Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
й стоянки на Берестове. Услыхав рев медведя,
отряд задержался как раз там, где оставили следы насильники. Несколько
всадников отделилось от отряда, и вскоре их глазам представилась печальная
картина: висевшие на дубах мертвецы, над которыми кружили вороны,
испуганные ревом зверя. В стороне сидел медведь и с любопытством смотрел
на девушку, стоявшую на коленях возле мертвого тела...
Всадники недоумевали, что бы это значило. Спокойно сидевший медведь
возбудил желание попытать счастья. Вот один воин и попробовал...
Прицелился, и стрела попала в медведя. Именно после этого всадники и
выехали на поляну, где Люда и увидела их. Дальше, за ними, в густых кустах
орешника, еще мелькали смуглые, обветренные, с длинными усами лица ляхов.
Ехавший впереди воин, убивший медведя, по-видимому, принадлежал к
богатому роду. Его рослый конь имел красивый стальной нагрудник и такой же
чешуйчатый наголовник; у всадника на голове блестел стальной шлем, на
груди - чешуйчатая кольчуга, на ногах - наколенники; сбоку висел длинный
меч, через плечо - лук и сайдак*.
_______________
* Сїаїйїдїаїк (саадак, сагайдак) - чехол для лука.
Этот рыцарь был один из приятелей короля Болеслава; он был несколько
старше его, считался неразлучным товарищем его ратных дел, звали его
Болех, был он из рода Ястржембец. Он спрыгнул с коня, бросил поводья
находившемуся при нем отроку и подошел к девушке. Долго недоумевал, что
ему делать дальше.
- Успокойся, девушка, - заговорил наконец ласково Болех, - теперь
косолапый безопасен...
Слыша за собою хруст сучьев, ломавшихся под тяжестью всадников и
коней, Людомира еще больше испугалась и молчала. Болех долго стоял над нею
в полном молчании, не понимая, что же здесь произошло.
- Скажи, что с тобой, милая девушка? - спросил он.
Голос, в котором звучало сочувствие, заставил Люду выпрямиться и
поднять глаза. Ее глаза, в которых стояли слезы, показались Болеху
нестерпимо тоскливыми.
- Отец, - произнесла она, показывая на тело, подле которого стояла на
коленях. - Я пришла похоронить его...
Эти слова вызвали сочувствие и у окружающих.
- Отец... отец! - отозвались несколько человек, но никто из них не
понимал, что все-таки случилось и почему здесь столько повешенных.
На поляну въезжали остальные всадники; они окружили Люду и убитого
медведя, все смотрели на лежавшие на земле и болтавшиеся еще на дубах тела
несчастных.
Кто-то из отряда, по-видимому, слыхал от киевлян о расправе Мстислава
и знал, как он расчищал своему отцу путь в город.
- Ого-го!.. - воскликнул этот человек. - Так вот где Мстислав вершил
свое правосудие!
Эти слова вызвали у девушки жалобный вопль, она нагнулась над трупом
отца и стала покрывать его поцелуями и слезами.
- Бедный мой, бедный отец!.. Чем же ты провинился, что они отняли у
тебя жизнь?
Сцена эта произвела тяжелое впечатление на присутствующих, но все
хранили молчание, не зная, что делать.
Один из всадников обратился к Болеху:
- Не плакать же ей здесь целый день!
- Надо бы отвезти ее домой! - заметил Болех и потом как бы про себя
прибавил: - Дать бы знать на княжий двор... да похоронить старика... и
других - тоже... Не ждать же, пока их растерзают дикие звери!
Кто-то из всадников громко заметил:
- Изяслав велел своему сыну повесить их, а теперь станет хоронить?
Вздор какой!
Разговор прекратился, но вопрос, что делать с молодой девушкой и
мертвым, не был решен.
- Ну-ну, довольно плакать, красавица! - произнес Болех. - Я прикажу
отвезти тебя домой, при мертвых оставлю стражу, а потом пришлю людей,
чтобы похоронить твоего отца.
Речь Болеха привела Люду в чувство.
- Не пойду, - отвечала она. - Не могу я оставить его здесь на
поругание.
- Но и тебе здесь нельзя оставаться, - заметил Болех.
Люда как будто не слыхала его слов, но, когда Болех повторил, что он
поставит стражу подле мертвых, перестала плакать и недоверчиво взглянула
на него.
Он понял ее сомневающийся взгляд.
- Мечек! - крикнул он одному из всадников. - Возьми еще двоих и
останься здесь, пока я не пришлю людей похоронить умерших.
От отряда отделилось несколько охотников. Болех посадил Люду к себе в
седло. Она не сопротивлялась и не произнесла ни одного слова, точно
онемела. Отряд в беспорядке выехал из чащи на тропинку, построился в ряды
и медленно двинулся в направлении Крещатика, вступив на мостик, небрежно
перекинутый через ручей, который стремил свое течение между вербами к
Днепру.
За ручьем тропинка круто взяла в гору. Проехав порядочное расстояние,
отряд спустился вниз, где лес уже редел. Направо тянулась дикая пуща, а
налево, между разбросанными там и сям деревьями, отражался Днепр широкой
длинной лентой. За ним зеленел Турханов остров и блестел на солнце крест
монастыря Святого Николая.
Здесь дорога разветвлялась: одна развилка вела на Берестово, другая,
налево, за Печерскую лавру, на Выдубичи, где стоял княжеский терем,
называвшийся Красным двором. Расположен он был над Днепром, в
очаровательной местности, всего за год до этого построенный и отведенный
для короля Болеслава.
Людомира блуждающим взором скользила по окрестностям, не понимая и не
чувствуя, что вокруг нее происходит.
По дороге отряд не встретил ни одной живой души; люди прятались в
хаты и мазанки, а то уходили с женами, детьми и скотом в Дебри, так как
вести о расправе Мстислава облетели все окрестности и нагнали страху.
Когда отряд выехал на поляну, Людомира спросила;
- Куда ты меня везешь?
- На Красный двор, - отвечал Болех.
В ту же минуту между деревьями замелькал частокол и показались
постройки Красного двора.
Детинец был переполнен солдатами. Когда Болех въехал в него,
дружинники, видя в седле женщину, по обыкновению стали шутить.
- Эге, брат! - говорили они развязно. - Ты, кажись, не зевал.
Болеху не понравилось шутливое замечание.
- Да, не зевал... - холодно отвечал он.
- Где же ты поймал эту лань?
- Это мое дело!
- Конечно, если поймал, так твое, и никто у тебя не отнимает...
Пока Болех огрызался, его спутники успели уже рассказать другим обо
всем случившемся и вызвали своим рассказом сочувствие к девушке.
Молчаливая и задумчивая, Люда стояла неподвижно перед рундуком.
Дали знать королю, который находился в горнице. Спустя несколько
минут он вышел в сени под рундуком и, удивленный, загляделся на красивую
девушку.
Людомира, сложив опущенные руки, безучастно смотрела перед собой и
ничего не видела.
Король обратился к кучке стоявших воинов:
- Откуда ты взял, Болех, эту пленницу?
- Это сирота, милостивый король, - отвечал тот, подходя, и принялся
рассказывать ему о приключившемся.
Их беседа вывела Люду из оцепенения.
Она подняла на короля свои прекрасные голубые глаза и пристально
взглянула на него, будто узнавая. Затем окинула взглядом весь двор, и ей
показалось, что рыцари, кони и тот, кого называли королем, были знакомы
ей, что она уже видела их где-то... Она силилась припомнить.
Вдруг девушка закрыла лицо обеими руками и вскрикнула:
- Боже, Боже!..
В ее воображении возник образ, который еще так недавно был вызван
силою заклинаний... Она узнала воинов, коней и короля... Король - это тот
самый человек, который представлялся ей ехавшим впереди отряда воинов,
когда она в памятный ей вечер смотрела в оконце своей девичьей светелки, и
которого она видела стоящим на верхушках деревьев в саду ее отца.
"Суженый" явился ей во второй раз.
Однако никто из окужающих не понял ее внезапного возгласа.
Болеслав подошел к Людомире.
- Успокойся, красавица! - заговорил он. - Мы не причиним тебе зла.
Правда, может, ты опасаешься нас, но мы не так злы, как ты думаешь.
Девушка хранила молчание, она дрожала.
- Как же нам звать тебя, милая?
- Люда, - тихо ответила она.
- Ну, успокойся, моя днепровская русалка! - И король положил руку на
ее плечо. - Я сейчас пошлю людей привезти твоего отца... Где ты желаешь
его похоронить?
Людомира подняла на него голубые глаза.
- Не... знаю...
- Где хочешь, там и похороним.
- У могилы Аскольда... а то на Выдубичах, - отвечала она. - Там ему
будет спокойнее.
Ободренная вежливостью и добротою Болеслава, Люда немного
успокоилась.
Король велел ее поместить в верхних горницах терема, намереваясь
отослать к родным, когда немного утихнет военный шум.
Как только прошел первый страх, вызванный ее присутствием среди
незнакомых людей и она уже могла дать себе хоть какой-то отчет во всем
происшедшем, у нее возникло чувство, повергшее ее в изумление. Она увидела
вокруг богатство, роскошь, точно волшебная рука перенесла ее в
заколдованное царство, чтобы она скорее позабыла только что пережитые ею
страдания. Ее нарочно окружили всем этим таинственным блеском? А как же
еще объяснить эту перемену? Горенка в тереме была украшена мрамором и
позолотою, потолок и стены расписаны цветными узорами. Все было так
царственно, великолепно, будто какая-то королевна жила в этом
заколдованном тереме и лишь на время покинула его, чтобы поохотиться в
ближайшем лесу.
Воображение дорисовывало эту таинственную картину, на которой была
изображена сама она. Разгоряченная фантазия девушки нуждалась в ответе на
собственную мысль, она копалась в своей памяти, но не могла его найти.
Вдруг ей подумалось, что это Изяслав приказал привести ее насильно в его
дворец, чтобы замучить, как замучил ее отца, и тогда снова перед нею
возникла та ужасная картина, которую она видела в Дебрях. Потом Люда
решила, что ее похитил змий крылатый и унес в хоромы королевича Валигоры.
Ей даже померещилось далекое пение: это ее убаюкивали для того, чтобы она
уже никогда не проснулась.
По-прежнему загадка оставалась неразгаданной.
Вдруг она как бы пробудилась от волшебного сна и спросила себя: "Где
я?" Подойдя к окну, прислушалась и глядела, глядела - кругом незнакомая
местность... Вдалеке блестела какая-то река, вероятно Днепр; шумели в
синеве вершины деревьев, и совсем рядом шел разговор на непонятном ей
языке. И снова в ее головке зарождался безответный вопрос: "Где я?"
Неуверенность, неизвестность и тревога сменяли одна другую; перед
глазами мелькали таинственные картины, написанные на громадном кровавом
полотне поляны, где она отыскала тело повешенного отца. Среди прочих
волнений девичьего сердца ей как будто кто-то шептал: "Не бойся... это он,
твой суженый, запер тебя здесь... Это королевич Валигора, искавший для
себя самую красивую жену... Это он ехал за нею во главе вооруженного
отряда, нашел и привез в свои хоромы... Чего тебе бояться! Посмотри, какое
здесь богатство и роскошь, сколько золота, тебе будет здесь хорошо... О
ком тебе тужить? У тебя был лишь отец, но его уже никто не воскресит..."
И она на минуту успокаивалась.
Потом опять, откуда-то из глубины сердца, что-то накатывало...
Неужели совесть?..
Уже смеркалось, а она сидела одна в полумраке светелки и руками
сжимала голову, а какой-то голос все шептал настойчиво: "Возвращайся
домой, здесь тебе не место! Ты оставила девичий терем в отцовском доме...
вернись... не доверяйся обольстительному пению русалок. Они увлекают тебя
в хрустальные дворцы подводного царства, усыпляют твою совесть роскошью,
приручают, а потом схватят и защекочут и вместо хрустальных дворцов
похоронят тебя на дне Славутича... Теперь они манят к себе, а потом, когда
ты проснешься, столкнут в глубину, и ты никогда не увидишь горячего
солнца, голубого неба и сада, окружающего дом твоего батюшки, где ты
играла ребенком и засыпала в тени деревьев, убаюкиваемая матерью и
Добромирой".
Этот невидимый голос сжимал ее сердце и грудь тоской, исторгал
рыдания и говорил на понятном ей одной языке: "Вернись, вернись!.."
Заслушавшись, она продолжала сидеть в темноте.
Вдруг дверь тихо отворилась, и в комнату вошли на цыпочках покорные
служанки и спросили: не прикажет ли она чего-нибудь? Она не знала и даже
не думала о них, они сами пришли, точно их нарочно для нее прислал
волшебник.
Этот долгий и тяжелый день слез, страха и волнений уложил девушку в
постель, она - заснула. И снился ей прежний, знакомый сон: ее суженый, тот
самый, которого видела она, возвратившись с посиделок, в окошечке своей
светелки, видела, как он проезжал над деревьями отцовского сада, видела
потом на крыльце Красного двора, окруженного воинами, закованными в
доспехи. Ей грезилось, что это королевич Валигора, который похитил ее,
унес и спрятал в заколдованных хоромах... Там она жила одна, и ей там было
спокойно и хорошо, она чувствовала себя счастливою возле королевича.
Убаюкиваемая приятным сном, девушка проспала до утра...
Людомира поселилась на Красном дворе. Хотя Болеслав обещал отослать
ее домой, как только стихнет шум в городе, он этого обещания не выполнил.
Пережитое так повлияло на девушку, что она не могла себе дать отчета
в своем положении, ее охватили равнодушие и тоска - она не могла ни о чем
думать.
В продолжение нескольких дней, кроме девушек, прислуживавших ей как
королевне, никто к ней не входил. Из окна она видела только широкий Днепр,
уходивший далеко-далеко к горизонту, да на дворе - движение коней и
солдат. И больше ничего.
Через несколько дней она пожелала вернуться домой, просьбу свою
передала через одну из девушек.
Вскоре после этого в терем к ней вошел красивый рыцарь, и она
осталась с ним наедине.
Неизвестное ей доселе чувство овладело ею, когда она встретилась
взглядом с этим человеком. Ей опять показалось, что это он и есть,
суженый, предсказанный бесчисленными сказками и песнями, на которых она
была воспитана. При виде его она не могла вымолвить ни слова. Ею овладел
страх, она не знала, что делать, а кто-то все нашептывал ей, что это и
есть ее суженый, и он король ляхов.
Несмотря на свое суровое лицо, он так ласково, так нежно говорил с
ней, что его слова казались песнями.
- Ты хочешь вернуться? - спросил он.
- Мне скучно здесь, - отвечала она, глядя ему прямо в глаза, и голос
ее дрожал от волнения.
- Подожди еще, - ласково сказал король, привлекая ее к себе и целуя.
- Потом, быть может, тебе не будет скучно.
Она не отвергала его поцелуев, хотя до этой минуты ее лица и даже лба
не касались ничьи губы. Ей показалось, что от его поцелуя по ее лицу
пробегает огонь, и в волнении она не знала, что ответить.
- Милостивый... господин... - только и пролепетала она.
И они встретились взглядом и будто все сказали друг другу.
- Останься, дитя мое... - проговорил король. - Ты можешь вернуться в
любое время, когда захочешь.
И Людомира осталась. Какая-то могучая сила привязывала ее к этому
смуглому лицу и голубым глазам. Она любила короля и скучала по нему. Когда
он был дома, искала его взглядом во дворе среди вооруженной дружины. А
когда он уезжал, следила за ним глазами, пока его золоченый шлем не
скрывался из виду, и, если он долго не возвращался, стояла у окна,
смотрела и ждала... ждала с беспокойством каждый день. Зато, когда он
возвращался, ей казалось, с ним возвращались спокойствие и счастье.
Прежде она больше тосковала по дому, а теперь привыкла к новому
жилищу и тосковала только тогда, когда король долго не возвращался. Стоило
ему появиться на пороге терема, она радостно кидалась к нему. В сердце
девушки зарождалась любовь, она все росла и приковывала ее к королю. Люда
была благодарна ему за доброту и ласки. Она чувствовала себя одинокой и
все больше привязывалась к королю. Она любила его за любовь к ней.
Ей не было нужды скрывать это чувство ни перед собой, ни перед
людьми; она любила и не считала это преступлением, любила, как может
любить только молодая девушка. С каждым днем она все больше чувствовала,
что эта любовь становится для нее потребностью. Поэтому изо дня в день
откладывала свой отъезд с Красного двора в оставленный ею отцовский дом.
Потом в конце концов этот отъезд стал совершенно невозможным... Теперь ей
нечего было тужить по прежней жизни, она нашла новую, еще незнакомую ей
жизнь - в сердце короля: расстаться с нею было чересчур тяжело, просто
невозможно.
Через несколько недель своего пребывания на Красном дворе Людомира
вспомнила о своей доброй старой мамушке Добромире и заскучала по ней.
Между тем мамка одиноко жила в опустевших хоромах Коснячко. Едва
услышав, что воеводу увез на княжий двор Славоша, известный всем киевлянам
разбойник и палач, все отроки и гридни со страха разбежались. Все еще шло
кое-как, пока Люда жила дома, но вот и Люды не стало, она ушла и бесследно
пропала.
Добромира, сидя в светелке Людомиры, по целым дням пряла пряжу и
смотрела в оконце, не увидит ли дорогого лица своей Люды. Посередине
двора, свернувшись кренделем, лежал верный пес; при каждом шорохе на улице
он поднимал голову и прислушивался, уж не знакомый ли это голос, но,
убедившись, что нет, клал голову между лапами и опять лежал неподвижно.
Добромира и он охраняли дом и добро воеводы.
Однажды за два или за три часа до захода солнца кто-то робко
постучался в калитку. Добромира не слыхала стука, услышал его пес, он
поднял голову и зарычал. Вскоре он замолчал и, насторожив уши, повернул
голову к воротам; затем встал, потянулся, тряхнул лохматой шерстью и
медленно пошел к воротам. Подойдя к калитке и воткнув нос в щель, он
понюхал воздух и завилял хвостом... Какое-то беспокойство овладело им: он
отбегал от калитки, становился посреди двора и смотрел на окно, у которого
сидела Добромира, как бы желая обратить ее внимание; потом опять вернулся
к калитке, понюхал воздух, помахал хвостом и наконец завизжал.
Стук в калитку усилился. Услыхала ли старуха стук на этот раз или ее
внимание было привлечено визгом собаки, но она встала, спустилась вниз и
подошла к калитке.
- Кто там? - спросила она.
- Отворите! - отозвался чей-то женский голос. - Я пришла с
весточкою...
Сердце старухи дрогнуло. С горячечной поспешностью она отодвинула
засов и отперла калитку, в нее вошла незнакомая ей девушка.
- Люда прислала меня за вами, - сказала она.
- Люда... Люда... Да где же она?! - радостно воскликнула Добромира. -
Бедное дитя!..
У девушки был несколько смущенный вид.
- Где Люда?.. Говори скорее.
- На Красном дворе...
Мамка сразу не поняла.
- Где, где? - переспросила она.
- Около Выдубичей... На Красном дворе... в обозе ляшского короля.
Добромира всплеснула руками от страха и удивления.
- Бедная Люда! - воскликнула она и вперила свои глаза в девушку, как
бы спрашивая о подробностях, но девушка ответила другим восклицанием:
- О, она так счастлива, так счастлива!.. И только желает, чтобы вы
были при ней.
- Счастлива?
- Да. Ее король так любит...
- Король? Какой король? Ляшский?
- Ну да, Болеслав...
Все это для Добромиры было загадкой: как Люда очутилась на Красном
дворе, где ее увидел король, что это за счастье и любовь, о которых
упомянула девушка! Однако сердце старухи преисполнилось радости, п