едостерегал  вас  -  неискушенного
молодого  человека!  И  этот  предел  перейден.  -  Писаревский  тяжело,
возбужденно дышал, глаза светились горячечным  блеском.  -  Вы  удивлены
таким  отношением  вчерашних  друзей?  Чистота   и   наивность.   -   Он
снисходительно улыбнулся. - Да ничего удивительного!  Вас  хотят  убрать
как ненужного свидетеля. Мавр сделал свое дело, мавра можно удалить!  Не
выйдет!
   Писаревский  сделал  серьезное  лицо  и  погрозил  кулаком  невидимым
врагам.
   - Мы будем за вас бороться.
   - Кто это "мы"?
   Толстяк умильно улыбнулся.
   - Неужели не понятно? Ваши настоящие друзья! Поддержка обеспечена!  -
Он понизил голос. - Не надо громких слов, перейдем к  делу.  Забраковали
ваши  статьи?  Ха-ха!  Возможно,  они  и  далеки  от  совершенства,   не
обижайтесь, я человек прямой, но, конечно, не ниже того уровня,  который
господствует в институте! Вы на голову выше  остепененных  бездарностей,
им это и не нравится, да, именно так! Короче, дайте мне ваши  материалы,
и они в ближайшее время увидят свет!
   Статьи действительно были слабыми. Но ведь печатают и худшие! Это  не
оправдание. Переделать? Дополнительные измерения,  обработка  полученных
данных, оформление - уйдет уйма времени. И потом,  при  всей  одиозности
фигуры  Писаревского  он  во  многом  прав,  на  фоне  общего  уровня...
Согласиться? Почему бы и нет? Глупо  валандаться  с  проблемой,  которую
можно решить одним махом!
   - Две статьи - в институтский сборник и  в  "Вестник",  по  пол-листа
каждая.
   - Нет проблем!
   Писаревский задышал еще  чаще,  долго  тискал  пластилиновыми  руками
железную ладонь Колпакова и убеждал в  могуществе  и  доброжелательности
новых друзей, сулящих ему неисчислимые выгоды - и преимущества  в  самом
ближайшем будущем.
   А Колпаков думал, что, пожалуй, впервые столь явно воплотил  в  жизнь
принцип, которым исподволь  руководствовался  уже  много  лет,  хотя  не
всегда отдавал себе в этом отчет. Система требует убежденности на уровне
подсознания, только тогда действия молниеносны и максимально эффективны.
Очевидно, он достиг такого состояния.
   На следующий день его отыскал Габаев.
   - У меня все готово!
   Он вытащил из портфеля  десяток  красиво  оформленных,  переплетенных
инструкций мастера Масатоши Накаяма.
   - Продаю по десять рублей - из рук вырывают. Все  расходы  окупились!
Кстати, тебе за перевод кое-что причитается.
   Он полез в карман. Колпаков растерялся.
   Подрабатывать черчением не вышло - нудная, тяжелая работа, выкраивать
из зарплаты не удавалось, а новая жизнь  требовала  расходов.  Но  взять
деньги у Гришки...
   Он озлился и вспомнил обиду.
   - Что же ты, приятель,  выполняешь  чужие  просьбы  моими  руками,  а
записываешь их на свой счет?
   Гришка сразу понял, но всерьез упрека не принял.
   - Ты же не спрашивал, чья просьба. Сегодня ты  человеку  помог  через
меня, завтра - я тебе через него. Чего нам делить?
   Габаев помедлил,  на  лице  отразилось  раздумье,  и  вынул  руку  из
кармана.
   - Два сенсея на весь город! Разгоним всех самозванцев и вдвоем  будем
определять  развитие  карате!  И  сами  не  останемся  внакладе!  Делюсь
опытом... - Гришка достал из  портфеля  картонную  коробку,  раскрыл.  -
Смотри!
   Библиотечные карточки, на таких Колпаков делал выписки при  работе  с
литературой. Только у  него  наверху  шло  название  главы  и  параграфа
диссертации, а здесь...
   "Химчистка, телеателье, железная дорога, Аэрофлот..."
   - Что это?
   - Очень полезная вещь!
   Только сейчас Колпаков понял, зачем  в  придуманной  Габаевым  анкете
указывалось  место  работы  кандидата  в  секцию,  а  для  юношей  -  их
родителей.
   - Торгашеские штучки, с душком!
   - Зря ты так, - обиделся Габаев. - Нечего нос  задирать.  Нас  только
двое! Надо держаться друг друга, помогать... А это,  -  он  похлопал  по
картотеке, - это еще не раз пригодится. И мне, и тебе, и твоим знакомым.
   Колпаков улыбнулся.
   - Ладно, убедил.
   Гришка перевел дух и снова опустил руку в карман. Колпаков  вспомнил,
что должен ему пятьдесят рублей.
   Гришка извлек пачку десяток.
   - Гонорар за перевод. И ты мне ничего не должен.
   Он сам сунул Колпакову деньги в карман.
   - Откуда ты знаешь Звереву? - спросил Колпаков, чтобы что-то сказать.
   - А кто это? - удивился Гришка.  -  А-а,  мадам  косметичка!  Заочно,
через  приятельницу...  Точнее,  жену  моего  бывшего  начальника,  ему,
бедняге, не повезло...
   - Дружишь со старушками?
   - Посмотрел бы  ты  на  нее!  Как-нибудь  познакомлю.  Хочешь,  прямо
сегодня?
   - Сегодня собираюсь с подругой поужинать в "Интуристе".
   Гришка широко разулыбался.
   - Не исключено, что мы встретимся.
   Так и получилось. Встреча произошла в Зеленом зале, хотя, похоже, это
была не случайность, а результат целеустремленных Гришкиных  поисков  по
всему  ресторану.  Лена,  встав  из-за  стола,  радостно  приветствовала
спутницу Габаева, они  расцеловались.  Гришка  торжественно  представил:
Клавдия; посмотрел многозначительно, мол, что я тебе говорил?
   Клавдия прекрасно выглядела, в десяти шагах ей  ни  за  что  не  дашь
больше тридцати, да и вблизи  хоть  куда:  гладкое  лицо,  ослепительная
улыбка,  красивые  холеные  руки,  и  все  же  что-то  вызывало  желание
обращаться к ней по имени-отчеству. То ли чуть увядшая кожа вокруг  глаз
или выдававшие большой жизненный опыт манеры, а может, взгляд, омолодить
который невозможно никакими косметическими ухищрениями.
   Вечер катился по наезженным рельсам ресторанного времяпрепровождения,
в котором трезвый Колпаков не находил ничего веселого и интересного.
   Гришка вел стол, подливал дамам коньяк,  лихо  опрокидывал  рюмку  за
рюмкой, толковал про двух сенсеев, женщины, глядя на него, допытывались,
почему не пьет второй сенсей. Колпаков не мог вразумительно  ответить  и
скованно молчал.
   С Гришкой все время кто-то здоровался. Клавдия и Лена тоже  встречали
знакомых,  неожиданно  откуда-то  появился   Кулаков   с   обязательными
бутылками шампанского. Геннадий чувствовал себя сиротой.
   Люди, с которыми он привык общаться, не ходили в рестораны, не  знали
затейливых тостов, не умели посылать коньяк  на  соседние  столики.  Что
сейчас делают Дронов, Гончаров,  чем  заняты  Колодин,  Зимин,  Окладов?
Сидят, уставясь в  книги,  таблицы,  что-то  пишут,  может,  отдыхают  с
книжкой, телевизор никто из них не смотрит и спиртным не балуется.
   Такие занятия наверняка покажутся скучными  Габаеву,  Клавдии,  да  и
Лене, пожалуй... А Колпакову скучно здесь, и  тем  не  менее  он  сидит,
деланно улыбается, танцует с Леной, а когда ее  приглашает  Гришка  -  с
Клавдией, чувствуя под скользкой тканью дорогого платья упругое  тело  и
чужой аромат духов,  поддерживает  пустые  разговоры,  согласно  кивает,
отдавая дань ненужному застольному этикету.
   - Не хмурься, шеф, все будет тип-топ! Нас всего двое!
   - Высокие черные на шпильке...
   - Дороговато, впрочем, на чеки во столько же обойдется...
   -  Скоро  соревнования,  мы   договоримся,   кого   выпустить,   кого
придержать...
   - Авторитетный человек, руководитель,  квартира,  дача,  а  его  один
наглец подсидел, он и помер от инфаркта...
   - Точно моя история!
   - Что с тобой, Генчик? На тебе лица нет!
   В глазах Лены полыхнула тревога.
   - Жарко... О чем беседуете?
   - Да  у  Зверевой  двадцать  лет  назад  с  выгодным  замужеством  не
выгорело.
   - А-а. Нашли что вспоминать!
   Подружки по салону  мадам  Зверевой  продолжали  щебетать  -  весело,
непосредственно, как девчонки-десятиклассницы.
   Колпакову на миг  показалось,  что  его  подозрения  насчет  возраста
Клавдии неосновательны. Ну, постарше их на пять-шесть лет...
   - Помню, перед войной у меня было платьице из голубого маркизета...
   Видно, Габаев наступил ей на ногу. Клавдия осеклась и покраснела.
   - Сколько же ей? - наклонился к Гришке.
   - Не поверишь, - недовольно буркнул тот.
   - Почему?
   - Столько не живут!
   Чтобы разрядить обстановку. Колпаков  повел  Лену  танцевать.  Следом
потащила Гришку оплошавшая  Клавдия.  Она  старалась:  кружилась  вокруг
партнера, подняв вверх руки и гибко извиваясь всем  телом,  приближалась
вплотную, будто собиралась ужалить, и  отскакивала,  словно  испугавшись
чего-то.
   - Не скажешь, что ей сорок девять?
   - Сколько?!
   - Гимнастика, бег, моржевание. А главное  -  спокойная,  обеспеченная
жизнь, отсутствие неприятных эмоций. Ну и, конечно, дружба со Зверевой.
   - С ума сойти!
   Мать  была  на  год  моложе.  Геннадий  попытался  представить  ее  в
ресторане отплясывающей с парнем, годящимся в сыновья. Абсурд!
   - Да нет, не может быть!
   - Женщину старит быт, домашнее хозяйство, заботы...
   Как-то раз Колпаков привел Лену домой.  Матери  она  не  понравилась:
нарядная кукла, финтифлюшка. Очевидно, впечатление было взаимным, хотя у
Лены хватило здравого смысла об этом не говорить. Но условия, в  которых
жили Колпаковы, произвели угнетающее впечатление, скрывать  которое  она
не посчитала нужным. Сейчас в  ее  словах  Колпаков  различал  подтекст,
относящийся к тому визиту, но нацеленный явно в будущее.
   - Как бы выглядела Клавка, если бы всю жизнь тянула лямку  -  работа,
семья, рынок, магазины? То-то! Но у нее хватает ума устраиваться...
   - За счет кого? - сдерживаясь, спросил Колпаков. Накатывала  одна  из
тех волн раздражения, которые иногда вызывала у него Лена.
   Она сама никогда ничего не замечала или делала вид, что не  замечает,
а может, ей было безразлично.
   -  За  счет  себя.  Красивая,  развитая,  со  вкусом.  Такие  женщины
нарасхват. - Лена  посмотрела  ему  прямо  в  глаза.  -  Она  же  вольна
устраивать судьбу по своему усмотрению? Первый муж - отставной  генерал,
второй - коммерсант, деловик, его быстро посадили, но любимой женушке он
много всякого оставил. Потом холостяковала при влиятельных друзьях... Ни
детей, ни плетей...
   - Завидуешь?
   Человек, достаточно знающий Геннадия, уловил бы в его голосе недобрый
оттенок.
   - Пусть она  завидует!  Ей,  считай,  пятьдесят,  мне  вдвое  меньше!
Наверстаю свое...
   Терпение лопнуло. Колпаков прервал танец и под руку повел партнершу к
выходу. Короткий разговор, чтобы не привлекать досужего внимания, и все!
К черту. Кукла, она кукла и есть.
   В холле стояли уютные кожаные диваны, мягкие  кресла,  между  ними  -
блестящие пепельницы на длинных ножках. Лена  думала,  что  они  идут  в
курительную, и продолжала  непринужденно  болтать,  не  подозревая,  что
должно произойти через несколько минут.
   - И вообще Клавкина звезда закатывается. Загарпунила солидного бобра,
важная шишка, чуть ли не ректор какого-то института, профессор -  точно;
все уже на мази, и сам неплохой дяденька, познакомила, Иван Фомич...
   Воздух,  набранный  для  резких  безжалостных  слов,   вышел   жалким
сипением. Колпаков повалился в  кресло.  Так  оседает  потерявший  форму
ватный  манекен,  когда  его  отстегивают  от  шведской   стенки   после
тренировки.
   "Тени убиенных им появлялись неожиданно среди веселого пира  -  Сегун
утрачивал величие и гордость осанки, члены  его  наливались  свинцом,  а
мертвенная бледность стирала краски жизни с властного лица..."
   Память  часто  преподносила  подходящие  случаю  отрывки   из   давно
прочитанных книг, иногда Колпаков цитировал их к месту, вызывая всеобщее
одобрение.
   Неужели это рок  и  тягостные  воспоминания  будут  преследовать  всю
жизнь?
   - ...Представляешь? - выплыл из тумана голос Лены. -  Не  иначе  знак
судьбы: все, милая, хватит! Точь-в-точь как  у  Зверевой...  Ну  дай  же
сигарету!
   Он механически извлек пачку, раскрыл, щелкнул зажигалкой.  Ее  школа.
Женщине неудобно самой доставать сигареты, закуривать - приличней, когда
угощает кавалер.
   Какое право он имеет ее осуждать! И за что?
   - Тебе опять нехорошо? Да что с тобой происходит?
   - Перетренировался.
   - Бедный, - не обращая внимания на окружающих, Лена погладила его  по
щеке. - Не стоит этим злоупотреблять. Ты ведь и так на  вершине.  -  Она
что-то вспомнила, и озабоченность  мгновенно  уступила  место  радостной
улыбке. - Зверева через  Клаву  пыталась  что-то  решить  с  Габаевым  -
бесполезно. Оказалось - ты против. Вот  и  стало  ясно,  кто  на  первом
месте, кто на втором. Она у себя в блокноте  исправила...  И  ко  мне  с
просьбочкой...
   - Пора с этим кончать, - вяло сказал Колпаков. Ему  еще  было  не  по
себе,  но  понемногу  он  приходил  в  норму.  Что  ни  говори,  а  Лена
действовала успокаивающе.
   - Правильно, - неожиданно согласилась Лена. - Я ответила примерно так
же.  Дескать,  он  перестал  выполнять  просьбы.  А  мадам:  да,  и   на
тренировках  зверствует,  ребят  гоняет.  Но  уважительно  так...   Мол,
настоящий сенсей!
   - Господи, Ленка, какие это все глупости! - Колпаков взял ее за руку.
- Давай уйдем отсюда!
   Ему не хотелось возвращаться в  зал.  Спертый  воздух,  пьяные  лица,
самодовольный  Гришка,  призрак  Ивана  Фомича  рядом  с  упакованной  в
оболочку молодой красавицы Клавдией... Сейчас съевшая зубы  на  мужчинах
светская  львица  с  сомнительной  биографией  вызывала  у  него  острую
неприязнь. Из-за несоответствия  упаковки  и  содержимого.  "Кадавр",  -
подсказала память подходящее слово. Точно, кадавр.
   - Интересно, зубы у нее вставные?
   - Что, Генчик?
   - Извинись, объясни, что мне плохо, пусть Григорий  выйдет,  я  отдам
деньги...
   У Лены были полноватые ноги с широкими  щиколотками,  но  это  ее  не
портило.
   На очередном заседании федерация приняла официальное решение из  пяти
пунктов:
   1. Запретить лицам, не имеющим  квалификации  тренера-инструктора  по
карате, проведение какихлибо занятий с группами учеников или  отдельными
спортсменами.
   2. Распустить секции, возглавляемые такими лицами.
   3.  Запретить  сдачу  в  аренду  спортивных  залов   без   разрешения
федерации.
   4. Не допускать к участию в соревнованиях представителей  распущенных
секций.
   5.  Информировать   о   лицах,   нарушающих   данное   постановление,
администрацию и общественные организации по месту их работы (учебы)  для
принятия соответствующих мер воздействия.
   Еще через неделю состоялись  первые  соревнования.  Билеты  раскупили
мгновенно,   возле   Дома   физкультуры   колыхалась   громадная   толпа
неудачников, рассчитывающих как-нибудь прорваться в  зал.  Но  маячившие
возле контролеров  крепкие,  коротко  стриженные  парни  с  неподвижными
взглядами сводили эти надежды к нулю.
   Впрочем, поединки оказались незрелищными, сказывалась низкая  техника
-  ни  сложных  связок,  ни  прыжков,  работали   в   основном   руками,
бесконтактность почти не соблюдалась - то и  дело  раздавались  хлесткие
шлепки или глухие удары. За это полагалось дисквалифицировать, но  тогда
пришлось бы снять с соревнований  всех  участников,  и  судьи  закрывали
глаза на нарушение правил, считая, что касание в четверть силы контактом
не является. Правда, определить эту самую "четверть силы" было непросто,
поэтому дисквалифицировали тех, кто причинил партнеру  наглядный  ущерб:
разбил в кровь лицо, послал в нокдаун, сбил с ног или каким-либо  другим
способом вывел из строя.
   Больше всего дисквалифицированных оказалось у Габаева, его же ученики
заняли призовые места. Гришкины "звери" работали  грубо  и  жестоко,  не
боялись наносить и получать удары, они буквально  выбивали  противников.
Особенно свирепствовал Вова Кулаков, который и занял первое место.
   Царящий на соревнованиях силовой стиль определил  критерии  судейских
оценок и не дал Зимину и Окладову использовать преимущества отработанной
техники. Николай занял восьмое место, Саша - пятое, хотя их  возможности
не шли ни в какое сравнение с уровнем победителей.
   Колпакова это удивило. Он и Габаев в  соревнованиях  не  участвовали,
считая неудобным мериться силами со своими учениками.
   - Ну, что? - торжествовал Гришка. - Как мои ребята? Звери! Габаевская
школа.
   И мощно садил кулачищами по деревянным спинам улыбающихся "зверей".
   - Надо обмыть победу, сенсей! -  предложил  блистательный  победитель
Кулаков.
   "Звери" одобрительно зарычали. Габаев благосклонно кивнул и пригласил
Колпакова присоединиться, но Геннадий отказался.
   Прощаясь, Гришка обнял Колпакова за плечи и отвел в сторону.
   - Правда, что Колодин уходит с председательства?
   Взгляд у него жадный и цепкий.
   - Вроде так, - нехотя ответил Колпаков и высвободился.
   -  Вас  с  Гришкой  теперь  водой  не  разольешь!  -  Зимин   заметно
прихрамывал. Окладов баюкал  ушибленную  руку.  Настроение  у  них  было
скверное.
   - Как все  меняется!  Нас  было  четверо,  теперь  вас  двое.  Гришка
особенно любит это подчеркивать. Двое! Но как ты оказался с ним в  одной
связке?
   - Не злись, Саша. От проигрыша никто не застрахован.
   - Да разве дело в проигрыше? Кому и как проигрывать - вот вопрос! Эти
же костоломы ничего не умеют!
   Зимин показал вперед,  где,  гогоча,  толкаясь,  обозначая  прыжки  и
удары, катилась компания Габаева.
   - Если бы я дрался с любым  из  них  по-настоящему  -  в  лепешку  бы
раскатал. А когда один работает по правилам, а  второй  рубит  в  полную
силу и вместо дисквалификации ему присуждают победу... Не понимаю!
   - Не туда все пошло, -  с  горечью  проговорил  Окладов,  и  Колпаков
подумал, что уже много раз слышал эту фразу. - В Японии ученик с детства
укрепляет свои руки, пальцы, запястья на протяжении многих  лет.  Только
потом пытается разбивать предметы. И к поединку его не допустят, пока не
научится полностью контролировать удар. А тут... Поспешность, все  хотят
стать мастерами уже сегодня. У нас человека три повредили руки на досках
да кирпичах: трещины костей,  воспаление  надкостницы...  А  сколько  по
другим секциям? И травмы в спаррингах... У Хомутова  нога  не  правильно
срослась, две операции делали... Иногда я чувствую себя  виноватым,  что
стоял у истоков всей этой волны.
   -  Точно,  -  кивнул  Зимин.  -  Единственное  оправдание  -  мы   не
предполагали такого поворота.
   - А с другой стороны: кто за нас должен был об этом думать?
   - Бросьте, ребята! Все войдет в норму, первые шаги уже сделаны.
   - Нет, Геннадий! Дальше будет хуже.
   В голосе Зимина чувствовалась убежденность.
   - "Дикие" секции вряд ли выполнят  решение  федерации.  Скорее  всего
спрячутся от контроля, уйдут  в  подполье.  Я  слышал,  Котов  арендовал
спортзал в школе, группа Слямина переоборудует  какой-то  подвал...  Так
болезнь принимает скрытую, хроническую форму, и  кто  знает,  какие  она
даст осложнения...
   "Звери" со смехом и  удалым  гиканьем  свернули  направо,  к  стоянке
такси. Отчетливо доносился гулкий, громоподобный бас Кулакова.
   - История  повторяется.  Они  тоже  считают  себя  братством.  А  наш
бородатый победитель для поддержания боевой  формы  ходит  в  трамвайный
парк и затевает драки с ночующими в вагонах  пьяницами.  Очень  гордится
оригинальной выдумкой.
   После этих слов разговаривать расхотелось. Молча дошли до пересечения
аллей. Зимин с Окладовым поворачивали налево.
   - Ты с нами?
   - Нет.
   Они попрощались. Колпаков посмотрел вслед. Фигуры товарищей  выражали
владевшее ими уныние. На миг ему захотелось догнать  их,  он  глянул  на
часы. Времени в обрез, у каждого свои дела. У каждого своя жизнь.
   Стремительным шагом он пошел прямо.
 
Глава третья 
 
   Прошло три года.
   Стояли последние теплые  дни  сентября,  цветы  на  газонах  утратили
свежесть, на деревьях начинали появляться желтые листья.
   Колпаков вышел  из  института,  привычно  посмотрел  на  часы:  время
поджимало.  Поигрывая  ключами  с  оригинальным  привозным  брелком,  он
направился к стоянке. Сторож  -  молодой  подтянутый  парень  -  отложил
книгу, вышел из своей будочки и  приветствовал  его  поклоном.  Колпаков
коротко поклонился в ответ.