ме определенное и своеобразное представление, то это естъ непременно представление шляхтича, а никак не крестьянина или купца.) При отсутствии в Польше национального городского класса, при подавленности класса сельского (к тому же наполовину непольского происхождения) шляхта представляла собою всю нацию, а при ничтожестве королевской власти в шляхте же заключалось и все государство. Исключительное развитие и преобладание шляхты создало для Польши ее оригинадьную общественность, ее своеобразную и довольно высокую культуру. Благодаря тому же обстоятельству, поляки более чем другие славянские народы способны если не к дружному, то к дружинному действию. Но эти социальные и культурные преимущества не помешали нашим безбожно и бесчсловечно угнетать простой народ и вместо управления государством предаваться необузданному своеволию. Вся сила Польши была в шляхте, и Польша погибла. Не от того погибла, что обладала сильным дворянством, ибо это было преимущество, а от того, что ее дворянство вместо того, чтобы быть общественным классом, организованным для служения государству и для управления народом, превратилось в класс неограниченно господствующий, заключающий в себе само государство. Было бы большою ошибкой, основываясь на ничтожестве королевской власти и на бесправии народа, видеть в Польше аристократическую республику. Отличительный характер такой республики хорошо известен (напр., Венеция) и представляет прямую противоположность политическому строю Польши. Этот последний есть не более как узаконенная анархия. Известно, что польская шляхта представляет единственный в истории пример правящего класса, каждый член которого в отдельности обладал всего полнотою государственной власти. Эта-то абсолютная самостоятельность единичного лица сделала невозможным самостоятельное существование всего польского государства.
   Но потеряв свою политическую самостоятельность, Польша еще не погибла: она живет своей национальной идеей, которая носит (хотя нередко в искаженном виде) особый тсократический характер. Войдя большею частью в пределы русского царства, поляки не хотят, не могут слиться и исчезнуть в русском море; ибо они не только составляют особую национальную силу, но и представляют особую духовную идею - идею католичества. Мы знаем, что в католичестве заключается один из существенных элементов христианской теократии, что в нем начало первосвященническое достигло крайней степени своего развития; не вдаваясь здесь в богословское рассмотренис вопроса, мы не можем отрицать того факта, что только католичество представляет безусловную самостоятельность церковной власти перед государством и обществом. У нас на Востоке единая вселенская церковь все более и более скрывается за многими национальными церквами, связь между которыми все более и более ослабляется. Церковь исключительно или хотя бы только преимуществснно национальная неизбежно становится церковью государственною. Государственная самостоятельность нации поглощает самостоятельность ее церкви. Для восстановления в себе независимой церковности наш царский Восток должен иметь точку опоры вне себя, как некогда православие Востока находило себе твердую опору в западном первосвященстве. Но западный первосвященник, в свою очередь, нуждается в охране и заступлении восточного царя, в патриархальном благочестии царского народа. Воссоединение между православием и католичеством должно освободить и усилить церковь на Востоке, а на Западе восстановить христианскую государственность. И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а духовная власть Запада принадлежит римскому первосвященнику, то не являются ли естественными посредниками соединения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки-славяне и близкие русским по крови, а по духу и культуре примыкающие к романо-германскому западу?
   В настоящее время поляки менее всего думают о такой роли; все их усилия направлены не к универсально-религиозной, а к национально-политической задаче - к восстановлению великого польского государства. Но для всех, кроме них самих, вполне очевидна фантастичность этой цели и бесплодность их усилий. Правда, после падения польского королевства поляки кое-что забыли, кое-чему научились. Забыли они беспредельность личного своеволия, забыли свое "не позволям" и научились совокупному и организованному действию; теперь активная часть польской нации, т. е. шляхта, прсдставляет довольно сплоченную и дисциплинированную коллективную силу. Тем не менее для своего политического воссоздания полякам недостает самых первых необходимых условий. Без всяких задатков крепкой государственной власти, при исключительно страдательном характере сельского класса и при отсутствии класса городского вся Польша представляется одной шляхтой. Но шляхта в лучшем случае может служить полезным и важным органом в государственном и национальном теле, но никак не может образовать самое это тело. Поляки должны понять (и лучшие мсжду ними уже начинают понимать), что это стремление частного органа стать в своей отдельности целым организмом есть стремление и безумное и безнравственное. Хотят освободить и возвеличить польскую нацию и для этой цели смотрят на все остальное как на срсдство и на орудие. Но что если сама польская нация есть только средство и орудие? Что если истинная суть и значение этой нации в ней самой и не в том, чем она представляется, т. е. не в щляхте, а в том, что она представляет, т. е. в римском католичестве? Воистину так оно и есть. Воистину весь смысл и вся сила польского народа в том, что среди славянства, пред лицом Востока, он носит и представляет всликос духовное начало западного мира. Погибло польское государство, погибнет и польский национализм и все замыслы и предприятия поляков обратятся в ничто. Но не погибла и не погибнет Польша, призванная к священному служению. Служить католичеству - вот высшее назначение польской нации. И первая и величайшая служба - воссоединение католичества с православием, примирительное посредничество между папой и царем, - первое начало новой христианской теократии.
   Если христианство не обречено на бездействие, то оно должно показать миру свое нравственное могущество. оправдать себя как религия мира и любви. Я не говорю о любви безразлично ко всем и ко всему, я не говорю о примирении со всеми и со всем. Я знаю, что церковь на земле есть церковь воинствующая, но да будет проклята война междоусобная! Да обличится и рассеется давний обман, питающий беззаконную вражду и ею питаемый! Да возгорится новый огонь в охладевшем сердце невесты Христовой! Да сокрушатся и ниспровергнутся в прах все преграды, разделяющие то, что создано для объединсния вселенной!
   Наступит день, и исцсленная от долгого безумия Польша станет живым мостом между святыней Востока и Запада. Могущественный царь протянет руку помощи гонимому первосвященнику. Тогда восстанут и истинные пророки из среды всех народов и будут свидетелями царю и священнику. Тогда прославится вера Христова, тогда обратится народ Израилев. Обратится потому, что въявь увидит и познает царство Мессии в силе и деле. И не будет тогда Израиль лишним среди Египта и Ассура, среди Польши и России.
   Да правда ли, что и теперь еврейство составляет совершенно лишний и даже исключительно вредный, паразитический элемент в месте своего наибольшего размножения - в русско-польском крае? Этот край, в особенности земли Белой и Червонной Руси, представляют замечательное явление: социальные элементы здесь резко распределены по различным народностям: русские составляют сельский земледельческий класс, высший класс представляется поляками, а городской промышленный - евреями. Если свреи не только при благоприятных, но большею частью и при весьма неблагоприятных для себя условиях сумели, однако, так прочно и безраздельно завладеть западно-русским городом, то это явно показывает, что они более, нежели русский народ или польская шляхта способны образовать городской промышленный класс. Если промышленный класс повсюду, вместо того, чтобы помогать сельскому народу, живет на его счет, эксплуатирует его, то неудивительно, что евреи там, где они составлнют весь промышленный класс, являются эксплуататорами народа. Не они создали такое положение. Они были слишком долго в школе польских панов, которые одинаково давили и жида и хлопа. Но и помимо панов, разве своекорыстное угнетение одного класса другим не есть общее правило социальной жизни во всей Европе? Если наши крестьяне нуждаются в евреях и терпят от них притеснения, то это возможно единственно лишь в силу беспомощного социально-экономического положения этих крестьян; а это положение зависит не от евреев. Нуждающийся крестьянин идет к евреям потому, что свои ему не помогут. И если евреи, помогая крестьянину, эксплуатируют его, то они это делают не потому, что они евреи, а потому, что они-мастера денежного дела, которое все основано на эксплуатации одних другими.
   Беда не в евреях и не в деньгах, а в господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью всей экономической деятельности - наживу и обогащение, не евреи отделили экономичсскую область от религиозно-нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономике безбожные и бесчеловечные принципы, а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам.
   Дела евреев не хуже наших дел, и не нам обвинять их. Разве только в том они виноваты, что остаются евреями, сохраняют свое обособление. Но покажите же им видимое и осязательное христианство, чтобы им было к чему пристать. Они народ дела - покажите им христианское дело. Объедините церковь, сочетайте ее с государством праведным сочетанием, создайте христианское государство и христианское общество. Конечно, евреи и не примут христианства, когда оно отвергнуто самими христианами; трудно допустить, что они соединятся с тем, что само разделилось. Не возражайте, что христианский мир пользовался некогда единством и, однако, евреи не пленились им. Ибо то было единство невольное, полусознательное, неиспытанное и неискушенное. И когда пришло испытанис и искушение, это единство и не устояло, к стыду христианского мира, к оправданию и торжеству еврейства. И будет оно право в своем торжестве пока мы не восстановим христианского единства свободно и сознательно. Прежде всего на нас, русских и поляках, лежит этот долг, ибо в нас христианский Восток и Запад стали лицом к лицу со всей неправдой своей вражды, со всею необходимостью своего примирения.
   Объединение христианства будет великим разделением иудейства; но если разделение христианства было для него бедствием, то разделение Израиля будет для него великим благом. Лучшая часть еврейства пойдст в христианскую теократию, а худшая останется вне ее, и лишь в последние времена, получив возмездие по правде Божией, спасается по Его милосердию, ибо твердо слово апостола, что весь Израиль спасется.
   И когда евреи войдут в христианскую тсократию, они принесут ей то, в чем их сила. Некогда лучшие силы еврейства представлялись пророками; пророчество было первое проявлсние свободной и деятельной личности; потом пророки заменились учителями закона, пророчество перешло в раввинизм - новое проявление того же личного и деятельноге начала; ныне, наконец, главные силы еврейства обращены преимущественно на деятельность экономическую - последнее крайнее проявление и материализация личного начала. Еврейская личность утверждала себя первоначально в сфере божественной, потом в сфере рационально-человеческой и, наконец, сосредоточивается в сфере материальной человеческой жизни. Здесь окончательное выражение еврейской силы и эта область останется за евреями и в христианской теократии. Но иной будет у нее характер, иная цель и иное отношение к предмету деятельности. В нынешнем безбожном и бесчеловечном строе нашей жизни и для евреев и для неевреев цель экономической деятельности есть только корысть: предметы материальной природы, хотя бы и живые, являются только орудием для удовлетворения слепых своекорыстных желаний. В теократии же цель экономической деятельности есть очеловечение материальной жизни и природы, устроение ее человеческим разумом, одушевление ее человеческим чувством. Таким образом, эта природа, земля и то, что на ней-животные и растения-входят уже в самую цель человеческого действия, а не употребляются как только его орудия: такое употребление есть злоупотребление. Когда своекорыстие не будет царить в общественных отношениях между людьми, оно перестанет господствовать и в отношениях человека к природе. И в теократии материальная природа будет служить человеку, и гораздо больше, чем теперь, но это служение будет основано на обоюдной любви. Природа с любовью подчинится человеку, и человек с любовью будет ухаживать за природой. И какой же народ более всех способен и призван к такому ухаживанию за материальной природой, как не евреи, которые изначала признавали за ней право на существование, и, не покоряясь ее слепой силе, видели в ее просветленной форме чистую и святую оболочку божественной сущности? И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения Божества, так грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечсния материальной жизни и природы, для создання новой земли, идеже правда живет.
[Вл.С.Соловьев]  |  ["Еврейский вопрос"]  |  [Библиотека "ВЕХИ"]
(c) 2000,  Библиотека "ВЕХИ"
1 Справедливость требует заметить, чго вообще в средние века высшие представители церкви, в особенности римские папы, сравнительно человеколюбиво относились к иудеям, а некоторые из пап даже прямо им покровительстаовали, за что и подверглись тяжким обвинениям от своих современников.
2 В 1882 г. в лекции о всемирно-историческо.м значении иудейства, читанной в Петербургском университете и Высших женских курсах.
3 Оно напечатано в май-июньской книжке "Правосл. Обозр." сего (1884) года.
4 Довольно поучительным подтверждением сказанного может служить книга известного Штрауса: "Der alte und der neue Claube".
5 Известны прекрасные исключения - редкие люди, самоотверженно посвятившие свою жизнь народному благу. Их благородная деятельность не остается бесплодной, но общего положения она не изменит.



Дмитрий Таланцев
Христианство и юдофобия
Антисемитизм, или, более точный термин, юдофобия - явление, очень распространенное в разных странах и народах, существующее на протяжении почти всей человеческой истории. 
В дореволюционной России наиболее известные проявления юдофобии - еврейские погромы 1881 - 1882гг., политические организации типа "Союза русского народа", фабрикация царской охранкой "Протоколов сионских мудрецов" и пр. Известны антиеврейские высказывания деятелей культуры и представителей духовенства: Ф. Достоевского ("жиды погубят Россию"), П.А.Столыпина, Иоанна Кронштадтского и других. Довольно распространен был также так называемый "бытовой" или "народный" антисемитизм. 
После революции, как известно, официальной идеологией государства стал марксизм-ленинизм, который к любым проявлением юдофобии относился резко отрицательно, так как считал, что носителями мирового зла являются так называемые "эксплуататорские классы", - независимо от национальности. Именно по этой причине послереволюционный антисемитизм мог оставаться, в основном, только лишь на "бытовом" уровне, и ему было довольно трудно обрести статус государственной идеологии, - как это произошло, например, в фашистской Германии. 
С падением советского государства и лишением марксизма- ленинизма статуса государственной религии, в области идеологии образовался вакуум, который сразу же стал заполняться различными философско-религиозно-политическиыи учениями, многие из которых являются откровенно антисемитскими. Крупными тиражами издаются такие книги, как "Спор о Сионе" Дугласа Рида, "Что нам в них не нравится" В.Шульгина, "Князь мира сего" Г.Климова и многие другие, не говоря уж о "Майн Капф" А.Гитлера. 
На антиеврейскую философию, проповедуемую в таких изданиях, никто, по-существу, не дает ответа, - а это очень опасно. Деятели культуры, имеющие некоторый авторитет в обществе, ограничиваютсн лишь общими фразами типа "антисемитизм - это плохо. Представители Церкви, например, патриарх Алексий II, также ограничиваются лишь кратким осуждением антисемитизма. Однако этого явно недостаточно, чтобы эффективно противодействовать заложенным в таких произведениях антисемитским идеям. В целом же, из-за отсутствия качественного библейского образования, в обществе нет достаточного понимания сакральной опасности юдофобии, - опасности, о которой и будет говориться в этой статье. 
Сейчас в обществе, наряду с другим учениями, возрождается, в том числе, и христианство. В связи с зтим возникает вопрос: не будет ли возвращение христианства в нашей стране способствовать развитию антисемитизма? Ведь в дореволюционной России, которая считалась христианским государством, антисемитизм приобрел чуть ли не статус государственной идеологии, не говоря уж о "народно-бытовом" уровне. Это и черта оседлости, и разные ограничения в правах, и презрительное отношение к "жидам" и многое другое. 
То же самое можно сказать и о фашистской Германии, где юдофобия в конечном итоге привела к Холокосту - гибели 6 млн. евреев в концлагерях и газовых камерах. 
Но ведь и Германия считалась христианской страной. Да и вообще из истории известно, что гонения на евреев в разных странах очень часто провоцировались именно Церковью и государственными деятелями, считающими себя христианами. Так, может быть, "юдофобский потенциал" заложен в самом христианстве как религии? После Холокоста многие христианские писатели выступили с мнением, что необходимо менять в чем-то теологию; некоторые даже высказывали такую мысль, что "юдофобским потенциалом" обладает в какой-то степени сам Новый Завет. 
Каковы главные, духовные причины "народной" и государственной юдофобии? Почему в странах, считающих себя христианскими, евреи часто подвергались гонениям и погромам, апофеозом чего был Холокост в Германии? Вызвана ли такая "христианская" юдофобия Священным Писанием - Новым и Ветхим Заветами, или чем-то еще? Что конкретно надо изменить в христианской теологии, чтобы Холокост не повторился? Ответам на эти вопросы и посвящена данная статья. 
* * *
Начало юдофобии.
Откуда "есть пошла", - то есть, когда и где впервые явилась в мире юдофобия? Так как этим термином обозначается специфическая ненависть к евреям, то, очевидно, юдофобия могла появиться не раньше, чем появились сами евреи. Обычно считается, что евреи - это потомки Авраама, но, на самом деле, если исходить из этимологии слова "еврей", то народ этот существовал еще до Авраама. Слово "еврей" происходит от имени одного из доавраамовых патриархов - Евера, что дословно в переводе с иврита на русский означает "перешедший за реку". Напомним вкратце библейскую генеалогию патриархов: Сим - Арфаксад - Каинан - Шелах - Евер - Фалек - Рагав - Серух - Нахор - Фарра - Авраам. Зта генеалогия охватывает период от Всемирного Потопа до Авраама - около тысячи лет. 
Итак, со времен Евера, евреями назывался народ, "перешедший за реку", и обособившийся от остального языческого мира. Почему такое обособление произошло? Из Библии известно, что при прадеде Евера - Каинане, сыне Арфаксада, произошло Вавилонское разделение первоначального языка примерно на 70 разных языков, носителями которых стали люди, являющиеся предками всех современных народов Земли. Но, очевидно, Каинан не принимал участие в строительстве Вавилонской башни, поэтому его язык остался неизмененным, - то есть, тем первоначальным языком, на котором говорили Адам и Ева и все люди допотопного периода. Именно этим объясняется тот факт, что все собственные имена в первых главах библейской книги Бытие (то есть в главах, описывающих времена сотворения мира и допотопный период) имеют осмысленные значения именно на иврите. 
Таким образом, Вавилонское разделение человечества по языкам было одновременно и разделением на язычников - то есть, тех, кто участвовал в строительстве Вавилона и стал говорить на других языках и Каинана с его потомками, язык которых, ивр