К делу, джентльмены!.. Окончательный ответ из дворца будет не раньше чем
послезавтра. Мы должны сперва проверить: действительно ли шах готов
впустить нас в город или это очередная восточная уловка...
  Лела не стала слушать дальше. Бахадур-шах хочет впустить саибов в
крепость! Отдать Дели и погубить восстание!.. Лела опрометью бежала
обратно, не думая об опасности. Добежав до канала, она разом скатилась на
его сухое дно; здесь, остановившись на минутку, сорвала с себя безрукавку,
стеснявшую грудь, скинула узкие сапожки и дальше бежала уже босиком, не
чувствуя, как колючая трава обжигает ей босые ноги... Скорее, скорее!..
Вс„ рассказать отцу, пока не поздно.

  Глава тридцать шестая
НОЧЬ В ДЕЛИ

  Стража у Кабульских ворот была предупреждена, Лелу тотчас пропустили в
крепость. Сокращая дорогу переулками, она пробежала к дому резиденции. В
помещении для стражи кружком сидели на полу сипаи. Отца на его обычном
месте не было.
  "Скоро полночь!.. - хватилась Лела. - С полуночи отец дежурит на бастионе".
  По ночам у бастионов особая охрана, а она не спросила у отца пароля этой
ночи! Лела стояла у ворот. Издалека доносились пение молитв и приглушенный
звон медных колокольчиков в индусском храме. Ночная стража перекликалась
на Серебряном Базаре. Луна еще не взошла, в полутьме слабо серебрились
крест и купол христианской церкви за улицей Садов. Лела вс„ стояла у
ворот, не зная, на что решиться.
  Бирманский гонг ударил в воротах дворца, возвещая полночь. Кто-то подошел
в темноте к садовой ограде. Из-за высокого вороха скошенной травы на Лелу
внимательно глядел какой-то человек. Этот человек пришел оттуда же, откуда
и она, только другой дорогой и несколько позже. Приметил ли он ее в
вечернем полумраке, в путанице белых палаток? Может быть и приметил. Он
стар, но глаза у него глядят зорко, он хорошо видит и в полутьме.
  Лела вышла из ворот. Старик проводил ее взглядом. Он видел, как девушка,
перейдя широкую площадь, свернула в узкий переулок за Большой Мечетью. Две
старые ковровщицы живут в переулке, они хорошо знают Лелу. Она решила ночь
провести у них, а рано утром, когда сменятся дозоры, пойти к отцу.
  Проследив, куда она пошла, старик через пролом в каменной ограде
перебирается на просторный дворцовый двор.
  Высокие стены дворца бросают густую тень, двор темен, но старик идет
уверенно, точно днем: во дворце ему знакомы все ходы и выходы.
  Прошедший день был жарок, но и наступившая ночь не принесла прохлады.
Небо, как прогретый огнем душный синий купол, опрокинулось над
задыхающимся, обреченным городом. Накалившаяся за день земля ночью
отдавала тепло. Ни свежего дуновения, ни ветерка не доносилось с
окружающей равнины. Казалось, Джамна струит не воду, а раскаленное серебра
в нагретых берегах.
  Ища прохлады, люди выходили на воздух, поднимались на плоские каменные
крыши, выносили свои постели и спали под открытым небом.
  Лела собрала с полу циновки, расстелила их на крыше и легла рядом с
женщинами из своего дома.

  В юго-восточной башне дворца, глядящей на темную реку, при свете
бронзового светильника двое людей склонились над листом бумаги, разбирая
сложную вязь персидского письма. Несмотря на восточную цветистость речи и
на обязательные в таком послании учтивые комплименты, письмо было коротко
и по-европейски деловито. В нем слышался властный голос англичанина.
  "Мы вновь обращаемся к тебе, величайший из шахов, надежда твоей страны!" -
так начиналось письмо.
  - Это Руджуб-Али писал под диктовку своего господина, - сказал Ассан-Улла.
- Саиб сам поставил внизу свою подпись. Взгляни, свет души!.. - Он
протянул письмо принцу.
  "Вильям Ходсон", - четко выведено было латинскими буквами под текстом
письма.
  Руджуб-Али, туземный офицер, мусульманин, был помощником Ходсона и правой
его рукой по Корпусу туземной разведки.
  Что же пишет Ходсон-саиб?..
  "Мы вновь обращаемся к тебе, величайший из шахов, надежда твоей страны.
Наша добрая королева соглашается вернуть тебе свою прежнюю милость. Не
упусти счастливую возможность, дай нам доказательства чистоты твоего
сердца. Сколько раз, мудрейший из шахов, ты вредил себе тем, что не
слушался британцев!.. Ответь генералу, согласен ли ты, по знаку из лагеря,
открыть доблестным британским войскам подземный выход из твоего дворца к
Кашмирским воротам..."
Ассан-Улла поднял глаза.
  - Он хочет, чтобы повелитель открыл солдатам генерала ход к городской
стене, свет души!..
  Принц молча кивнул головой.
  Ассан-Улла дочитал письмо:
  "Согласись, великий шах, и мы поможем тебе освободить город от власти
презренных сипаев, возродить в прежнем великолепии славу твоей династии, а
старшему твоему сыну, Мирзе-Могулу, подарим все права наследного принца".
  - Он обещает тебе права на престол, свет души!..
  Принц вс„ еще молчал. Он опустил веки над черными тусклыми глазами, точно
обдумывая что-то.
  - Где старик, принесший письмо? - минуту спустя спросил принц.
  - Я приказал дать ему еды. Он ждет.
  Принц неторопливо поднялся, достал из ниши в стене "большой ларец с
затейливо изрезанной крышкой, осторожно выдвинул боковую стенку и спрятал
письмо на второе потайное дно ларца.
  Ассан-Улла вопросительно поднял брови над слегка припухшими темными
проницательными глазами.
  - Ты не велишь мне прочитать это письмо повелителю, свет души?.. - спросил
Ассан-Улла.
  Но принц, усмехнувшись, поставил ларец обратно в нишу.
  - Зачем беспокоить шаха? - сказал принц. - Разве мы с тобой сами не знаем,
что надо ответить ферингам?
  Пламя в бронзовом светильнике слегка дрогнуло, язычок огня из ярко-желтого
стал красноватым и начал шипя гаснуть. Ассан-Улла поправил фитиль, потом
положил перед собой полоску тонкой плотной, как банановый лист, персидской
бумаги, придвинул серебряный сосуд с тушью.
  - Моя рука стала твоей рукой, свет души!.. - сказал Ассан-Улла.
  Принц продиктовал ему письмо.
  Ассан-Улла вышел в соседнюю комнату и здесь негромко хлопнул в ладоши.
Черный слуга-африканец в желтой повязке вокруг бедер неслышно ступил на
порог босыми ногами. Слуга взял письмо и также бесшумно исчез.
  Принц с Ассан-Уллой еще долго сидели в башне, совещаясь. Ночь была душна,
после полуночи хлынул дождь. Они словно ждали этого. Под завесой дождя и
тьмы, притушив светильник, принц с лекарем бесшумно прошли к задней стене
дворца, выходившей на реку. Ассан-Улла откинул дерн над одной из каменных
плит, устилавших двор. Вдвоем с принцем, взяв за кольцо, они приподняли
плиту, отвернули ее и спустились вниз, в потайной ход.
  Река билась о гранитную стену дворца где-то очень близко, над самыми их
головами. Одно ответвление подземного хода уходило под реку, к форту
Селимгур, другое поворачивало на север и вело к городской стене, к
Кашмирским воротам. Ассан-Улла осторожно засветил огонь, и они с принцем
внимательно осмотрели глубокий спуск, высеченные в твердом грунте
ступеньки, подземные крепления сводов, потом потушили свет и вернулись в
башню.

  Ночь. Поздно взошедшая луна медленно клонится к горизонту. После полуночи
прошел короткий дождь, женщины вынесли на крыши тазы, кувшины, чтобы
собрать воду. Лунный свет дробится в серебряных боках кувшинов, в
запястьях женщин. Измученные жарой, люди лежат вповалку, как трупы.
  Ночь. Крыши освещены луной. Весь город можно пройти по крышам, как по
огромным ступенькам, - уступами, от крыши к крыше.
  Сутулый человек в высокой шапке тихо бредет под лунным светом. Еще двое
идут за ним, неслышно ступая по гладким камням. Лела спит в тени, рука
откинута в сторону.
  Человек идет медленно, он ищет кого-то. Вот свет луны упал на откинутую
девичью руку, и синие стеклянные браслеты блеснули под луной.
  - Она! - Человек подходит. - Батма-Севани носила такие!.. Да, это она, ее
дочь!..



  Он наклоняется, грязной ладонью зажимает Леле рот. Двое других берут ее на
руки, торопливо уносят. Белый платок, соскользнув с плеч Лелы, остается
лежать на крыше.

  Глава тридцать седьмая
ФАКИРСКАЯ ПОЧТА

  Весь, день было много раненых, к ночи стало еще больше. На Курнаульском
шоссе шел бой за дом Рао - старое полуразрушенное здание, с вышки которого
можно было вести наблюдение за большим участком шоссе. Сипаи, сделав
вылазку, в полдень захватили дом Рао, но к вечеру британцы оттеснили их, с
большими потерями для обеих сторон. Настала ночь, а добровольцы-санитары
вс„ еще несли и несли раненых. Макферней перевязывал раны, останавливал
кровотечение, давал укрепляющее питье. Вторые сутки без сна, - он едва
держался на ногах. К концу ночи санитар-индус посмотрел ему в глаза.
  - Иди отдохни, хаким! - сказал санитар. - Что мы будем делать, если и ты
заболеешь?
  - Ты прав, пожалуй, - сказал шотландец. Он кликнул Сама и вышел в сад.
  Ночь была душной. В густой тени платановых деревьев белели огромные,
распластавшиеся по земле сладко пахнущие цветы. Ползучий хмель перекинулся
от деревьев к каменной ограде, заплел всю ограду, вился по земле.
Макферней хотел пройти дальше, и остановился. Эти разваленные камни
садовой ограды и земляные ступеньки рядом, ведущие куда-то вниз, в
темноту, были ему знакомы. Здесь ютились фокусники, факиры с шахского
двора, нищие. Но всегда здесь было тихо, только дымный смрад изредка
поднимался над земляной крышей. А сейчас он слышал голоса.
  Нет, не голоса, а голос!.. Каким-то особенным напевом один человек на
разные тона повторял слова, вс„ одни и те же:
  - Чунда-Наг! - твердил голос с каким-то странным напряжением, настойчиво,
грозно, точно призывая кого-то. - Чунда-Варуна-Наг!..
  Слова были шотландцу знакомы. С внезапно забившимся сердцем он стал
спускаться по земляным ступенькам.
  Смрадом и сыростью пахнуло ему в лицо. Макферней вошел внутрь. Слабый
лунный свет косой полосой падал из прореза в крыше. Худой, обросший
грязным волосом старик сидел спиной к входу, на земляном полу.
  - Великий Брама родил орла! - бормотал старик. - Великий орел родил
обезьяну...
  В глубине землянки Макферней услышал стон и затрудненное человеческое
дыхание. Сам взвизгнул и бросился туда.
  - Что такое? Кто там? - спросил Макферней. Он шагнул вперед.
  - Сакра-Ануман! - грозно сказал старик, вставая навстречу. - Змей сильнее
обезьяны!
  Старик загораживал ему путь.
  - Чунда-Варуна-Наг!.. Орел сильнее змея!.. - ответил Макферней.
  Старик замолчал, оторопев. Чужеземец знает тайну его заклинаний?
  - Сакра-Варуна-Дар! - неумолимо продолжал Макферней. - Человек сильнее
орла!
  "Великий Брама! - старик затрясся. - Хаким знает больше, чем он сам?..
Значит, хаким сильнее? .." - Он отполз к стене.
  - Батта-Бхаратта-Лелл! - наступал на него Макферней.
  Старик не шевелился. Да, хаким знает больше. Он с трепетом глядел на
шотландца.
  Макферней прошел в глубину землянки и увидел Лелу.
  Она лежала на полу. Чья-то грязная чалма, натянутая на глаза, прикрывала
ей половину лица.
  - Отпусти меня, проклятый старик! - сказала Лела, не видя, кто стоит над
нею.
  Макферней развязал чалму, освободил руки Лелы, прикрученные к бамбуковому
стояку. Она приподнялась и, сдерживая стон, начала растирать затекшие
кисти рук.
  - Это ты, Макферней-саиб!.. - сказала Лела. - Какое счастье, что ты
пришел!..
  Она показала Макфернею тонкий джутовый шнур, валявшийся на полу.
  - Он хотел меня задушить, - сказала Лела. - Он прикрутил мне руки и
завязал глаза. Он стал читать надо мной свои заклинания и читал до тех
пор, пока у меня не закружилась голова. Еще немного, и он бы осилил
меня... Какое счастье, что ты пришел, Макферней-саиб!
  Сам вдруг заволновался и бросился к порогу. Макферней оглянулся. Никого не
было в землянке, - старик ушел.
  Сам заметался у выхода и выскочил было за порог, но тотчас вернулся и тихо
заскулил, глядя в глаза хозяину, точно приглашая его идти за собой.
  - Ищи! - сказал ему Макферней.
  Он и Лела пошли вслед за собакой.
  Сам вел их к пролому в ограде, на двор шаха, мимо дворцовых пристроек, к
задней стене дворца, выходящей на реку.
  Здесь, у самой стены, пес остановился и жалобно взвизгнул.
  - Потерял след! - сказал Макферней.
  Нет! Тихонько рыча, пес скреб лапами у самой стены.
  Большая квадратная плита слабо белела в ночной темноте.
  Лела с шотландцем подошли ближе. Они увидели укрепленную слегка наискось к
поверхности земли каменную дверцу, подбитую по краям мелкими камешками и
дерном. Прошедший накануне дождь размыл дерн и обнажил края плиты. Это
походило на вход в потайной склеп. Сам упорно скреб камень лапами, точно
пытался приподнять тяжелую дверцу.
  - Старик ушел вниз! - сказала Лела.
  - Да, - сказал Макферней. - Ход к Селимгуру и второй ход на север, к
бастионам. Я немного знаю устройство этого дворца.
  - Что же теперь делать? - сказала Лела.
  - Сам знаменитый шах Джежан чертил план Селимгурского форта, северных
укреплений и подземных ходов. В те времена и под индусским храмом был
подземный ход, но его давно завалило...
  Лела не слушала шотландца.
  - Надо догнать! - сказала Лела.
  Она наклонилась и взялась за железное кольцо.
  - Нет, нет, - сказал Макферней, - это невозможно! Надо знать направление,
подземные переходы, провалы, повороты внизу, в кромешной тьме... Ты не
пройдешь и двухсот шагов, а старик уже будет далеко.
  - Старика нельзя отпустить! - чуть не плача сказала Лела. - Бог знает, что
он уносит с собой.
  - Беги поверху! Подземный ход ведет к бастиону. Ты прибежишь к отцу
раньше, чем старик пройдет тот же путь под землей.
  - О, как ты хорошо придумал, Макферней-саиб! - Лела уже бежала к воротам.
  Санитар вышел на террасу искать хакима.
  - Я здесь! - сказал Макферней.
  Он вернулся к своим раненым.
  Весь город можно пробежать поверху, по крышам. Пока старик ползет, как
крот, под землей, она уже будет у бастиона. Узкий переулок позади
дворцовой стены, потом площадь Большой Мечети, а там - по крышам,
короткой дорогой, наперерез к северной стене. Лела летела, как птица,
перепрыгивая через невысокие каменные ограды крыш, переступая через тела
спящих. Луна уже зашла, но Лела угадывала дорогу и в полутьме. Огромный
купол и минареты Большой Мечети остались позади, она бежала уже по домам
Индусского квартала. Перепрыгивая с крыши на крышу, она спустилась на
узкую немощеную улицу. Христианская церковь, казармы, переулок Трубачей, -
вот она уже возле городской стены. В темноте перекликаются ночные дозоры.
  - Кто идет? - сторожевой патруль шагает ей навстречу. Лела
останавливается. Ее не пропустят дальше: она не знает пароля этой ночи.
Она не дойдет. Лела прижимает руку к сильно бьющемуся сердцу. Патруль
подходит ближе, начальник патруля поднимает свой маленький фонарь и
освещает лицо Лелы. Но свет фонаря ложится и на лицо начальника, и Лела
узнает серые блестящие глаза и слегка тронутые оспой знакомые худые щеки
Чандра-Синга.
  - Чандра-Синг!.. Веди меня на бастион к отцу! Важные вести, Чандра-Синг!..
  Чандра-Синг не спрашивает ни о чем, патруль молча раздается в стороны,
Чандра берет Лелу за руку и ведет. У подножия бастиона, на земляном
подъеме, выстланном камнями, стоит охрана. Чандра-Синг говорит пароль, и
их пропускают.
  Отец спокойно слушает Лелу.
  - Что ж, я хорошо выбрал своего лазутчика, дочка, - усмехается отец. -
Садись на камешек, посиди, времени у нас много.
  - Что ты, отец!.. Старик уже давно спустился, он уйдет на ту сторону. Ты
не знаешь, как хитер старик.
  - Я знаю, как хитры подземные переходы. Старик небыстро идет под землей и
куда бы ни повернул, вс„ равно придет к бастиону.
  - Клали мины при Виндхам-саибе, знаем, - хрипит Шайтан-Ага, подмигивая
Инсуру.
  Оба спускаются вдоль внутренней стороны бастиона, обращенной к городу, и
исчезают в провале между камнями.
  Проходит много времени, уже бледнеет небо на востоке, когда Инсур с
товарищем возвращаются наверх.
  Инсур несет кого-то на одной руке, перехватив у пояса, и бросает на землю,
как куль тряпок.
  - Обыщите его! - говорит Инсур.
  В поясе у человека крепко завязан свернутый в трубку и дважды запечатанный
лист голубоватой персидской бумаги. Инсур ломает печать.
  "... Поверь мне, генерал-саиб, звезда моей души, поверь в чистоту моего
сердца... Разве твоя королева не была и моей повелительницей долгие
годы?.. Смиреннейший из слуг Виктории-ханум, я за счастье почитаю вернуть
себе ее прежнюю милость. По первому твоему знаку, генерал-саиб, я готов
открыть солдатам королевы подземный ход из моего дворца под Кашмирские
ворота"...
  Инсур опускает руку с письмом. Он бледен.
  Письмо шаха генералу Вильсону!..
  Вслед за письмом из пояса сыплются золотые монеты. Старик бросается их
подбирать. У него трясутся руки, настоящие слезы текут из больных,
изъеденных язвой глаз.
  Рунджит, старый сержант, с презрением глядит на него.
  - Так вот кому платит свое золото тощий саиб, - говорит Рунджит.

  Глава тридцать восьмая
ИЗМЕНА ВО ДВОРЦЕ

  - Намак-Харам!.. Измена!.. Измена во дворце!.. Сам Бахадур-шах предался
ферингам!..
  - Измена!.. Шах Дели хочет обойти повстанцев. Он засылает письма во
вражеский лагерь!..
  Сипаи бегали по мраморным залам дворца, потрясая оружием:
  - Где они, советники Бахадур-шаха?.. Изменники, ломающие братскую соль!
  - Предателям не будет пощады!..
  - Я вырву им глаза, сынам бесчестных матерей!.. - кричал, тряся кривой
саблей, Лалл-Синг.
  Сипаи метались по дворцовым покоям, среди раскиданных подушек,
перевернутых жаровен, испуганных слуг.
  Черный евнух-африканец, с желтыми крашеными волосами, в оранжевой повязке
на бедрах, с ног до головы натертый пахучим маслом, лег на пороге женской
половины.
  - Нельзя! - жестом показывал евнух.
  Лалл-Синг, взяв за скользкое от масла плечо, откинул евнуха в сторону и
брезгливо вытер руку о широкий пояс.
  - За мной, сипаи! - сказал Лалл-Синг.
  На женской половине они нашли Бахадур-шаха, трясущегося от страха, в
шальварах и кисейной чадре его жены. К шаху приставили стражу. Его и
Зейнаб-Махал, старшую из шахских жен, заперли в дворцовом подвале.
  Мирза-Могул, сын шаха, надменный, грузный, в парчовом халате, в
белоснежной чалме, вышел к повстанцам из своих покоев.
  - Прочь отсюда, сипаи! - сказал Мирза. - Кто дал вам право распоряжаться
во дворце шаха?
  - Молчи, сын ехидны! - ответил ему Лалл-Синг. - Ты тоже готов был открыть
ворота саибам, чтобы спасти свою шкуру.
  - Они все рады продать нас чужеземцам, трусы! - закричали сипаи.
  Мирза ругался, грозил, - его потащили и заперли вместе с отцом.
  Сипаи обыскали дворцовые пристройки. Вся шахская челядь попряталась,
советники и министры сбежали.
  Сипаи поставили свою охрану у всех ходов и выходов огромного дворцового
здания.
  В башне Селимгура - древнего пятиугольного форта на речном островке,
посредине Джамны, - засел Чандра-Синг со своим отрядом.
  - Водяная мышь не проскочит здесь, не то что саиб, - сказал Чандра-Синг.
  Отряд вооруженных горожан прошел дозором по Дарао-Гяндж, по Шайтан-Пара,
по Конному Базару, по всем кварталам города.
  Отряд задержал нескольких дервишей, бродячих фокусников, храмовых нищих.
  Ко всем воротам крепости встала двойная охрана.
  Город притих. Город готовился к штурму.
  Молчаливы и суровы стали улицы Дели.
  Прежние споры утихли. Индусы и мусульмане объединялись перед лицом близкой
опасности.
  Окна домов закладывали мешками с песком.
  Из Арсенала вытаскивали уцелевшие пушки и поднимали их на городскую стену.
На перекрестках больших улиц устанавливали батареи.
  Женщины помогали таскать ядра и складывали их подле пушек. Зубчатая ограда
плоских крыш стала укрытием для стрелков. Ружья, составленные в козлы,
выстроились вдоль переулков.
  Дели стал похож на большой военный лагерь.

  Глава тридцать девятая
БОЛЬШИЕ ПУШКИ ПЕНДЖАБА

  Весь лагерь рыл траншеи. Британцы, белуджи и сикхи, здоровые и больные
наравне. Генерал Вильсон поднял даже малярийных больных из лазарета и
приставил к земляным работам.
  - Эта работа всем здорова! - говорил генерал.
  Поезд осадных орудий из Пенджаба наконец пр