е штук тридцать
визиток лежит. В резной коробочке, я их на ребра поставил, как в картотеке,
по алфавиту. Эта на вид ничем не выделяется...

- Вот это-то меня и смущает, дорогой мой! - прорычал Манулов. - Очень
выгодно изобразить из себя лоха: дескать, положил в стол, решил, что и так
сойдет, а стерва-горничная, подосланная врагами народа, стырила! Милая
версия, очень удачная! Но только одно плохо сходится. Я лично не говорил
Василисе, что эта карточка может, условно говоря, "двери открывать". Она
вообще об этой карточке ничего не знала и не должна была знать. А вот ты,
сукин сын, знал! На кого я еще могу подумать, кроме тебя?

- Не знаю! - простонал Вредлинский голосом умирающего Пьеро. - Ты сам
рекомендовал мне принять эту девку, я у тебя ее не просил! Значит, ты сам
плохо работаешь со своими кадрами, и нечего удивляться, что их
перевербовывают.

- Опять хорошо придумано! - явно сдерживая себя, чтоб не врезать
Вредлинскому по морде, заметил Манулов. - Но позволь мне и свое мнение
изложить! А оно такое, что ты эту дуру послал в "город N." специально, чтоб
нас всех подставить! Не знаю, кто тебе это заказал, но только у меня есть
чем это доказать.

Пашка выдернул из-под пиджака маленький диктофончик, положил на стол и
включил воспроизведение. Должно быть, запись была запущена не с самого
начала, потому что сперва прозвучал малопонятный обрывок фразы,
произнесенной Василисой, при ответе на предыдущий вопрос, а дальше
зазвучали слова, самым непосредственным образом касавшиеся Вредлинского:

"- Так, хорошо, - произнес незнакомый голос. - Значит, хозяин, у которого
вы трудились служанкой, предложил вам немного подработать?

- Да, - отозвалась Василиса, и ее голос Вредлинский узнал тут же, - Эмиль
Владиславович сказал, что я могу сверх зарплаты получить пятьсот баксов.
Ну, я, конечно, подумала сначала, что он на это самое намекает... В смысле,
чтоб я его ублажила как-то. А он говорит: "Ты не беспокойся, ничего
похабного делать не придется. Просто надо съездить в один город, позвонить
по телефону, который я тебе дам, попросить Евсеева Бориса Витальевича и
сказать, что, мол, я из Москвы, от Павла Николаевича. После этого он
назначит тебе встречу. Ты пойдешь туда и покажешь ему эту визитную
карточку. Тогда он тебе передаст для меня маленькую посылочку с лекарством.
Положишь ее в сумочку, привезешь мне и получишь пятьсот баксов..."

Манулов выключил запись, а Вредлинский возмущенно заорал:

- Это оговор! Никуда я ее не посылал! Эта шлюха врет самым наглым образом!
Никаких лекарств я не заказывал и, кто такой Евсеев, знать не знаю!

- Молчать! - рявкнул Манулов. - Не визжи, как свинья! Говоришь, что ты
Евсеева не знал? Смотри сюда!

И Пашка выложил на стол немного помятую цветную фотографию, на которой
Вредлинский с ужасом увидел самого себя в обществе двух представительных
господ, поднимавших бокалы на каком-то фуршете. Более того, Эмиль
Владиславович почти тут же понял, что это не монтаж, а фотография с натуры,
и даже припомнил, где она сделана, по некоторым деталям интерьера.

- Вот он, Евсеев Борис Витальевич! - Манулов с яростью ткнул пальцем в
более молодого господина, стоявшего в три четверти к Вредлинскому. - А вот
этот - постарше - бывший "смотрящий" по тамошней области! То есть главный
пахан, "Godfather", "крестный отец" тамошней мафии по кличке "Дядя Вова".
Вор в законе! А знаешь, где и когда это снято?! В подпольном порнотеатре,
куда Дядя Вова возил тебя и Евсеева в 1997 году. Оттянуться решили,
мальчики... Между прочим, эту фотографию ты дал Василисе якобы для того,
чтоб она могла его узнать на месте встречи. На самом деле Василису, уже
после того, как она назначила свидание Евсееву, должны были перехватить и
убить, а фотография должна была послужить ориентировкой для киллеров. И все
концы в воду, вот что славно! Василиса ничего не скажет, Евсеев ничего не
скажет, и даже киллеры ничего не скажут, потому что их тоже убрали.
Фотография-улика, естественно, уничтожается, господин Вредлинский остается
чистым и честным, а вот господин Манулов, визитку которого находят рядом с
трупом, попадает под внимание органов, и не МВД, а ФСБ, поскольку я
американо-израильский гражданин - ЦРУ и МОССАД в одном флаконе! Даже если б
мне удалось отмазаться, поскольку я ни на ЦРУ, ни на МОССАД никогда не
работал, да и причастность к убийству доказать почти невозможно, - все мои
дела в этой области летят к черту. А я, между прочим, под эти дела взял
большой кредит. Меня даже убивать не надо - я становлюсь банкротом и иду на
свалку бутылки собирать, чтоб не подохнуть с голоду, понял?!

У Вредлинского участился пульс, он почуял, что, даже если разъяренный Пашка
его не убьет, есть хороший шанс помереть от инфаркта.

Впрочем, Манулов, как видно, вспомнил что-то очень важное. На его лице
отразилась какая-то злая досада, он даже зубами скрипнул. Хотя Вредлинский
и был сильно напуган, да и вообще не умел достаточно точно определять
настроение людей по выражению лиц, на сей раз, он, кажется, угадал верно.
Похоже, несмотря на полную убежденность Пашки в том, что Вредлинский играет
против него, убивать бывшего однокашника он не собирался. Точнее, он сделал
бы это с превеликим удовольствием, но ему мешало некое серьезное
препятствие. Какое - Вредлинский не знал, но, как видно, покамест он нужен
был Манулову живым и только живым.

- Паша, - пробормотал Эмиль Владиславович, решив еще раз выступить в свою
защиту, - я ни в чем не виноват! Все это провокация, большая подстава! Ну
скажи на милость, на кой черт мне, всецело зависящему от тебя человеку,
строить какие-то козни и пакости? Если ты разоришься или погибнешь, я
свалюсь на самое дно! Сейчас кругом не люди, а волки. Матерые и клыкастые
загрызают старых и беззубых. А я даже не волк, я старый и облезлый пудель.
Единственное, что мне сейчас надо, - это мягкая подстилка на полу у камина!
Неужели ты можешь поверить в то, что на старости лет я мог ринуться в
авантюры?

Заискивающий лепет Вредлинского на сей раз попал в точку. Манулов явно
поостыл и сообразил, что несколько переоценивает возможности старого
приятеля. Да, он гораздо больше похож на неврастеника, чем на
заговорщика-авантюриста. Скорее всего его тоже подставили, и может быть,
именно в расчете на то, что Манулов, получив в руки умело подобранные
факты, тут же с ним и разделается. Но тогда выходит, что люди, на которых
Павел Николаевич пытался опереться в губернии, - это враги? Бог ты мой, что
это за страна! Кому тут можно верить? Впрочем, чего было еще ожидать? Это
те, калифорнийские боссы, которые его сюда намылили, наивно полагают, будто
тут можно делать дела. Была бы Пашкина воля он бы держался от России
подальше. Но кредиты и впрямь надо возвращать - иначе все, что нажито в
Штатах за 20 с лишним лет, пойдет прахом. Манулов играет ва-банк!

- Ладно, старик, - огонь ярости в глазах Пашки погас, и голос стал
неожиданно мягким. - На волка ты точно мало похож, да и на шибко хитрого
лиса тоже. Не твоя это стезя- хищничать. Извини, что погорячился. Просто уж
очень все красиво против тебя разложили... Похоже, нас и впрямь кто-то
поссорить хочет... Подумай хорошенько, пройдись мысленно по всем коллегам,
друзьям-знакомым, вспомни, где и кто на тебя плохо смотрел или хотя бы
искоса. Не сейчас, дома. Если что-то вспомнишь, пусть самое незначительное,
- сообщи мне. И лучше не по телефону, ладно?! Уговорились?!

- Разумеется! - повеселел Вредлинский. - Могу, в свою очередь, посоветовать
кое-что. Припомни получше, откуда у тебя взялась эта Василиса? Ведь она
наверняка не сама придумала то вранье, которое записано на пленке...

- Учту твое пожелание, хорошо, что подсказал, - кивнул Манулов, который,
конечно, додумался до этой версии гораздо раньше Вредлинского. - Да! Я ведь
за всей этой болтовней позабыл кое-что сказать. По поводу твоего членства в
нашем братстве. Я - твой брат-наставник, так что тебе оказана великая
честь. О том, что ты должен мне повиноваться, напоминать не буду. Моя же
обязанность состоит в том, чтоб знакомить тебя с нашими обычаями и
традициями, ритуалами, обрядами и правилами поведения. На следующее
заседание, то есть послезавтра, 10 октября, тебе уже не придется проходить
через сортир. Войдешь через главный вход, покажешь охраннику свой
серебряный перстень, и он пропустит тебя на второй этаж. Там будет еще один
секьюрити, у входа в коридор. Пройдешь по коридору направо, свернешь за
угол и доберешься до двери с номером 35. Дверь запирается на кодовый замок.
Почти такой же, как в подъездах с домофонами. На внутренней стороне кольца
твоего перстня выбиты три цифры. Набираешь сперва 35, потом нажимаешь на
кнопку с изображением ключика, а затем те три цифры, что на перстне. После
этого попадаешь в эту самую комнатку. Это нечто вроде театральной
гримуборной. Тут в шкафчике будет храниться твоя униформа: маска и фартук,
а позже, когда станешь действительным членом клуба, - ритуальная шпага и
клубный пиджак. Балахон больше не понадобится. Когда в магистры выбьешься
парик и мантию сюда пристроишь.

- А вступительный взнос? - припомнил Вредлинский. На посвящении этот вопрос
его сильно беспокоил, потом, когда речь пошла о жизни и смерти, он об этом
резко позабыл, но теперь вновь припомнил.

- Поскольку сегодня восьмое, то с тебя восемь тысяч.

- Я готов! - облегченно вздохнул Вредлинский и вытащил из бумажника
стопочку пятисотрублевых купюр.

- Долларов! Долларов, мой друг! - удержал его за локоть, снова причинив
резкую боль, Манулов. - Мы "деревяшки" не принимаем...

- У меня столько при себе нет, - смутился Вредлинский. - Можно завтра
принести?

- Конечно. Можешь и вовсе десятого заплатить, когда на заседание придешь.
Брата-казначея завтра может и не быть. Только мой тебе совет: не мотайся с
деньгами пешком и без охраны. И вообще, как говорили в старину, будь
бдителен! Учти, возможно, что следующим ходом во всей этой игре может стать
твое убийство...

Все это произошло позавчера. Сегодня календарь открыл десятый день октября,
тот самый, когда Вредлинский должен был отправиться на очередное заседание
"Русского Гамлета", чтобы стать полноправным членом братства. Манулов так
толком и не объяснил, как это будет происходить, но, как думалось
Вредлинскому, процедура будет идти по какому-то иному сценарию.

Больше всего еще накануне мероприятия Эмиль Владиславович переживал по
поводу того, сумеет ли он вовремя найти деньги для уплаты вступительного
взноса. В течение всего дня 9 октября Вредлинский под охраной Стаса ездил
снимать свои рублевые вклады и менять их на доллары. Набрав, наконец,
восемь тысяч баксов, они поехали к Манулову. Тот сам принял у Вредлинского
взнос. Само собой ни о расписке, ни о какой-либо ведомости Вредлинский даже
не заикался. Просто отдал эту весьма немалую для себя сумму - и все. В свою
очередь, Манулов, несмотря на то, что в кабинете они сидели наедине, ни
единым словом не помянул историю с Василисой и не стал справляться у
Вредлинского, кого из своих коллег он может подозревать в организации
подставы.

О предстоящем дополнительном ритуале Манулов и на этот раз ничего
конкретного не сказал. Попросил знать наизусть тексты дневниковых записей
Николая II за 8 и 10 октября 1916 года.

Вредлинский вызубрил оба текста, как актриса-дебютантка свою первую роль,
хотя далось ему это нелегко. Память уже здорово ослабела, а кроме того,
весьма беспокойные мысли насчет возможного исхода "дела Василисы" сильно
его тревожили. Александра Матвеевна по поводу отсутствия домработницы особо
не волновалась, хотя и несколько досадовала - все-таки отвыкла хозяйничать
за эти месяцы. Насчет того, что Василиса вообще может больше не появиться,
Эмиль Владиславович жене ничего не сообщил - решил не торопить события. В
конце концов, еще неизвестно, какие решения примет его благодетель...

ОСНОВНАЯ РАБОТА

"Ниссан-Патрол", за баранкой которого восседал мощный Топорик, а на
"штурманском" месте - не менее могучий Алик, проехал через ограду того
самого элитного поселка, куда сутки назад "мамонты" во главе с Ляпуновым
привезли Василису, бандюгана Клепу и неизвестного гражданина, которого
Таран с Милкой средь бела дня похитили прямо на улице. Само собой, что и на
сей раз самурайский внедорожник порулил в направлении той самой
дачи-особняка, куда были доставлены пленники.

На сей раз, однако, ни капитана Ляпунова, ни Милки с Тараном в джипе не
было. В салоне сидели персоны покруче- Максимов, Птицын и Колосова.

Когда Топорик вкатил тачку во двор, а затем заехал в подземный гараж и
остановился, Максимов полушутливо скомандовал:

- К машине!

Тем не менее все эту команду выполнили, то есть вылезли из джипа.

- Сейчас 14.35, - объявил Кирилл Петрович, обращаясь к Топорику и Алику.
Контрольное время - 17.00. К этому сроку вы должны пообедать, отмыть и
дозаправить машину, покурить, оправиться и сидеть на своих местах. Кроме
кухни, гаража и туалета - никаких хождений по территории дачи. О разговорах
с девушками, походах за пузырями и прочем подобном вообще не напоминаю.
Охрана здесь строгая и лишних слов не любит. Через ворота без моей санкции
никого не пропустят, при попытке перелезть через ограждение - стреляют на
поражение в область мягких тканей. Если чуть-чуть промажут и попадут туда,
куда дедушка Ульянов в фильме "Ворошиловский стрелок", - не обессудьте.

- Жуть как строго! - иронически заметил Топорик.

- Разговоры! - рявкнул Птицын и строго глянул на подчиненного. - Распустил
вас Ляпунов, я вижу! На "Серегу" откликается, по головке гладит и так
далее. А работаете вы хреново! После того как ты, господин Топор, давеча
рубанул не по тому месту, тебе надо надолго убрать язык в задницу. И сидеть
тише воды ниже травы. Чтоб начальство позабыло о том, что ты напортачил.
Может, тебе скучно у нас? Так прямо и скажи. Вон на той неделе областной
ОМОН в Чечню отправляется. Есть желание - так я тебя в два счета устрою
прикомандированным. Съездишь, разомнешься немного. Может, успеешь по
второму разу Грозный штурмануть...

Топорик втянул голову в плечи. Нет, он не боялся ехать на Кавказ, тем более
что зимой 1994/95 года и впрямь штурмовал Грозный. И погибнуть не боялся -
семьи у него не имелось, и в плен попасть - "мамонты" живыми не сдаются, и
даже покалечиться, потому что знал - при таком раскладе "мамонты" в беде не
оставят. Боялся он другого - оказаться вне родного коллектива, пусть не
навсегда, но перейти в чужую команду. Даже если командировка закончится
благополучно и Птицын смилостивится, в течение полугода придется работать
сержантом в учебной роте - восстанавливаться в звании "бойца". А то и вовсе
начнут "омоновцем" называть. Жуткое оскорбление для "мамонта"!

- Виноват, товарищ полковник! - пробормотал Топорик самым покладистым
тоном.

- Хорошо, хоть это понял, - бросил Птицын, в свою очередь решив, что
воспитывать слишком долго не стоит. - Все указания Кирилла Петровича
исполнять неукоснительно, как мои собственные. Вопросы?

- Нет вопросов! - дружно отозвались Алик и Топорик. Они остались у машины,
а Максимов, Птицын и Колосова поднялись в дом.

- Ну что, сперва перекусим? - поинтересовался зам ген-директора "Кентавра",
обращаясь главным образом к Ирине, потому что Птицын был человек
дисциплинированный и являлся для Максимова почти таким же подчиненным, как
Топорик - для Птицына. То есть если начальник приказывал - должен был
обедать, а если запрещал - сидеть голодным. А вот Ирина Михайловна - дама
московская, представлявшая вышестоящую организацию. С ней в командном тоне
беседовать не следовало. Для того чтоб послать Колосову на контакт в
"Пигмей", Максимову пришлось испрашивать санкцию у ее московского
руководства.

- Как скажете, - пожала плечами Ирина. - Если время терпит...

- Пока терпит, - кивнул Кирилл Петрович. Они поднялись на второй этаж
особняка, в некую уютную комнату, отделанную по стенам дубовыми панелями, с
охраняемой плечистым молодцом дверью. Будто из воздуха возникла рослая
официантка в короткой юбке и передничке с кружевами, быстренько накрыла
столик на три персоны, достав посуду из резного буфета с витражами из
цветного стекла. Она подала хозяину и гостям меню, терпеливо дождалась,
пока гости отметят там блюда, которые пожелают откушать, а затем молча
удалилась, звонко цокая каблучками.

- Сервис - как в ресторане! - заметила Колосова. - И за бесплатно...

- Иной раз зарубежных гостей принимаем, - ухмыльнулся Максимов, приходится
пыль в глаза пускать. В рыночную эпоху без этого нельзя - маркетинг того
требует.

- Что ж, примем по 50 грамм для аппетита.

- Я - пас! - строго сказала Колосова, накрывая рюмку ладошкой. - Мне еще
работать с вашим клиентом.

- Как скажете, - вздохнул Птицын, наливая из графинчика себе и Максимову. -
Ну что, Кирилл Петрович? За нашу Советскую Родину?

- Не чокаясь, - предупредил Максимов. - Пусть земля ей будет пухом!

- Не рано ли схоронили? - прищурилась Ирина.

- В самый раз, - мрачно произнес Кирилл Петрович, закусывая свой невеселый
тост. - Той, что была, уже не будет. Придется новую делать. Долго и упорно,
как папа Карло, когда стругал Буратино. И не рубанком, а шерхебелем
каким-нибудь!

- Пожалуй, для начала ее еще топориком тесать придется,- накалывая на вилку
малосольную кету, заметил Генрих, всякие там сучки-корешки рубить по
одному...

Появилась официантка, прикатила первое, в ее присутствии все разговоры
прекратили. Когда девица уцокала за дверь, Кирилл Петрович налил себе и
Генриху еще по 50 граммов, которые они опрокинули, чокнувшись, просто так,
без тоста. Потом дружно стали хлебать наваристую солянку с лимоном и
маслинами. Колосова ела заметно быстрее мужчин.

- Наверно, вам, Ирина Михайловна, не терпится приступить к работе? заметил
Кирилл Петрович в интервале между ложками. - Мечете пищу прямо как
солдатик-салабон, чтоб за двадцать минут успеть.

- Не по-женски как-то, - согласился Птицын.

- Извините, так приучилась, - проворчала Колосова. - У меня вся жизнь такая
- как на бегу. То с самолета на поезд, то с поезда на самолет. За этот год
не могу припомнить, чтоб провела на одном месте хотя бы неделю.

- Интенсивно живете, - заметил командир МАМОНТа.

- Работа есть работа...

С этого момента разговоров на "производственные" темы не велось. Когда обед
завершился, выкурили по сигаретке и рассказали пару приличных анекдотов.
Официантка убрала посуду и быстренько удалилась. Затем Максимов поглядел на
часы и сказал:

- По-моему, пора, господа-товарищи. Половина четвертого.

Присутствующие встали и следом за Максимовым прошли в дальний угол
столовой, к одной из дубовых панелей, ничем вроде бы не выделявшейся из
общего ряда. Однако, когда Кирилл Петрович вытащил из кармана нечто похожее
на электронный ключ от машины и нажал кнопочку, панель сперва подалась
назад, а затем отъехала вправо, открыв проход в какое-то неосвещенное
помещение.

Когда все трое прошли через проход и оказались в этом помещении, Кирилл
Петрович, немного пошарив по стене, нащупал тумблер. Щелк! - и дверь,
замаскированная дубовой панелью, встала на место. С внутренней стороны ее
закрыла еще и звукопоглощающая заслонка. Затем Максимов включил свет.

Помещение оказалось совсем небольшим, не больше четырех квадратных метров.
Справа от двери, за металлической перегородкой вроде тех, что бывают в
рентгенкабинетах, находилось нечто вроде пульта управления, с компьютерным
монитором и клавиатурой, телефонной трубкой и несколькими панелями с
кнопками и тумблерами. Слева от двери стояло кресло, напоминавшее
одновременно и зубоврачебное, и электрический стул. Сходство с последним
придавали висевший над креслом обруч-наголовник с подключенными к нему
проводами - правда, низковольтными, соединенными в несколько толстых
кабелей, а также металлические защелки на подлокотниках, спинке и подставке
кресла. Защелки явно предназначались для того, чтоб фиксировать руки, ноги,
туловище и даже шею