понимать как "оставьте в автобусе".  Я  именно  так  и  сделал.  А  потом  в
сопровождении одного из встречавших нас вооруженных парней направился  вслед
за Карповым.
   Мы поднялись на два пролета по узкой каменной лестнице и вышли в  длинный
коридор, ярко освещенный лампами дневного света. Свет, яркий, режущий глаза,
был повсюду, в отличие от обычных тюрем, в коридорах  которых,  насколько  я
был осведомлен, царил неизменный  полумрак.  Я  догадался,  почему  дело  на
Каменном обстояло именно так. Видеокамеры - ими было напичкано все!
   - Это больничный блок, - показывая рукой на три металлические двери, мимо
которых мы проходили, ровным голосом  сообщил  Карпов.  -  Когда  кто-то  из
заключенных заболевает, мы помещаем его сюда. Позже я познакомлю вас с нашим
доктором... - Полковник достал из кармана маленький пластмассовый  пульт  и,
направив его на преграждавшую коридор железную решетку,  нажал  на  одну  из
кнопок. Щелчок открываемого электрического замка  в  окружающей  нас  тишине
прозвучал неожиданно громко. Охранник прошмыгнул вперед и распахнул  тяжелую
решетчатую дверь.
   - А если болезнь серьезная,  что  тогда?  -  спросил  я,  проходя  сквозь
"клетку".
   -  Тогда...  -  Карпов  на  секунду  замялся,  -  тогда   мы   отправляем
заключенного в областную тюремную больницу. Но до сих  пор  такое  случалось
лишь однажды. Как ни крути, там нет  такой  охраны,  как  здесь.  Достаточно
выглянуть сквозь зарешеченное окно в  палате,  чтобы  увидеть  на  горизонте
жилые дома. Для пожизненника это более чем шок. Так что со  всеми  болезнями
наших заключенных, кроме некоторых инфекционных, мы предпочитаем справляться
на месте. Благо, доктор у нас опытный... - Карпов усмехнулся. - Нам направо.
Как доехали, отец Павел? - неожиданно переменил он тему. - Как Москва?
   - Нормально. А что вы можете  мне  сказать  про  заключенного  номер  сто
двадцать один? Майор мне сообщил, что у него это не впервые...
   - А что  рассказывать?  -  пожал  плечами  Карпов.  -Убийца,  сексуальный
маньяк, за плечами у  него  семь  зверски  убитых  женщин.  Такие,  как  он,
подонки, попадая в камеру смертников, сразу же начинают размазывать слюни  и
выть, что ни в чем не виноваты! У них даже  не  хватает  духа  смириться  со
своей участью...
   - А что, есть смирившиеся?
   - Есть. Вы еще успеете с ними познакомиться, - снова усмехнулся начальник
тюрьмы, нажимая на кнопку пульта и открывая металлическую решетку.
   - Скажите, полковник, а почему здесь не видно охраны? Мы прошли  уже  два
коридора.
   - Нашимребятамнезачем слоняться взад-вперед,как  надзирателям-прапорщикам
из СИЗО. Везде установлены видеокамеры. К тому же здесь заключенных  нет.  В
этой части находятся  больница,  кухня,  имущественный  и  продовольственный
склады, библиотека. Монастырь слишком большой, отец  Павел,  а  в  настоящий
момент у нас чуть больше сотни "клиентов" и около тридцати  человек  охраны.
Правда, в скором времени, думаю, ожидается  увеличение  числа  "клиентов"  и
соответственно охраны. Все западное крыло до сих пор пустует.
   - Эти... люди, что находятся здесь, они работают?
   - Конечно. Некоторые, правда, отказываются это делать. Но на сей  счет  у
нас есть утвержденная  департаментом  мест  заключения  инструкция,  которая
разрешает использовать особые методы убеждения.
   - Какие же? Избиение? Принудительная голодовка? Или, может быть, карцер с
водой?
   - Всякие, отец  Павел,  всякие!  -  хмыкнул  Карпов.  -  Все  зависит  от
конкретного случая. Разные люди, разные  методы.  Главное,  чтобы  результат
был...
   - И в чем заключается работа, выполняемая заключенными?
   - Вот мы и  пришли,  -  проигнорировав  мой  последний  вопрос,  произнес
полковник.
   Мы  приблизились  к  концу  коридора.  За  очередной  железной   решеткой
находилась выкрашенная в зеленый цвет дверь, с большим "глазком" посередине.
   - Здесь начинается тюремный блок, - сообщил, нажимая  на  кнопку  пульта,
полковник. - Всего их два. Второй находится этажом выше. Там сидят  наиболее
смирные. А те, что здесь, - от них можно в любой момент ждать сюрпризов!
   Мы  прошли  решетку.  Тут  же  щелкнул  замок  в  зеленой  двери,  и  она
распахнулась. В проеме стоял здоровенный охранник.
   -  Как  сто  двадцать  первый,  Дима?  -  поинтересовался,  не  глядя  на
охранника, Карпов.
   - Доктор все еще у него, товарищ полковник, - сообщил  парень,  захлопнув
за мной дверь.
   Охранник  присоединился   к   нам,   разглядывая   меня   с   неприкрытым
любопытством.  Не  каждый  день  на  Каменном  появляется  человек  в   рясе
священника.
   Несколько впереди,  возле  одной  из  железных  дверей,  стоял  еще  один
"кедровец", высокий светловолосый громила с лицом профессионального киллера.
Он тоже посмотрел на меня с удивлением. Полковник  остановился  и  сразу  же
посмотрел на меня.
   - Честно сказать, отец Павел, я не знаю,  как  должна  проходить  встреча
сексуального маньяка со священником. Здесь ваша вотчина. И хотя в отличие от
многих других заключенных этот - совершенно  безобидный  в  плане  возможной
агрессии, но я все-таки рекомендовал бы вам взять одного из ребят.  Так,  на
всякий случай.
   - Спасибо, полковник, но в таком случае встреча становится бесполезной.
   Что же касается агрессивности, то можете за меня не беспокоиться. Господь
не допустит, чтобы кто-либо из этих людей поднял руку  на  священника.  -  Я
перекрестился. - Но, конечно, пусть кто-нибудь из охраны будет неподалеку.
   - Дело ваше, отец Павел, - пожал плечами Карпов. - Формально я не несу за
вас ответственности. У нас, как известно, церковь от государства отделена.
   Поступайте, как считаете нужным. Охрана будет рядом. Там, в камере, возле
двери, есть звонок. Нажмите его, в случае чего. Саша, открывай! -  Полковник
кивнул парню, и тот, шагнув к стальной двери, повернул ручку двери один  раз
вправо, один влево и еще дважды вправо. Дверь камеры номер сто двадцать один
медленно открылась, и я вошел внутрь.
   Прислонившись  спиной  к  стене,  на  стоящей  в  углу   камеры   кровати
полусидел-полулежал необычайно худой человек.  Он  был  одет  в  серо-черную
полосатую робу. Его волосы были похожи на паклю, лицо  выглядело  совершенно
безжизненным из-за кожи цвета пергамента. Глаза, отрешенно смотрящие куда-то
перед  собой,  в  одну  точку,  были  почти  бесцветными.   Плотно   сжатые,
прокусанные до крови синюшные губы медленно подрагивали.  Заключенный  сидел
на съехавшем набок матраце, обнажавшем металлический лежак кровати,  и  тихо
поскуливал. Левый рукав его полосатой робы был закатан, а на его  желтоватой
руке белым  пятном  выделялась  только  что  наложенная  тугая  повязка.  На
каменном полу лежали стянутые с  постели  одеяло  и  подушка,  перепачканные
кровью.
   Рядом с кроватью, спиной ко мне, стоял  невысокий  коренастый  человек  и
укладывал в чемоданчик медицинский жгут и пузырьки. Он был одет  в  короткий
белый халат явно не первой  свежести.  Услышав  щелчок  открывшегося  замка,
человек обернулся и посмотрел на  стоящих  по  ту  сторону  дверного  проема
людей. Движением указательного пальца он  сдвинул  на  кончик  носа  очки  и
обратился к полковнику Карпову, все еще стоящему в дверях камеры.
   - С ним все в порядке, - мгновенно  переведя  взгляд  на  меня  и  как-то
довольно хамовато улыбнувшись, доктор пробормотал, не переставая  ковыряться
в чемоданчике:
   - А вы и есть тот самый священник, которого прислали для наших изуверов и
потрошителей?  Ну  что  ж,  добро  пожаловать  на  Каменный.  Здесь   весьма
веселенькое местечко, уверяю вас... Кстати, меня зовут Семен Аронович.
   - Отец Павел. - Я подошел ближе к кровати. - Что с ним?
   Глаза заключенного пришли в движение и замерли, остановившись на  висящем
у меня на груди серебряном кресте. Лицо его неожиданно приобрело осмысленное
выражение, он  даже  попытался  приподняться  на  локтях,  но,  видимо,  был
настолько  слаб,  что  в  конце  концов  остался  лежать  в  прежней   позе,
прислонившись плечами к холодной каменной стене.
   - Пятая попытка самоубийства за  год,  -  спокойно,  словно  речь  шла  о
погоде, сообщил доктор, ростом не достигающий мне и плеча. - И зачем  только
его помиловали, а?  Уж  лучше  бы  расстреляли  или  отправили  на  урановые
рудники... -  Закрыв  чемоданчик,  доктор  встретился  со  мной  взглядом  и
усмехнулся. - Может, вам повезет, и этот маньяк наконец-то  перестанет  меня
дергать в самые неподходящие моменты.
   Подмигнув мне на  прощание,  маленький  доктор  взял  свой  чемоданчик  и
направился к двери, оставляя меня один  на  один  с  полуживым  человеком  в
полосатой робе, который все еще продолжал, не мигая, смотреть на мой крест.
   - Вы запомнили, отец Павел? - донесся до меня голос полковника Карпова.
   - Если что - нажмите на кнопку. Когда закончите, Саша проводит вас в  мой
кабинет.
   В дверном проеме  снова  появилась  физиономия  невозмутимого  охранника,
вслед за чем тяжелая стальная дверь захлопнулась.

Глава 6

   - Вы... действительно... священник?
   - Что? - Я не ожидал, что человек, завороженно смотрящий  на  мой  крест,
так быстро "оттает". Он зашевелился.
   - Я спрашиваю - вы  настоящий  священник  или  один  из  них,  специально
переодетый?
   - Я самый настоящий священник. Меня зовут отец  Павел.  Еще  позавчера  я
крестил новорожденных детей в храме Святой Троицы в Санкт-Петербурге.
   - Да?! Тогда,  если  вы  настоящий,  то  скажите  мне,  что  говорится  в
Евангелии от Матфея, стих шестой, псалом пятнадцатый?
   Я заметил, с какой неприкрытой надеждой смотрит на меня этот дрожащий  то
ли от холода, вызванного большой потерей крови, то ли от страха обмануться в
своих надеждах, изможденный и уставший человек.
   - "А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит
вам согрешений ваших". Так?
   Я подошел ближе и опустился  на  край  кровати.  Какое-то  время  зек  со
страхом смотрел на меня, покусывая потрескавшиеся синие губы, а потом громко
вздохнул и пробормотал:
   - Не может быть... Нет... Не может такого быть...
   - Я ошибся?
   - Нет, нет! Просто... - Он весь как-то сжался, подогнув острые  колени  к
груди, а потом вдруг опустил на них голову  и  опять  тихо  заскулил.  Потом
немного успокоился и прошептал:
   - Просто я уже не верил,  что  они  действительно...  Что  вы...  Что  вы
все-таки приедете в это страшное место! Вы пришли, чтобы мне помочь,  да?  -
Заключенный поднял голову и затравленно посмотрел мне прямо в глаза. - Тогда
вы должны знать, что я не убивал!.. Я не убивал ни одной из тех  женщин,  за
которых меня осудили на смертную казнь!.. Я невиновен!
   Какое-то время мы оба молчали, глядя друг другу прямо в глаза и,  видимо,
пытаясь прочесть в них что-то особенное. В глазах  зека  я,  однако,  увидел
лишь животный страх, а он  наверняка  прочел  в  моих  недоверие.  Я  тяжело
вздохнул и медленно покачал головой:
   - Нехорошо, сын мой, начинать беседу со священником с обмана.
   - Значит, и вы... отец Павел, - мгновенно сникнув, пробормотал  себе  под
нос зек. - Мне никто не верит! Никто! С той самой минуты, как я  выбежал  из
этих проклятых кустов!
   Что-то горячее моментально взорвалось у меня в  голове.  Сердце  учащенно
забилось. Я еще не  успел  полностью  сообразить,  что  же  в  словах  этого
немощного, жалкого убийцы так сильно задело мою душу, как  память  мгновенно
включила свой кинопроектор. Я снова видел Вику, лежащую на белой  каталке  в
морге Центра судебно-медицинской экспертизы, ее неестественно белое,  словно
перепачканное мелом, лицо...
   - Как... твоя фамилия? - произнес я  глухим  голосом,  инстинктивно  сжав
кулаки.
   - Заключенный номер сто двадцать один! - с вызывом и неприкрытой  злостью
выплюнул в меня зек. - У меня нет фамилии! Есть только номер!  -  Неожиданно
он расслабился и снова тихо пробормотал:
   - Но я не убивал! Никого не убивал!
   Скажите, отец Павел, за что мне  такие  муки,  а?!  Почему  Бог,  который
должен быть милосердным и справедливым, позволяет, чтобы невинные  люди  шли
на муки вместо настоящих подонков?!
   Зек снова замолчал, сжав искусанные до крови губы и закрыв  глаза.  А  я,
все  еще  ошарашенный  возникшей  у  меня  в  голове   догадкой,   продолжал
разглядывать его желтое дряблое лицо. И чем больше я  всматривался  в  него,
тем сильнее убеждался, что вижу перед собой  именно  того  выродка,  который
несколько лет назад так вероломно и беспощадно  уничтожил  мою  любовь,  мое
счастье, мое будущее... За время пребывания в тюрьме он  страшно  похудел  и
постарел как минимум вдвое. Но все-таки это был именно он.  Приговоренный  к
смертной  казни  убийца  и  насильник  Скопцов,  на  счету   которого   семь
загубленных жизней. Видимо, адвокату Зубову в конце концов удалось  добиться
того, чтобы расстрел этого изувера заменили на пожизненное заключение.
   Господи, за что ты так наказываешь меня?! Ты всегда  и  везде  учишь  нас
прощать наших обидчиков, но подумай, как  я  могу  простить  этого  монстра,
который погубил мою  маленькую,  беззащитную  Вику  и  нашего  неродившегося
ребенка!
   Зек зашевелился, открыл глаза и спросил:
   - Отец Павел, скажите, может, все это просто хорошо придуманная сказка?
   Может, нет никакого Бога и никогда не было, а все эти заповеди  -  просто
плод больного воображения самоустранившегося от  жестокой  борьбы  за  жизнь
отшельника, которого такие же, как  он,  сам  неудачники  после  его  смерти
провозгласили мессией, а? Ударят по правой  щеке  -  подставь  левую!  Проще
верблюду пройти через угольное ушко, чем богатому  попасть  в  рай!  Значит,
человек, который всю жизнь работал, должен все отдать бездельникам?  Возлюби
врага своего как себя  самого...  Прямо  какой-то  мазохизм!  А  чего  стоит
только: "Каждому воздается по делам его"?!  Почему  же  тогда  в  жизни  все
происходит наоборот? Самые отъявленные негодяи и убийцы спокойно  гуляют  на
свободе, жрут, пьют,  лопаются  от  удовольствий,  а  рядовые  честные  люди
вынуждены прозябать в нищете или, как я, отвечать за то, чего они никогда  в
жизни не совершали?
   Нечеловеческим усилием воли я заставил  себя  разжать  словно  налившиеся
сталью кулаки и поднять правую руку для того, чтобы перекреститься.
   - Значит, твоя фамилия Скопцов? Тот, кто изнасиловал и убил семь  женщин,
в том числе и одну беременную? - Я с трудом подбирал слова, пытаясь  держать
себя  в  руках.  Достаточно   было   одной   язвительной   реплики,   одного
неосторожного движения зека, чтобы я позабыл и о своем  сане  священника,  и
обо всем остальном на свете. С неприятным ощущением в душе я понял, что  вот
уже много лет ничего так не желал, как лично расквитаться с подонком  за  то
зло, что он принес в мою жизнь. Я понимал, что для меня наступил  тот  самый
переломный момент, о  котором  меня  давно  предупреждал  отец  Сергий,  еще
задолго до того,  как  я  подошел  к  нему  и  завел  разговор  о  с  трудом
сдерживаемой антипатии к посещающим наш храм бандитам.  Тогда  мой  духовный
наставник сказал, что не здоровые нуждаются во враче, но больные, и я не мог
с ним не согласиться. Я всеми силами старался побороть в себе  то  постоянно
гнетущее чувство брезгливости, когда видел в храме бритоголовых  отморозков,
ставящих свечи Николаю Угоднику. Время шло, и  мне  стало  казаться,  что  я
излечился от этой "болезни" неприятия. Выходит, я лишь  загнал  ее  в  глубь
себя...
   - А-а, так, значит, вы уже слышали о моем деле?!  -  с  дрожью  в  голосе
протянул Скопцов, и я увидел, как на его тощей шее  несколько  раз  дернулся
кадык. - Да,  действительно  трудно  поверить,  что  человек,  которого  так
опутали со всех сторон уликами, на самом деле ничего подобного не  совершал.
Будь я следователем или судьей, то сам бы ни за что не усомнился, что  перед
ними и есть тот самый маньяк-насильник, смерти которого так желал тогда весь
Питер! Я слышал, что до  тех  пор,  пока  не  поймали  настоящего  Чикатило,
нескольких человек поставили к стенке в полной уверенности,  что  каждый  из
них и есть тот самый неуловимый убийца... Что потом, после поимки настоящего
маньяка,  сказали  менты   родственникам   расстрелянных?!   "Извините,   мы
ошиблись"? - Скопцов заскрипел зубами  и  замотал  головой.  -  Неужели  мне
придется до конца дней жить в этом каменном мешке, каждую  минуту  проклиная
тот роковой момент, когда я захотел  справить  нужду  в  кустах  Покровского
парка! Если бы вы знали, отец Павел, какая это мука!
   Что-то  странное  шевельнулось  у  меня  внутри.  Что-то,  после  чего  я
почувствовал слабое, отдаленное подобие облегчения.  Я  даже  сам  испугался
этого чувства. Господи, неужели я начинаю верить этому кровавому изуверу?
   - Стало быть, ты... невиновен? - чуть шевеля губами, произнес  я,  сильно
сжав правой рукой висящий на груди крест.
   - А кого теперь это интересует? - так же тихо  прошептал  Скопцов,  снова
опуская голову на поджатые к животу колени. - Меня все предали... И  друзья,
и родственники. Все! - Он приподнял лицо и посмотрел на меня. - Знаете, отец
Павел, как страшно я жалею о том, что позволил адвокату написать прошение  о
помиловании. Лучше бы меня расстреляли. Это куда гуманнее, чем сидеть  здесь
и годами ждать смерти, моля, чтобы она наступила как можно быстрее!..
   - Самый большой грех - разочарование  в  Господе  нашем,  -  произнес  я,
стараясь не глядеть на сидящего рядом со мной зека. - Если мы  говорим,  что
имеем общение с Богом, а сами ходим во тьме, то мы лжем и  не  поступаем  по
истине. Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и  истины
нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он простит нам их и очистит нас от
всякой не правды...
   Я встал и медленно направился к двери, желая как можно  скорее  оказаться
подальше от этой камеры и от этого страшного человека. Я находился на  грани
срыва. А что, если он и вправду невиновен?..  Нет,  не  может  быть!  Я  уже
поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка, когда за моей спиной  послышался
шорох, а потом я почувствовал, что не могу двинуться с места. Обернувшись, я
увидел, что Скопцов, еще несколько секунд назад сидевший на кровати,  сейчас
стоит на коленях и держит в обеих руках полы моей рясы.
   - Батюшка!
   Он поднял на меня глаза, и я увидел, как из  его  почти  бесцветных  глаз
текут слезы. Заключенный не скулил, не рыдал. Он просто смотрел на  меня,  а
слезы текли у него по щекам.
   - Отец Павел, вы еще придете ко мне?! Я не могу  так  больше...  Я  устал
быть один... Мне страшно... Если вы не придете  завтра,  я  снова  перегрызу
себе вены!
   Похоже, этот отчаявшийся зек начинал меня шантажировать.
   - Приду... сын мой, - с трудом выдавил я из себя. - Но в тюрьме еще много
заключенных, которым, как и тебе, нужна духовная поддержка. Не  обещаю,  что
мы увидимся в ближайшие  дни.  Но  отныне  я  постоянно  буду  находится  на
Каменном, так что возможность поговорить у нас еще будет. Только  ты  должен
обещать мне... что больше не станешь пытаться наложить  на  себя  руки.  Это
грех, великий грех, который не может быть прощен или оправдан.
   - Я обещаю! - затряс  головой  Скопцов,  -  Обещаю!  Только  вы  заходите
почаще, отец Павел, ладно?..
   - На все воля Божья... сын мой.
   Привычным движением я поднял руку и,  испытывая  незнакомое  до  сих  пор
внутреннее  смятение,  перекрестил  стоящего  на  коленях  зека,  а   потом,
подождав, пока его разжавшиеся пальцы отпустят край моей  одежды,  нажал  на
звонок.
   Дверь камеры почти сразу же открылась, и  я  увидел  стоящего  возле  нее
светловолосого охранника в черной униформе.
   - Все в порядке? - казенным тоном спросил парень,  взглянув  на  все  еще
стоящего на коленях Скопцова. Я молча кивнул и вышел в коридор.
   Охранник захлопнул дверь и закрыл замок.
   - Полковник ждет вас у себя в кабинете, - напомнил он мне. -  Это  этажом
выше и в друг