равильно,  Леонид  Моисеевич.  Эти  люди  не
должны знать лишнего. Они могут испугаться. Они погибнут от страха.
   Леонид Моисеевич кивал кудлатой  пегой  головой,  он  знал,  как  можно
погибнуть от страха.
   - Это укол? - спросил Берия.
   - Это курс подготовки.
   - Прошу сделать пилюлю, - приказал Берия. - Самое простое. Пилюлю.
   - Это я сделать смогу. Это просто.
   - И постарайся  сделать  эту  пилюлю  быстро,  через  час,  через  два,
вечером, понимаешь? Я всегда могу найти другого доктора.
   Берия ушел, уверенный, что доктор его боится и что доктор  сделает  все
возможное. И что доктор не может догадаться, правду ли говорит Берия,  или
просто пугает. А почему  бы  у  Берии  не  быть  другому  доктору,  другой
лаборатории? Это в пределах теории вероятности.
   Хотя доктор понимал, что пилюля не поможет. А Берия понимал, что ничего
плохого он доктору не сделает и будет беречь его больше, чем себя  самого.
Доктор - его надежда. А раз надежда, пускай думает, что его цена ничтожна.
   Поэтому Берия, спустившись к доктору после смерти Чаянова и неприятного
разговора с Клюкиным, который носится по городу и разыскивает свою Ларису,
постарался придать лицу выражение замкнутое и злобное.
   Впрочем, это ему всегда удавалось.
   Доктор жаловался на темноту и  хотел  перенести  лабораторию  на  крышу
Смольного, но Лаврентий Павлович  не  разрешал,  опасаясь  диверсантов.  В
лаборатории и в самом деле было полутемно.
   Один охранник сидел на корточках перед дверью. Не спал,  не  баловался.
Вскочил при приближении Берии.
   - Вольно, - сказал Берия. - Никаких событий не было?
   - Никак нет! - ответил охранник. - Все там, не выходили.
   Помещение было широким, мраморные столы сохранились  с  дореволюционной
кухни. На них стояли приборы. Немало приборов. Берия порадовался тому, как
ему удалось славно организовать работу лаборатории. Ему не было дела -  да
он и не узнает никогда - что девять десятых приборов,  которые  приволокли
сюда по его приказу, пользы не приносили. А с половиной остальных доктор и
его помощники не знали, как обращаться.
   Но зрелище было внушительным, Берии казалось,  что  у  него  в  подвале
работает целый институт. Поэтому он приказал, чтобы  сотрудники  -  Фрейд,
санитары и ассистенты - всегда были в белых халатах.
   Так они и ходили в белых халатах. Правда, новых не давали, а старые уже
испачкались.
   Фрейд сразу пошел к Берии. Он почти бежал.
   Берия протянул ему вялые негнущиеся пальцы.
   - Какие успехи,  Леонид  Моисеевич?  -  спросил  он.  -  Скоро  вы  нас
порадуете?
   В лаборатории он снова почувствовал себя советским министром  и  потому
пользовался словами и интонациями прошлых лет.
   - Мы трудимся, - в тон ответил доктор. - Принимаем меры.
   Остальные сотрудники лаборатории  замерли  на  местах,  где  их  застал
приход Берии. Это ему понравилось.
   - Я намерен привести сюда наших  товарищей,  -  сказал  он,  -  которые
отправляются туда.
   Он показал пальцем в потолок.
   - Я польщен, - сказал доктор.
   - И чтобы это была пилюля. Я ее выдам, они проглотят - и пошли!
   - Я должен сделать им анализы, - сказал  доктор,  стараясь  не  бояться
Берии. - Затем мы изготовим вакцину, именно из  конкретной  крови  каждого
пациента.
   - Этого еще не хватало!
   Берия знал, что процедура должна быть именно такой - доктор не раз  ему
о ней рассказывал. Но делал вид, что впервые слышит о вакцине.
   - Иначе я не смогу ничего сделать! - Доктор готов был заплакать.  -  Мы
же хотим, чтобы товарищи вернулись живыми и здоровыми.
   - Вот именно, - ответил Берия. - Живыми и здоровыми. И  открывшими  нам
широкие пути к сотрудничеству с товарищами там.
   Берия снова указал пальцем в потолок.
   Доктор сокрушенно кивнул.
   - Какой срок гарантируете? - спросил Берия.
   - Я не могу, к сожалению, гарантировать, - ответил доктор. - Ведь мы же
не испытывали.
   - Значит, может вообще не подействовать?
   - Вообще подействует. Мы же проводили  некоторые  испытания  на  вас...
кровь изменяет параметры. Это факт.
   - Тогда постарайся сделать пилюлю, - сказал Берия и рассмеялся.
   Сегодня день складывался славно. Чаянов  с  Ларисой  сами  подставились
ему. И не было свидетелей. Редкое везение!
   Дверь  в  лабораторию   осталась   открытой.   Поэтому   Крошка   вошла
незамеченной, она остановилась недалеко от двери и сказала  глубоким,  так
не соответствующим ее нежным размерам голосом:
   - Лаврентий Павлович, можно с вами поговорить?
   - Ну вот!  -  Берия  обернулся  к  агентше.  -  Я  же  просил  меня  не
беспокоить.
   - Напротив, - сказала Крошка, которая  боялась  его  куда  меньше,  чем
другие обитатели Чистилища. Не только потому что была ценным агентом, но и
потому, что считала себя любовницей Лаврентия Павловича.
   Разумеется, это была не та,  настоящая  любовь,  но  Берия  старательно
ласкал ее, гладил, мял, щипал, а она стонала и причитала:
   - Ты мой викинг! Ты мой богатырь! О, сделай мне больно!
   Оба они знали, что это подделка, но оба  делали  вид  даже  друг  перед
другом, что это и есть любовь - единственная в мире.
   - Напротив, - сказала Крошка, - вы мне велели идти к вам сразу, где  бы
вы ни находились.
   - Тогда подожди в кабинете, - велел Берия.
   - У меня мало  времени,  -  сказала  Крошка.  -  Я  обманула  генерала,
сказала, что пошла в Салтыковку искать поэтические книги, но он может меня
спохватиться в любой момент. Он меня полюбил.
   - Еще чего не хватало! - рассердился Берия. - Я тебя  не  за  развратом
посылал! Тогда говори, но коротко.
   - Я нашла людей, которых вы искали, Лаврентий Павлович.
   - Не может быть! - Берия забыл, что он стоит в лаборатории и  несколько
человек слушают его. - Не может быть! Кто они? Как тебе удалось?
   - Мне удается то, что недоступно другим,  -  сказала  Крошка.  -  Я  же
маленькая, беззащитная и добрая.
   - Говори, кто ее мужик! Кому они служат?
   - Последнее я еще не успела узнать. Но узнаю скоро. Вам  нужна  Людмила
Тихонова? Это она от вас сбежала?
   - А он? Кто он?
   - Его зовут Егор Чехонин. Они живут вместе.
   - Где? Адрес?
   - Я была одна. Я не могла побежать за ними. Они  пошли  пешком.  Вернее
всего, они живут в районе канала Грибоедова. На Подъяческой.
   - Я посылаю людей.
   - И не думайте. Как вы будете обыскивать Подъяческие улицы?
   - Мне хватит исполнителей, чтобы снести весь район!
   - Лаврентий Павлович, - укорила его Крошка. - Время - это то, что у нас
есть.
   - Времени у нас нет.
   - Что-нибудь случилось?
   Берия не слушал ее.
   - Мне нужно срочно, архисрочно узнать, кто стоит за твоими  мерзавцами.
Они подчиняются генералу, или у них есть хозяин? Что им нужно,  зачем  они
следили за мной?
   - Я все это узнаю, мой викинг, - сказала Крошка. - Я тебе обещаю.
   - Хорошо, - сказал Берия. - Иди. Чего стоишь? Иди.
   - Как в цирке, - сказала Крошка.  -  Морской  лев  открывает  пасть,  и
дрессировщик кидает ему рыбешку.
   - Я помню, - сказал Лаврентий.
   - Вы всегда забываете. Ведь время стоит?
   - Хорошо, пошли ко мне.
   Он вышел первым, так и не  отдав  никаких  больше  приказаний  доктору.
Леонид Моисеевич присел за свой стол.
   Он сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, и это было  так  непохоже
на доктора, что его ассистент, бывший зубной техник, бездельник  и  бывший
двоечник Коля Гоглидзе подошел и спросил:
   - Эта сволочь произнесла что-то оскорбительное?
   - Кто? - Леонид Моисеевич с трудом вернулся из плена своих мыслей.
   - Этот мингрел паршивый. - Гоглидзе сбавил голос до шепота.
   - Ах, нет, - сказал доктор. - Я просто задумался о  том,  как  мал  наш
мир.
   - Еще бы - от двери до двери. Под колпаком живем.
   Доктор знал Егора и Люсю. Давным-давно, хотя нельзя сказать,  насколько
давно это было. Но в другой жизни, в Москве, когда Люську приволокли  туда
как невесту императора. Господи, какая глупость! Но потом Егор  с  Люськой
убежали? Все погибли, а они убежали. Значит, они живы, и они здесь?
   Но никакой радости от этого доктор не испытывал.
   За ними охотится его шеф, Лаврентий Павлович, самая  ядовитая  змея  из
рожденных природой.
   Он послал выслеживать их свою лучшую агентшу - Крошку Миранду.  Он  так
говорит о Люсе, словно она личный враг, словно  он  ее  боится.  Он  хочет
что-то выследить и, конечно же, постарается убить Люсю. Не важно за что.
   Главное - не допустить этого.
   Следовательно, надо самому успеть к  ним,  найти  их  раньше,  чем  это
сделает Крошка.
   Подъяческая? Кто там живет из его знакомых?
   Была у него приятельница, некая Чумазилла, даже приглашала  доктора  на
концерт. Почему-то тогда они не сдружились - доктор как раз  начинал  свои
исследования и не хотел новых связей, людей, разговоров, а  уж  тем  более
концертов - неестественных здесь, на кладбище.
   Они как-то раз гуляли с этой странной женщиной, он ее провожал на канал
Грибоедова, и она рассуждала о мертвых и живых домах. И даже уговорила его
сменить жилье - переселиться в живой лом.
   А он как раз перебрался в подвал Смольного, о чем не стал  рассказывать
Чумазилле. Стыдно было признаться, что он работает на Лаврентия Павловича.
   - Гоглидзе, - сказал доктор, - я хочу пройтись немного.
   - Ты? - удивился ассистент.
   - Мне надоело дышать нашей химией.
   - Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа, - сказал Гоглидзе, -  и
дядя Лаврентий не должен ничего знать?
   - Я не намерен делать ничего тайного...
   - Я тоже думаю, что в ближайший час-два он сюда не зайдет.
   - Странное чувство, - сказал доктор, - будто на старости лет  я  убегаю
на тайное свидание.
   Доктор не спеша поднялся на первый этаж, вышел на прямую  дорожку,  что
вела от здания к воротам.
   Дорога  была  пустой,  если  не  считать  медленно  идущего   навстречу
велосипедиста и охранника у ворот.
   Доктор обернулся. Ему показалась, что кто-то наблюдает за ним  из  окна
Смольного. Но он ошибся. В серых, чуть  отсвечивающих  жемчужной  серостью
облаков окнах никого не было.
   Однако на всякий  случай  доктор  пошел  медленно,  изображая  пожилого
джентльмена, которому прописан ежедневный моцион.



8. ДОКТОР ФРЕЙД

   Туфли  шлепали,  даже  чмокали  по  влажной  после  недавнего   дождика
мостовой. Это были домашние туфли, без задника, растоптанные, удобные,  но
совершенно неприспособленные, чтобы ходить в них по мостовой.
   Идти долго, жаль, что трамваев нет.
   Надо дойти до Московского вокзала, оттуда  по  Невскому,  до  Гостиного
двора. Удивительно, но Гостиный двор пропал - будто его и не было. На  его
месте большой пустырь, бывшая помойка.
   Доктору повезло. Он шел в отчаянии, думая, что Берия наверняка  заметит
его отлучку в такой ответственный момент,  когда  надо  гнать  работу  над
вакциной.
   И тут он увидел рикшу.
   Это был легендарный человек, единственный чудак в  столице.  Он  сделал
тележку из велосипеда и инвалидной коляски. Кресло спереди, а сзади  руль,
и педали, и сиденье. Видно, он был чудаком и до того, как  попал  сюда.  У
него была длинная седая борода и длинные волосы. Говорили, что он - бывший
чемпион по шоссейным гонкам и ему так скучно без  велосипеда.  Но  идти  в
полицейские ему не хотелось. Он придумал извоз.
   Платы за проезд он не брал. Говорил, что закаляется.
   Может быть, и закалялся.
   Доктор раньше не видел его, но слышал о нем от других.
   - Эй, прокачу! - крикнул рикша.
   Доктор не сразу сообразил, что это относится к нему. Потом обрадовался.
Рикша ждал его на  маленькой  прибережной  площади  перед  Александровской
лаврой. Как-то доктор заходил туда и удивился тому, что исчезли  некоторые
надгробия, может быть, их и не было.
   У рикши был куда более живой цвет лица, доктор подумал, что надо  будет
уговорить его, чтобы согласился пройти исследование в Смольном.
   Кровь каждого  из  пациентов  таила  в  себе  загадки,  нелогичность  и
удивительные остатки жизни. У каждого - свои.
   Рикша был в накидке, в пелерине, что носили  до  революции  студенты  и
гимназистки - когда-то доктор видел такие в кино. Седые в  желтизну  космы
падали на плечи и на спину,  борода  была  кривая,  хотелось  сказать:  ну
подровняй ты ее, в конце концов!
   - Садись, устраивайся, - сказал рикша. - Отвезу. Таксу знаешь?
   - Нет, не знаю, - сказал Леонид Моисеевич, хлопая себя по бокам, словно
под халатом и брюками был кошелек с деньгами.
   - Правдивая история из жизни, - сказал рикша. - Пока едем, рассказывай.
Согласен?
   - Разумеется, конечно... вы  не  представились,  и  я  не  знаю  вашего
имени-отчества.
   - Рикша. У меня нет имени, и я его не желаю. А ты -  доктор.  А  может,
парикмахер?
   - Доктор.
   - Где же твоя больница?
   - В Смольном, - сказал Леонид Моисеевич.
   - Ты хочешь сказать, что служишь тому пауку в шляпе?
   - Ничего подобного! - Леонид Моисеевич, всегда ожидавший такого вопроса
и заранее оскорбленный, поднял острый подбородок. - Я работаю для людей  и
ради людей.
   - А я не спорю с тобой, - сказал рикша. - Садись, в ногах  правды  нет.
Куда поедем?
   - На канал Грибоедова, - ответил Леонид Моисеевич. - Вы знаете, где  он
находится?
   - А точнее?
   - Точнее мне надо на Подъяческую. На угол Большой Подъяческой и канала.
   - Все ясно, - сказал рикша.
   Он нажал на педали, и тележка поехала довольно быстро  -  только  бегом
можно угнаться.
   Ветер бил доктору в лицо - он давно не испытывал такого ощущения.
   - Был дождь, - сказал доктор.
   - Еще какой по нашим  меркам!  -  откликнулся  рикша.  -  Я  такого  не
припомню, хоть живу здесь лет сорок, а может, пятьдесят.
   - А я раньше жил в Москве. Там тоже дождей не бывает.
   - А я бы сказал, что это тревожный знак, - сказал рикша. - Это  значит,
что дождь, который не мог зародиться здесь, где  нет  циркуляции  воздуха,
пришел оттуда, сверху, прорвался. Представьте, какой должна быть отдушина?
Но до этого были ветры. Вы чувствовали?
   - Чувствовал, - сказал доктор.
   И вдруг засмеялся.
   - Вы чего?
   -  Представьте  себе,  -  сказал  доктор,  улыбаясь,  -   мы   с   вами
разговариваем о погоде. А это значит, что есть погода.
   - Точно! - согласился рикша. - А мне и в голову не приходило.
   - И это меня тревожит, - сказал доктор.
   Ему трудно было беседовать с рикшей, потому что он  сидел  в  кресле  и
смотрел перед собой, а голова рикши находилась  сзади  над  его  затылком.
Голос рикши бил в затылок и был бестелесным.
   - На наш век хватит, - сказал рикша. - Хотя умные  люди  говорили,  что
это от тех, кто к нам идет. Слишком их много  стало  за  последнее  время.
Раньше,  бывало,  едешь-едешь  по  Невскому,  от  Московского  вокзала  до
Зимнего, и ни одного человека не встретишь. А теперь -  смотрите!  Вы  уже
привыкли? А я еще не привык. Не сегодня-завтра  новые  рикши  потребуются.
Ведь люди стали переезжать с места на место,  транспорт  нужен.  Потом  мы
трамвай пустим.
   - На какой энергии?
   - Без энергии, будут велосипедисты трамвай  возить,  до  революции  это
называлось конкой.
   Навстречу проехали два самокатчика. Они ехали  на  больших  самодельных
самокатах. Отталкиваясь ногой. Ехали  и  разговаривали.  Оба  нестарые.  С
рикшей они раскланялись.
   - Вот видите, - сказал рикша. - А я что говорил?
   - Кто они такие? - спросил Леонид Моисеевич.
   - Служба внешнего наблюдения, - ответил рикша. - Я их знаю. Сам помогал
им машины делать, но в штат, как они звали, не пошел.  Зачем  мне  в  штат
идти? Я - птица вольная.
   За Московским вокзалом, уже у  Литейного,  они  встретили  цыганку.  Та
стояла посреди мостовой и кричала:
   - Кому судьбу? Гарантирую точность и долговременность. А ну,  соколики,
стройтесь в очередь за судьбой!
   - Это тоже внешнее наблюдение? - спросил доктор.
   - Не думаю, - серьезно отозвался рикша. - На что ему крикливая цыганка?
   Цыганка некоторое время бежала вприпрыжку за коляской рикши.


   Они выехали на канал  Грибоедова  у  Сенной  площади.  Набережная  была
узкой, неровной, асфальт в выбоинах, кое-где проходила полоса булыжника.
   - Вылезай, -  сказал  рикша,  он  уже  познакомился  с  доктором,  даже
расспросил, кого ищет, хотя доктор  не  стал  говорить,  зачем  ему  нужна
Чумазилла, которую рикша, оказывается, знал.
   - Вылезай и пойдем дальше пешком, а то я по этим колдобинам свою телегу
сломаю.  А  она  мне  дороже  твоих  удобств,  сам   понимаешь,   источник
существования. Не будет кобылы, сам сдохну от голода.
   Это была шутка, наверное, отработанная, привычная.
   Леонид Моисеевич пошел вперед. Сначала он  хотел  было  распрощаться  с
рикшей, но рикша обещал отвезти его обратно в Смольный, как только доктору
удастся отыскать своих знакомых, но ждать не хотел - предпочел погулять  в
хорошей компании.
   Они пошли дальше.
   Рикша не задавал лишних вопросов. Он даже объяснил:
   - А меня улица научила, дикая жизнь на свежем воздухе.  Если  ты  очень
настойчив в вопросах, люди думают, что ты - враг. Потому что  рассказывать
о себе и своих занятиях опасно. Тот, кто узнал, где спрятана куча  золота,
и никому не сказал, - останется жив и богат. Ты меня понял?
   Рикша оставил коляску - надоело ее толкать по буграм набережной.
   - Ничего, - сказал он, - никто не возьмет. Здесь людей и не бывает.  Ты
кем раньше был?
   - Врачом.
   Леонид Моисеевич предпочел бы, чтобы рикша оставил его в покое,  но,  с
другой стороны, вдвоем спокойнее. Леонид Моисеевич  давно  не  уходил  так
далеко от родной лаборатории, и ему казалось, что в темных провалах  между
домами таятся разбойники, намеренные перегрызть ему глотку.
   - А я руководил учреждением. Честное слово. Приходил каждый день в свой
кабинет - дубовые панели по стенам, стол с тремя телефонами - и думал:  ну
почему я не стал велосипедистом-гонщиком?
   Вдали показался мостик - он угадывался во мгле.
   Доктор заглянул в канал. Вода в нем была черной, бездонной,  но  в  ней
замерли клочки человеческой  жизни  -  старый  башмак,  консервная  банка,
бутылка...
   - А у тебя здесь баба живет? - спросил рикша.
   Леонид Моисеевич взглянул на него. Пригляделся.
   Волосы белыми космами по плечам. А глаза такие  прозрачные  и  светлые,
словно летнее небо над Северным полюсом.
   Страшные глаза.
   Доктор не смог ответить на глупый вопрос рикши.
   - Познакомишь? - спросил рикша. - А то у меня так давно бабы не было  -
страшно подумать.
   - Вы ничего не сможете, - сказал доктор.
   - А вот грязных шуток я не потерплю!  -  взревел  рикша.  -  Ты  можешь
поплатиться, понял? Меня в Москве в цирке  хотели  показывать  с  научными
целями за неутомимость, не веришь?
   И тут же рикша улыбнулся и продолжал совсем другим тоном:
   - Испугался, доктор? Я люблю людей пугать. Если людей не  пугаешь,  они
тебя уважать не будут. А в сущности, люди  должны  быть  братьями.  И  мои
шутки могут  показаться  шутками  дурного  тона.  Прости,  доктор.  Вот  и
Подъяческая. Тебе какую из них нужно?
   - Вроде бы Большая, - сказал доктор. - В угловом доме должна  жить  моя
знакомая. Навес над подъездом.
   - В этом?
   - Кажется, в этом. Вы подождете здесь?
   - Не хочется мне тебя отпускать, - сказал рикша. -  Могут  и  убить.  Я
лучше на лестничной площадке подежурю. Вы разговаривайте, мне ваши дела не
интересны. Но охрана необходима. И ты не думай, что я слишком бдительный.
   - Хорошо, - сдался доктор. - Подождите здесь, в подъезде.
   Но заходить в  подъезд  не  пришлось.  Чумазилла  как  раз  спешила  им
навстречу через мостик от Телеграфа.
   Где-то она добыла синий плащ, широкий, но короткий. Ее туалет  дополнял
желтый берет и большие мужские ботинки.
   - Здравствуйте! - закричал Леонид Моисеевич. - Вы меня помните?
   - Как же не помнить, Леонид Моисеевич.
   - А меня вы точно знаете, - сказал рикша.
   -  По-моему,  вы  рикша,  -  сказала  Чумазилла,   -   наша   городская
достопримечательность. Не имела чести на вас ездить, не по карману.
   - А