входил с генералом Трошевым в город. Этого не
сделал больше никто из влиятельных людей республики.
   Вот сидит перед ним русский, кровник  его  земляка.  Но  в  душе  нет
позыва пригласить для продолжения беседы еще  одного  человека.  Малика.
Почему нет позыва? Может, душа устроена у всех по-разному?
   - Я не стану  мешать  тебе,  Саня.  Делай  свое  дело.  Но  если  мне
прикажут, я убью и тебя, и твоих товарищей.
   - Кто прикажет, Джабраил?
   - Генштаб, - коротко ответил Ямадаев. - Я человек военный и состою на
службе Российской армии.
   - Что скажет товарищ Жюков? Что скажет Гэнштаб? - с  акцентом  сказал
Скумбатов.
   - Да, Генштаб.
   Командир спецназа знал цену своим словам и отвечал за них. И  говорил
искренне. Недоговорил лишь одного:  если  бы  ему  приказали  уничтожить
Малика, он бы сложил оружие.
   - Слушай, - сказал Джабраил, - если ты пришел сюда за  союзником,  то
ошибся адресом. Но я краем уха слышал, что Малик привез в Грозный своего
кровника. Помнишь, я говорил тебе о  подвале  в  своей  роте?  Так  вот,
сейчас подвал грозненского ОМОНа так же пуст, как и мой. За  исключением
одного человека. Его Малик от себя не отпустит. Так что ты  найдешь  его
там.
   - А склад позади базы?
   - Вряд ли там кто-то  есть.  Время  от  времени  Малик  скрывает  там
бойцов,     которые     мелкими     группами     просачиваются     через
российско-грузинскую границу или просто спускаются с гор. Кому-то из них
Малик выправляет документы; а те, кто находился в  федеральном  розыске,
покидают  убежище  лишь  для  того,  чтобы  осуществить  теракт,   тайно
встретиться с друзьями и родственниками. Но вот уже месяц  я  ничего  не
слышал об этом. Может, Малик имел серьезный разговор  с  Надыровым,  кто
знает?
   Джабраил в раздумье потеребил мочку уха.
   - Ты сказал, чти я однажды видел человека, которого Малик  привез  на
свою базу. Честно говоря, не могу припомнить, когда бы мы  с  ним  могли
встретиться.
   - Видел, Джабраил, и знаешь его по кличке Пантера.  Он  ножи  классно
метает - ты еще удивлялся.
   - Его я помню, но мы  говорим  о  разных  людях,  Саня.  Малик  хочет
поквитаться с летчиком, пилотом "Су-24", его он  привез  на  свою  базу.
Разве ты не знал?.. Э, Саня... Выпьешь водки?..

***

   Пыльная  неровная  дорога,  "УАЗ"  нещадно  трясет  на  ухабах,  Саня
Скумбатов возвращается в Грозный, думает о пленнике,  о  начальнике  ГРУ
Думает о Джабраиле. Но в первую очередь  -  о  Марковцеве.  Хорошо  зная
Сергея, Скумбатов все же не знал, как ему поступить.  Как  ему  сказать,
что все это время они тянули пустышку? Как  назвать  пустышкой  пусть  и
незнакомого, но своего брата-военного? Как, промолчав, сдержать  тяжелый
взгляд бывшего комбата: "И ты, Брут..."?
   Как можно сбить его перед финишной лентой? Падения  не  избежать,  но
пусть оно произойдет за чертой.
   Марку нельзя говорить правду по одной только причине. Он по  большому
счету - голова, мозг операции. Сейчас он работает на  одних  эмоциях,  и
это в данном  случае  хорошо.  А  удар  по  рукам  равносилен  удару  по
качеству, по времени, по настрою. Но в то же время -  удар  по  доверию,
дружбе.
   Марк остынет; но до той поры  он,  ранимый  именно  в  этом  вопросе,
работающий на вере и надежде на спасение человека, будет ненавидеть всех
и каждого. Прикроется ли тем, что кровная обида выступила  пеной  у  рта
именно недоверием к нему, неверием  в  его  силу?  Не  прикроется  и  не
скажет, за него скажут его глаза, не перестающие удивлять  усталостью  и
долей сумрачности.
   Ах, если бы организм Марка работал на другом топливе, черпал  энергию
не из своей бездонной бочки эмоций...  Тогда  все  было  бы  по-другому.
Просто он такой человек, его уже не переделаешь.
   Джабраил Ямадаев: "Саня, так ты решил идти до конца?"
   Саня Скумбатов: "Да, Джабраил".
   "Малик мстительный человек, не оставляй его в живых. Погоди, Саня.  Я
знаю, о чем ты думаешь, какие мысли тебя привели ко мне и  какие  уводят
от меня. Но я хочу сам сказать, почему помогаю тебе.  Меня  как  чеченца
ненавидят русские, но мне плевать на  это,  я  живу  в  своем  маленьком
государстве. Хочу ли я мира?.. Я не хочу войны. Потому что во второй раз
я не стану спасать свой город, а начну  защищать  его.  Это  все,  Саня,
удачи тебе и твоим товарищам".
   "УАЗ" продолжает трясти на ухабах, Саня Скумбатов думает о  пленнике,
о начальнике ГРУ, который, конечно же, знал настоящее имя  пленника.  Не
мог не знать.
   А положение у пленника -  врагу  не  позавидуешь.  Спруту  приходится
действовать настолько осторожно, чтобы не потревожить ни МВД, ни ФСБ. Он
и раньше брал на себя ответственность за диверсионные акции,  но  сейчас
сложилось такое  положение,  что  от  его  инициативы  могла  взорваться
пороховая бочка, название которой - Чечня.
   Трудно поверить, что лишь один человек,  командир  чеченского  ОМОНа,
мог развязать очередную войну. Но так оно  и  было.  Он  руками  десятка
полевых командиров мог нанести удар по любой точке Северного Кавказа.
   Можно дунуть на фитиль, и не  будет  никакого  взрыва,  но  вместе  с
фитилем погаснет жизнь российского офицера, находящегося в плену.
   А пока Спрут думал, что можно выжать из положения, при котором  почти
весь чеченский ОМОН  представлял  собой  один  диверсионный  кулак.  Без
своего МВД Чечне не выжить, а в нем - преступники, каратели. Что делать?
Большой вопрос, ответа на который не знал никто. Абсолютно никто.  Чечня
-  это  труп,  реанимировать  который  бесполезно,  можно  лишь   спасти
отдельные органы - но только для пересадки.
   Можно с позиции политической силы говорить с Азербайджаном,  Грузией,
но только не с Чечней. Как, к примеру, можно поговорить со  своей  рукой
или ногой?

2

   - Порванный комбинезон Андрей сбросил с себя  сразу  же,  как  только
пришел в себя. Наверное, это была его первая  мысль  -  освободиться  от
одежды, которая указывала  на  его  военную  профессию.  Боевики  еще  с
"первой чеченской" начали охоту за российскими летчиками,  сметавшими  с
лица земли их базы, лагеря,  дома,  которые  становились  им  временными
убежищами. Но больше всего задевала ошеломляющая своей  стремительностью
воздушная атака на военные аэродромы  Ичкерии  -  Ханкала,  Калиновская,
Грозный-Северный и Катаяма. В одночасье было уничтожено 130 самолетов. И
дальше асы ударной авиации действовали так  же  стремительно.  В  первые
месяцы  войны  они  уничтожили  порядка  ста  особо   важных   объектов,
президентский дворец, телецентр, два десятка складов вооружения,  полета
опорных пунктов противника.
   Андрей не принимал участия в тех боях, в 1994  году  ему  было  всего
восемнадцать. После окончания училища он был зачислен в 368-й  штурмовой
авиаполк   Северо-Кавказского   военного   округа,   дислоцированный   в
Буденновске.
   Катапульта  сработала  безукоризненно,   но   еще   до   приземления,
оказавшегося удачным, из носа и ушей пошла  кровь.  Боевики  стреляли  в
него из автоматов, когда он еще находился в воздухе, но на таком большом
расстоянии в него могла попасть лишь шальная пуля. Он смотрел  вниз,  на
острые скалы под ногами, несшиеся  к  нему  с  огромной  скоростью.  Без
серьезных травм приземление казалось чудом.
   Купол парашюта защищал его глаза от  яркого  солнца,  и  Андрей  ясно
различил справа от себя, там, где бушевало пламя и  взвихривались  клубы
черного дыма, свой разбившийся самолет. На миг ему  показалось,  что  он
видит целый корпус, резкие очертания крыльев и хвостового оперенья, даже
цифры на них. Но он выдавал желаемое за  действительное.  Зажатая  между
двух  скал,  там  грудилась  бесформенная  металлическая  масса,   всего
несколько секунд назад называвшаяся самолетом. В пропасть летели горящие
останки, которые насквозь прожигали тело летчика,  -  ему  казалось,  он
терял часть себя.
   Ведущий и два ведомых, насколько  позволял  ландшафт,  несколько  раз
прошли над местом падения штурмовика. Отфыркиваясь тепловыми  ловушками,
они   отстреливались   "НУРСами",    оглашали    местность    трескотней
скорострельных пушек. Пилоты "сухих" делали все, что могли,  -  отрезали
от места падения летчика чеченских бандитов. Рисковали  получить  "иглу"
под бронированную кабину машины и разделить участь товарища.
   Но  этого  оказалось  достаточно.  Вот  уже  двенадцать  дней  Андрей
Сёмочкин по праву считает  себя  выжившим,  живым  -  с  натягом.  Перед
воспаленными глазами призрачной надеждой маячит бледное лицо товарища по
эскадрилье: Леха Белов двадцать шесть суток шел к своим. Двадцать  шесть
дней  пути  от  места  падения  своего  "грача"  до  места   встречи   с
разведдозором спецназа ГРУ, находившегося в плановом рейде.
   Выходит, пройдена только треть пути.
   В первый день он сделал невыполнимое - прошел скалистый участок  пути
там, где невозможно ступить без специальной подготовки;  сильный  мороз,
разреженный воздух, под ногами то острые камни, то оползни, то  глубокий
снег. Он уходил от разрозненных групп  боевиков,  которые,  конечно  же,
рьяно  взялись  за  его  поиски,  но  в  то   же   время   удалялся   от
поисково-спасательных  отрядов  федеральных  сил.   Снег,   и   лед,   и
разреженный  воздух  не  позволяли  ему  расслышать  звуки  перестрелки,
возникшие недалеко от места падения самолета. Никто не  хотел  уступать:
боевики  жаждали  долгожданной  крови  пилота  сбитого  ими  штурмовика,
поисковики не могли этого позволить.
   Сухо и официально ему припомнились неудачные попытки  командования  в
создании единой системы поисково-спасательного обеспечения; кажется, она
не встретила одобрения в МВД и погранвойсках.
   От  топографической  карты  крупного  масштаба  ему  также   пришлось
избавиться. Совсем недавно такие карты, улучшающие поиск  и  обнаружение
наземных целей, были в большом дефиците у пилотов. Сейчас благодаря этой
карте, отложившейся в памяти, он, насколько позволяла горная  местность,
шел в сторону Итум-Кале. Если не встретит на пути  поисковиков,  на  что
почти не надеялся, то выйдет к пограничникам,  которые  "зарубили"  идею
единой системы ПСО. Находясь  в  той  части  горной  Чечни,  которая  на
военном языке называлась районом опорных пунктов и баз бандформирований,
он обходил стороной поселки, ночевал в пещерах, единственном месте,  где
он мог разжечь костер.
   Пещерный  быт:  огонь,  согревающий  тело,   высушивающий   промокшие
ботинки,  носки,  теплые  штаны-поддевки   голубого   казенного   цвета,
разложенные  на  камнях;  вода  от  подтаявшего   снега   в   углублении
ноздрястого валуна и - ни крошки еды. Еще день-два, думал Андрей,  и  он
не сможет  подняться  на  ноги,  хотя  бы  для  того,  чтобы  сходить  к
низкорослому кустарнику и наломать веток для костра.
   Пробовал жевать кору - хина. Вспомнил, что хина хороша при лихорадке,
и наелся впрок. Желудок тотчас воспротивился такой еде. В голове  всплыл
стишок, который он читал своей дочери:  "В  зоопарке  бегемот  проглотил
ежа. И вот, бедный еж сидит в желудке, бегемот сидит в воде. Еж  не  рад
такой квартире, бегемот - такой еде".
   Смешно. Он сейчас вроде как и бегемот и еж одновременно.
   Самое страшное после попадания в  его  самолет  "иглы"  случилось  на
тринадцатый день. Видно, и ангелы-хранители боятся  чертова  числа  и  в
такие дни не работают. Избежав травм при приземлении на острые скалы, он
"споткнулся" на ровном месте. Он много слышал про  "растяжки",  сам  при
случае мог смастерить ловушку:  всего-то  и  надо  -  гранату  да  кусок
проволоки. А вот обнаруживать их, зачастую  снабженных  приспособлениями
"неизвлекаемости", и обезвреживать обучен не был.
   Но, как ни странно, именно "растяжка", которую он зацепил, пробираясь
по едва приметной тропе, возможно, и спасла его от неминуемой  расправы.
Андрей получил ранения, характерные  для  боестолкновения  на  земле.  А
боевики, искавшие летчика, обследовали место его приземления и не  нашли
следов крови, которые указывали бы на ранение пилота. Но опасным  путем,
грозившим обвалами и просто возможностью сорваться со скал, не пошли.  И
все же, отрицая смелую