ду вести точный счет всему. По вашему желанию, я оставляю их на
ваше попечение. Рано или поздно настанет день расплаты, и  этот  день  будет
для вас тяжелым, если вы причините им зло!
     Ральф не позволил ни одному мускулу лица дрогнуть, словно он не  слышал
ни слова из этой прощальной речи. Вряд ли он понял, что она уже окончена,  а
миссис Никльби еще не приняла решения удержать сына в  случае  необходимости
насильно, как Николас исчез.
     Пока он быстро шагал по улицам к своему  скромному  жилищу,  как  будто
стараясь приноровить шаг к стремительному  бегу  нахлынувших  на  него  дум,
много сомнений и колебаний возникло у него и едва не побудило вернуться.  Но
что можно было бы благодаря этому выиграть? Если предположить, что ой бросил
бы вызов Ральфу Никльби и ему даже посчастливилось  бы  занять  какую-нибудь
скромную должность, его пребывание с ними могло лишь ухудшить теперешнее  их
положение и значительно повредить их видам на будущее, ибо его мать говорила
о каком-то новом благодеянии, оказанном Кэт, чего та не отрицала. "Нет,думал
Николас,я поступил правильно".
     Но не успевал он пройти и пятисот  ярдов,  как  совсем  другое  чувство
охватывало его, и тогда  он  замедлял  шаги  и,  надвинув  на  глаза  шляпу,
отдавался меланхолическим мыслям, осаждавшим его. Не знать за собой  никакой
вины и, однако, остаться совсем одиноким в мире, разлучиться с единственными
людьми, которых он любил, н  быть  изгнанным,  как  преступник,  когда  лишь
полгода назад он жил в полном благополучии и его считали надеждой  семьи,это
было трудно перенести. И он  этого  не  заслужил.  Что  ж,  последняя  мысль
являлась утешением, и бедный Николас снова  обретал  бодрость,  чтобы  снова
впасть в уныние, когда быстро сменявшиеся мысли мелькали перед ним  во  всем
разнообразии света и тени.
     Претерпевая эти переходы от надежды к страху, которых не может избежать
ни один  человек,  переносящий  повседневные  испытания,  Николас  добрался,
наконец,  до  своей  убогой  комнаты,  где,  уже  не  черпая  сил  из   того
возбуждения, которое до сих пор его поддерживало, обессиленный, бросился  на
кровать и,  повернувшись  лицом  к  стене,  дал  волю  чувствам,  так  долго
подавляемым.
     Он не слышал, как кто-то вошел в комнату,  и  не  ведал  о  присутствии
Смайка, пока, подняв случайно голову, не увидел,  что  тот  стоит  в  другом
конце комнаты и грустно на него смотрит. Смайк отвел глаза,  когда  заметил,
что за ним наблюдают, и притворился, будто занят какими-то приготовлениями к
скудному обеду.
     -  Ну,  Смайк,-   сказал   Николас,   стараясь   говорить   как   можно
веселее,послушаем, какие новые знакомства вы завели сегодня  утром  и  какие
новые чудеса открыли в пределах этой улицы и соседней.
     - Нет,- сказал Смайк, горестно покачивая  головой,-  сегодня  я  должен
поговорить о другом.
     - Говорите о чем угодно,- добродушно отозвался Николас.
     - Вот что,- начал Смайк.- Я знаю, что вы несчастны  и  что,  взяв  меня
оттуда, вы навлекли на себя беду. Я должен был это знать и остаться там, и я
бы остался, если бы в то время об этом подумал. Вы... вы  небогаты:  вам  на
себя не хватает, и мне нельзя быть здесь. Вы  худеете,-  продолжал  мальчик,
робко кладя руку на руку Николаса,- вы худеете с каждым  днем,  щеки  у  вас
побледнели и глаза ввалились. Право, у меня  нет  сил  видеть  вас  таким  и
думать, какая я для вас обуза! Сегодня я пытался  уйти,  но  воспоминание  о
вашем добром лице заставило меня вернуться. Я не мог оставить вас, не сказав
ни слова.
     Бедняга больше не  мог  говорить,  потому  что  глаза  его  наполнились
слезами, а голос прервался.
     - Слово, которое разлучит нас,- сказал Николас, дружески  беря  его  за
плечо,- никогда не будет  сказано  мною,  потому  что  вы  единственное  мое
утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я  потерять  вас
теперь, Смайк. Мысль о  вас  поддерживала  меня  во  всех  моих  сегодняшних
испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких  бедах.  Дайте  мне  вашу
руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы  вместе  уйдем
из этих мест. Я беден - ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы
будем нести его вдвоем.


ГЛАВА  XXI,
     Мадам   Манталини  остается  в  довольно  затруднительном
положении, а мисс Никльби остается без всякого положения

     Волнение, испытанное Кэт Никльби, три  дня  не  давало  ей  возможности
вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный
час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам
Манталини.
     За это время недоброжелательство мисс  Нэг  отнюдь  не  потеряло  своей
силы. По-прежнему молодые леди  добросовестно  избегали  всякого  общения  с
опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась
скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт.
     - Честное слово,- сказала она, когда ее поклонницы  столпились  вокруг,
помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у  иных  людей  должно  хватить
духу удаляться окончательно,  раз  они  знают,  какой  помехой  является  их
присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный!
     Высказав это суждение о мире  таким  тоном,  каким  обычно  высказывают
суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа,- то есть  так,
словно они не имеют к нему никакого отношения,- мисс Нэг испустила  глубокий
вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого.
     Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась  одарить
ее еще некоторыми моральными  поучениями,  но  тут  голос  мадам  Манталини,
дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх  привести  в
порядок выставку моделей - честь, заставившая мисс Нэг так  сильно  тряхнуть
головой и так крепко закусить губы,  что  способность  вести  разговор  была
временно ею утрачена.
     - Ну как, мисс Никльби? - спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала
перед ней.- Вы совсем выздоровели, дитя?
     - Мне гораздо лучше, благодарю вас,- ответила Кэт.
     - Хотела бы я сказать то же самое о себе,-  заметила  мадам  Манталини,
садясь с усталым видом.
     - Вы больны? - спросила Кэт.- Меня это очень огорчает.
     - Собственно, не больна, дитя, а встревожена... встревожена,-  ответила
мадам.
     - Это меня огорчает еще больше,- кротко сказала Кэт.-  Физическую  боль
гораздо легче выносить, чем душевную.
     - Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую,- заявила  мадам
с величайшей досадой, потирая себе нос.- Принимайтесь  за  работу,  дитя,  и
приведите все в порядок.
     Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного
раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала  кончики
бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился:
     - Здесь ли моя жизнь и душа?
     - Нет,- ответила его жена.
     - Можно ли так  говорить,  если  она  цветет  здесь  в  салоне,  словно
маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! - настаивал Манталини.- Можно
ли ее крошке войти и побеседовать?
     - Разумеется, нет,- ответила мадам.- Ты знаешь, что я тебя  никогда  не
пускаю сюда. Уходи!
     Однако крошка, ободренный,  быть  может,  более  мягким  тоном  ответа,
осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках  направился  к
мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй.
     - Почему она  себя  мучает  и  кривит  свое  личико,  превращая  его  в
очаровательного щелкунчика? - вопросил Манталини, левой рукой обвивая  талию
своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе.
     - О, я тебя не выношу! - ответила жена.
     - Не выно... как, не выносить меня? - воскликнул  Манталини.-  Выдумки,
выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать
такую вещь мне в лицо - в лицо мне!
     Говоря это, мистер Манталини погладил свой  подбородок  и  самодовольно
посмотрел в зеркало.
     - Какая пагубная расточительность! - тихо промолвила жена.
     - Все это от радости, что я завоевал такое прелестное  создание,  такую
маленькую   Венеру,   такую   чертовски   очаровательную,   обворожительную,
обаятельную, пленительную маленькую Венеру,- сказал Манталини.
     - Подумай, в какое положение ты меня поставил! - упорствовала мадам.
     - Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил
мистер Манталини.- Все прошло, ничего  плохого  не  случится,  деньги  будут
получены,  а  если  они  заставят  ждать,  старому  Никльби  придется  снова
приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится  мучить
и обижать маленькую...
     - Тише! - перебила  мадам.-  Разве  ты  не  видишь?  Мистер  Манталини,
который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо  не  замечал
до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и,
приложив  палец  к  губам,  понизил  голос  еще   больше.   Тогда   началось
перешептывание,  продолжавшееся  долгое  время,  в   течение   коего   мадам
Манталини, по-видимому, не  раз  упоминала  о  некоторых  долгах,  сделанных
мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа,
а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о
некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к  картам,
мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов  мистер  Манталини
опровергал  одним  или  несколькими  поцелуями,  в  зависимости  от  степени
важности. Результатом всего этого было то, что мадам  Манталини  осталась  в
восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать.
     Кэт занималась своим делом и молча  размещала  всевозможные  уборы,  по
мере своих сил самым лучшим образом, как вдруг вздрогнула, услышав в комнате
незнакомый голос, и вздрогнула снова, когда,  оглянувшись,  обнаружила,  что
некая белая шляпа, красный  галстук,  широкая  круглая  физиономия,  большая
голова и часть зеленого пальто также находятся в комнате.
     -   Не    пугайтесь,    мисс,-    сказал    обладатель    вышеописанной
наружности.Послушайте, здесь торговля модным товаром?
     - Да,- с величайшим изумлением ответила Кэт.- Что вам нужно?
     Незнакомец ничего не ответил, но, сначала оглянувшись, словно для того,
чтобы поманить кого-то за дверью, преспокойно вошел в комнату, а за  ним  по
пятам  следовал  маленький  человечек  в  коричневом  костюме,   чрезвычайно
пострадавшем от времени, который принес с  собой  смешанный  запах  затхлого
табака и свежего лука. Костюм этого джентльмена был весь в пуху, а  башмаки,
чулки и нижняя  половина  одеяния,  от  пяток  до  пуговиц  на  спине  фрака
включительно, были густо  разрисованы  брызгами  грязи,  попавшей  сюда  две
недели назад, когда еще не установилась хорошая погода.
     У Кэт мелькнула догадка, что эти  привлекательные  субъекты  явились  с
целью завладеть незаконным образом теми удобоносимыми вещами, какие  поразят
их воображение. Она не пыталась скрыть свои опасения и сделала шаг к двери.
     - Подождите минутку,- сказал человек в зеленом пальто,  тихо  прикрывая
дверь и прислоняясь к ней спиной.- Это дело неприятное. Где ваш главный?
     - Мой - кто, как вы сказали? - дрожа, спросила Кэт,  ибо  ей  пришло  в
голову, что "главный" может означать на воровском жаргоне часы или деньги.
     - Мистер Мунтльхини,- сказал пришедший.- Где он обретается? Он дома?
     -  Кажется,  он  наверху,-  ответила  Кэт,  слегка   успокоенная   этим
вопросом.- Он вам нужен?
     - Нет,- ответил посетитель.- Он мне, собственно, не  нужен.  Вы  только
передайте ему вот эту карточку и скажите, что если он  хочет  поговорить  со
мной и избежать хлопот, так я здесь,- вот и все.
     С этими словами незнакомец сунул в  руку  Кэт  квадратную  карточку  из
плотной бумаги и, повернувшись к своему приятелю, заметил с развязным видом,
что "комнаты здорово высокие", с чем приятель  согласился,  добавив  в  виде
иллюстрации, что "здесь за глаза хватит места мальчику вырасти в мужчину, не
опасаясь, что он когда-нибудь заденет головой потолок".
     Позвонив в колокольчик, чтобы вызвать мадам Манталини, Кэт взглянула на
карточку и увидела, что на ней красуется  фамилия  "Скели"  и  еще  какие-то
сведения. с которыми она не успела ознакомиться, так как  ее  внимание  было
привлечено самим мистером Скели, который. подойдя к одному из трюмо,  сильно
ткнул его в середину своею тростью с таким хладнокровием,  словно  оно  было
сделано из чугуна.
     - Хорошее зеркало, Тике,- сказал мистер Скели своему другу.
     - Да,- отозвался мистер Тике, оставляя следы четырех пальцев я  двойной
отпечаток большого пальца на  куске  небесно-голубого  шелка.-  И  заметьте,
сделать эту штуку тоже денег стоило.
     С шелка мистер Тике перенес свое  восхищение  на  некоторые  элегантные
принадлежности туалета, а мистер  Скели  не  спеша  поправил  галстук  перед
зеркалом, а  затем  с  помощью  того  же  зеркала  приступил  к  тщательному
исследованию прыщика на подбородке.  Он  еще  занимался  этим  увлекательным
делом, когда мадам Манталини, войдя в комнату, испустила изумленный возглас,
который привлек его внимание.
     - О! Так это хозяйка? - осведомился Скели.
     - Это мадам Манталини,- сказала Кэт.
     - В таком случае,- сказал мистер Скели, извлекая  из  кармана  какой-то
небольшой документ и медленно его  разворачивая,-  вот  приказ  о  наложении
ареста на имущество, и, если вы не уплатите, мы сейчас же обойдем весь дом и
составим опись.
     Бедная мадам Манталини в горе начала ломать руки и позвонила,  призывая
мужа; покончив с этим, она упала в кресло и в обморок  одновременно.  Однако
джентльмены отнюдь не были  обескуражены  этим  событием,  и  мистер  Скели,
облокотившись на манекен в нарядном платье (плечи мистера Скели  были  видны
над ним, как видны были бы плечи леди, для которой  предназначалось  платье,
если бы она его надела), сдвинул шляпу набекрень и почесал голову  с  полным
равнодушием;  его  друг,  мистер  Тике,  воспользовавшись  случаем  обозреть
помещение, прежде чем приступить к делу,  стоял  с  инвентарной  книгой  под
мышкой и со шляпой в руке, мысленно определяя цену каждой вещи, находившейся
в поле зрения.
     Таково было положение дел, когда в комнату вбежал мистер  Манталини.  А
так как сей отменный джентльмен  в  дни  своей  холостой  жизни  поддерживал
близкое общение  с  собратьями  мистера  Скели  и  вдобавок  отнюдь  не  был
застигнут врасплох только что случившимся волнующим событием, то  он  только
пожал плечами, засунул руки поглубже в  карманы,  поднял  брови,  просвистал
два-три такта, изрыгнул два-три проклятия и,  усевшись  верхом  на  стул,  с
великим спокойствием и  выдержкой  постарался  наилучшим  образом  встретить
такой оборот дел.
     - Сколько всего, черт побери? - был первый заданный им вопрос.
     - Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга девять  пенсов  и
полпенни,- ответил мистер Скели, оставаясь совершенно неподвижным.
     - К черту полпенни! - нетерпеливо сказал мистер Манталини.
     - Разумеется, если вам угодно,- отозвался  мистер  Спели,-  а  также  и
девять пенсов.
     - Нам-то все равно, хотя бы  и  тысяча  пятьсот  двадцать  семь  фунтов
отправились туда же,- заметил мистер Тике.
     - Нам наплевать,- подтвердил Спели.
     - Ну-с,- помолчав, продолжал этот джентльмен,- что нам предпринять? Что
это - только маленький крах или полное разорение? Банкротство - вот что  это
такое. Прекрасно! В таком  случае,  мистер  Том  Тикс,  эсквайр,  вы  должны
уведомить вашего ангела-жену и любезное семейство, что три  ночи  не  будете
ночевать дома и займетесь  своим  делом  здесь.  И  зачем  только  леди  так
терзается? - продолжал мистер Скели.- Вероятно, за добрую половину того, что
здесь есть, не уплачено, а это должно послужить ей утешением!
     С такими  замечаниями,  в  которых  приятная  шутливость  сочеталась  с
разумной моральной  поддержкой  в  затруднительных  обстоятельствах,  мистер
Скели  приступил  к  описи  имущества,  и  в  этой  деликатной  работе   ему
существенно помогли необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, оценщика.
     - Усладительная чаша  моего  счастья!-  вымолвил  мистер  Манталини,  с
покаянным видом подходя к жене.- Согласна ли ты слушать меня в течение  двух
минут?
     - О, не говори со мной! - рыдая, ответила жена.-  Ты  меня  разорил,  и
этого достаточно!
     Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым,  мистер
Манталини,  который  несомненно  хорошо  обдумал  свою  роль,  отступил   на
несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки  и
опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху,  в
туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь.
     - Мисс Никльби! - вскричала мадам Манталини, когда этот  звук  коснулся
ее слуха.- Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним  сурово,
и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред!
     С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт,  которая
хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем  не  менее  слегка
встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты  их  взорам
предстал мистер Манталини  с  симметрично  отвернутым  воротничком  сорочки,
точивший столовый нож о ремень для правки бритв.
     - Ах! - воскликнул  мистер  Манталини.-  Помешали!  -  И  столовый  нож
мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза ми-
стера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке,
перепутались с бакенбардами.
     - Альфред! - вскричала жена,  обвивая  его  руками.-  Я  не  то  хотела
сказать, не то!
     - Разорил! - вскричал мистер Манталини.- Неужели я довел  до  разорения
самое  лучшее  и  чистое  создание,  какое  когда-либо  благословляло  жизнь
проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня!
     В порыве безумия мистер Манталини снова  полез  за  столовым  ножом,  а
когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить  себе
голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от  нее  на
расстоянии по крайней мере шести футов.
     - Успокойся, мой ангел,- сказала мадам.- Никто в этом не  виноват,  это
столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо.  Приди  в  себя,
Альфред, приди в себя!
     Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после  того
как  несколько  раз  потребовал  яду  и  попросил  какую-нибудь   леди   или
какого-нибудь джентльмена пустить ему  пулю  в  лоб,  более  нежные  чувства
нахлынули на него,  и  он  трогательно  расплакался.  В  таком  размягченном
состоянии духа он отдал нож - от которого, сказать по правде,  пожалуй,  рад
был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата,- и
в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его.
     По прошествии двух или трех часов молодым леди  сообщили,  что  без  их
услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по  истечении  двух
дней фамилия Манталини появилась в списке  банкротов.  В  то  же  утро  мисс
Никльби  получила  уведомление  по  почте,  что  в  дальнейшем  фирма  будет
значиться  под  фамилией  мисс  Нэг  и   что   в   ее   помощи   больше   не
нуждаются,известие, которое  заставило  миссис  Никльби  заявить,  едва  эта
славная леди о нем узнала, что она все время этого  ждала,  и  привести  ряд
никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия.
     - И я повторяю,- заявила миссис Никльби (вряд ли нужно  упоминать,  что
раньше она никогда этого не говорила),-я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи
или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться  в  самую
последнюю очередь. Я тебя не  упрекаю,  моя  милая,  но  все-таки  я  должна
сказать, что если бы ты посоветовалась с родно