Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
а; разделенность - как некая
неразумная жизнь и высшее зло. Я, несчастный, считал, что оно не только
субстанция, но что это вообще некая жизнь, только не от Тебя исходящая,
Госпрди, от Которого все. Единство я назвал монадой, как некий разум, не
имеющий пола, а разделенность - диадой: это гнев в преступлениях и похоть в
пороках. Сам я не понимал, что говорю. Я не знал и не усвоил себе, что зло
вовсе не есть субстанция, и что наш разум не представляет собой высшего и
неизменного блага.
25. Преступление есть порочное движение души, побуждающее к действию, в
котором душа и утверждает себя дерзостно и взбаламученно. Разврат есть
необузданное желание, жадное к плотским радостям. Если разумная душа сама
порочна, то жизнь пятнают заблуждения и ложные понятия. Как раз такая и была
у меня тогда, и я не знал, что ее надо просветить другим светом, чтобы
приобщить к истине, потому что в ней самой нет истины. Ибо "Ты зажжешь
светильник мой, Господи, Боже мой, Ты просветишь тьму мою; и от полноты
Твоей получим мы все. Ты свет истинный, освещающий всякого человека,
приходящего в этот мир, ибо у Тебя нет изменения и ни тени перемены".
26. Я порывался к Тебе и был отбрасываем назад, да отведаю вкуса
смерти, потому что "Ты противишься гордым".
А разве не великая гордость притязать по удивительном безумию, что по
природе своей я то же самое, что и Ты Подверженный изменению и ясно видя это
из того, что я очень хотел быть мудрым, дабы стать лучше, я предпочел,
однако считать Тебя подверженным изменению, чем признать, что я не то же
самое, что и Ты. Потому я и был отталкиваем назад, и Ты пригибал мою
кичливую выю. Я носился со своими телесными образами; я, плоть, обвинял
плоть, и "бродячий дух", я не повернулся к Тебе; бродя, я бродил среди
несуществующего ни в Тебе, ни во мне, ни в теле: тут не было подлинных Твоих
созданий, а были одни мои пустые мечтания. И я спрашивал у малых верных
детей Твоих, моих сограждан, из среды которых я, сам того не зная, был
изгнан, я спрашивал их, нелепый болтун: "Почему же заблуждается душа,
которую создал Бог?" Я не хотел, чтобы меня спросили: "Почему же
заблуждается Бог?" И я силился доказать, что скорее Ты в своей неизменной
сущности вынужден впасть в заблуждение; чем признаться, что я подверженный
изменению, добровольно сбиваюсь с пути и в наказанне за это впадаю в
заблуждение.
27. Мне было, пожалуй, лет двадцать шесть, двадцать семь, когда я
закончил эти свитки, развертывая перед собой свои выдумки - эти материальные
образы, оглушавшие уши моего сердца. Я настораживал их, сладостная Истина,
чтобы услышать мелодию Твою, звучавшую глубоко внутри меня. Я думал о
"прекрасном и соответственном", хотел встать на ноги и услышать Тебя,
"радостью обрадоваться, слыша голос жениха" и не мог: мое заблуждение громко
звало меня и увлекало наружу; под тяжестью гордости своей падал я вниз. "Ты
не давал слуху моему радости и веселия", и не "ликовали кости мои", потому
что "не были сокрушены".
28. И какая польза для меня была в том, что лет двадцати от роду, когда
мне в руки попало одно произведение Аристотеля под заглавием "Десять
категорий" (карфагенский ритор, мой учитель, и другие люди, считавшиеся
учеными, раздуваясь от гордости, трещали о нем, и, слыша это название, я
только и мечтал об этой книге, как о чем-то великом и божественном), я
оказался единственным, прочитавшим и понявшим ее? Когда я беседовал по
поводу этих категорий с людьми, которые говорили, что они с трудом их поняли
и то лишь с помощью ученых наставников, объяснявших их нетолько словесно, но
и с помощью многочисленных рисунков на песке, то оказалось, что они могут
сказать мне о них только то, что я, при своем одиноком чтении, узнай у себя
самого. По-моему, книга эта совершенно ясно толковала о субстанциях и их
признаках: например, человек - это качество; сколько в нем футов роста - это
количество; его отношение к другим: например, чей он брат; место, где он
находится; время, когда родился; его положение: стоит или сидит; что имеет:
обувь или вооружение; что делает или что терпит. Под эти десять категорий,
для которых я привел примеры, и под самую категорию субстанции подойдет
бесконечное число явлений.
29. Какая была мне от этого польза? А вред был. Считая, что вообще все
существующее охвачено этими десятью категориями, я пытался и Тебя, Господи,
дивно простого и не подверженного перемене, рассматривать как субъект Твоего
величия или красоты, как будто они были сопряжены с Тобой, как с субъектом,
т.е. как с телом, тогда как Твое величие и Твоя красота это Ты сам. Тело же
не является великим или прекрасным потому, что оно тело: меньшее или менее
красивое, оно все равно остается телом.
Ложью были мои мысли и о Тебе, а не истиной: жалкий вымысел мой, не
блаженная крепость Твоя. Ибо Ты повелел, и так и стало со мной: земля
"начала рожать мне терния и волчцы", и с трудом получал я хлеб свой.
30. И какая польза была для меня, что я, в то время негодный раб злых
страстей, сам прочел и понял все книги, относившиеся к так называемым
свободным искусствам, какие только мог прочесть? Я радовался, читая их, и не
понимал, откуда в них то, что было истинного и определенного. Я стоял спиной
к свету я лицом к тому, что было освещено; и лицо мое, повернутое к
освещенным предметам, освещено не было. Тебе известно, Господи, что я узнал,
без больших затруднений и без людской помощи, в красноречии, диалектике,
геометрии, музыке и арифметике; и быстрая сообразительность и острая
проницательность - Твои дары, но не Тебе приносил я их в жертву. Они были
мне не на пользу, а скорее на гибель, потому что я жадно стремился овладеть
доброй долей имущества своего, но "не сохранил для Тебя сил своих", а ушел
от Тебя прочь, в дальнюю страну, чтобы расточить все на блудные страсти.
Какая польза была мне от хорошегр, если я не умел им хорошо пользоваться? А
я стал понимать, как трудно даются эти науки даже прилежным и толковым
ученикам, когда, пытаясь их разъяснить, увидел, что самого выдающегося среди
моих учеников хватало лишь на го, чтобы не так уж медленно усваивать мои
объяснения.
31. Какая была мне польза в этом, если я думал, что Ты, Господи, Бог
истины, представляешь собой огромное светящееся тело, а я обломок этого
тела? Предел извращенности! Но именно таков был я тогда! Я не краснею.
Господи, исповедуя пред Тобой милосердие Твое ко мне и призывая Тебя: я ведь
не краснел, богохульно проповедуя пред людьми и лая на Тебя.
Какая польза была мне от моего ума, так легко справлявшегося с этими
науками, и от такого количества запутаннейших книг, распутанных без помощи
учителя, если я безобразно кощунствовал и гнусно заблуждался в науке
благочестия? Во вред ли был для малых Твоих ум гораздо более медлительный,
если они не уходили от Тебя прочь, безмятежно оперялись в гнезде Церкви
Твоей и выращивали крылья любви, питаясь пищей здоровой веры?
Господи, Боже наш, "в тени крыл Твоих обретем мы надежду": укрой нас и
понеси нас. "Ты понесешь. Ты понесешь малых детей и до седин будешь нести
их" - ибо сила наша тогда сила когда это Ты; только наша - она бессилие.
Наше благо всегде у Тебя, и, отвращаясь от него, мы развращаемся. Припадем к
Тебе, Господи, да не упадем: у Тебя во всей целости благо наше - Ты сам: мы
не боимся, что нам некуда вернуться, потому что мы рухнули вниз: в
отсутствие наше не рухнул дом наш. вечность Твоя.
I. Книга пятая
1. Прими исповедь мою, приносимую в жертву Тебе языком моим, который Ты
создал и побудил исповедовать имя Твое; выздоровели все кости мои: пусть же
они скажут: "Господи! Кто подобен Тебе?". Ничего нового не сообщает Тебе
человек, исповедуясь в том, что происходит с ним, ибо не закрыто взору
Твоему закрытое сердце, и не отталкивает человеческая жесткость десницу
Твою: Ты смягчаешь ее, когда захочешь, милосердуя или отмщая: "и нет никого,
кто укрылся бы от жара Твоего". Да хвалит Тебя душа моя, чтобы возлюбить
Тебя. Неумолчно хвалят Тебя все создания Твои: всякая душа, обратившаяся к
Тебе, своими устами; животные и неодушевленная природа устами тех, кто их
созерцает. Да воспрянет же в Тебе душа наша от усталости: опираясь на
творения Твои, пусть дойдет к Тебе, дивно их сотворившему: у Тебя обновление
и подлинная сила.
II.
2. Пусть уходят и бегут от Тебя мятущиеся и грешные. Ты видишь их, Ты
распределяешь и тени. И вот - мир прекрасен и с ними, хотя они сами мерзки.
Но чем повредили они Тебе? Чем обесчестили власть Твою - полную и
справедливую от небес и до края земли. Куда бежали, убежав от лица Твоего?
Где не найдешь Ты их? Они убежали, чтобы не видеть Тебя, видящего их, и в
слепоте своей наткнуться на Тебя, ибо Ты не оставляешь ничего Тобой
созданного. Да, чтобы наткнуться на Тебя в неправде своей и по правде Твоей
нести наказание: уклонившись от кротости Твоей, натыкаются они на
справедливость Твою и падают в суровость Твою. Не знают они, что Ты всюду и
нет места, где Тебя бы не было; Ты, единственный, рядом даже с теми, кто
далеко ушел от Тебя. Пусть же обратятся, пусть ищут Тебя; если они оставили
Создателя своего, то Ты не оставил создание Свое. Пусть сами обратятся,
пусть ищут Тебя - вот Ты здесь, в сердце их, в сердце тех, кто исповедуется
у Тебя и кидается к Тебе и плачет на груди Твоей после трудных дорог своих.
И Ты, благостный, отираешь слезы их; они плачут еще больше и радуются,
рыдая, потому что Ты, Господи, не человек, не плоть и кровь, но Ты, Господи,
их Создатель, обновляешь и утешаешь их. И где я был, когда искал Тебя? Ты
был предо мною: я же далеко ушел от себя, я не находил себя; как же было
найти Тебя!
III.
3. Я расскажу пред очами Господа моего о том годе, когда мне
исполнилось двадцать девять лет.
В Карфаген приехал некий манихейский епископ по имени Фавст. Это была
страшная сеть дьявольская, и многие запутыва-лись в ней, прельщенные его
сладкоречием, которое и я хвалил, различая, однако, между ним и истинной
сутью вещей, познать которую так жадно стремился. Я вглядывался не в
словесный сосуд, а в то, какое знание предлагает мне отведать из него этот,
столь известный у них, Фавст. Молва уже заранее сообщала мне, что он весьма
осведомлен о всех высоких учениях и особенно сведущ в науках свободных. Так
как я прочел много философских книг и хорошо помнил их содержание, то я и
стал сравнивать некоторые их положения с бесконечными манихейскими баснями:
мне казались более вероятными слова тех, "у кого хватило разумения
исследовать временный мир", хотя "не обрели они Господа его". Ибо "высок ты.
Господа, и смиренного видишь и гордого узнаешь издали", но приближаешься
только "к сокрушенным сердцем", гордые не находят Тебя, хотя бы даже в
ученой любознательности своей сочли они заезды и песчинки, измерили звездные
просторы и исследовали пути светил.
4. Они производят эти исследования, руководствуясь разумом и
способностями, которые Ты им дал: многое нашли они и пред-сказали за много
лет вперед солнечные и лунные затменения, их день, их час и каковы они
будут. Вычисления не обманули их: все происходит так, как они предсказали.
Они записали законы, ими открытые; их и сегодня знают и по ним
предсказывают, в каком году, в каком месяце этого года, в какой день этого
месяца и в какой час этого дня луна или солнце затемнится в такой-то своей
части. Все и произойдет так, как предсказано.
Дивятся и поражаются люди, неосведомленные в этой науке; ликуют и
кичатся осведомленные. В нечестивой гордости отходя от Тебя и удаляясь от
Твоего света, они задолго предвидят будущее затмение солнца и не видят
собственного в настоящем. Они благоговейно не разыскивают, откуда у них
способности, с помощью которых они все это разыскивают. И даже найдя, что Ты
создал их, они не вручают себя самих Тебе, чтобы Ты сохранил их, как
создание Свое, и не закалывают Тебе в жертву то, что они сами из себя
сделали: оаи не убивают для Тебя ни своих превозносящихся мыслей, как
"птиц"; ни своего любопытства, как "рыб морских", - а оно заставляет их
бродить по тайным "стезям пропасти", - ни своего распутства, как "полевых
скотов", - дабы Ты, Господи, "огнь поядающий", уничтожил их мертвенные
заботы, а их воссоздал для бессмертия.
5. Они не познали Пути, Слова Твоего, Которым Ты создал и то, что они
вычисляют, и тех, кто вычисляет, и чувство, которым они различают предметы
вычислений, и разум, с помо щыо которого вычисляют: "мудрость же Твоя
неисчислима". Сам же Единородный Сын Твой "сделался для нас мудростью,
праведностью и освящением"; но Он считался одним из нас и платил подать
кесарю. Они не познали этого Пути, чтобы спуститься Им от себя к Нему и
через Него к Нему подняться. Они не познали этого Пути; они думают, что
вознеслись к звездам и сияют вместе с ними - и вот рухнули они на землю, и
"омрачилось безумное сердце их". Много верного сообщают они о твари, Истину
же, Мастера твари, не ищут благоговейно и потому не находят, а если и
найдут, то, "познав Бога, не прославляют Его, как Бога, и не благодарят, но
суетствуют в умствованиях своих и называют себя Мудрыми": себе приписывают
Твое и поэтому, извращенные и слепые, стараются Тебе приписать свое;
переносят ложь свою на Тебя, Который есть Истина: "изменяя славу нетленного
Бога в образ подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим и
пресмыкающимся, заменили они истину Божию ложью и поклоняются и служат твари
вместо Творца".
6. Я запомнил, однако, у них много верного из наблюдений над природой.
Их разумные объяснения подтверждались вычислениями, сменой времен, видимым
появлением звезд. Я сравнивал их положения со словами Мани, изложившего свой
бред в множестве пространнейших сочинений: тут не было разумного объяснения
ни солнцестояний, ни равноденствий, ни затмений, вообще ни одного из тех
явлений, с которыми я ознакомился по книгам мирской мудрости. Мне приказано
было верить тому, что совершенно не совпадало с доказательствами,
проверенным вычислением и моими собственными глазами, и было тому совершенно
противоположно.
IV.
7. Господи, Боже истины, разве тот, кто знает это, уже угоден Тебе?
Несчастен человек, который, зная все, не знает Тебя; блажен, кто знает Тебя,
даже если он не знает ничего другого. Ученого же, познавшего Тебя, сделает
блаженнее не его наука: чрез Тебя одного он блажен, "если, познав Тебя,
прославит Тебя как Бога, и возблагодарит и не осуетится в умствованиях
своих". Лучше ведь обладать деревом и благодарить Тебя за пользу от него, не
зная, сколько в нем локтей высоты и на какую ширину оно раскинулось, чем
знать, как его вымерить, как сосчитать все его ветви, но не обладать им, не
знать и не любить его Создателя. Так и верному Твоему принадлежит весь мир
со всем богатством своим, и, как будто ничего не имея, "он обладает всем",
прилепившись к Тебе, которому служит все. Пусть он не знает, как вращается
Большая Медведица; глупо сомневаться, что ему лучше, чем тому, кто измеряет
небо, считает звезды, взвешивает вещества - и пренебрегает Тобою, который
"все расположил мерою, числом и весом".
V.
8. Кто, однако, требовал, чтобы какой-то Мани писал об этих предметах?
Чтобы обучиться благочестию, не нужно о них знать. Ты ведь сказал человеку:
"Вот: благочестие и есть мудрость". Он мог не ведать об этой мудрости, хотя
бы и в совершенстве овладел наукой. Она, однако, вовсе не была ему знакома,
но он бесстыдно осмеливался поучать. О мудрости, разумеется, он ничего уже
знать не мог. Проповедовать мирское знание, даже хорошо себе известное, дело
суетное; исповедовать Тебя - это благочестие. Сбившись как раз с этого пути,
он много говорил по вопросам научным, и был опровергнут настоящими
знатоками. Ясно отсюда, каким могло быть его разумение в области, менее
доступной. Он же не соглашался на малую для себя оценку и пытался убедить
людей, что Дух Святой, утешитель и обогатитель верных Твоих, лично в полноте
своего авторитета обитает в нем. Его уличили в лживых утверждениях
относительно неба, звезд, движения солнца и луны; хотя это и не имеет
отношения к науке веры, тем не менее кощунственность его попыток выступает
здесь достаточно: говоря в своей пустой и безумной гордыне о том, чего он не
только не знал, но даже исказил, он всячески старался приписать эти
утверждения как бы божественному лицу.
9. Когда я слышу, как кто-нибудь из моих братьев христиан, человек
невежественный, судит вкривь и вкось о вопросах научных, я терпеливо взираю
иа его мнения: я вижу, что они ему не во вред, если он не допускает
недостойных мыслей о Тебе, Господи, Творец всего, и только ничего не знает о
положении и свойствах телесной природы. Будет во вред, если он решит, что
эти вопросы имеют отношение к сущности вероучения, и осмелится упрямо
настаивать на том, чего он не знает. Такую немощность, впрочем, материнская
любовь переносит у тех, кто верой еще младенец, ожидая пока новый человек не
восстанет в "мужа совершенного", которого нельзя будет "завертеть ветром
всякого учения". Кто же не сочтет ненавистным и отвратительным безумие
человека, который, будучи столько раз уличен во лжи, осмелился предстать
"Перед теми, кого он убеждал, как такой учитель, основоположник, вождь и
глава, что последователи его думали, будто они следуют не за простым
человеком, а за Духом Твоим Святым? Мне, впрочем, самому небыло вполне ясно,
можно ли объяснить, согласно и с его словами, смену долгих и коротких дней и
ночей, самое смену дня и ночи, затмения светил и тому подобные явления, о
которых я читал в других книгах. Если это оказалось возможным, то я все же
оставался бы в нерешительности, действительно это так, или же нет. Я
поддерживал, однако, свою веру его авторитетом, будучи убежден в его
святости.
VI.
10. Почти девять лет, пока я в своих душевных скитаниях прислушивался к
манихеям, напряженно ожидал я прибытия этого самого Фавста. Другие манихеи,
с которыми мне довелось встречаться, будучи не в состоянии ответить на мои
вопросы по этим поводам, обещали мне в нем человека, который, приехав, в
личной беседе очень легко, со всей ясностью, распутает мне не только эти
задачи, но и более сложные, если я стану его о них спрашивать. Когда он
прибыл, я нашел в нем человека милого, с приятною речью; болтовня его о
манихейских обычных теориях звучала гораздо сладостнее. Что, однако, в
драгоценном кубке поднес к моим жаждущим устам этот изящнейший виночерпий?
Уши мои пресытились уже такими речами: они не казались мне лучшими потому,
что были лучше произнесены; истинными потому, что были красноречивы; душа не
казалась мудрой, потому что у оратора выражение лица подобающее, а выражения
изысканны. Люди, обещавшие мне Фавста, не были хорошими судьями. Он казался
им мудрецом только потому, что он услаждал их своей речью. Я знал другую
породу людей, которым сама истина кажется подозрительной, и они на ней не
успокоятся, если ее преподнести в изящной и пространной речи. Ты же наставил
меня, Господи, дивным и тайным образом: я верю, что это Ты наставил меня,
ибо в этом была истина, а кроме